- Хорошо, что ты пришел! Наконец-то! - буркнул Толстый.
- Слушай, что с собакой? - обратился я к нему. - Гналась, помню, за курицей, перемахнула через двухметровый забор. А через прутик не хочет.
- Потому что собака умная. Чего ей ни с того ни с сего через прутик скакать? Ты б стал скакать на ее месте? Не заговаривай мне зубы. Не для того я тебя больше часа жду!
- Ждешь!.. Будто сам с ней только что не играл. Скажешь, нет? - И я уселся возле Толстого. - Чего огрызаешься?
- Это не игра… Надо согнать с нее жир, она стала толстеть. Пора погонять ее немного. Отцепись, в конце концов, от собаки! Ни о чем другом не говоришь!
Толстый был явно не в духе. Я, конечно, не знал, что случилось, но спрашивать не стал. Все равно вопросами из него много не выжмешь. Лучше подождать, пока сам не скажет.
- Дурацкая, знаешь ли, история… - начал наконец Толстый. - Встречаю это я вчера вечером нашего старика, он тут рядом живет, дома три отсюда…
- Какого старика?
- Ну, Зонтика. Идет с ведром за водой, к колодцу, в пальто, понимаешь? Август, а он в толстом пальто с поднятым воротником. Я подошел, говорю: "Воду вам могу принести…" А он странный какой-то, понимаешь? Только потом догадался, что у него температура… Жаром от него так и пышет!
- Надо было спросить, что с ним такое, а не догадки строить. Толстый глянул на меня и покачал головой.
- Ишь шустрый какой… "Надо было спросить"!
Он замолк и уставился на ребятишек, копошившихся на мостовой. Наконец встал. Я тоже.
- Ну и что будем делать?
- Да с чем делать? Ты говори по-человечески! - рассердился я.
- Когда я ему, понимаешь, принес ведро, он сказал, что лежит так уже несколько дней. И чтоб утром я заглянул, если нетрудно. Он собирается кой о чем попросить. Он живет один!
- Один? Такой старый? Сколько ж ему в общем лет?
- Много. Может, семьдесят… Но он один. Ты об этом не знал?
- Откуда мне знать? Ну, пошли, зайдем! - И я направился к дому, где жил старик. Но Толстый не двинулся с места. Остановился и я.
- Не ходи, нет смысла… Я только что оттуда. Он почти без сознания. Он и на ночь-то не запирался, дверь была открытая. Дышит тяжело, еле говорит. Врача бы надо! Что будем делать?
Я знал не больше, чем он. На шахте есть поликлиника, но врач с шахты не придет, потому что там лечат только рабочих. "Скорой" у нас нет, не позвонишь. Остается больница. Теперь до меня дошло, отчего это Толстый такой злой: попалось нам ни с того ни с сего чужое дело, да еще какое! Кому это нравится? Тут, пожалуй, не отвертишься…
Толстый подумал, наверно, то же самое. Тихонько выругался и сказал:
- Дернуло меня встретить его вчера у этого колодца…
Тут мне стало не по себе. Мы взглянули друг на друга. Толстый закусил губу, но сказанного не вернешь. Я был в более выгодном положении: он сказал то, что думал я, но сказал-то все-таки он… Мы направились в поликлинику. Это было неблизко, но мы не проронили ни слова, пока шли через город. И только перед самым входом Толстый дернул меня за рукав и пробурчал:
- Юрек, я не то хотел сказать… Ты неправильно меня понял!
- Ясно, не то… - поспешил я с ним согласиться. Оба мы знали, что врем друг другу.
Перед окошечком в регистратуру очередь. Ждать пришлось больше получаса: никому и в голову не пришло пропустить нас вперед. Наконец я очутился с глазу на глаз с девушкой в окошечке. "Фамилия… имя… возраст… адрес…" - выбрасывала она из себя, как автомат. Толстый мне подсказывал, и с этим мы как-то проскочили.
И тут вопрос:
- Чем болен? Прошу страховую книжку.
- О боже! - простонал Толстый. - У нас нет страховой книжки…
- Что значит нет? - закипятилась девушка. - Не морочьте мне голову, без книжки визит к больному не регистрируется! Следующий!
Я просил, объяснял, что это важно, что старый человек, учитель. Вцепился в окошечко, потому что люди стали меня оттирать. Кто-то сзади кричал, чтоб я не занимал места. Поднялся шум.
Девушка все не унималась:
- Мне все едино, что пекарь, что учитель! Каждый должен иметь страховую книжку!
- Тоже мне цаца! - громко сказал какой-то мужчина, который стоял позади меня. - Ей, видите ли, все равно - учитель или нет… Будто сама никогда не ходила в школу.
Она это услышала. Даже высунулась из окошечка.
- Вы пьяный! - завизжала она. - Выйдите отсюда вон!
От него и в самом деле попахивало, может, пива выпил, а может, не только пива. Теперь все сосредоточилось на нем. Минуту спустя явилась старшая медсестра, и в конце концов дело было улажено: вызов приняли, врача обещали прислать около шести вечера. А того мужчину выдворили из поликлиники, не пожелали с ним даже разговаривать.
- Гляди, Юрек, сами люди его выгнали! - сказал Толстый, когда мы вышли наконец на улицу. - Сами люди…
У меня тряслись руки, и я смотрел на них чуть ли не со страхом, никогда еще у меня такого не было. Я невольно сунул руки в карманы, стараясь унять дрожь. Было стыдно самого себя. Странное это чувство. Впервые в жизни оно овладело мной, ошеломило.
- Ну, ты очень-то не расстраивайся… Было и прошло. Ты что, жизни не знаешь? Этот дядя еще на ней отыграется. А не он, так кто-нибудь другой. Получит воображала! На всякого управа найдется… - И вдруг Толстый стал громко смеяться: - Юрек, да ведь это ж наш Зонтик говорил так в классе, а? "На всякого управа найдется!" Жаль старика, хороший был…
- Ты всегда говорил: "Старый зануда, пилит, как ржавая пила…" - вспомнилось мне. - Так что не рассыпайся.
- Грозный был старик… А ты его не боялся?
Толстый говорил что-то еще, но я не слушал. Мне пришло в голову: не много мы здесь добились. До вечера далеко. А что, если Зонтик не может ждать до вечера? Я взглянул на часы - скоро одиннадцать. Минуточку… Одиннадцать? И только тут я вспомнил: ведь Эльжбета ждет меня уже почти час! В двенадцать мы собирались ехать с ней на развалины замка… Что делать? Глупейшее положение!
- Ты прав, врач в шесть вечера - это, наверно, не лучший выход! - согласился Толстый. - А что делать? Как-никак мы его вызвали, сделали все, что в наших силах. Лучше, чем ничего. Ага, я забыл тебе кое-что сказать…
- Что еще?
- Мне, понимаешь, придется с тобой расстаться. Нам с матерью надо ехать в Сосновец, покупать мне костюм. Скоро начало учебного года… техникум и все прочее. Надо ж мне прилично одеться, не пойду ж я в штанах по колено в техникум!
Я остановился как вкопанный. Злость меня душила… Значит, бросает меня здесь, а сам - в Сосковец. Ловко! А что мне делать со стариком?
- Толстый! - сказал я. - Знаешь ли…
- Честное слово, Юрек, мне надо ехать! - стал бить себя в грудь Толстый. - Мать и так, наверно, уже сердится. Она специально взяла отгул на сегодня… Надо ехать! Ты что, не веришь, да?
Конечно же, верил. Только признаваться не хотелось. Не мог примириться с мыслью, что остался один с делом, которое выглядело теперь и хуже и трудней, чем вначале. Почему именно я? Он затеял, а свалил на меня. У меня в конце концов тоже свои неприятности. Мне вспомнился и вчерашний разговор с отцом, и письмо к маме, которое я написал сегодня утром. Да и Эльжбета ждет… Что она подумает, если я вдруг не приду? А если она пойдет на корты? Ведь она договорилась с этими ребятами и с Борунской. А Толстый едет себе за костюмчиком как ни в чем не бывало!
- Проваливай в свой Сосновец, а меня оставь в покое! - вырвалось у меня, может, и слишком резко. - Привет!
- Юрек, да ты пойми… - кричал мне вслед Толстый. - Да ведь я…
- Желаю успеха!
Глава 13
Я решил отправиться на пруд, разыскать Эльжбету. Если там нет, пойду на корты. Наверно, она прихватила с собой велосипед, я забегу потом за СБОИМ, и мы вместе поедем в замок. Давненько я не был на Замковой горе. Не знаю почему, но чаще всего мы с ребятами ездили туда весной, а летом как-то не очень, летом мы больше торчали на пруду.
Я спешил как только мог, ведь я задержался на целый час. Но возле кино замедлил шаг, меня удивило, что собираются люди, стоит уже большая очередь… Неужели все же кончился ремонт и будут демонстрировать фильмы? Я подошел поближе и стал смотреть по сторонам, не увижу ли кого из знакомых. Может, кто купит мне билеты? Впервые я пошел бы в кино с Эльжбетой… Ага, вон Каминский.
Я был знаком с ним по спортивному кружку в школе, вместе играли в баскетбол. В этом году он тоже кончил нашу школу. Учился он то ли в седьмом "Б", то ли в седьмом "А". Я уж и позабыл, как его зовут, и потому говорю:
- Привет, баскетболист! Во сколько кассу откроют?
- Должны сейчас открыть. Кассирша попьет чайку, накрасит губки и начнет, пожалуй, продавать. Тебе купить?
- Не знаю… Тебе, наверно, столько не дадут. Мне надо два. А тебе?
- Я и так беру четыре, на всю семью. На два больше, на два меньше - какая разница?
- Не продадут тебе шесть билетов.
- Мне? - И Каминский иронически улыбнулся: - Мне не продадут? Шутишь! А ты с кем идешь? С девочкой?
Я кивнул. Мы постояли минуту, и Каминский говорит:
- С Козловской, что ли?
- Что с Козловской? - спрашиваю я его, потому что сразу не понял.
- Я говорю, с Козловской, что ли, идешь в кино?
- Ты что, спятил? - говорю я ему. - С Иркой в кино? Что тебе в голову взбрело?
Он мне ничего не отвечает, а сам, вижу, стал читать ценник билетов на стенке.
- Подорожали, - бурчит себе под нос. - Это потому, что кинотеатр теперь панорамный.
Но зубы мне не заговоришь. И чего это ему втемяшилась Ирка Козловская? Откуда он знает, что мы с Иркой знакомы?
- А ты, Каминский, я вижу, очень Иркой интересуешься. Ну и ходи с ней в кино, а мне голову не морочь. Кто-нибудь, наверно, глупостей тебе наболтал…
- Может, и наболтал. Да это неважно. Если хочешь знать, так она сама болтает подружкам, что ты за ней бегаешь.
- Сумасшедшая!
Я даже не разозлился, просто стало смешно. А смешно стало потому, что он обо всем этом всерьез, да еще смутился.
Из дома напротив кино, из открытого окна послышался по радио марьяцкий хейнал.
- Боже ты мой, уже двенадцать? - перепугался я. - Столько времени!
И тут-то мне вспомнились эти двое: Эльжбета, которая играет, конечно, с этими ребятами из техникума в теннис, и Зонтик, который ждет в своей квартире… Хотя нет, он-то не ждет! Старик вообще не знает, что мы вызвали ему врача. А врач приедет только в шесть вечера. Еще через шесть часов! Ничего себе…
- Знаешь, Каминский? Не надо мне билетов, - решил я. - Мне нельзя в кино!
- А что случилось?
- Видишь ли, я, собственно, ищу врача. Не знаешь, как найти? Нужен врач, быстро и даром! Есть какие-нибудь идеи?
- Мой брат. Да какой он врач? Погляди, как вчера вырвал мне зуб, вся физиономия распухла! Ноет и ноет… Хуже дантиста не найдешь. Никому не посоветую у него лечиться.
В самом деле, физиономию у него малость перекосило.
- Дантист не нужен. Эх, история… - сказал я с огорчением. - Теперь уж, пожалуй, ничего не придумаешь. Придется ему ждать до вечера. Такое дело…
- А что случилось? Болтаешься тут полчаса, и вдруг спешка. Кто заболел? - спрашивает Каминский.
Я рассказал всю историю. Последние три года Зонтик был у нас классным воспитателем. Но ведь и у них он вел свои предметы. Я и подумал, может, теперь всем этим займется Каминский, пойдет, скажем, к Зонтику или чего еще. А я сбегаю к Эльжбете… Мысль была неплохая, но я, конечно, не сказал об этом - как-то неудобно.
Каминский поморщился:
- Скверно… Да, ты влип. И надо же такому именно с ним случиться!
- Не понимаю…
- Не люблю Забеляка… Вы звали его Зонтик, да? Что ты на меня так уставился? Не люблю, говорю, и все… Одного учителя любят, другого нет.
- Ну и что из того, что не любишь?
Открыли кассу, толпа заколыхалась, все бросились вперед. Но дело пошло быстро. Минут через пять Каминский появился с билетами. Не знаю сам почему, но я его ждал, ведь от билетов я отказался. Он свернул гармошкой ленту с билетами, сунул в карман и остановился, глядя на меня. Словно задумался о чем-то.
- В общем-то, ты прав: что из того, что не люблю? - сказал он наконец. - Пошли на шахту!
- На кой бес опять на шахту? - удивился я. - Зачем?
- Чего дурака валяешь? "Зачем, зачем"! О чем мы с тобой все время толкуем? О враче, да? Ну, идешь? Или мне одному идти?
- А ты один пошел бы? - обрадовался я, и он, наверно, это понял: с улыбкой посмотрел на меня и пожал плечами.
- Почему бы нет? Дай только его адрес.
- Я пойду с тобой! - сказал я с досадой, и мы отправились вместе.
Я только рот разинул, глядя, как он это делает, я бы так не смог. Я думал, нас вышвырнут вон. Мне еще не случалось ходить куда-нибудь по делу, может, потому я и считал, что это так трудно. Сдать в школе взносы на комитет, сбегать на почту, в магазин… Что еще? Но это сущая чепуха. Мама тоже ни во что не вникала, делами занимался отец. Я давно считал, что он может все и выйдет из любого затруднения. Это было очень удобно. А теперь, оторопело глядя из угла, я завидовал, что не у меня, а у Каминского так складно все получается.
Он протиснулся между людьми, навалился на барьер, за которым сидела регистраторша, и сказал во весь голос: "Здравствуйте!" И все тотчас обратили на него внимание. В приемной у врача принято говорить вполголоса, как в церкви. И это обычное, в общем-то, "здравствуйте" прозвучало как гонг и произвело впечатление. Самое сильное, кажется, впрочем, на меня.
- Меня прислал директор шахты. Надо срочно связаться с врачом! Он в каком кабинете?
У меня перехватило дыхание. Ну горазд врать… Как он потом вывернется?
- Что случилось? Директор Хрущевский заболел? - оживилась регистраторша. Люди в очереди тоже.
Каминский посмотрел по сторонам и состроил физиономию, которая, по-моему, ровным счетом ничего не значила. Затем откашлялся и поправил волосы, что, с моей точки зрения, тоже ни о чем не говорило. Но вероятно, каждый понял это по-своему, и все остались удовлетворены ответом, которого не было. Регистраторша указала на одну из дверей, и Каминский опять очень громко сказал: "Можно?" - и, не колеблясь, вошел. А в приемной все пошло своим чередом: регистраторша вполголоса командовала людьми, те протискивались вперед с какими-то бумажками, рецептами и почти шепотом спорили друг с другом, кто перед кем стоял в очереди.
Через несколько минут из кабинета выглянул доктор и распорядился:
- Позвоните диспетчеру, пусть пришлют машину! Регистраторша вскочила со стула.
- Звоню, звоню! А что с директором? Врач посмотрел на нее, как на сумасшедшую.
- Что? Не морочьте мне голову.
- Да, да, доктор! Сейчас…
Она почтительно улыбнулась, люди сделали вид, что всего этого не слышат, а я почувствовал себя так, как на выступлении драм-коллектива у нас в школе. Мне казалось, вот-вот в этом скверном театрике обвалится крыша и рухнет на наши головы.
Однако ничего не случилось. Каминский вышел, нарочито громко сказав "до свиданья", кивнул мне, и через минуту мы были уже на улице.
- Велел подождать. Поедем вместе, когда дадут машину.
- Что, собственно, ты ему наплел? - спросил я с беспокойством.
- Неважно. Что надо… Более или менее правду. Оказывается, мы попали в десятку: За беляк когда-то учил и его тоже. Ну, чего морщишься? Не нравится, да? А иначе ты б ничего не добился, с ними так только и можно…
Около часа дня мы вместе с врачом оказались в квартире Зонтика. Будь я один, я б, наверно, бросился вон, стал звать на помощь людей - ну, не знаю, что бы такое я сделал, если бы пришел один.
- Черт возьми… - процедил сквозь зубы врач. - За такие-то труды…
Он тоже замер в дверях, как и мы. Но уже минуту спустя работал как одержимый, я не мог уследить за его руками. На пол сыпались головки от ампул, смененные уже в который раз иглы глухо звякали о металлическое дно коробочки со шприцами.
В квартире был полумрак, окна занавешены толстыми, надорванными с краев портьерами, духотища, беспорядок. Возле кровати разбитый стакан, разлитая по полу вода почти высохла. Наверно, Зонтик столкнул или выронил стакан и не смог подобрать осколки. Одежда скатилась со стула, на спинке висела только рубашка с оттопыренным крахмальным воротничком и галстук, его темно-синий галстук, в котором он всегда появлялся в школе. Я попробовал кое как собрать вещи, сложить. Невозможно было стоять без дела у стенки и смотреть, как работает врач. Каминский тоже в конце концов очнулся, я услышал, как на кухне наливается в чайник вода.
- Найди там какое-нибудь полотенце, намочи и тащи сюда! - крикнул ему врач, а сам стал поправлять подушки, одеяло. - Открой окно! - это уже мне.
Может, странно, но сейчас я увидел в его квартире не то, что поразило меня в первую минуту. Сейчас я заметил, сколько здесь фотографий и картинок, а от пола до средины стены всюду стеллажи с книгами, уложенными не как в школьной библиотеке, а боком, друг на друга, наискось, корешками вверх, по-разному… В углу прислонены к шкафу свернутые в рулон листы бумаги, может быть карты. На столе среди книжек, стаканов, кастрюлек, ломтей хлеба, рядом с глиняным стаканчиком с разноцветными карандашами торчит странный глобус с деревянной подставкой в форме человеческой руки: земля лежит на указательном пальце, как вздутая сердцевина перстня.
Минут через пять Зонтик пришел немного в себя, открыл глаза, теперь вид у него был не такой страшный. Может, подействовали уколы? А может, ему стало лучше, когда понял, что уже не один в квартире? Но говорил он с трудом, медленно, еле-еле…
- Как вы допустили? - стал отчитывать его врач. - Разве нет соседей? Людей нет?
- Соседи работают. Своих дел хватает. Старику нельзя быть людям в тягость… Это пройдет. Грипп, наверно?
- "Грипп"… - Врач заговорил теперь с ним ласково, как с маленьким ребенком: - Знаешь что? Так, наугад, при беглом осмотре могу насчитать не меньше пяти болезней… А я, по существу, хирург, не терапевт. Терапевт, может, еще больше насчитает. Впитали вы их в себя, будто губка…