– Мистер Гришейм, я могу попросить вас об одном небольшом одолжении?
– Конечно. Буду рад вам помочь, – ответил тот, пытаясь вежливо разомкнуть затягивавшееся рукопожатие.
– В доме осталась одна вещь… старая музыкальная шкатулка. Не могли бы вы оставить её на прежнем месте? – Бравербург продолжал удерживать ладонь мужчины.
– А разве вы не собираетесь её забрать?
– Собираюсь… но не сейчас. Понимаете ли, эта вещица осталась мне на память от покойной жены. Она слишком хрупка, чтобы подвергать её тяготам переезда. Не возражаете, если она пока останется у вас? Я заберу её, как только обоснуюсь на новом месте.
– Хорошо-хорошо, – Гришейм отбросил вежливость и пытался выдернуть руку.
– И, пожалуйста, не двигайте её, пока я не заберу шкатулку сам. Обещаете? – Бравербург умоляюще смотрел ему в лицо.
– Обещаю.
– Спасибо, – странный человек с облегчением отпустил руку Гришейма.
– 166-
* * *
– Ух ты! Какой красивый дом, папочка! – маленькая Элиза, запрокинув головку, с восхищением рассматривала огромный особняк.
– Пошли внутрь, милая, – счастливый Гришейм подхватил дочку на руки и, улыбнувшись жене, поднялся по ступеням парадной. – Вот здесь у нас будет коридор, а это гостиная, – он привёл своих дам в просторную залу, в которой из обстановки был пока только массивный камин.
– А не слишком ли это все пышно, Томас? – с сомнением произнесла Луиза, любуясь изящной резьбой по мрамору. – Наверняка стоит целого состояния. Мы же не можем позволить себе…
– Нет, дорогая, он достался мне почти задаром. Жена прежнего владельца умерла, и он пожелал продать этот дом, чтобы не было лишних напоминаний о ней.
– Бедняжка…
– Папочка, а что это? – Элиза, восседавшая на руках у отца, безуспешно пыталась дотянуться до небольшой шкатулки, покоившейся на каминной полке.
Она была потёртой, будто от частых прикосновений. Краски на крышке выцвели, но всё ещё можно было разобрать ставший блёкло-розовым узор. На боку виднелась небольшая замочная скважина для заводного ключика.
– Не трогай, детка. Это чужая шкатулка. Папочка обещал, что мы не будем трогать её, пока дядя не заберёт.
– Прелестная вещица, – Луиза коснулась крышки, но та не пожелала открываться.
– Наверное, она с каким-то секретом, – предположил Гришейм. – Но видно, что шкатулка очень старая и очень ценная. Пусть стоит – нам она не помешает. А теперь пойдем-ка посмотрим, что у нас наверху.
Луиза улыбнулась, видя, что муж просто светился от счастья. Когда Томас только получил предложение работать в Новом Орлеане, он так переживал из-за вынужденной разлуки с ней и Элизой. Но, к счастью, им удалось довольно быстро скопить нужную сумму, а теперь нашёлся и такой замечательный дом.
Дом действительно был замечательным, изысканный и добротный, он оправдал все самые смелые чаянья, став не только уютным семейным гнёздышком, но и подходящим местом для приёма гостей из общества, в котором они теперь вращались. Целый месяц миссис Гришейм при бесценной помощи Элизы украшала и обустраивала свой новый дом, пока Томас трудился на благо семьи.
И вот наконец повешена последняя картина, пристроена последняя ваза – наступил долгожданный день переезда. Элиза с удовольствием водила отца по особняку, рассказывая, как здорово они с мамой всё обустроили, пока Луиза накрывала праздничный стол.
Как хорошо было наконец иметь собственный дом, а не просто угол! Весело переговариваясь, разрезать ароматный мясной пирог и обсуждать новости, скопившиеся за день, а когда настанет ночь, разжечь большой камин и сидеть на диване, наблюдая пляску языков пламени.
Элиза засыпала, прижавшись к матери, убаюканная мерцанием огня и голосом Луизы. Гришейм сидел в кресле и курил трубку, с улыбкой поглядывая на них, и тоже слушал сказку.
– И тогда откуда-то из-под потолка послышалась чудеснейшая мелодия из всех, что когда-либо слышала Лотти…
В этот миг раздался мягкий перезвон колокольчиков. Элиза распахнула глаза и увидела, что шкатулка на каминной полке раскрылась, наигрывая незнакомый усыпляющий мотив. Но вместо красивой балерины в коробочке оказалась лишь грубоватая деревянная фигурка, будто мастер не успел закончить работу.
– Томас, что это?
– Наверное, завод не кончился, – Гришейм встал с кресла и разглядывал незаконченную балерину, стараясь не прикасаться к ней. – Пусть танцует, – пожал плечами он.
С этого дня шкатулка открывалась и играла каждый вечер, когда в доме не оставалось никого, кроме Гришеймов. Маленькие колокольчики звенели, наполняя гостиную простой ненавязчивой мелодией. Но каждый вечер мелодия была иной, будто невидимый настройщик ежедневно вкладывал в неё новую и снова и снова заводил пружину.
Элиза могла подолгу тихо сидеть перед камином и слушать, не сводя глаз с кружащейся балерины, а потом спала всю ночь без сновидений. Бывало, днём она подходила к матери и просила открыть шкатулку, чтобы "маленькая девочка в розовом платьице станцевала". Тогда Луиза говорила, что нельзя – это чужая вещь, а Элиза принималась плакать, пока, вздохнув, мать не пыталась осторожно открыть шкатулку, но каждый раз ничего не выходило. Мистер Гришейм добродушно посмеивался над причудой дочки:
– С такой вещицей никакая няня не нужна.
Однако гувернантку всё-таки пришлось нанять: Томас стал очень занят на работе, миссис Гришейм всё чаще приглашали в салон леди Ольги, а отказываться было неудобно и крайне невежливо. Няню нашли быстро: оплату предложили неплохую, да и ребёнок покладистый. Гувернантка не могла нарадоваться на спокойную девочку, которой и нужно-то было только, чтобы играла музыкальная шкатулка.
Однажды, когда няня уснула, Элиза подвинула стул и влезла на него, дотянувшись до каминной полки. Мама много раз говорила, что шкатулка чужая и трогать её нельзя, но дядя всё не приходил за ней. Поэтому же ничего, что Элиза немного посмотрит на балерину? Она же не будет трогать, а только посмотрит.
Наконец, Элиза дождалась: шкатулка открылась и появилась маленькая балерина. Девочка не могла не восхищаться тем, как красива танцовщица. Какие у неё чудесные светлые локоны! А глаза? Они будто настоящие! Жаль, что у неё нет ротика. Наверняка он просто очаровательно улыбается.
Вернувшихся с приема Гришеймов на пороге встретила обеспокоенная гувернантка.
– Что случилось, Рошель?
– Малышка… она упала со стула и ударилась.
– Боже! Как это случилось? – Луиза побежала вверх по лестнице, на ходу скидывая с плеч шубку.
– Мадам, я не знаю… – гувернантка чуть не плакала. – Похоже, она полезла за музыкальной шкатулкой.
– За доктором посылали? – Гришейм ринулся следом, пытаясь стряхнуть зацепившееся за ногу пальто.
– Да, он недавно ушёл. Сказал, что всё в порядке, просто несколько синяков и ссадин. И оставил рецепт на мази.
– Будьте повнимательнее, Рошель, – с лёгким упрёком улыбнулся Гришейм. – надеюсь, этого больше не повторится. А теперь идите – на сегодня вы свободны.
Луиза ничего не сказала растерянной няне, она даже не взглянула на неё, опустившись на пол у кроватки Элизы. Девочка была бледна и неподвижна – будто восковая или даже деревянная фигурка. Гришейм подошел к жене и успокаивающе погладил по плечам.
Вдруг до них донёсся перезвон колокольчиков. Он звучал яростно, как церковный набат, пронизывая, казалось, весь дом.
– Томас, выкини эту гадость, – произнесла Луиза.
– Ты о чём, дорогая?
– О шкатулке. Выброси эту дрянь, чтобы ни я, ни Элиза её больше не видели.
– Луиза, но я же обещал мистеру Бравербургу, что шкатулка останется на месте, пока он её не заберёт.
– А я больше не желаю видеть это в своём доме, – женщина вскочила и бросилась вниз.
– Луиза! – Гришейм кинулся за ней.
Она успела первой.
Балерина кружилась по своей сцене, торжествующе улыбаясь алыми губами. Колокольчики продолжали звенеть, но теперь это были куранты, отсчитывающие последние удары.
– Мерзость! – крикнула Луиза, наотмашь сметя шкатулку с каминной полки.
Шкатулка покатилась по полу, жалобно брякнув. Перезвон смолк.
– Милая, успокойся, успокойся, – Гришейм схватил жену в объятия, не давая ей растоптать ненавистную игрушку. – Тихо, тихо, – приговаривал он, целуя дрожащую женщину в лоб и виски.
– Вы же обещали, Гришейм! – раздался вдруг голос. – Что же вы наделали?! – в дверях стоял Бравербург. Его бесцветные глаза яростно пылали.
– Вы обещали забрать, но так и не приехали! – сказала Луиза, стирая злые слёзы. – А из-за вашего хлама моя девочка пострадала! – она сделала попытку вырваться из рук мужа.
– Всё было бы в порядке, если бы вы не нарушили своего обещания, – с какой-то горечью произнёс Бравербург, будто не слыша её, и подобрал шкатулку, нежно погладив её, как раненного щенка.
– Дорогая, иди наверх, я сейчас все улажу, – мягко сказал ей Гришейм и, дождавшись, когда жена скроется в холле, заговорил снова. – А докажите! – его речь сделалась жёсткой, казалось, ярость женщины вселилась в него. – У вас есть какое-нибудь письменное доказательство тому? Или свидетельство? Нет. Так что забирайте свою вещь, и уходите из нашего дома.
– Я не даю письменных обещаний. И письменные свидетельства тоже не нужны. Их можно сфабриковать. Лишь устные обещания, идущие от сердца…
– Имеют ценность, – закончил за него Гришейм. – Да-да, знаю уже! Но это мир бумаг. Так что уходите, или я вызову шерифа.
– Что ж… прощайте, – Бравербург насмешливо приподнял шляпу и вышел в ночь.
Гришейм, напряженно дрожа, смотрел на закрывшуюся за ним дверь. Странный человек. Не верит документам, но легко полагается на устное слово. Наверное, не место таким в этом мире – без бумаги так легко обмануть.
Сверху вдруг донёсся истеричный вопль. Гришейм бросился к жене. Луиза вжалась в угол детской и, не переставая визжать, пустым взглядом смотрела на бледную фигурку в кроватке. Там лежала изящная кукла. Ярко-голубые фарфоровые глаза смотрели прямо на женщину, а приоткрытые губы, казалось, шептали "мама".
– Ничего, дорогая, ничего, – Бравербург трясся в экипаже по неровной дороге, ласково поглаживая бока старой деревянной шкатулки. – Мы ещё найдём способ вернуть тебе человеческий облик. Наверняка в этом мире ещё есть люди, которые умеют держать обещания.
Зоя Яковлева
Приключения енотика Глебки
Глебка родился
Когда Глебка родился, он выглядел не так, как обычный енот. У простых енотов шёрстка серенькая, а маска вокруг глаз чёрная. А Глебка оказался блондином: весь золотой, только на хвосте белые полоски, а маска – коричневая!
Енотиха Валентина, которая работала врачом в родильном доме, всплеснула лапками и сказала:
– Вот так чудеса! Вот так чудной енот! Помяни моё слово, Леся, натворит он у тебя дел.
А мама Леся сказала:
– Конечно натворит. Он же енот.
Глебка собирает музыкальную группу
Глебка очень любил слушать музыку. Бывало, бежит по тропинке по своим делам, а на улице оркестр репетирует. Глебка тогда замирает на месте, глядя на музыкантов, а потом как начнёт лапками махать! Дирижёру подражает. Нет-нет да собьёт с ритма скрипача или трубача. А дирижёр, строгая ласточка по имени Ольфан, тогда обернётся и погрозит Глебке крылом: не мешай!
А мама Леся любила включить телевизор на музыкальном канале, только там показывали не оркестры, а группы. Три, четыре или пять обезьянок собирались в такие группы, играли на барабанах и разных гитарах и пели песни, потряхивая длинными волосами и корча смешные рожи. Глебка смеялся, подпевал и завидовал. И как-то раз он подумал: а чем он сам хуже обезьяны?
– Мам, а чем я хуже обезьяны? – спросил Глебка.
– Ты гораздо лучше любой обезьяны, – ответила енотиха.
– Тогда я уж точно смогу сам собрать свою музыкальную группу!
И Глебка стал бегать в гости ко всем своим друзьям и звать их в группу. Тощий белый пёс Крапиц равнодушно согласился, он часто скучал и выл на луну и был рад всякому занятию. Красавица кошечка Мари была очень ленивой и волновалась за маникюр на коготках, но согласилась, когда Глебка пообещал раздобыть ей новые серёжки. Согласился и свин Барберот – он был гордый и важный, и Глебка сказал ему:
– Без тебя у нас ничего не получится!
Барберот раздулся от чувства собственной важности и величественно кивнул.
Осталось только найти инструменты. В их маленьком городке ничего похожего не продавалось. Мама Леся сказала, что можно заказать по почте, но это стоит так дорого, что даже всем городом не получится собрать столько денег. Тогда Глебка решил пробежаться по улицам и посмотреть по сторонам: вдруг попадётся что-то подходящее?
Вот Глебка бежит, бежит, головой вертит, смотрит: бутылка стеклянная лежит! Постучал по ней коготком: как звучит! Вот и инструмент для ленивой кошки. С таким инструментом можно половину песни дремать, а потом: дзын-нь! Ещё полпесни дремать и в конце опять: дзын-нь! Глебка взял бутылку и побежал дальше.
Бежит Глебка и видит: гребешок лежит на подоконнике. Поскрёб по нему коготком. Такой приятный скрип! Если так тихонько скрипеть, то музыка будет гораздо интереснее. Псу Крапицу придётся по душе такое занятие, он не любит делать много шума.
Енотик прыгнул на подоконник, взял гребешок, смотрит, – а в доме несколько кастрюль, да такие, что загляденье! Можно сделать свину Барбероту настоящую барабанную установку, как у обезьян из телевизора. Отбивать ритм – это очень важно, на нём держится вся песня. Барберот будет гордиться.
Глебка кастрюли по одной оттащил себе во двор.
Вот только не было у него никакой гитары. Где же её взять? Стал Глебка думать. Гитара звучит, потому что у неё есть струны, и они очень туго натянуты. Что бы найти похожее? Енотик повертел головой и увидел бельевые верёвки, протянутые от одного дерева к другому. Вот и гитара! Снял Глебка всё бельё, бросил в кучу, вбил в землю два колышка и, нарезав верёвку на кусочки, натянул себе шесть струн, как на настоящей гитаре.
И позвал друзей на первую репетицию.
Песню Глебка ещё не придумал, поэтому решил петь просто "ля-ля-ля". Крапиц обещал подпевать ему: "Ууууу!" Мари тоже захотелось петь, поэтому она решила время от времени выводить музыкальное: "Мя-ау!"
Друзья сели за свои инструменты, Глебка махнул рукой, и по его команде началось: Барберот стал дубасить по кастрюлям так, что расчёску Крапица никто не слышал, енотик самозабвенно дёргал струны, у которых у всех была почему-то одна и та же нота, а Мари звенела бутылкой, и пела:
– Мя-а-ау!
А Глебка вторил:
– Ля-ля-ля-а-а-а!
И Крапиц подвывал:
– У-у-у-у-у!
Такой концерт устроили зверята, что все соседи сбежались посмотреть, что у Леси во дворе происходит. Друзья заволновались и давай стучать, скрипеть и звенеть ещё громче и выть, и мяукать, и лялякать ещё протяжнее.
– Так вот где моя бутылка! – воскликнула корова с соседней улицы. – Я собирала в неё молоко.
– Так вот где мой гребешок! – изумилась белоснежная лошадь. – И мои кастрюли!
– Так вот где моя верёвка! – ахнула енотиха Леся. – Глебка, что ты натворил!
Глебка, Крапиц, Мари и Барберот смутились, и концерт закончился.
– Что же ты не сказал, что это всё чужие вещи? – спросили у Глебки друзья и, отвернувшись, ушли обижаться по своим домам.
Корова и лошадь взяли бутылку, гребешок и кастрюли и понесли их на свою улицу, громко возмущаясь. За ними пошли и остальные звери, ворча и то и дело оборачиваясь на Глебку.
Енотик Глебка расстроился, сел на землю и стал ждать, что мама тоже будет его ругать.
А мама Леся сказала ему:
– Помоги мне развесить бельё, Глебка.
Она стала развешивать бельё на струны между двумя колышками, и Глебка стал ей помогать.
– Ничего страшного, Глебка, так даже удобнее, – сказала Леся. – Хорошая у тебя получилась сушилка. Красивая и занимает меньше места. Вот увидишь, все будут нам завидовать и тебя попросят сделать им такие же.
Енотик робко улыбнулся. Какая же добрая у него мама!
– Я сейчас побегу и всем такие сделаю! – воскликнул он. Ему так хотелось исправиться.
– Нет-нет, что ты! – испугалась Леся. – Нельзя трогать чужие вещи без разрешения. Если хочешь взять чужую вещь, сначала найди её хозяина и спроси его: можно, я это возьму?
– Как же мне тогда сделать всем хорошо, чтобы никто на меня не сердился и не обижался? – спросил Глебка.
– Надо попросить у всех прощения, – объяснила мама. – Если друзья и соседи увидят, что тебе стыдно, они тебя сразу простят.
Тогда Глебка сначала попросил прощения у мамы, потом у своих друзей, а потом у коровы и лошади. И надо же, как получилось – его не только не стали ругать и прогонять, но даже угостили разными вкусностями! Корова сказала, что Глебка может приходить в гости и спрашивать у неё молока, сколько захочет, а лошадь подарила ему новенький гребешок.
Енотик вернулся домой сытый, счастливый и с подарками. Так, побежав за прощением, он получил гораздо больше, чем когда бегал за вещами. А на следующий день белоснежный почтовый голубь Иваниус положил на порог их домика письмо, где было написано:
"Малыш Глебка!
Вчера я слышал, как ты со своими друзьями пытался играть на разных инструментах и петь. Раньше я думал, что ты просто балуешься, отвлекая моих музыкантов, но теперь мне стало ясно, как сильна твоя тяга к музыке. Приглашаю тебя в наш музыкальный кружок. Если ты будешь заниматься хорошо, то уже через год сможешь играть в оркестре.
Ольфан, дирижёр".
Радости Глебки не было предела! А как гордилась им мама!
С этого дня енотик Глебка стал ходить в музыкальный кружок и учиться играть на виолончели. Обезьянам он больше не подражал, если хотел взять чужую вещь, то всегда сначала спрашивал разрешения.