Очевидно, мальчишке очень хотелось подойти. С минуту он колебался, переминаясь с ноги на ногу, а затем нерешительно двинулся к ребятам. Чем ближе он подходил, тем все медленнее становились его шаги.
- Тебя как зовут? - спросил Степка.
- Саня, - Мальчишка посмотрел на Степку с любопытством и сам спросил: - А вы с Садовой пионеры? Про вас в газете было написано.
- Газеты читает, - не особенно дружелюбно сказал Мишка. - Ты бы лучше почитал, как зеленые насаждения надо охранять.
- Я нечаянно ветку сломал, - насупившись, сказал Саня. - Я только один листик хотел. Для гербария.
- Для чего?
- Для гербария. У меня четыре альбома разных листьев, и травы есть, и цветы… Показать? Они у меня дома. Я сбегаю. Тут недалеко.
Мальчишка с такой готовностью собрался бежать домой за своими альбомами, что Степка невольно кивнул.
- Покажи.
- А вы ждать будете?
- Нет, мы к себе в красный уголок пойдем. Бери свои альбомы и приходи.
- Ладно! Я быстренько!
Саня круто повернулся и помчался по тротуару. А ребята пошли на Садовую.
- Выходит, мы вроде зря его отколотить хотели, - сказал Мишка, шагая рядом со Степкой, - Он для дела ветку сломал.
- Для дела! - сурово возразил Костя, - Ему для дела один листок был нужен. Пусть бы он лучше физкультурой занимался и тренировался по прыжкам в высоту, если ему надо листочки срывать.
Глава девятая
Вовка терпеливо и честно ждал ребят в красном уголке. Но когда они вошли, когда наперебой стали рассказывать ему про голубой автобус, про иностранцев и про то, как Таня с ними разговаривала по-немецки, Пончик обиженно вздохнул.
- И для чего только я тут торчал целый час? Никого не было здесь, ни одного человека.
- Ничего, Пончик, - успокоил его Женька. - Зато ты сам предложил жребий тащить. Ведь тебя за язык никто не тянул.
- А в пять часов, Вовка, мы пойдем в горисполком, - добавил Степка. - И ты пойдешь с нами.
Скрипнула дверь, и в отрядную комнату заглянул Саня.
- Я принес, - сказал он, - Можно?
Он вошел и положил на стол четыре толстых альбома.
- Только вы не порвите, - предупредил он. - Я лучше сам показывать буду.
Вовка, ничего не понимая, вертел головой. Ведь совсем недавно этого мальчишку собирались отлупить! Но ребята окружили Саню, и Вовка тоже подбежал к столу, стараясь заглянуть через головы ребят и посмотреть, что это за альбомы принес мальчишка.
- Я уже два года гербарий собираю, - сказал Саня, открывая первый альбом. - Мой папка все время в командировки ездит - то в Грузию, то в Туркмению, то еще куда-нибудь. Он и сейчас в командировке. В Азербайджане. На строительство уехал - на Али-Байрамлинскую ГРЭС. А весной был на Дальнем Востоке… Как поедет, так и привозит мне экспонаты. Вот, смотрите!
К страничке альбома была аккуратно приклеена тонкая папиросная бумага.
- В этом альбоме - растения умеренного пояса, - объяснил Саня. - Нашей полосы, средней. Вот листья клена, дуба, осины… Видите, липового листка нету - оторвался.
Действительно, среди разнообразных сухих листьев одно место было пустое, и под ним стояла подпись: "Липа".
- Вот травы, - говорил Саня, перелистывая странички. - Клевер, люцерна. Это все кормовые… Но это альбом не очень интересный, - Он захлопнул обложку и взял другой альбом. - Тут вот лекарственные и ценные… Смотрите!
На страничках, так же аккуратно переложенных папиросной бумагой, перед ребятами мелькали высушенные стебли и цветы - шиповник и мак, ромашка и шалфей, ландыш и желтушник…
- А вот эти мне папка с Дальнего Востока привез, - сказал Саня. - Знаете, что это такое? - И он быстро прикрыл ладонью подпись под тонким засушенным стебельком с пятиконечными листьями и мелкими серовато-зелеными звездочками цветов.
- Трава, - сказал Мишка.
- Это женьшень! - торжественно объявил Саня. - Корень жизни.
- Ну?
- Ага! Видите, какой.
- А корень где же? - спросила Оля.
- Корня нет, - ответил Саня. - Его разве найдешь? Видишь, стебель какой низенький? И листья небольшие. Это папке специально для меня подарили. А корень нельзя. Он дорогой очень.
- А зачем же тогда траву засушивать, если в ней никакого проку нет? - удивился Мишка.
- Как это проку нет? - воскликнул Саня. - А если вдруг попадется такая? Ее сразу узнать можно. А знать не будешь, то и пройдешь мимо.
В том же альбоме на отдельной страничке были наклеены три листика. Сверху над ними было выведено тушью: "Шелководство".
- Вот это лист тутового дерева, шелковицы, - с увлечением рассказывал Саня. - Это лист дуба.
- Из дуба тоже шелк делают? - изумился Шурик.
- Нет, дуб - это кормовая база, - объяснил Саня, - Но он, конечно, хуже, чем шелковица. А вот еще - клещевина. Видите, лист восьмиконечный, а цветы как будто репейник… Но клещевина для корма шелковичным червям употребляется редко. Зато из нее готовят специальное масло. Оно применяется для лаковых красок, для химической промышленности…
Никто из ребят никогда не думал, что так интересно рассматривать гербарии. И, конечно, никто не предполагал, что этот мальчишка с Почтовой улицы окажется таким знатоком разных трав и цветов.
Когда все четыре альбома были просмотрены, Степка взял со стола ветку липы и протянул ее Сане.
- Возьми.
- Да мне не нужна вся, - сказал Саня, - Я только листочек оторву.
И, оторвав один листик, он бережно вложил его между страничками альбома. Потом, оглядевшись, он вздохнул.
- Хорошо тут у вас. А я как из лагеря приехал, так один все время… Наши ребята, из класса, почти все на вторую смену попали… А я один.
- А ты к нам приходи, - сказал Степка, - Мы тут в девять собираемся.
- И по дворам ходим в разведку, - добавил Лешка.
- А сегодня в горисполком пойдем, - с гордостью сообщил Мишка. - К председателю на прием.
- Комнату будем просить, - сказал Степка. - Для Гриши.
- Ну, я пойду, - сказал Саня, беря свои альбомы, но всем было видно, что уходить ему очень не хочется.
- Может, проводим его, ребята? - спросил Степка, - Поможем гербарии донести. Вон они у него какие тяжелые!
- Пошли проводим! - поддержал Шурик, - А потом до обеда на пруды можно сходить. Жара сегодня!
- И мне с вами можно на пруды? - спросил Саня.
- А отчего же нельзя? Пошли с нами!
Решив, что в красном уголке и так с утра честно продежурили до двенадцати, Степка, уходя, повесил на дверь замок, и все двинулись к Почтовой, так как по дороге к прудам все равно надо было идти мимо Саниного дома.
До обеда ребята бултыхались в воде, плавали, с громким хохотом обдавали друг друга фонтанами брызг и прыгали с разогретых солнцем досок строящейся лодочной пристани, смешно шлепаясь о плотную тугую воду.
Время до обеда промелькнуло незаметно, и приятели разбежались по домам, условившись встретиться в красном уголке, чтобы к пяти часам отправиться в горсовет.
Около четырех, приодевшись получше, ребята стали сходиться во двор. И тут опять поднялся спор, кому оставаться дежурить.
- Давайте снова жребий тянуть! - закричал Женька и добавил с ехидством: - Вот увидите, Пончику опять достанется дежурить.
- А я и тянуть не буду, - сказал Вовка. - Я уже дежурил сегодня.
В это время во двор вошел Саня. Спор был в разгаре, когда он незаметно приблизился и остановился неподалеку, прислушиваясь. В тот момент, когда Степка уже собирался остаться в красном уголке сам, Саня подошел ближе и сказал:
- Хотите, я останусь?
Все обернулись к нему.
- Ты? - спросил Женька.
- Ну да. Вы идите в исполком. А я посижу.
- А что, ребята! - воскликнул Шурик. - Пусть он останется. Пусть поручения выполняет.
- Оставайся, - сказал Степка.
Веселой ватагой двинулись ребята к зданию горсовета на Ленинскую. Но их веселье мигом улетучилось, когда секретарша в приемной председателя исполкома, оглядев всех, сказала, что к председателю она может пропустить только троих. Это была не та молодая девушка, которая записывала ребят на прием, а другая, незнакомая пожилая женщина. Ее глаза за стеклами очков смотрели холодно и строго.
- Троих? - растерянно переспросил Степка.
- Эх, все-таки жребий тянуть придется, - сказал Женька.
- Вот что, - проговорила секретарша. - Вы посовещайтесь в коридоре, выберите делегатов. Тем более, что и председателя-то еще нет. Он должен приехать к пяти. А сейчас только половина.
В коридоре спор вспыхнул с новой силой.
- Я считаю так! - прервал споривших Степка. - Надо просто проголосовать. Выберем троих…
- За что это вы здесь голосовать собираетесь? - прозвучал позади густой веселый голос, и ребята увидели высокого человека в светлом костюме, который стоял и смотрел на них с любопытством.
- Нам делегатов надо выбрать, - объяснил Степка, сконфузясь, так как почувствовал себя виноватым за то, что его товарищи подняли такой гам в строгом и тихом коридоре исполкома, - Делегатов на прием к председателю.
- А, вы, значит, на прием? - проговорил незнакомец, - По какому же делу?
- Комнату хотим попросить, - сказал Степка, - Для одного человека.
- Вот как? Комнату? Ну что же, пойдемте, постараюсь уговорить нашу Веру Ивановну, чтобы уж всех вас пропустила.
С этими словами человек в светлом костюме смело распахнул дверь приемной, а ребята пошли за ним.
- Пропустите, пожалуйста, ребят, Вера Ивановна, - сказал незнакомец секретарше, которая, увидев его, встала и вышла из-за столика.
- Как? Всех сразу? - с удивлением спросила она.
- Всех, всех! - кивнул высокий, - Пусть все идут. Раз уж пришли.
Тут незнакомец уверенными твердыми шагами прошел через приемную и без всякого стука, очень спокойно отворил дверь, на которой висела синяя стеклянная табличка: "Председатель исполкома горсовета".
- Ну что же, идите, - произнесла секретарша, указав ребятам на ту же дверь.
- А председатель? - спросил Степка. - Он уже пришел?
- Какой же тебе нужен еще председатель? - пожав плечами, с неудовольствием ответила Вера Ивановна.
- Ой! Так это он и есть! - воскликнул Шурик.
- Он самый, - сказала секретарша. - Идите, идите, он вас ждет.
Подталкивая друг друга, сразу почему-то оробев, ребята двинулись к двери. Они вошли в просторный кабинет, где за столом, уже без пиджака, в легкой рубашке с короткими рукавами, сидел председатель исполкома.
- Ну, ну, - встретил он ребят ободряющей улыбкой. - Входите смелее. Садитесь. Садитесь, не стесняйтесь…
Он вышел из-за стола и стал усаживать ребят, кого на диван, кого в кресло. А когда все, наконец, расселись, сел и сам на свободный стул, рядом с ребятами.
- Так вы, значит, пришли просить комнату для одного человека? - спросил он. - Интересно, для кого же?
- Для Гри… - начал было Степка, но поправился. - Для Силантьева, Федора Алексеевича.
- Он больной, - добавила Таня. - А комнатка такая маленькая. Да еще мастерская там.
- У нас справка есть, - сообщил Степка, вынимая из кармана изрядно помятую бумажку. - Вот. Мы в поликлинику ходили.
Председатель исполкома взял у Степки справку, прочитал ее и обвел ребят внимательным взглядом.
- Он что же, сам идти не захотел и вас прислал?
- Что вы! - Степка даже замахал руками. - Он и не знает, что мы к вам пошли.
Перебивая друг друга, совсем забыв, что они сидят в кабинете самого председателя горисполкома, вскакивая с дивана и кресел, ребята начали рассказывать, как заболел Гриша, как они ухаживали за ним, как он спаял для них рамку стенной газеты, как заклеил Вовкину вазочку, починил Олежкину черепаху и, наконец, сделал скобки для отрядного вымпела.
- Погодите! - воскликнул председатель, - Так вы и есть тот самый отряд особого назначения, про который в нашей газете писали?
- Ага! Это про нас писали! - подтвердил Женька.
В дверь заглянула обеспокоенная шумом секретарша. Вероятно, ей редко приходилось слышать, чтобы в кабинете председателя стоял такой гам. Когда дверь за ней закрылась, председатель сказал:
- Вот что, друзья, не будем беспокоить нашу Веру Ивановну. Давайте потише.
Ребята смущенно замолчали. А председатель горисполкома, подойдя к столу и что-то записав на листке бумаги, продолжал:
- Договоримся так. Комната для вашего подшефного будет. Можете не беспокоиться. А теперь… - Он сел за стол и взглянул на часы. - У нас еще есть минут пятнадцать времени… Расскажите-ка про ваш отряд.
Глава десятая
Степке и Тане не терпелось поскорее рассказать Грише о том, что скоро - они были уверены, что скоро, - он переедет в другую, новую, просторную - они были убеждены, что в просторную, - комнату. Запыхавшись, влетели они в мастерскую и запрыгали вокруг мастера, глядевшего на них с недоумением. Наконец успокоившись первой, Таня сказала Степке:
- Ну, теперь, Степа, давай говори ему. А то я не сумею.
Гриша пристально следил за Степкиными знаками. Потом он опустил голову и о чем-то задумался.
- Что это он? - спросила Таня с удивлением. - Может, ему не хочется переезжать?
Но тут мастер поднял голову. Он посмотрел на Степку и на Таню, обвел взглядом стены мастерской и вдруг с какой-то непонятной решимостью тряхнул головой. Словно сказал про себя: "Да, пусть будет так". После этого улыбнулся и "заговорил". И первые же энергичные жесты мастера все объяснили Степке и Тане.
Нет, он вовсе не жалеет, что ему надо будет расстаться с этой тесной и душной комнатушкой. И задумался он сейчас не об этом. Он думал о другом. Сегодня утром к нему пришли три человека. Три незнакомых человека, которых Гриша сначала принял за обычных заказчиков. Но в руках у них не было ни электрических утюгов, ни дырявых кастрюль, ни перегоревших плиток. И в одном из них мастер сразу же узнал того молодого парня в синей морской форменке, с которым он познакомился в день открытия красного уголка. Вторым гостем был пожилой усатый человек с сильными большими руками. Стоило только взглянуть на эти руки, чтобы сразу догадаться, что человек этот старый рабочий. Третий, помоложе, был одних с Гришей лет.
С напряжением следя за быстрыми точными движениями рук глухонемого мастера, Степка торопливо "переводил" Тане то, что "рассказывал" Гриша.
Эти неожиданные гости не знали азбуки глухонемых, продолжал мастер. Но он, Гриша, недаром учился понимать слова по движению губ, и недаром еще давно, в детстве, мать учила его читать и писать по-русски. И он понял, что эти три человека пришли с завода. Он был им нужен, им и их товарищам на заводе. Они пришли просить его работать вместе с ними. С ними и их товарищами.
Что он мог им ответить? Если говорить правду, ему и самому надоели эти кастрюли и утюги. Ведь его руки могут делать вещи гораздо посложнее, чем плитки и заплаты для корыт. Но он не привык быть среди людей. Слишком много зла причинили ему люди. Вот только с ними, с ребятами, он чувствует себя просто и спокойно. Только их он по-настоящему рад видеть. Но эти люди… Тот, в матросской одежде, совсем молодой, и другой, старик с седыми усами, и третий, Гришин ровесник, - они не похожи на тех, с кем до сих пор приходилось сталкиваться глухонемому мастеру. У них честные лица, и слова их честны.
Утром он не сказал этим людям с завода ни "да" ни "нет". Трудно, очень трудно отказаться от своей уединенной жизни. Но как ему хотелось сказать "да"! Как хотелось ему пойти с этими людьми к их машинам! К их товарищам, которые, он уверен, не будут смеяться над ним оттого, что он не слышит и не может говорить… Но теперь!.. Теперь он твердо решил. Он начнет новую жизнь. Он скажет "да". Он пойдет на завод.
Гриша положил руки на колени и вопросительно взглянул на ребят, словно хотел узнать у них, что они скажут, правильным ли считают они его решение. И Таня со Степкой поняли этот безмолвный вопрос.
- Конечно, правильно! - воскликнула Таня. - Степа, ты ему скажи, что правильно!
Но объяснять Степке не пришлось. Мастер и так понял, что он и Таня одобряют его решение…
Степка и Таня возвращались из мастерской, взволнованно обсуждая новость. Гриша будет работать на заводе! Вот удивятся ребята, когда узнают!.. И, уже подходя к Таниному дому, Степка сказал:
- А хорошо, Таня! Правда?
- Конечно, хорошо, - согласилась она. - Разве можно всю жизнь паять кастрюли и чинить утюги?
- Нет, ты не понимаешь! Хорошо, когда все люди на свете бывают счастливые!
- Да, это очень хорошо, - согласилась Таня. - Только… Только так не бывает, чтобы все, все были счастливыми.
- Я знаю, так не бывает, - кивнул Степка. - Но вот, например… Например, построили новый дом. Каменщики, штукатуры… В этот дом приедут новые жильцы. Уедут из таких вот комнатушек, как у Гриши… Вот я думаю, - продолжал он взволнованно, - Я думаю, самое большое счастье - это если из-за тебя счастливы другие люди…
- Каменщики и штукатуры… - задумчиво повторила Таня. Она вздохнула и поднялась на ступеньку к двери своего подъезда. - До свиданья, Степа.
Он с тревогой взглянул на нее.
- Таня, что ты? У тебя что-нибудь случилось?
- Нет, ничего. Ты это правильно сказал: самое большое счастье - это если из-за тебя счастливы другие люди…
Она исчезла в дверях, а Степка остался стоять на тротуаре, с удивлением глядя ей вслед. Что с ней приключилось? Почему она стала вдруг такой грустной? Может быть, он сболтнул какую-нибудь глупость?