– Ни в малейшей степени, – тем же тоном отозвался Коля. После уличных страхов собственный дом ему и в самом деле казался безопасным. Так что напрасно тетушка думает, будто одиночество станет для него дополнительным наказанием.
Когда он лег, Татьяна Фаддеевна задула на столе лампу.
– Оставить в моей комнате свет?
– Как хотите, – самым безразличным тоном отозвался Коля.
Она оставила. И ушла, сухо сказав "покойной ночи". Щелкнул на двери внутренний замок новейшей английской конструкции. Коля натянул до носа одеяло и стал смотреть в потолок. И думать о всем случившемся.
Что же все-таки делать-то?
Почему он такой трус?
Так невозможно жить дальше. Уже и мальчишки догадываются и, скорее всего, знает про его страхи и Саша. Сколько же можно так существовать? До старости, что ли?.. А как вылечиться?
В глубине души Коля даже сожалел, что тетушка не решилась, а доктор отказался применить крайние меры. Может быть полноценная вздрючка выбила бы из него всю недостойную мужчины боязливость? В конце концов, не зря же придуманы наказания... И ведь именно из-за своего дурацкого страха оно слишком поздно пришел домой!
"Сейчас ты получишь то, что заслужил", – мрачно пообещал себе Коля. Встал с постели. В углу под горящей лампадкой разложил на половицах пули – близко друг другу, двумя аккуратными блинчиками, под оба колена.
"Будешь стоять два часа!"
Он опустился коленями на пули, поддернув ночную рубашку... О-о-ой! Какие там два часа! И двух минут не выдержишь! Лучше бы уж прут, им хоть быстро... Свинцовые зубы безжалостно вгрызлись в коленные чашечки. "Стой, негодяй! Сам виноват!.." Но терпеть не было сил. Коля вскочил. Впившиеся в кожу пули отвалились и застучали об пол. В глазах стало сыро... И сделалось вдруг очень стыдно. Потому что увидел себя как бы со стороны. Съеженного, в рубахе до щиколоток, изъеденного, как морским червем, страхами всех сортов и размеров... До чего же это глупо! Разве стоянием на коленях изменишь свой характер? И битьем не изменишь...
Было лишь одно средство – то, о котором Коля догадывался давно, и о котором боялся думать всерьез. Потому что знал: на такое он не решится никогда в жизни.
Это он раньше думал: никогда в жизни. А сейчас понял: пришла пора. Надо было стиснуть зубы, скрутить душу и отчаянно пойти навстречу страхам. Чтобы наконец сделаться сильнее, чем они. Чтобы не томиться каждый день от мыслей о предстоящем. Чтобы не слабеть от предчувствия выдуманных бед. Чтобы не бояться города, который любишь. Потому что нельзя же так – и любить, и бояться!..
Коля сел на постели. Потер колени, вздохнул. Скинул ночную сорочку и стал одеваться.
Оделся он не так, как днем. Курточку надел на нижнюю рубашку, а верхнюю оставил на спинке стула. А поверх нее бросил чулки с дырами на пятках. Загородил стулом постель. Открыл дверь тетушкиной комнаты так, чтобы свет лампы падал на стул. Если Тё-Таня придет раньше срока, она глянет в дверь, увидит одежду на стуле и поймет, что Николя наконец уснул, раскаявшись в своих поступках... Под одеяло со стороны ног следует, пожалуй подложить несколько книг. А туловище и голову из-за спинки не видно.
Сапоги он тоже не стал надевать, оставил у двери, чтобы сразу было ясно – хозяин их дома. Надел домашние башмаки, переделанные из Тё-Таниных туфель.
Потом Коля вернулся в комнату и стал выколупывать конопатку из оконной рамы. Небольшое окно было одинарным, потому что здесь не север. Однако щели на зиму были забиты паклей крепко, и Татьяна Фаддеевна до сих пор не решалась ее вытащить – иногда бывало еще холодно, особенно по ночам. Теперь Коля выдирал паклю безжалостно. Затем он сгреб клочья под диван и пошатал раму.
Пошатал, надавил... открыл со скрипом. Плотный уличный воздух вошел в комнату – с запахом цветущих деревьев, ночного моря, нагретых за день камней и резкой, до озноба, прохладой. Лампадка у иконы Николая Чудотворца замигала. Коля встал перед иконой, несколько раз перекрестился и мягко выпрыгнул в невысокое окно – в подросшую, мелко цветущую траву, названия которой он не знал. Оглянулся и притворил за собой раму.
Лунная кругосветка.
То, что Коля решил сделать сейчас, ему еще вечером, до заката, показалось бы немыслимым. Но теперь он знал – иного выхода нет. Он решил назло себе и всем на свете страхам обойти по кольцу главную часть города. По Екатерининской, по Морской. Мимо светло-зеленых от луны развалин, а где-то, может быть, и прямо через них. И уж после этого (если останется жив) он не будет бояться ничего на свете. Или почти ничего...
Полная луна поднялась недавно, однако светила уже в полную силу. Тени от нее были черными и резкими. Коля тряхнул плечами, шагнул за калитку и быстро пошел вниз по Косому переулку. Путем, обратным тому, каким недавно спешил к дому. Только Нагеля, к сожалению, нигде не было...
Холодок цапал Колю за непривычно голые икры, встречный ветерок отбрасывал со лба отросшие пряди. Капитанскую фуражку Коля тоже оставил дома – на гвозде, который зимой вбил для пистолета.
Коля шел и удивлялся, что не боится. Пока не боится. Место было знакомое, и, видимо, весь запасах страха, предназначенный этим переулкам, Коля растратил еще прежде. К тому же, луна разогнала зловещие сумерки, видно было далеко. Встречные не попадались, но и безлюдья не ощущалось. Светились окошки. Был четверг Страстной недели, шли вечерние службы. Наверно, поэтому слышался негромкий перезвон колоколов – на Михайловском соборе, на старенькой кладбищенской церкви и где-то совсем далеко – кажется в Херсонесском монастыре. А впрочем, звон этот, возможно, был лишь в ушах у Коли...
Так он дошагал до верха лестницы, на которой при заходе солнца расстался с Женей. Пошел вниз. Луна светила слева, по ступеням рядом с Колей прыгала черная тень. Разболтанные башмаки срывались с пяток и отчетливо стучали по камням. В этом стуке была насмешливая смелость, даже какой-то вызов.
"Вот удивительно, почему же мне не страшно?"
Коля спустился к оконечности Артиллерийской бухты. На лунной воде чернели парусники. Здесь ему встретились несколько мужчин и женщин. Шли, наверно, в церковь или из церкви. У нескольких лавок горели фонари. Вдали, у кабаков, стоявших вдоль руин Николаевской батареи, слышались скандальные крики. Возможно, матросы подрались с мастеровыми или просто пьяницы разгулялись. "Эк ведь они. Нехорошо же, пост ведь", – подумалось Коле с ноткой Жени Славутского.
Коля не пошел по берегу. Он взял направо и двинулся вдоль Городского оврага. Здесь тянулся каменный забор с густыми космами дрока. Листья на дроке распустились еще не везде, он похож был на взлохмаченную темную шкуру. Стало наконец страшновато. Луна в такт шагам прыгала по кромке забора. "Как та граната по ступеням..." Порой она пряталась в дроке, и делалось совсем темно.
Однако скоро овраг с забором кончился, и Коля с колотящимся сердцем вышел на окруженный разбитыми двухэтажными домами пустырь. Зеленовато белели под луной зазубренные вверху стены. Чернели тени и неровные проемы окон. За этими окнами, внутри развалин, могло быть сколько угодно призраков и всякой потусторонней жути. Так много, что... что на всех на них опять же не хватало страха. Тем более, что ни одно туманное существо так и не показалось в окнах.
Коля подождал немного, прошептал на всякий случай: "На пути не стой, у меня пистоль", глубоко вздохнул и перешел пустырь, гремя башмаками по щебенке.
За пустырем была короткая улица (опять же из развалин), которую Коля прошагал, не глядя по сторонам и крепко сцепив на левой руке указательный и безымянный пальцы – это, как известно, помогает от нечистой силы, хотя и не в полной мере. Видимо, трусил он в эти моменты крепко, потому что потом расцепил пальцы еле-еле. Но страх его был уже какой-то отстраненный. Словно все это происходит не с ним, Колей Лазуновым, а с каким-то другим мальчиком, причем происходит не по правде, а во сне, а сам он как бы со стороны наблюдает за этим сном...
В таком вот слегка затуманенном состоянии Коля достиг подножья одной из лестниц, которые вели на главный городской холм. Здесь опять стало нестрашно, поскольку попадались люди. Но потом лестница опустела, и сонное состояние вновь накрыло Колю.
Он поднимался по ракушечным ступеням (стук, стук каблуками), и лунное пространство вокруг сдвигалось, перемешивая тени, светлые и черные контуры развалин, редкие деревья и одиночные пятнышки далеких огоньков. Косо выросли в воздухе развалины Морской библиотеки с уцелевшей Башней ветров, ушла налево, к Малому бульвару засыпанная камнями улица, вздыбились остатки домов с колоннами, справа светлым айсбергом возник в лунных лучах недостроенный Владимирский собор, в котором были похоронены адмиралы Лазарев, Корнилов, Истомин и Нахимов.
От того, что рядом покойники (пускай и очень знаменитые), веселее не стало, появилась внутри дополнительная зябкость. Но опять же не у Коли, а у того мальчишки, что в странной дреме шагал рядом. В дреме и в ломаном пространстве, которое смещало массы домов и скрадывало расстояния.
Коля повернулся к собору спиной и тихо ахнул. Впереди, под холмом начиналось громадное лунное пространство с блестящими, как рождественская фольга, сабельными клинками бухт, с редкими огоньками на берегах и в черных нагромождениях города. А за этой чернотой, за смутными обрывами Северной стороны, за Константновским мысом вставала искрящаяся стена моря.
Мигал над фортом на мысу красный маяк. Мигали плавучие огни. Двигались цветные огоньки пароходов... Вот оказаться бы там, вблизи этих огней, среди людей, занятых неусыпным морским трудом, в котором нет места для страхов и сомнений!.. Но Колин путь лежал в другую сторону. Он сам этот путь назначил себе.
Коля сжал зубы и зашагал направо, к восточному спуску с холма. Сонный мальчик-попутчик исчез. Коля опять был один со своими ощущениями, со страхом окружающей ночи. Но теперь в нем появилось что-то новое. Словно только что виденный морской простор поделился с Колей капелькой своей уверенности и силы...
Впереди открылась Южная бухты с огнями над доками, с движением неутомимых судов. И это снова прогнало от Коли чувство пустоты и безлюдья.
"А ведь я прошел уже половину пути! И, пожалуй, самую страшную..."
Но Коля обманывал себя и знал это.
Во-первых, он прошел меньше половины. Во-вторых, самой страшной частью пути должна была стать Екатерининская улица. Широкая, бесконечная, с белыми громадами зданий, лишенных стекол и крыш. Коля заранее представлял ее – пустую, залитую мертвым светом луны.
Впрочем, сначала улица не была пустой. Коля спустился на нее недалеко от Михайловского собора, и здесь, конечно, встречались люди. Но жизнь была заметна лишь на отрезке между собором и тем концом улицы, где за площадью белело уцелевшее здание Морского собрания и где площадь спускалась к Графской пристани. Направо же расстилалась лунная пустота, и Коля (под удивленными взглядами нескольких прохожих) шагнул в эту пустоту. Зачем это понесло одинокого съеженного мальчика в край, где нет никого и ничего?
Но никто не окликнул Колю...
Он сделал несколько шагов, и сразу стало очень тихо. Колокольного звона давно уже не было. Лишь равномерные удары каблуков и такие же равномерные удары отяжелевшего сердца расталкивали тишину. А потом перестали расталкивать и стали ее частью...
Пространство опять начало свои ночные фокусы: передвигало дома, склоняло над мальчишкой фасады со сломанными колоннами и барельефами, наслаивало их друг на друга. Домик с сохранившимся номером 13, где жил когда-то Нахимов, оказался совсем в другом месте. Дом Тотлебена, где обещали открыть музей, прижался к домику Нахимова вплотную. Он был почти цел, в нижнем этаже блестели стекла, но не светилось ни одного огонька.
Вообще не было нигде ни единой живой искры. Только лунные лучи. Луна теперь светила сзади и чуть слева, и тугой фосфорический свет словно подталкивал Колю. Но не мог пробиться в проемы дверей и окон. Чтобы оказаться подальше от этих непроницаемо черных прямоугольных дыр, Коля заставил себя выйти на середину мостовой. Было жутко оказаться посреди лунной пустоты, но все же не так страшно, как вплотную к руинам... Длинная тень шагала по плитам впереди и немного справа от Коли, и он, чтобы ни о чем не думать и не глядеть по сторонам, стал смотреть на эту тень и забавлять себя мыслями: какая она длиннорукая, длинноногая, с головой-огурцом. А краем взгляда все равно видел медленное кружение высоких разрушенных зданий – они то плавно придвигались, то отплывали. Но постепенно это делалось привычным и страх растворялся в равномерности движения. В равномерности стука башмаков...
Потом слева опять блеснула вода Южной бухты, мигнули доковые огоньки. И сразу стало легче. Проще. Коля прерывисто вздохнул и будто сбросил тяжесть. А когда бухта вновь спряталась за развалинами, прежний страх уже не вернулся и кружения домов больше не было.
Улица сделала плавный поворот направо, был близок ее конец. Впереди уже засветились белыми стенами развалины городского театра. А слева зачернел выбитыми окнами и пробоинами трехэтажный громоздкий дом. Коля знал, что в нем во время войны были лавки караимов (наверно, тех, кого так не любил разбойник Алим). Говорят, торговали до последних дней осады...
Тень теперь маршировала точно впереди хозяина. Коля ободряюще сказал ей, что "кругосветное путешествие" теперь-то уж точно перевалило за половину. От площади с театром он повернет на Морскую, а она гораздо уютнее и добрее мертвой Екатерининской. Там даже есть обитаемые дома. Кроме того, с Морской ведут к Карантинной и Артиллерийской слободкам несколько лестниц. Взбежишь по ним – и там уже недалеко свои привычные места...
Так, подбадривая себя и тень, Коля миновал дом караимов. И услышал крик.
Игла нового страха прошила его от затылка до пяток. Первым отчаянным желанием было стремительно провалиться под плиты мостовой. Но провалиться не получилось и пришлось выслушать повторный крик. Он был слабый. Он долетал от наполовину рухнувшего двухэтажного дома, что стоял рядом с бывшими лавками караимов. И теперь Коля даже разобрал слова:
– Мальчик!.. Ну, помогите же мне!..
Голос был человеческий, живой. Кажется, девочкин... Да! Коля различил в неровной оконной дыре фигурку в светлом платьице.
Те двадцать шагов, что отделяли Колю от девочки, он пролетел за один миг. Она стояла на подоконнике и смотрела сверху вниз блестящими от луны глазами. Волосы ее были светлые, перехваченные черной ленточкой.
Ликуя от того, что теперь он не один, Коля спросил с радостным выдохом:
– Что с вами?
– У меня застряла нога. И кругом никого. Хорошо, что оказались вы...
Ступня девочки была в щели между перекошенным карнизом и вздыбившимся камнем подоконника. Морщась, девочка сказала жалобно и чуть капризно:
– Я забралась сюда, чтобы осмотреться, и вот... Вы можете отодвинуть камень?
Коля вскочил на выступ, тянувшийся под окном. Героически надавил плечом снизу вверх каменный брус. Тот нехотя свалился внутрь дома.
– Какой вы сильный... Вы меня спасли! – Голосок девочки был негромкий, но звонкий, даже чуть переливчатый. Коля протянул руку, чтобы помочь ей спрыгнуть. Девочка мотнула волосами.
– Нет, здесь высоко. Лучше туда... – Она посмотрела за спину.
Коля подпрыгнул, лег животом на подоконник, ловко перевалился в окно, следом за камнем. Земля за окном в самом деле была гораздо выше тротуара. Коля опять протянул руку, и девочка дала свою. Пальцы ее оказались очень теплыми и твердыми. Прямо как у мальчишки.
– Благодарю вас... – Девочка легко скакнула вниз. Платьице с кружевной оторочкой на миг вздулось, как раскрывшийся зонтик, открыло выше колен тонкие ноги в светлых чулочках. Коля мигнул.
Свет луны свободно входил в дом сквозь провалы стены и крыши. Освещал девочку, словно голубой фонарь. Она быстро нагнулась, чтобы поправить подол. Глянула из-под легких, упавших на лицо волос.
– Какое счастье, что вы помогли. Иначе бы я просидела здесь до солнца, а это никак нельзя... Я так благодарна...
– Что вы, не стоит... – неловко сказал Коля. – Нога не болит?
– Ничуть... – Девочка выпрямилась, потопала ногой. – А как вы здесь оказались? Я раньше вас не встречала.
– Я живу далеко. А сюда пришел... потому что гуляю...
– И вам позволяют гулять в такое время? – спросила она чуть лукаво.
– А вам? – улыбнулся Коля.
Девочка округлила губы, отдувая волосы с лица. Потом убрала прядки ладонями. И призналась со вздохом:
– Я сбежала... Впрочем, дома догадываются, но уже привыкли, поскольку это не первый раз...
– И вам не страшно одной среди ночи?
Она сказала чуть насмешливо:
– Считается, что девочки все ужасно боязливы. А мальчики сплошь храбрецы...
Коля был счастлив, что встретил ее – настоящую, с теплыми пальцами, с ощутимым ласковым дыханием, вылетающим из улыбчивых губ. Когда рядом живой человек, руины теряют пугающую таинственность. Просто камни, вот и все. И в приливе радостной откровенности Коля сказал:
– Вовсе я не храбрец. Наоборот... Я сбежал и пошел, чтобы отучить себя от пустых страхов.
– По-моему это и есть храбрость, – задумчиво отозвалась девочка.
– Ох уж...
– А я... первые разы я обмирала от ужаса. Да что поделаешь. Приходится...
– Отчего же вам приходится гулять по ночам? – неловко спросил Коля. И подумал: "Может быть, тайна, а я лезу без спросу?"
Девочка вздохнула опять:
– Это не тайна. Я ищу котенка...
Новая игла проколола Колю. Но это было лишь мгновенье. Он тут же засмеялся:
– Этак вы можете кого-нибудь напугать до смерти!
– Отчего же?
– Да разве вы не слышали сказку про девочку-призрака, которая ходит по развалинам, ищет котенка, который потерялся еще при осаде?
Она посмотрела удивленно и озабоченно.
– Не слышала... никогда в жизни. Вот странно...
– А ваш котенок давно потерялся?
– Давно. Еще в начале осени.
– Так он же с той поры вырос!
Девочка опять дунула на волосы у лица.
– Думаете, вырос? Ну, он все равно узнает меня... А к тому же, я слышала, что потерявшиеся котята долго не растут. В этом нет никакого чуда, просто они скучают и голодают, поэтому и не могут расти...
– Ну, возможно... – сказал Коля из вежливости. Стало жаль девочку. Наверно, она очень любила котенка.
– А почему вы ищете его по ночам?
– Разве не понятно? – грустно сказала она. – Ночью слышен самый тихий звук.
Они оба замолчали и прислушались, будто именно сейчас должен был подать какой-то звук пропавший котенок.
И звук пришел.
Сначала он был почти неразличим в тишине. Какое-то шевеление той же тишины. Не поймешь даже, что это: шелест, чуть слышный скрип, чей-то очень далекий стон? Потом стало понятно – это слабый-слабый писк.
Коля и девочка с полминуты не дышали, вытянув шеи. Потом девочка одними губами сказала:
– Бусенька... Где он?
– Там... – шепнул Коля и кивнул в глубину дома, скрытую от луны. И опять взял девочку за теплые пальцы. Потянул.
Переступая через камни, они пошли в темноту, и скоро пришлось двигаться почти на ощупь. На пути оказалась стена. Коля провел по ней ладонью. Нащупал среди каменных блоков щели. Писк был слышен уже явно. Казалось, он сочится из этих щелей.
– У меня есть свечка, – возбужденно шепнула девочка.