– Я тебя тоже узнал.
– А почему вы не звоните?
– Бабушка ваш номер посеяла.
– А отец ногу сломал. Второй месяц дома сидит. Но рамку сделал! Поехали к нам!
– Поздно сегодня. Дома будет мне "рамка"...
Но тут выяснилось, что Гошка и Николка живут в квартале от Насти. Мне все равно надо было вернуть ей "Каму".
Гошка сел на "Каму" и хотел устроить Николку на багажнике. Но тот вдруг заявил:
– Хочу с ним! – И ко мне (мы с Вячиком собирались ехать на его велосипеде). Непонятно, отчего он так. Может, все еще дулся на брата?
Спорить было некогда. Вячик сел к Гошке, а Николку я посадил перед собой, на раму дребезжащего "Прогресса".
Покатили с ветерком. Николка сидел тихо. Но когда ехали вдоль длинного неровного забора, этот малыш вдруг сказал:
– А ты знаешь, что этот забор на самом деле поезд?
Я не стал допытываться: почему поезд? Ответил: "Конечно".
Над забором катилась, не отставая от нас, выпуклая луна. Николкина макушка была рядом с моим подбородком. Его локоны отчего-то пахли сухой теплой травой...
Наконец приехали, отдали "Каму" Насте. Она уже волновалась.
– Не за велосипед, а за вас, дурни...
Через две минуты мы оказались дома у Гошки и Николки.
Их мама – пожилая, но маленькая, как девочка, – коротко возрыдала над вернувшимся блудным сыном.
– Бродяга ты бессовестный! Не смей больше...
Гошка повел нас в комнату. Там, взгромоздив загипсованную ногу на табурет, полулежал на диване знакомый клочковато-бородатый мастер. Завозился.
– Ну что? Отыскался обормот? Доберусь я до него однажды. Кабы не нога...
Заметно было, что он приложился к бутылочке, слегка пахло спиртным. Но больше пахло деревом, стружками.
– Папа, ребята помогали Николку искать. Ты вот его, Альку, помнишь? Он с бабушкой рамку заказывал.
– А! Ну как же! Гошик, дай с полки!
Гошка грузно встал на табурет у стеллажа со всяким инструментами и фигурками из желтого дерева. Потом спрыгнул (мигнули лампочки).
– Вот...
Рамка была как прежняя. Ну, только лак свежий. Узоры – в точности. Я взял ее в ладони, пригляделся. Она, кажется, была склеена не только в углах, но и пополам – где верхний и нижний бруски.
Гошкин отец опять повозился и сказал с удовольствием:
– Заметил? Я не стал делать ее новую целиком, а заменил сгоревшую половину. Можно считать, что это отреставрированное изделие. Так оно, наверно, лучше? Семейная реликвия все-таки...
– Ух ты... – Я побаюкал рамку, как котенка. – Бабушка просто растает...
– Не надо, – с налетом важности улыбнулся Гошкин отец. – Роль Снегурочки не для бабушек. Скажет спасибо, и ладно...
– Спасибо, – сказал я. – Только знаете что? У меня с собой денег-то нет, я не знал... Можно, я рамку сейчас возьму, а завтра мы обязательно расплатимся? Мне рамка нужна, чтобы дома не влетело за поздний приход. А то мы столько мотались по улицам... – Это я деликатно намекнул на свои заслуги в поисках Николки.
– Забирай, забирай, – великодушно сказал мастер.
– Вот хорошо! А... сколько денег надо будет принести? – И подумал: найдутся ли они нынче у бабушки?
Он довольно улыбнулся:
– А нисколько не надо. Вы теперь вроде как друзья с Гошиком. К тому же мне эта работа была одна радость. Можно сказать, приобщился к старинным мастерам.
– Ой... спасибо. Только бабушка, наверно, не согласится. Она в таких делах такая... щепетильная.
Гошкин отец насупился, но, по-моему, не всерьез.
– Понятно, бабушка человек принципов. Но вот я тоже щепетильный. Да... Если мой подарок не берут, я обижаюсь.
– А это подарок, да?
– Да. И потом, не бабушке, а тебе. Такая вот ситуация...
– Тогда... еще раз спасибо.
– Меня зовут Дмитрий Алексеевич, – сообщил он и почесал клочковатую бороду с крошками. – Заходите к нам, братцы. Гошка у меня положительный. А может, придется опять Николку ловить... Я вот доберусь до него, только встану.
Он велел Гошке найти плотную бумагу и упаковать рамку.
После этого мы с Вячиком понеслись домой.
Дома, конечно, все уже "стояли на ушах". Отец, правда, сохранял внешнее спокойствие, зато мама успела побывать дома у Вячика. И там узнала, что "этот негодяй тоже еще не появлялся, а когда появится, получит за все по полной норме". Папаша у Вячика был молчалив и крут. Мать шумная и быстрая на руку: сперва даст по шее, а потом уже разбирается и жалеет после времени. Но я надеялся, что на этот раз Вячику зачтется уважительная причина. И мне тоже!
– Мы не гуляли! Человек пропал! Маленький! Мы искали по всему Стекловску!
Ну, в ответ, конечно: "А о нас ты подумал? Мы решили, что ты сам пропал! Ты знаешь, какая в городе криминогенная обстановка!" Но это уже так, на тормозах. Нашелся ребенок, можно вздохнуть и порадоваться. Поворчали еще, дали вареной картошки с молоком.
Потом я поманил бабушку в ее комнату.
Ну, она прямо помолодела, когда рамку увидела.
– Какая прелесть...
А когда про все узнала, даже прослезилась чуть-чуть.
– Я сразу увидела, что этот Дмитрий Алексеевич очень милый человек, с особой внутренней интеллигентностью. И какой мастер! Истинный художник... Алик, ты передай ему, что я не нахожу слов. И всей душой... ну, ты понимаешь...
– Понимаю, понимаю... Ба-а! Ты ведь готова была на любую плату, верно?
– Что ты имеешь в виду? – Тон бабушки стал посуше.
– Не могла бы ты дать мне из сэкономленных денег хоть ма-а-ленький процент?
– Странно... Разве ты автор этого произведения?
– А кто это произведение отыскал и принес?
– Д-да... Но откуда у тебя столь корыстные проявления? И зачем тебе деньги?
– На водку, наркотики и закупку оружия. Решил начать настоящую мужскую жизнь.
– Сейчас я тебе покажу мужскую жизнь! Говори серьезно!
– Если серьезно, то скоро у Пшеницыной день рождения.
– Не у Пшеницыной, а у Насти.
– Ага. И еще у Стоковой. У Сони. Я обещал, что приду с подарком...
КОНТРОЛЬНАЯ ПО АНИМИЗМУ
Я так умотался в тот вечер, что лег сразу после разговора с бабушкой. Думал, сразу усну. Но опять не спал до полуночи. Луна выкатилась в середину неба и сделалась очень яркой.
Я завернулся в одеяло и сел на подоконник. Многие не любят полнолуния, говорят, что от него исходит какое-то вредное влияние. А мне нравится круглая луна. По-моему, как раз при ее свете происходят всякие чудеса.
Вот и сегодняшний вечер оказался почти сказочный. Эти переулки в сумерках, заросли, журчание воды под мостами, рыскливые кошки, желтые окна... И театр Демида, похожий на кладовую вещей из разных волшебных историй... И даже в тревоге за Николку была приключенческая напряженность. Как в моих некоторых снах, когда я кого-то ищу, догоняю в запутанных улицах таинственного города.
Эти сны обычно обрывались на середине. А нынешняя сказка раскрутилась до конца. И конец оказался счастливый...
Я вспомнил, как вез на раме малыша Николку и как волосы его пахли скошенной травой. И как он спросил:
"А ты знаешь, что этот забор на самом деле поезд?"
Я не удивился Николкиному вопросу. Понял, что Николке известны странности мира так же, как и мне.
Эти странности я называл словом, которое придумал давным-давно: "Многоразность".
Еще в дошкольные годы я стал понимать, что у одной и той же вещи может быть множество видов и свойств.
Я знал, например, что переднее колесо у велосипеда рыжего мальчишки Вадика – колесо только в здешнем, ближайшем мире. А в соседнем оно – круговертящаяся толпа на рыночной площади. А еще – плоская спиральная галактика в чудовищно отдаленном космосе (отдаленном и в то же время очень близком – рукой можно дотянуться).
Мне было понятно и то, что фильм "Золушка" – это еще и серебряный шар на новогодней елке, и поросшая желтыми одуванчиками поляна за гаражами, и серебристый купол городского цирка... А тополиная аллея недалеко от гимназии была еще коробкой цветных карандашей в ранце незнакомой девочки и большим, с побитой зеленой эмалью чайником на кухне бабушкиной знакомой тети Риты...
Можно сказать, конечно, что все это чушь и бред. Это, мол, самые разные вещи, нет между ними никакой связи. Но я-то знал, что есть. В каждой вещи скрыто ядро, ее сущность, обросшая множеством свойств. И эти свойства в разных мирах проявляются в совершенно разных, неожиданных формах. А то, что миров множество, что вселенная многослойна, как толстая книга, я тоже ощущал с давних пор. А теперь об этом и ученые говорят...
Я знал, что если попаду в другой мир, могу узнать в афишной тумбе свои старые ботинки, а в летящем над крышами самолете домашнее задание по математике...
Когда рыжий Вадик влепился на велике в гараж и в колесе полетели спицы, рынок на площади прикрыли и перенесли за город. А что там стало с далекой галактикой, не знаю. Надеюсь, что обошлось. В конце концов, колесо-то Вадик починил...
А когда мы нынче вечером катили вдоль забора, где-то мчались на велосипедах (или на конях) мальчишки вдоль стоящего у перрона поезда с квадратами освещенных окон. Может быть, им нужно было успеть заскочить в вагон, чтобы куда-то не опоздать. Чтобы в дальнем мире не оборвалась важная взаимосвязь...
Я понимал, что говорить с другими про такое – себе дороже. Отец скажет, что надо вовремя ложиться спать. Мама, чего доброго, поведет в поликлинику: нет ли у сына какого-нибудь синдрома? Бабушка... даже она лишь покивает и погладит по голове: детские фантазии.
Настя и Вячик – они хорошие люди, но... Настя по доброте душевной просто сделает вид, что поняла. А Вячик, чего доброго, отпустит шуточку. В нем иногда пробивалось этакое ехидство.
А вот Николка... Нет, говорить с ним я не собирался. Он скорее всего и сам не понимал, что чувствовал. Но передо мной словно зажглась в темноте светлая точка. Не злая, не горящая, а хорошая такая искорка. Значит, есть линия...
В летнем лагере инструктор Володя как-то завел с несколькими "поповичами" научную беседу. Это была смесь геометрии с рассуждением о тайнах пространств.
"Возьмем в пространстве точку. Через нее можно провести бесконечное множество линий. Правда ведь? Но как быть, если среди этих линий вам надо найти одну? Ту, в которой скрыта важная для вас истина! Это в миллион раз труднее, чем отыскать иголку в стоге сена... Но вот в пространстве появляется еще одна точка. С теми же свойствами, что и ваша. Понятная вам, просто родная. И через две точки – через вашу и через ту – можно провести лишь одну-единственную линию! Она-то и будет той, что вы ищете. Безошибочной..."
Между мной и Николкой протянулась линия истины. Той, что "многоразность" существует во вселенной на самом деле.
Мне стало жутковато и... как-то очень просторно. Из окна, с высоты, были видны таинственные переулки. Блестела сквозь деревья Стеклянка. Я посидел еще, подышал поглубже, чтобы успокоиться. Подмигнул луне и перебрался на постель.
...И опять снился мне запутанный город с фонариками. Прямо по улицам бежали бесшумные поезда. Они как бы скользили с одного прозрачного этажа на другой. Сквозь этажи разных пространств прорастало круглое здание с разноцветными окнами. На выпуклой крыше здания сидела деревянная сова. На крыше и в то же время у меня на локте. Это была не только сова, но и вопрос: "А что, если точек не две, а много? Значит, линия будет не одна?"
Проснулся я вялый. Даже не сам проснулся, бабушка растолкала: "Сколько можно валяться..."
– Ба-а... Во мне какая-то разжиженность...
– Сходи куда следует, не будет разжиженности.
Ну вот. Культурный человек...
– Я правду говорю. Полная расслабленность организма... Может, у меня СПИД начинается?
– Весьма возможно. От него хорошо помогает чесночная клизма...
– Ну, ты можешь хоть раз в жизни серьезно поговорить с единственным внуком?!
– Если серьезно, то откуда в твою дурную голову влезла такая мысль? Ты знаешь, как заражаются СПИДом?
– По-всякому! Например, через инструменты в зубном кабинете.
– Тебе же доктор сказал: шприц одноразовый.
– А щипцы!.. А еще он мне в рот какой-то ковырялкой лазил...
– Инфекция СПИДа проявляется через много месяцев. У тебя, у "ковырялки", есть время, чтобы сходить за хлебом, сделать уроки, а потом еще закончить шестой класс. А возможно, и всю школу.
– Спасибо, утешила.
– Значит, не желаешь вставать? – Бабушка вышла и вернулась с кружкой.
– Ну, ты чего? Ба-а... Не надо! А-а-а! – Я закрылся с головой, но бабушка отдернула одеяло. И холодную воду – на голову, на плечи!
Я взвился ракетой.
– Видишь, как повеселел, – сказала бабушка.
– Я напишу жалобу в международный суд, в Страсбург. Там защищают права детей.
– Лучше сделай зарядку. Хоть раз в жизни.
– Я вчера назаряжался, на велике. До сих пор ноги гудят.
Но про СПИД я уже не думал. Умылся, съел на кухне гречневую кашу и пошел в булочную. И в другие ближние магазины и лавки: искать подарки.
Сперва я выбрал игрушку Соне: паровозик из прозрачной пластмассы. Инерционный. Его катишь – и внутри вертятся всякие шестеренки, а между ними сверкают искры.
А Насте я, собрав по карманам все деньги до последней мелочи, купил дискету с игрой про диснеевского львенка Симбу. Я знал, что у нее дома есть компьютер. И знал, что львенок ей понравится. Она говорила, что в восторге от мультика "Король-лев".
Мне этот фильм тоже нравился. У меня раньше была такая игра, только не на дискете, а на картридже для приставки "Денди". Теперь, конечно, ни приставки, ни картриджей не было – все сгорело. Но, признаться, эту технику я не так уж и жалел, все равно игры быстро надоедали. На большинстве из них одно и то же: прикончи противника любым способом – и будешь молодец. "Львенок" был, пожалуй, единственным исключением из них.
Гораздо больше я жалел нашу библиотеку. Правда, там было много старых книг, которые казались мне скучными: Писемский, Глеб Успенский, Шеллер-Михайлов – напечатанные еще до революции. Но были и Жюль Верн, и Стивенсон, и Носов с его "Незнайкой", и сериал про страну Оз... И подшивки старинного журнала "Родина", которые я любил разглядывать, погружаться в давнюю жизнь...
Сохранились лишь две подшивки "Родины", которые лежали в сундуке, и бабушкино Евангелие. Да еще томик со стихами Маршака – его бабушка тоже всегда прятала...
Настя и правда обрадовалась подарку. Даже заприплясывала. Даже сделала движение, будто хочет чмокнуть меня в щеку, но в последний момент одумалась.
А праздник был... ну, обыкновенный. Пришли мы с Вячиком, Олег Птахин, две девочки из нашего класса да Настина подружка-соседка.
Настины родители показались на минуту и куда-то ушли. Мы потанцевали под магнитофон. Я танцевать не умел, потоптался так, для порядка. Сперва с Настей, потом с толстенькой Верой Касаткиной (с которой Вячик сидел за одной партой).
Затем съели пирог и торт, выпили газировку. Посмотрели по видику короткие фильмы про Микки-Мауса. Они были недублированные, меня заставляли переводить. Ну, я переводил кое-как, через пень-колоду...
Олег намекнул, что неплохо бы поиграть на компьютере. Но Настя сказала, что, к сожалению, компьютер оккупировала Кристина, старшая сестра: она там готовит институтскую контрольную.
После этого еще попили чаю, доели остатки торта и стали расходиться.
Мы с Вячиком остались. Настя сказала, что у "Камы" разболтались конуса, нужна наладка.
– Давай ключи, – вздохнул Вячик.
Мы хотели пойти в сарай вместе с ним, но он хмыкнул:
– Сидите уж, чего там толкаться...
Когда мы оказались вдвоем, стало опять хорошо и просто. Мы уселись на диване, стали дожевывать карамель и болтать про то про се. Я рассказал про историю с Николкой. Как его искали.
Настя сказала, что знакома с Николкой и Гошкой – дома?-то недалеко друг от друга. И что фамилия у этой семьи – Стебельковы. А поскольку для Гошки с его круглым животом "тонкая" фамилия – один смех, то у него есть прозвище Арбуз. Так его кличут и на улице, и в седьмом классе. Учится Арбуз в нашей школе, только в первую смену.
Рассказ про Арбуза прервала Кристина. Возникла в комнате и сказала:
– Алик, я слышала, как ты Микки-Мауса переводил. Не мог бы ты мне помочь? А то у нас дома английского никто не знает, даже вот ни настолечко. Я в институте французский учу, а тут статья из американского журнала. Мне всего один абзац нужен...
Кристина была чересчур высокая, не очень красивая, но славная (может, потому, что Настина сестра). К тому же она меня назвала не Сашей, а по-дружески, Аликом.
– Но я, наверно, не потяну научный текст...
– Со словарем же! Попробуй, а?
Я пропотел над журналом и словарем почти час. Пришел Вячик, они с Настей опять сели за телевизор, запустили кассету с "Ералашем". Похохатывали там, в соседней комнате, а я все маялся. В конце концов на мониторе появилось вот что:
"Таким образом, наивно было бы считать, что анимизм есть лишь продукт древних верований. Он неизменно присутствует в большинстве нынешних религий. Логично предположить, что наши предки уже в эпоху первобытно-общинного строя интуитивно осознавали истину о бессмертии души и вечности человеческого духа. Истину, которая сейчас не вызывает сомнений у многих мировых величин науки".
– Уф... вот. Только не очень понятно...
– Спасибо, Аличек. По-моему, все понятно.
– Но я не перевел, что такое "анимизм". В словаре нет...
– А! Это вера в существование души и духа. Она зародилась в доисторическом обществе... У меня тема контрольной работы такая: "Анимизм как форма верования первобытных людей".
– А в чем отличие духа от души?
– Ну... Тут много тонкостей, я и сама до конца не разобралась... Дух – понятие более широкое, оно присуще не только человеку. Одухотворен весь мир. А душа – это сущность живой личности. И... ну, ее вечное информационное поле. Независимое от оболочки. Оболочка исчезает или меняется, а душа живет вечно...
Я вспомнил разговоры с бабушкой и недавние размышления при полнолунии. Спросил тихонько:
– А вы в это верите?
Кристина по-детски шмыгнула носом и ответила полушепотом:
– Ага... Мне кажется, что в какой-то точке вселенной все души однажды встретятся. Ну, по крайней мере, те, кто любил друг друга...
Настя заглянула в дверь:
– Что вы там шепчетесь? Тайны, да?
– Не мешай, у них роман начинается, – подал голос Вячик с явным ехидством.
– Да, начинается, – сказала Кристина. – А вам жалко? Вы тоже шепчетесь, может, у вас тоже...
– У нас не роман, а единство душ, – отозвался Вячик. Он, конечно, это просто так брякнул. Но получилось – будто поставил точку в беседе про анимизм.
К Стоковым я поехал на следующий день. Можно было заранее позвонить с автомата, но я не стал. Получилось бы, что напрашиваюсь в гости. А так – подарю игрушку и скорее обратно.
Я знал, что первоклассников отпускают домой рано. В двенадцать, ну в полпервого Соня должна быть дома. А может, Ивка уже вернулся или мама их не на работе – она дежурная медсестра и ходит в больницу через день. Если Сони нет, отдам подарок им: "Поздравьте именинницу за меня".