"Ба, ты только посмотри!" - было похоже, что зеркало замерзает: от периферии к середине быстро надвигался светлый фронт изморози, секунда, вторая… и вот зеркало уже белое, матовое и ничего не отражает. Одновременно Миль пронзило холодом, её кожа словно встопорщилась, перехватило и заперло дыхание. Она попятилась и продолжала пятиться, пока не уткнулась спиной в бабушку и смогла сделать долгий вдох.
- А вот это и есть приглашение к разговору, - пояснила бабушка. И с тревогой посмотрела на внучку: - Ты ответишь?
"Ещё чего! - надпись вспыхнула ярко и тут же почернела. - Стану я с ним говорить!"
- Тогда блокируем вызов, - бабушка подошла к зеркалу, взмахнула ладонью, словно отбрасывая что-то. Изморось тут же испарилась, на поверхность зеркала вернулось отражение. И только тогда бабушка спросила: - А кто бы это мог быть?
"Как "кто"? Судя по таким же неприятным ощущениям, как и в прошлый раз, это был Игрок".
Помолчав, бабушка потребовала:
- Поподробнее, пожалуйста. О каких ощущениях речь?
"На выставке. Он стоял позади и спросил про картинки. Ты даже не обернулась, но ты его узнала. Мне было очень неприятно его присутствие. Всю кожу свело, так мерзко стало. Плохо. Я подумала, что тебе также нехорошо от него. Ты ведь сказала, что узнала его".
- А потом, едва ли не сразу, тебя понесло… Вот гад! Это же он тебя инициировал! …Э-э… подтолкнул.
"Да, я поняла. А сейчас он что пытался сделать? Я чуть не задохнулась".
- Полагаю, он не подозревает, как пагубно действует на тебя. Значит, надо учиться преодолевать его влияние. В чём оно выражено сильнее всего?
"Холод. И кожа вся сжимается. Ещё дышать не могу - пока не отойду подальше".
- Вот: это - самое опасное. Значит, ты должна: не паниковать и заставить себя дышать. Ты это можешь. Всегда помни: ты это можешь. Второе: не каменей, расслабь тело - и дыхание восстановится, холод отступит, он не настоящий.
Бабушка ходила по комнате, поглядывая на Миль, а Миль следила за ней и видела, что она думает, думает и думает о чём-то своём. Но говорила она об очень интересных вещах.
- Лучше всего будет, если ты обратишься к скрытому в тебе огню, - продолжала Мария Семёновна. - Понимаешь? Чтобы одолеть холод, нужно что?
"Тепло. Жар. Пламя".
- Точно! И в тебе есть это пламя. Ясное и жгучее - если ты захочешь. Представь, что оно горит перед тобой, высокое, светлое… Никакой холод не достанет.
"Это блок? Как и камень?"
Бабушка медленно кивнула.
- Блок у каждого свой. Ты уже умеешь блокироваться, прятаться за каменной стеной, исчезать, теперь научись пресекать, отражать и нападать. Причём так, чтобы это получалось само собой, не задумываясь, раньше, чем ты успеешь испугаться.
"А если я нападу на того, кто не желает мне зла?"
- Сначала блокируй и обезвредь, и тогда у тебя появится время понять, что он имел в виду. Когда на тебя выскакивает собака, почему ты должна думать, а чего она, собственно, хочет - загрызть тебя или поиграть с тобой? Пусть между вами встанет преграда, а там посмотришь, почесать её за ухом или пристрелить. Ну, поставь стену, дохни огнём, отрази или набрось сеть, но не стой столбом, озадачь его! Кстати, друг нападать ведь не станет, не так ли? Значит, раз нападает, то это…?
"Враг".
- И не сомневайся. А с врагом не надо драться. Врага надо бить. Помнишь, как-то осенью, два года назад… Что ты сделала, когда нас спровоцировали?
"Закричала?"
Бабушка кивнула, села в своё большое кресло, устроилась поуютнее.
- Это было… убедительно. Тебе было всего шесть, но ответила ты абсолютно правильно. Тем более, что… Наше с тобой время на исходе. Игрок не дурак, девочка. Думаю, он уже понял, что я не зря тебя прячу. И боюсь, что… он начал партию. И уже сделал первый ход. Так что давай поработаем.
Бабушка гоняла её до выпадения в осадок. Миль не уступала ей в рвении, ни на что другое не отвлекаясь, но время не растянешь и не вырастишь в цветочном горшке на подоконнике.
Неделя каникул вжикнула и уступила место новой четверти. Миль училась без интереса, её письменные ответы утратили индивидуальность, которою отличались прежде, когда она выкладывала больше, чем предлагал учебник, потому что рылась в словарях и энциклопедиях. Разочарованные учителя вынужденно ставили ей пятёрки, придраться было не к чему - тема раскрывалась от и до, с примерами и обобщениями, но и только.
- Это просто изложение! - не выдержал однажды географ, пробежав глазами ответ Миль. Тогда она протянула ему другой листок всего с несколькими словами, прочитав которые, учитель слегка порозовел и спрятал бумажку в карман.
"А надо было кандидатскую написать? - значилось на листочке. - Или мне сдать предмет экстерном?"
Класс с любопытством следил за переговорами. Серёга не выдержал и спросил, в чём дело: он-то, сидя рядом, видел, что соседка написала всё честно, не подглядывая в учебник, значит, урок знала.
"Да ну их, - сердито ответила Миль. - Сама виновата, разбаловала, ждут теперь от меня творческого подхода к учёбе. А я вообще в школу хожу, чтобы бабушку не огорчать, да чтоб врачи не приставали".
- Тебе в школе совсем не нравится? - шепнул он.
Миль глянула на него недоверчиво, ответила:
"Шутишь? Столько народу вокруг! Мне хорошо только наедине с собой да возле бабули. А эти алгебра с физикой - думаешь, они мне когда-нибудь в жизни пригодятся? Так, учу для полноты понимания общей картины мира. Бабушка сказала - надо аттестат получить, без него не поступить никуда. Представляешь - и после школы ещё лет пять учёбы! Или няней в детский садик, полы мыть".
- Ну, может, ты в кино сниматься будешь. А что, ты красивая.
И мужественно выдержал её удивлённый взгляд. В ответ получил:
"Допустим, но немое кино давно не в моде. Да и на актрису тоже надо учиться".
Раздражённый географ, подойдя сзади, выдернул у Серёги из рук блокнот, ничего, кроме почеркушек, там не нашёл, и вернул со словами:
- Не отвлекайся, Барков. А если есть, что сказать - прошу к доске. Нет? Ну, то-то. Послушай товарища. Продолжай, Рычков.
И Рычков, в чьём взоре погасла вспыхнувшая было надежда, вздохнул и продолжил, запинаясь и повторяясь, лепетать что-то об эрозии почвы. Миль, глядя на его мучения, думала, что вот для этого пацан, видимо, и ходит в школу: чтобы научиться говорить перед публикой, и вообще - связно выражаться. Ведь, хоть и коряво, но как-то излагает содержание параграфа. И давно бы уже закончил, если б не эти его запинки…
Миль передёрнула плечами, ощутив затылком и спиной знакомый прицельный взгляд. Не было необходимости оглядываться, чтобы проверить, чей: Никитиной опять приспичило сорвать на ком-то зло, и первая кандидатура, конечно, она, Миль. Никитина ненавидела её люто, с первого же дня, как та появилась на линейке первого сентября, и Серёга сел рядом с Миль, а не с ней, Ольгой, как всегда было раньше. Попросить его, что ли, пересесть к Никитиной? Пусть её провожает. Хоть ребята от неё страдать не будут, а чаще - девочки. Надо же, какая поганка…
Посмотрела на соседа, прикинула… нет, не согласится. И ведь ничего сделать нельзя, бабуля не велела. Ей виднее, она, как не раз убеждалась Миль, всегда оказывается права…
Домой. Бабуля уже, верно, ждёт в вестибюле. Обогнув Никитину, вставшую на дороге, Миль помчалась на первый этаж, чувствуя, как сверлит ей спину ненавидящий взгляд. И вдруг спине полегчало, Миль обернулась - так точно, Серёга, перекрыв Никитиной обзор, спешил следом за мелькающим впереди белым бантом в подпрыгивающей косичке.
И снова Никитина
На этот раз бабуля дождалась, когда провожальщик поравняется с подъездом и окликнула его:
- Простите, вы ведь Сергей Барков?
Сергей споткнулся, притормаживая, он-то собирался быстро пройти мимо. Но выровнялся и ответил:
- Да, я… Барков. А что?
- Вы не торопитесь? Если у вас найдётся несколько минут, приглашаю вас на чашку чая. А то мне как-то неудобно: видимся каждый день, а практически незнакомы. Я, кстати, Мария Семёновна.
Серёжка кивнул, он просто не знал, как ему себя вести - руку пожать, так ему её не протягивали. Поэтому сказал:
- Очень приятно. Только, если вам надо поговорить, то лучше здесь… на нейтральной территории.
- Как угодно. Миль, поднимайся одна, хорошо? Мы тут побеседуем.
Раз бабушка сказала, значит, так надо. Из окна кухни Миль с минуту понаблюдала, как они, присев на скамейку, начали разговор (причём, бабуля внимательно присматривалась к мальчику), а потом занялась своими делами. Когда бабушка вернулась, у Миль уже были готовы письменные домашние задания и закипал чайник. Видя её задумчивость, девочка не теребила бабушку: заварила чай, как бабушка любила - с мятой, накрыла стол в кухне, наполнила чашки… Потом сидела, играя ложечкой в горячем чае, сквозь пар посматривала на рассеянно-сосредоточенное выражение любимого лица, корчила рожи растянутым искажённым отражениям на посуде и смиренно ждала, когда и до неё дойдёт очередь.
Она уже расставляла вымытую посуду по местам, когда бабушка сказала:
- Как ни жаль вмешиваться, но с этой Олей надо что-то делать, она становится проблемой.
"И даже не столько для меня одной, ба. Она портит кровь всему классу".
- Неудивительно, девочка очень страдает от неразделёного чувства. И ей кажется, что причина - ты.
"Ба, ты про Серёгу? Да мне же всего восемь, а ему - двенадцать. Ему по определению должны нравиться девушки с грудью и растительностью, где следует".
- Ну, ему, положим, четырнадцать, а к тебе у него чисто братские чувства. Пока что.
"Тем более Никитиной переживать не о чём!" Потом до неё дошло и она спросила: "Ему - сколько?"
- Он дважды оставался на второй год. В первый раз проболел пол-года, а во второй из-за аварии и гибели всей семьи. У него была младшая сестра.
"Да, он вроде упоминал как-то вскользь… Так чего Никитина бесится? Уж она-то про него всё знает!"
Бабушка вздохнула:
- Натура такая, собственническая. Её предмет должен принадлежать только ей и никак иначе. Возможно, повзрослеет, станет мудрей, а пока она как мачеха из сказки про Золушку: мужчина ей нужен, а дитё при нём - это лишнее.
"Да, мачеха из Никитиной получилась бы классическая!" - хихикнула Миль.
- В общем, придётся тебе принять меры.
"А может, мне перевестись в параллельный класс? Или в другую школу? Или… за другую парту пересесть?"
Бабушка покачала головой:
- Поздно, это не решит проблему, потому что его сердце уже удочерило тебя. Хорошее у паренька сердечко… намается он с ним… - она встала и направилась в свою комнату, внучка поплелась следом, устроилась в уголке дивана. Бабушка села напротив, чтобы видеть её лицо.
"Зато оно у него есть".
- Да, но ведь и у таких, как Никитина Оля, оно есть тоже.
"Каменное, что ли?" - подумала Миль, а бабушке написала:
"Только они это очень тщательно скрывают".
- Пусть так, но ты ей должна быть благодарна, как любому, у кого учишься. А учиться надо постоянно, что бы с тобой ни происходило, из всего делать выводы, во всём искать смысл. И, уж если не можешь её полюбить, то хотя бы пожалей.
"Уже. Но тех, кого она лупит в подвале и за школой, мне жаль как-то больше".
- Таким образом, проблема назрела. И есть лишь три решения: смириться с ней, разобраться с ней, и - рехнуться. Чего хохочешь? А впрочем, хорошо, что тебе весело.
"Извини. Как я могу с ней разобраться? Она уже очень-очень на меня зла. И чем больше я её игнорирую, тем злей она становится", - пожаловалась девочка.
- О, да. Её злоба уже стала силой. Ещё недостаточной для чудес, но уже вполне заметной.
"Я даже издалека чувствую, когда она мне в спину смотрит. Глянь, в платье ещё нет дырки? Амулеты отводят её злобу, но как же достаётся тем, в кого она попадает!"
- Ага, ты заметила, что это практически разряд! Теперь представь, что амулетов больше нет.
"Набросится и порвёт". - Это не вызывало никаких сомнений.
- А коли не достанет, то может сглазить или проклясть - в том случае, если она сильнее тебя. Или если ты ей позволишь. Но ты же не позволишь? Ведь это всего лишь сила, энергия. Которую можно отразить, направить, переключить. Понимаешь?
"Не очень". Догадка брезжила, но неясная. Бабушка пояснила:
- Ты долго растила в ней её злобу. Собственно, это ты её дала. Теперь можешь отнять. Можешь-можешь, не сомневайся. Мы с тобой не зря столько тренировались. Уж раз ты теперь умеешь защищаться, различаешь ауру, которую и я-то не всегда распознаю, то в твоих силах и подключаться к потокам чужой энергии. В идеале - вообще к любому источнику, но с людей снимать излишки проще всего. Поверь мне, - бабушка наклонилась к лицу внучки, - это не причинит ей никакого вреда. Ты ведь не собираешься опустошить её, да пока и не сумеешь. Напротив, ей станет легче жить без её злобы. Хотя поначалу будет, наверное, чего-то недоставать.
Миль чувствовала себя так, будто её подвесили в воздухе. Неуверенно она спросила:
"Может быть, ты это сделаешь?"
- Ну, не-ет! - рассмеялась бабушка. - Свой страх каждый преодолевает сам.
"А… технически как это выглядит?"
- Ну, как… - бабушка глянула искоса, пряча улыбку. - Она должна находиться недалеко, в пределах прямой видимости. Лучше всего, если она будет зла до крайности, тогда сброс энергии наиболее эффективен. Если она будет спокойна, то ты подключишься к её общему полю, а в состоянии ярости она отдаст именно злость - всю, до капельки. И ещё не скоро сумеет вообще как-нибудь рассердиться.
"А я? - испугалась Миль. - Я стану злобной? Буду всех ненавидеть, да? Как настоящая ведьма?"
Бабушка расхохоталась. Миль нравилось, когда она так хохотала, это было очень красиво.
Просмеявшись, Мария Семёновна вытерла выступившие слёзы. Покачала головой:
- Всё забываю, что ты у меня совсем ещё ребёнок, мышка-трусишка! Нет, конечно, ну, с чего бы тебе стать злобной? Это у неё злоба, оставшись без энергии, сотрётся напрочь, пока она не сумеет отрастить себе новую - если захочет, разумеется. Правда, при её условиях жизни поводов у неё будет достаточно. И надеюсь, что не ты их ей дашь.
Посерьёзнев, бабушка продолжала:
- Обычно люди не склонны распылять энергию, и все их эмоциональные наработки накапливаются, утрамбовываясь, превращаются в образ мысли, образ жизни, влияют на выбор, на желания, привычки… Но в момент эмоциональной встряски происходит мощный выброс энергии, многие паразитные образования сгорают, сбрасываются, человек чувствует облегчение и бодрость. Основная психоструктура очищается, получает подпитку. В такое время люди открыты и уязвимы, конечно, но могут быть и опасны, особенно в толпе. Зато в миг сброса так легко принять их лишнюю энергию - и не приходится никого заставлять, они это делают сами и с удовольствием. Смекаешь, где такое происходит? Подсказать?
"На футболе?"
Бабушка кивнула:
- Ещё.
"На концертах… Во время игр… соревнований… в кино и в театре…"
- И во время скандала и ссор тоже. Ну, суть ты уловила. Это безопасные и незаметные способы. Спровоцировал человека - и получил энергию. Особенно, если они кричат.
"Какие же безопасные - во время ссор-то? Давление же подскакивает?" - удивилась Миль.
Бабушка подняла бровь и уточнила:
- Я и не говорила, что безопасно для человека. Имелась в виду наша безопасность.
Миль словно водой в лицо плеснули. А бабушка строго сказала:
- Не забывай, кто ты. Никогда. Так… на чём я… А, да: не всегда у человека есть излишки. Но и спокойное биополе может отдать энергию - как часть, так и всю, что приводит к коме и скорой смерти, а потому под запретом, как убийство. Далеко не всякий способен на такое воздействие, в нашей среде таких единицы - как и тех, кто способен не только брать, но и отдавать. Ты правильно заметила, что на приток энергии люди мигом подсаживаются, как на наркотик, поэтому будь крайне осторожна: тебя тоже можно опустошить до дна. Большинство наших только отнимают. В прежние века на нас охотились ещё и потому, что слабаки отнимали энергию человека, пытая его до смерти. Представляешь величину потока и его напряжение?
Миль представила. Получалось что-то кошмарное. Вспомнилась смерть мамы, и на миг Миль тряхнуло так, что вокруг потемнело. Всё тут же прекратилось, но бабушка уже держала её за плечи:
- Прости, я не должна была напоминать, но я и сама… Как, легче?
Миль обняла её, погладила по плечу, по спине, отстранила и спросила:
"Раньше всё было иначе, никакой встряски. Почему сейчас меня как будто ударило?"
- Тебя именно ударило. Энергия, высвободившаяся в момент насильственной смерти не просто человека, а такой силы мутанта, да ещё твоей родной матери… - она трудно глотнула, но продолжила: - …была чудовищна. И никуда не исчезла - ты, единственное подходящее для неё вместилище, оказавшееся рядом, приняла всё до капли. Этим объясняются многие твои… отличия в развитии. Ты не могла не измениться. Но могла не выжить. А почему ударило только сейчас… Ты растёшь, развиваешься. Заключённая в тебе энергия не имела канала для выхода. Теперь ты знаешь, что такой канал прорезался. Может быть, это мой рассказ повлиял на тебя… ты ведь примеряла на себя всё, о чём я говорила?
Миль покивала - примеряла, как же иначе. Допримерялась.
- Эй, не кори себя - ты то, что ты есть, не меньше, не больше, - подбодрила её бабушка.
"Так может, в свете последних событий, ты сделаешь ЭТО?"
Бабушка отрицательно покачала пальцем:
- Нет-нет-нет, даже не думай! Ты должна приобрести опыт, не я. А единственный опыт, который чего-то стоит - это твой личный опыт. Так что завтра же ты пойдёшь в школу, встретишь там Олю, взведёшь её в боевое состояние, всмотришься в её ауру и потянешь на себя, совсем легонько. Дальше само пойдёт, главное - вовремя остановиться. Ты сама увидишь, когда. И лучше это проделать где-нибудь без свидетелей.
"Ба, я всё понимаю. Но, может, ну её, школу? Вообще. В смысле - нафиг."
- Давай вот только без этого малодушия? Тебе трудно учиться?
"Скучно. Нудно. А главное - ни к чему. И там всё время такая толкотня!"
- Пойми, надо. А это всё пустяки. Зато у тебя будет нормальная жизнь, поверь, это великое счастье - жить нормальной жизнью, любить и быть любимой, каждый день заниматься любимым делом, видеть, что оно нужно людям - обыкновенным, да, но они такие замечательные, так умеют любить и радоваться! Ты знаешь, что большинство из нас женятся на нормальных? Хотя бы раз в жизни каждый связывает свою судьбу с человеком обычным, и чем он обычней, тем лучше.
"Ты тоже?"
- Трое моих детей все - от разных отцов. В чём-то мне повезло, я любила всех троих. Последний мой муж был обычным, нормальным парнем. Я знаю, о чём говорю. И ведь тебе вроде нравится, как мы с тобой живём?
"Ба, я не спорю. Ладно, убедила. А почему теперь ты…"
- Пожалуйста, не спрашивай меня. Я не готова сейчас об этом говорить. Знаешь, всё ещё больно…
Миль пожала плечами:
"Ладно. А говоришь - любила".