Следующей на очереди была Мура. Как ни странно, но она получилась на фото во всей своей красе. Её большие зелёные глаза с томными ресницами стали ещё больше, а голубая шёрстка отдавала синевой… Наверное, "Поляроид" иногда был в хорошем настроении и делал приличные снимки. Мура кокетливо поблагодарила Хомо.
- Ну, конечно, - не преминула заметить Цыпа, - она все же чуть-чуть помоложе меня и выглядит, может, чуть и поярче, но как-то всё это слишком мелковато. Крупные планы ей наверняка не удадутся.
Кок в это время, приосанившись, как настоящий бойцовский петух, позировал перед аппаратом, выкатив елико возможно грудь колесом и демонстративно подцепив лапой столь удачно обретенные им золотые часы. В сочетании с красновато коричневым оперением, малиновым гребнем, щеголеватыми сапогами и круглыми золотыми часами он выглядел просто великолепно. Кок солидно прокашлялся. Аппарат щёлкнул и появилась фотография. Более самодовольного, спесивого и надутого болвана, да ещё гордо держащего вверх ногами часы, было бы трудно себе вообразить.
Кок с важным видом, не торопясь, рассмотрел фотографию и милостиво кивнул Хомо, точно Людовик XIV Солнценосный придворному живописцу за свой парадный портрет.
На очереди был Сержант. После первой неудачной групповой попытки он как-то потерял уверенность в себе и поэтому просто напряжённо и, прямо-таки скажем, малость туповато уставился в аппарат немигающим взором. Хомо щёлкнул и стал ждать.
Представший перед собравшимися портрет мог быть смело вывешен в двух местах.
Во-первых, несомненно, ему были бы чрезвычайно рады в любом полицейском участке при подготовке образцово-показательного стенда:
"Особо опасные преступники - их тщетно разыскивает полиция".
А во-вторых, в какой-нибудь военной части, например, десантников или морских пехотинцев, - на доске почёта для сержантов - наставников.
Налицо, даже с избытком, с фотографии выпирал необходимый запас прочности, тупости и агрессивности.
Сержант не очень остался доволен своим фото. Его мучили сомнения, всё-таки, как и все люди, он был о себе лучшего мнения.
Чтобы подковырнуть Крыса, без дела болтавшегося под ногами, Хомо пригласил сначала сниматься Ворона. Однако Ворон величественно отказался:
- Я предпочитаю работы старых мастеров живописи, - всё-таки в них есть что-то вечное и непреходящее. К тому же у меня уже имеется один мой портрет, хранящийся в Британском музее. Я там с герцогом Эдинбургским, правда, на заднем плане, - на дереве.
Оробевший Крыс не сразу даже попал в кадр.
- Ну, что ты там мечешься, как курица. Хватит мелькать! - осадил его Хомо.
Наконец, аппарат щелкнул, и фото проявилось. Глядя на него, вам невольно полезли бы в голову всякие нездоровые мыслишки о жуликах, воришках и мелких карманниках. Уже было примелькавшаяся всем добродушная ухмылка Крыса, на фото казалась донельзя ехидной, если не зловещей. Его глаза косили куда-то вбок, - не иначе, как в чужой карман. Крыс с сомнением уставился на свою фотографию и молчал.
Цыпа тоже покосилась на фото и сочувственно квохнула:
- Правда часто бывает жестокой.
Крыс с грустным видом забросил фото под половицу.
Сделать свой персональный портрет Хомо доверил Коку, который, наверное, не без задней мысли, сам предложил свои услуги.
- Хомо! Скажи по-английски "сыр" - "Чииз"! - насмешливо каркнул сверху Ворон, и Хомо радостно разулыбался, растянув рот до ушей. Его неровные, желтоватые от природы и, как выяснилось позже, от никотина зубы жизнерадостно выпирали во все стороны.
Кок поднёс аппарат поближе, побалансировал на одной лапе, покачнулся и судорожно нажал на спуск. "Поляроид" погудел, затем из него начала выползать фотография. Хомо взял карточку в лапу и начал помахивать ею в воздухе в нетерпеливо радостном ожидании.
Фотография сначала чуть потемнела, потом на ней стало проступать нечто устрашающее. Впереди, занимая почти всё поле, зловеще торчали челюсти с неровными зубами, а где-то в глубине прятались маленькие злобные глазки, казалось, пристально следящие за будущей жертвой. Ушей вообще не было видно. По сравнению с этим чудищем все монстры из фильмов ужасов были вполне добродушными ребятами.
Собравшиеся сгрудились полюбоваться на фото, - и от неожиданности потеряли дар речи. Даже Сержант поёжился. Первым пришёл в себя Ворон, - всё-таки он многое повидал на своём веку, - сначала первом, потом втором, а теперь, может, и третьем.
- Кого-то это мне напоминает, - задумчиво заметил он. - Ах, да! Карр-к сейчас помню, - одну леденящую душу историю про маньяка и серийного убийцу. Очень похож…
Хомо обиделся и спрятал фото за спину. Цыпа неуверенно посоветовала:
- Всему должно быть своё место. Надо прибить это фото на входной двери, - тогда уж к нам точно никто посторонний не сунется.
Все призадумались.
- Теперь-то я понимаю, почему выбросили этот "Поляроид", - грустно сказал Хомо. - Всё-то в нём получается, как в кривом зеркале.
- Нечего на фото пенять, коль рожа крива, - злорадно хихикнул Крыс.
- Да ты лучше на своё фото полюбуйся! - парировал вконец расстроенный Хомо.
После небольшой, но горячей дискуссии, несмотря на все попытки Кока пропихнуть на первый план и свой портрет, - было единогласно решено повесить в комнате на видном месте только фотографию Муры. Мура была польщена.
На этом общий энтузиазм к фотографированию как-то угас сам собой. По настоянию Цыпы остаток дня жильцы провели в работах по благоустройству своих спальных мест и жилища.
- Всё должно выглядеть прилично, - приговаривала Цыпа, ловко подметая крыльями пол и стряхивая пыль с мебели. Хомо даже приволок откуда-то старинную керосиновую лампу с треснувшим стеклом, типа "летучая мышь", а затем решил прибить оторванную нижнюю петлю на входной двери. Чтобы её укрепить, Хомо, приготовив молоток и гвозди, попросил Кока придержать дверь, чуть-чуть её приподняв. В это дело хотел было сунуться и Крыс, но, прикинув на глаз вес двери, вовремя одумался, - наверное, заподозрив, что это может закончиться крупным ремонтом его собственных конечностей, а то и головы. Тем временем, Хомо уже прижал дверную петлю и держал молоток наготове, а Кок, отложив в сторону свои драгоценные часы и ухватившись лапой за нижний угол двери, крякнул и изо всех сил рванул её вверх. Дверь тоже крякнула и, вылетев из верхней петли, со всего маху бухнула по голове Хомо. Хомо, распластавшись под дверью, в самых сильных выражениях высказался об умственных способностях Кока и всех его ближайших родственников. Хорошо ещё, что дверь несколько приглушала его высказывания, хотя, вообще-то, можно было и разобрать кое-что про куриные мозги, курицу мать и законченных идиотов. Несколько поуспокоившись, для второй попытки на помощь позвали Сержанта, который до этого момента вместе с Крысом и Вороном с критическим видом наблюдал за происходящим. Сержант подошёл, повернул голову набок и намертво ухватился за торец двери. Кок, попробовав пошевелить дверь, заметил, что он не Геркулес и даже не Атлант и не может приподнять дверь вместе с каким-то бегемотом. Наконец, общими усилиями дверь вывели в нужное положение, и Хомо, с первого же недюжинного замаха, промазав по шляпке гвоздя и угодив молотком себе по пальцу, взвыл и опять начал выражаться, к сожалению, далеко не последними словами из нашего современного обихода, заимствованными отнюдь не из толковых словарей для расширения культурного словесного запаса у благородных девиц. Крыс внимательнейшим образом слушал и вовсю запоминал. Однако, гвоздь был всё-таки вбит, и дверь стала на место. После этого Кок, выпятив грудь и поглядывая на Цыпу, наверное, целых десять минут расхаживал взад и вперед перед дверью, то открывая, то закрывая её, со страшно гордым видом, точно подросток, впервые вбивший дома свой первый гвоздь.
- Вот это дверь, так дверь, - приговаривал он. - Вот, что значит с умом взяться не за своё дело.
Найденные в подвале остатки припасов им явно не помешали, и, когда все хоть как-то поели, Крыс сказал:
- Неплохо бы ещё послушать чью-нибудь историю. Ворон, может, ты нам теперь что-нибудь расскажешь про себя.
- Вообще-то, была моя очередь, - сказал Кок.
- Наша, - поправила Цыпа.
- Но уж, конечно, мы уступим старейшине, - важно промолвил Кок.
Ворон нерешительно согласился:
- Хорошо, но я не смогу вам кратко рассказать всю свою историю. Если я начну рассказывать вам всё, что повидал на своём веку, - нам не хватит и года. Многое случилось за сто с лишним века.
- А ты расскажи нам что-нибудь интересное, - сказал Крыс с неподдельным энтузиазмом.
- Или даже что-нибудь поучительное, - добавила Цыпа.
При слове "поучительное" Крыс поморщился.
- Не знаю, не знаю, - с сомнением промолвил Ворон, - правда, мне приходит на ум одна баллада, которая и ко мне имеет прямое отношение. Называется она "Вечная дуэль" или "Черный ворон" и посвящена извечной борьбе добра со злом. Давно было это дело, я тогда во Франции жил, а ведь так ничего и не изменилось с тех пор. Ну, да ладно уж, слушайте.
На заре, когда мысли ясны и свежи,
И туман поднимается с поля,
Дуэлянты сошлись, чтобы счёты свести,
С кем победа? - На то божья воля…
На одной стороне мушкетёры стоят,
На другой - кардинальские стражи,
Исподлобья в упор друг на друга глядят,
В чём-то схожи они и не схожи.
На одной стороне: честность, верность, порыв,
На другой - вероломство и косность,
На одной стороне к бескорыстью призыв,
На другой - эгоизм и подлость.
В секундантах у них трусость, ненависть, страх,
Вместо слуг - ложь, покорность и корысть,
В стороне, как всегда, чуть поодаль в кустах,
Рассудительность и осторожность.
Чёрный ворон засел как судья на ветвях,
Вдруг закаркал: "К чему промедленье?"
Но не нужен сигнал, - уже тысячи лет
Поединок идёт и сраженье.
Кто сильнее? Ответ нелегко подыскать,
В наших душах борьба ежечасно:
На одной стороне - правда - матушка-мать,
На другую ложь тянет нас властно.
И сверкают клинки, и мелькает кинжал,
Храбрость - в лоб, подлость - сзади и сбоку,
Хоть столетья идут, не проходит запал
Битвы насмерть, вовек и без проку.
Прослушав балладу, слушатели с умным видом помолчали, каждый по-своему размышляя о безуспешной борьбе добра со злом. Сержанту почему-то вспомнились наглые соседские коты, воровавшие мясо из его миски, и его прежняя, всем недовольная и злющая хозяйка, а Муре - все собаки, независимо от степени их дворянского происхождения и прочих достоинств. У Крыса в памяти настырно маячил фокстерьер. Затем Сержант спросил:
- А почему баллада называется "Чёрный ворон"? Ты же где-то там в кустах отсиживался?
Ворон с достоинством ответил:
- Я - птица вещая. Не пристало мне встревать в мелкие дрязги. Я заранее знал, чем дело не кончится.
- Как это не кончится? А чем же оно кончилось? - спросил озадаченно Крыс.
- Ничем, - кратко возвестил Ворон.
Крыс замолк, по-видимому, решив не перенапрягать свои мозги. После баллады, рассказанной Вороном, Кок как-то потускнел.
- Ну, вообще-то, у нас с Цыпой очень обыденная история, - сказал он без присущей ему важности.
- Каждому - своё! - философски изрёк Ворон.
- Ворон, а почему вы живёте здесь один? - про себя слегка обидевшись на замечание Ворона, решила в отместку задать исконный женский вопрос Цыпа. - А где же ваши жена и дети?
Ворон с минуту помолчал, затем произнёс:
- Это очень грустная история, так что и рассказывать ничего не хочется. Я уже тридцать лет как вдовец. Мы, вороны, второй раз пары себе не ищем.
- Вот видишь, Кок, какие бывают настоящие мужья, - не преминула заметить Цыпа. - Извините, Ворон. Очень жаль, что я затронула такую печальную тему.
- В жизни много печального, - спокойно произнёс Ворон и, помолчав, сказал, задумчиво глядя куда-то вдаль:
- Я со своей избранницей познакомился в далёких краях, - там, куда отсюда и ворон костей не занесёт, - в южных степях России. Хорошее было время, - молодое. И кормов там было много. Мы для развлечения даже сусликами там промышляли.
- Так ты, Ворон, и меня мог бы съесть? - удручённо перебил Крыс.
- Все в жизни поедают друг друга, - уклончиво ответил Ворон и, по-видимому, вспомнив что-то хорошее, более весело сказал:
- И воронята у нас тогда были почти что каждый год, но потом все они разлетелись кто куда. Правда, недавно, лет двадцать назад, один из них прилетал с женой ко мне в гости. Славно мы попировали тогда.
- Сусликами? - встревоженно спросил Крыс.
- Да дались тебе эти суслики. Они что? Твои родственники?
- Все люди - братья, - укоризненно проквохтала Цыпа.
- Ага! Пока наследство не начнут делить, - насмешливо заметил Хомо.
- Ворон ворону глаз не выклюет, - неопределённо проронил Ворон.
- Ну, может, Сержант нам свою историю расскажет, - сказал Кок, решивший, по-видимому, отвлечь Ворона от грустных мыслей, а заодно и самому поднабраться опыта в изложении.
Сержант, лежавший на полу, приподнял голову, печально на всех посмотрел и сказал:
- Ну, моя история тоже простая. У каждой собаки, как и у человека, своя судьба. Я был преданным псом, а меня предали. Но сейчас я устал, так что расскажу её как-нибудь в другой раз. Может, Крыс что-нибудь расскажет, если захочет, - Сержант широко зевнул и положил голову на передние лапы.
Крыс задумался и после некоторого молчания с завистью произнёс:
- Но у вас всё такие интересные истории, а я вот так и просидел тут в подвале всю жизнь. Если бы мне фокстерьер хвост не отхватил, так и вообще бы рассказывать было не о чем.
- Ну ничего, Крыс. Ты без хвоста ещё пронырливей стал - в любую дырку пронырнёшь, - утешающе буркнул Сержант.
Однако рассказ об откушенном хвостике слушать как-то никто не захотел. Вечерело. Утомлённые раскопками по дому, художественным фотографированием, ремонтными работами и литературными байками друзья начали поочерёдно, а потом и все вместе зевать. Конечно, не плохо было бы ещё чего-нибудь поесть, но ничего уже не оставалось. Хомо грустно прикурил какой-то завалящий окурок и бухнулся на диван, попеременно посасывая то окурок, то ушибленный палец…
- Курить в постели очень опасно, - выступила под занавес Цыпа.
- Это вообще вредно для окружающей среды, - глубокомысленно подтвердил Кок.
- И для среды, и для четверга, и для пятницы, и для субботы, - с простодушным видом добавил Крыс.
Хомо с недоверием покосился на окружавший его продавленный диван, но ничего не сказал и устало бросил окурок в пустую банку из-под пива.
Постепенно все угомонились, и всё затихло.
Прошёл примерно час. В доме было очень тихо, - можно было расслышать лишь мирное посапывание Сержанта, да изредка сам старый дом издавал негромкие шорохи и скрипы. Со стороны дивана, на котором возлежал Хомо, послышались какие-то шаркающие звуки, и почти в непроглядной темноте неясно проступили контуры согнутой фигуры, крадучись пробиравшейся по комнате. Фигура неслышно скользнула к столу, на котором был оставлен фонарь "летучая мышь", взяла его и, крайне осторожно ступая по ступенькам лестницы, ведущей наверх, стала подниматься на второй этаж. Ворон, как всегда сидевший на своей полке, чуть заметно пошевелил головой, и во мраке сверкнули белки его глаз. Он молча, с неподдельным интересом наблюдал за действиями Хомо. А Хомо просто не спалось, ему стало скучно и начало разбирать неодолимое желание подшутить над мирно спавшими сотоварищами. Мысль о ночном розыгрыше с привидением засела ему в голову ещё днём, когда на чердаке он нашёл странный белый балахон. Едва сдерживая смех, он достал его из шкафа и напялил на себя это куклуксклановское одеяние с широченными рукавами, глухим капюшоном и прорезями для глаз. Затем он зажёг "летучую мышь" и, тихо подвывая и плавно взмахивая руками, как все настоящие привидения, медленно выдвинулся на лестничную балюстраду и огляделся. Ворон, сдерживая смех, продолжал невозмутимо наблюдать за Хомо. Проснувшаяся Мура сначала оцепенело застыла на месте, уставившись неподвижным взором на привидение, затем шерсть на ней поднялась дыбом, она зашипела, как паровой котёл, и, наконец, стремглав выскочив в соседнюю комнату, молниеносно взлетела на шкаф, где, словно на насесте, безмятежно дремали Цыпа и Кок.
Тем временем Хомо, ещё сильнее подвывая и размахивая фонарём, спустился по лестнице и длинными прыжками понесся вслед за Мурой. Заскочив в комнату, Хомо завыл ещё пуще и замахал руками словно ветряная мельница. Из-под половицы послышался испуганный голосишко Крыса:
- Ворон! Ворон! Смотри, - старикан опять припёрся!
Ворон, не выдержав, закаррхотал. Что произошло бы дальше, сказать трудно, так как в эту минуту в комнату влетел Сержант, и без лишних церемоний прыгнув на привидение, сшиб его с ног. Хомо взвыл, поскольку Сержант, не разобравшись в первое мгновение, пребольно вцепился ему в плечо и лишь через секунду, по запаху узнав Хомо, отпустил его, недовольно рыкнув. Растянувшийся на полу Хомо стал поспешно сдирать с себя дедушкин балахон, во всю ругая Сержанта:
- Какого чёрта ты меня сразу не узнал? Чуть мне руку не оттяпал…
- Так тебе и надо, так тебе и надо, - радостно закурлыкал со шкафа опомнившийся Кок, победоносно выпятив грудь перед Цыпой и Мурой.
- Не свои зубы не болят, - подхихикнул, как-то не очень кстати, Крыс.
- Никогда не думала, что окажусь в компании с такими идиотами, - недовольно фыркнула Мура.
Но Хомо, несмотря на ноющее плечо, остался чрезвычайно доволен своим дурацким розыгрышем.
- Хомо, а как ты узнал про привидение? - спросил Ворон.
- Да никак я не узнал. Просто ещё днём, когда я нашёл этот балахон, то сразу вспомнил про магов и волшебников в цирке и решил вас разыграть.
- А в этом доме действительно жил один старичок. Он в образе привидения всё пытался непутёвую молодёжь отсюда выпереть. Это его балахон.
- Да, да, - важно подтвердил Крыс. - Жил тут один старикан - большой жмот. Ты, Хомо, балахон не выбрасывай, - мало ли кто ещё сюда заявится…
- Так будем мы спать или нет? А то всё больше и больше хочется есть, - недовольно сказал Кок. - Там чего-нибудь не осталось?
- Это у тебя нервное, - насмешливо сказал Крыс. - Но, вообще-то, правильно говорится в поговорке: "Никогда не откладывай на завтра то, что можно съесть сегодня".
- С такими придурками и не поспишь спокойно, - опять, словно про себя, невнятно фыркнула Мура.
- Пьяный - на время, "привет" - навсегда, - хихикнул Крыс. - Ну, ничего, Хомо, я тебя в следующий раз в виде инокрысытянина напугаю.
- Приличные люди не будят никого среди ночи, - осуждающе проквохтала Цыпа.
- Ну ладно, - буркнул Сержант. - Давайте всё же спать.
Постепенно компашка успокоилась, и все расползлись по своим местам.