А мы с вами, покуда она смеется, все разузнаем про Нгока. Он жил в Ханое и вот уже третье лето проводил в госхозе, у тетки. Местные ребята относились к нему с величайшим почтением. Хоть он и учился только в шестом классе, но читал столько мудреных книг, что даже среди ребят постарше никто не мог с ним сравниться. Он помнил сочинения восточных писателей и западных, нынешних и древних; знал все про космос и про Землю. Любил он читать и газеты и мог хоть целый час толковать о боях на границе между Индией и Китаем; о том, как в Южном Вьетнаме партизаны разбили янки и их прихвостня Нго Динь Дьема в Ап-баке или о разных мудреных американских вертолетах, падающих под партизанскими пулями, как гуайявы с ветки.
Все на него взирали с великим почтением. А тут извольте: какая-то воображала в первый же день позволяет себе смеяться! Осмеять самого Чан Хынг Дао!
- Чего эта козявка так веселится? - Нгок побледнел от гнева.
Смех резко оборвался. Черные глаза Хоа заблестели, брови выгнулись крутою дугой.
- Как вы сказали? Вы, наверно, уже в преклонных годах, раз я для вас козявка?
- Мне интересно, - Нгок отчеканивал каждый слог, - над чем это вы смеетесь?
Хоа вдруг заулыбалась и сказала самым миролюбивым голосом:
- Да вот гляжу, сколько вы книг набрали. Вы недели-то за две их одолеете?
У него даже дух захватило. Но унять эту воображалу теперь можно было только таким же спокойным и доброжелательным тоном:
- Ах, это! Думаю, дня за три прочту от корки до корки.
- Вот здорово! - Хоа восхищенно покачала головой. - А как ваше имя? Вы говорили только что тете Шам, но у меня ужасно скверная память.
- Меня зовут Нгок, - ответил он, - псевдоним Чан Хынг Дао.
- Чан Хынг Дао… - Хоа задумалась. - Какое красивое имя!
- Это великий полководец, ну и, конечно, мудрец. Вы еще, видно, не проходили по истории?
"Для чего ей мое имя? - думал Нгок. - Может, она сразу прониклась ко мне уважением?.. Их ведь, девчонок, не поймешь".
- Да нет, - медленно ответила Хоа, - я читала про Чан Хынг Дао. Но…
- Что "но"? Ничего уже не помните?
- Почему же, я отлично все помню. Но что у вас общего с Чан Хынг Дао?
Нгок опять побледнел. Он здесь уже третье лето, и никто не посмел усомниться в его словах, когда дело касалось книг. Да и в Ханое мало кто из приятелей осмеливался с ним спорить.
- Интересно, - презрительно усмехнулся он, - чем же я не похож на Чан Хынг Дао?
- Пожалуйста, я скажу. Но сперва хочу вас спросить…
- Сестрица Хоа! - вдруг захныкала Няй. - Пойдемте лучше домой… Сами обещали достать мне птичку!
- Погоди, Ни Ай, дай нам поговорить. - Она ласково погладила девочку по щеке.
Нгок, потеряв терпение, крикнул:
- Хотите задать вопрос, спрашивайте!
- Псевдоним вы присвоили себе сами или вам его дали другие люди?
- Я сам! Кто же еще? Мне ли себя не знать! С древнейших времен всегда каждый сам себе выбирал псевдоним.
Хоа скривила губы и кивнула. Одно это уже вывело Нгока из себя.
- Вы такой начитанный! И про Чан Хынг Дао, конечно, читали, да вот беда - ничего не поняли.
- Это еще почему? - У бедняги Нгока даже в глазах потемнело.
- Чан Хынг Дао был очень скромный…
- Да… удивила, - перебил ее Нгок. - Сама-то небось и не слыхала, что он наказывал военачальникам: "Побеждая, не предавайся гордыне…" - Он остановился, решив дослушать ее до конца. Иначе какой же спор?
- Вот-вот, - не торопясь, продолжала Хоа. - Не Чан Хынг Дао ли ради пользы всего государства нарушил предсмертную волю отца, завещавшего вражду к королю? И не он ли едва не убил своего сына, когда тот подбивал его захватить престол?.. А вам скромности явно не хватает. И имя себе вы вон какое взяли! Если по-честному, его должны были вам присвоить другие. Не поняли вы прочитанного!
Ученый спор грозил затянуться. Даже тетя Шам бросила писать и прислушалась. Вьет перестал рыться в книгах, выпрямился и, прислонившись к полке, глядел с интересом на спорщиков.
Нгок хлопнул ладонью по стопке отобранных книг:
- Совсем завралась! Это я читаю и не понимаю прочитанного?!
Он ухватил за руку Вьета, подтащил его поближе и поставил прямо перед Хоа:
- Вот хоть его спроси! Кто рассказал ему про славную битву на реке Бать-данг? Как Чан Хынг Дао приказал забить в речное дно огромные заостренные бревна, заманил флот китайского богдыхана на Бать-данг и так все рассчитал, что, когда наши ударили по врагу, начался отлив и корабли захватчиков оказались наколотыми на бревна, как жуки в коллекции? Вода в реке стала красной от вражеской крови! Одних кораблей мы взяли четыре сотни! Ты-то, поди, и не знаешь, когда была эта битва?
Хоа не успела и рта раскрыть, как он, ударив себя в грудь, провозгласил:
- Великий Чан Хынг Дао одержал эту победу в 1288 году, в восьмой день третьего месяца по лунному календарю!..
Он перевел дух и обратился к Вьету:
- Ну-ка, скажи ей, как я читал наизусть написанное Чан Хынг Дао "Воззвание к полководцам и военачальникам"! Особенно вот это место: "В часы трапезы забываю я о еде, ночью я не в силах уснуть; сердце мое исходит болью, словно рассеченное острием, и ручьем текут слезы: гневом и яростью обуреваем, что не могу растерзать плоть ненавистного супостата, разорвать его печень и испить его крови"… И дальше, где он укоряет всех, кто, вместо того чтобы обрушиться с мечом на захватчиков, "тешится охотой, игрою на деньги, петушиными боями…"
При упоминании о петухах, птицевод Вьет оживился и сказал:
- Точно!
- "…вином и песнями", - продолжал Нгок. - А когда я рассказал, что, прочитав это воззвание, многие военачальники вытатуировали у себя на руке слова "Смерть врагу!" и поднялись на защиту отечества, все, кто меня слушал, в один голос воскликнули: "Замечательно! Вот это да!.." И ты смеешь говорить, что я не понимаю прочитанного! А ты сама? Что ты знаешь о жизни и подвигах Ким Донга, Вы А Зиня или Ли Ты Чонга?
Хоа взглянула ему в лицо, и он отвел взгляд от ее колющих глаз.
- Исторические романы я, может, и позабуду, - сказала Хоа. - Но книжки о Ким Донге, Вы А Зине и Ли Ты Чонге я помню от строчки, до строчки, лучше чем ты про своего Чан Хынг Дао.
И тут Нгоку, который чувствовал себя как мышь, забежавшая в буйволиный рог, несказанно повезло. На крыльце показалась девочка лет пятнадцати. Она выглядела очень нарядной в своей белой блузке и длинных черных брюках. Длинные волосы падали ей на плечи. Девочка поздоровалась и спросила:
- Что это у вас здесь такое веселье?
- A-а, Минь, - обрадовалась тетя Шам. - У нас идет дискуссия. Жаль, что опоздала, могла бы тоже принять участие.
У Минь с лица не сходила улыбка, она была очень добрая и никогда не сердилась… Ей очень подходило ее имя. В отряде все поручения она выполняла исправно, и пионеры очень уважали ее; да и взрослые прекрасно к ней относились.
Минь удивленно взглянула на Хоа, а Хоа - на Минь. Потом Минь сказала:
- Ты ведь Хоа, правда?
Хоа широко раскрыла глаза и, улыбнувшись, спросила:
- Откуда ты знаешь, как меня зовут?
- Мне дядя Ван много рассказывал про тебя. А на прошлой неделе он сказал, что ты скоро приедешь сюда на каникулы. Мы с ребятами давно ждем тебя.
Девочки взялись за руки, и сразу стало ясно, что их теперь и водой не разольешь. Известно давно: девчонке с девчонкой подружиться легче легкого. А жаркая дискуссия на этом и кончилась. Подружки, держась за руки, отправились на улицу поболтать. Следом за ними пошла и Няй.
Нгок, расписавшись в формуляре, подхватил свою кипу книг и вместе с Вьетом ушел домой. Вьет взял всего одну книжку и тотчас спрятал ее в карман, так что никто не успел заметить, о чем она; но скорее всего это было что-нибудь об естественных науках.
Сойдя с крыльца, он похлопал Нгока по спине и покровительственным тоном сказал:
- Вижу, эта пучеглазая тебе не по душе. Хорошо, хоть при ней ты не будешь так завираться.
Нгок, который никак не мог прийти в себя, остановился и грозно уставился на приятеля. Вьет, решив было, что он вот-вот набросится на него с кулаками, невозмутимым голосом произнес:
- Ну, чего уставился, думаешь, напугал?!
Но Нгок вовсе и не собирался драться. Он вздохнул и молча зашагал дальше. Может, утомившись после ученого диспута, он не решался затевать новую ссору или хотел на покое поразмыслить над случившимся…
Глава V
"Вчера только познакомились и уже расстаемся".
На вечере самодеятельности Чан Хынг Дао приводит Хоа в изумление.
День был на исходе.
Хоа и Минь прогуливались, взявшись за руки. Конечно, другой рукой Хоа завладела Няй. Она не отставала от Хоа ни на шаг, и ее маленькие деревянные сандалии постукивали по твердой, как фаянс, дороге. Подружки решили пройтись до моста через реку Хен - может, там, у воды, прохладнее.
Минь по пути болтала без умолку:
- Нас здесь двенадцать человек, детей погибших солдат. Мы считаемся приемными детьми госхоза. Все родом из Тхань-хоа, одна я родилась неподалеку от Хай-зыонга. Только я почти и не помню свой дом.
Она помолчала, словно стараясь удержать всплывшие в памяти неясные образы. Та-та-та… та-та-та! - стучат колеса. Бегут груженые вагоны из Ханоя к морю и потом возвращаются назад мимо ее дома. А по ночам от паровозных гудков дрожит потемневшее небо. Маленький домик стоит у вокзала, и гудки каждый раз будят ее ночью…
- Папу убили на фронте в пятидесятом году, - продолжала она; лицо ее погрустнело, и голос вдруг задрожал. - А мама тогда… сошла с ума. Она и сейчас в больнице… Старшего брата взял на обеспечение наш деревенский кооператив; он в этом году кончает десятый класс. Ну, а я с дядей в Тхань-хоа уехала, потом перебралась сюда… В общем, уже пять лет, как я уехала из дому.
Минь поглядела на подругу и увидала, что глаза ее стали как будто еще темнее.
- У каждого из нас, двенадцати, такая судьба. Отцы погибли на войне, матери вышли во второй раз замуж или больны, а у кого и умерли. У двух-трех есть братья и сестры. В общем - сироты.
У Хоа на глаза навернулись слезы, и она закусила губу, чтоб не расплакаться. Слово "сирота" больно отозвалось в ее сердце. Она сжала покрепче мягкую ручонку Ни Ай.
Вот и поворот дороги. Между мастерскими и спортплощадкой, которую здесь называли стадионом, несколько мужчин разговаривали около стоявшего трактора. Один из них, с коротко остриженными волосами, самый высокий и широкоплечий, одетый в выцветший синий комбинезон, ругал кого-то, покраснев от возмущения и гнева:
- Вы представьте себе, товарищи! Если наши близкие на Юге, проливающие кровь в боях с американскими интервентами и их прислужниками, узнают, что среди нас, выходцев с Юга, здесь, на Севере, в госхозе "Единение", есть нерадивые работники, что они подумают?! И когда страна объединится, что скажем мы, вернувшись на Юг, нашим друзьям о том, как трудились во имя объединения родины?! Сооружаете у себя на голове модную прическу? Щеголяете в беленьких костюмчиках? Конечно, хороший рабочий и приодеться может. Но разве это для него главное? Нет, сначала пусть хорошеет наш каучук и кофе…
Проходя мимо, Минь и Хоа ускорили шаг, так что Ни Ай пришлось припуститься за ними бегом. Девочки понимали: разговор этот не для них. Когда они завернули за угол, Минь пояснила:
- Высокий, тот, что говорил, - это дядя Тхай, директор нашего госхоза. А другие…
Они миновали стадион и пошли мимо холмов, засаженных кофейными деревьями, спускавшимися к самой дороге. Но тут Ни Ай заявила, что не желает идти дальше и хочет домой. Она кричала, что уже устала, и грозила усесться прямо на дорогу, в красную пыль. Пришлось от прогулки к реке отказаться.
На обратном пути Минь рассказала, что завтра утром она уезжает отдыхать в Шам-шон, и пригласила Хоа сегодня на вечер самодеятельности, посвященный проводам двенадцати детей госхоза, уезжающих к морю. Там соберется вся детвора и будет очень весело.
- Как? - удивилась Хоа. - Ты завтра уже уезжаешь?
- Да. Но ненадолго, мы через десять дней вернемся.
- Вчера только познакомились и уже расстаемся, - огорчилась Хоа.
- Знаешь, Хоа, я буду скучать по тебе. Ты приходи на наш вечер, ладно?
Она покачала головой:
- Я ведь не одна, у меня Ни Ай. И потом, я стесняюсь: кроме тебя, я там никого не знаю. Да и какое это веселье - проводы? Я в Хайфоне тоже никого из подруг не провожала.
- Приходи. Я тебя познакомлю со всеми, с нашим отрядом. И ребята, что приехали к нам сюда на каникулы, как и ты, тоже придут. Нгок, тот длинноногий из библиотеки, явится непременно. Он здесь уже третье лето и участвует во всех наших отрядных делах.
- Ну, мы с ним люди разные…
По правде говоря, Хоа с самого своего приезда в госхоз только и мечтала о том, как она встретит здесь друзей-пионеров, повяжет на шею красный галстук и придет на собрание отряда. Но когда Минь пригласила ее, Хоа вдруг застеснялась, решив, что она здесь чужая и ни с кем не знакома. А услыхав еще о Нгоке, она сразу решила: не пойду! Она ведь не такая, как этот Чан Хынг Дао, чтоб выставлять себя перед всеми напоказ.
Откуда ей было знать, что вечером все сложится по-другому.
Когда дети собрались на площадке перед клубом и стали громко петь и веселиться, Няй тотчас потребовала, чтобы Хоа отвела ее туда, где музыка. Хоа и сама теперь была бы не прочь взглянуть на ребят и послушать песни. Но делать нечего: раз уж она сказала Минь, что не придет, надо сидеть дома… Зато отговорить Ни Ай было очень трудно.
- Прошу тебя, миленькая, давай останемся дома, - умоляла Хоа. - Мне неловко, я никого из них раньше в глаза не видела. Потом я познакомлюсь с ними, и мы будем вместе петь и играть… Честное слово, я стесняюсь…
Но Ни Ай отвечала одно:
- Пошли!
Тогда Хоа решила отправить ее на вечер с кем-нибудь другим, но она наотрез отказалась от провожатых и горько рыдала во дворе.
- Вот видишь, Няй, - сказала Хоа, - я тебя всегда жалею, а ты не хочешь хоть раз меня пожалеть.
- A-а, опять называешь меня Няй!
Она давно уже не возражала против этой клички, но сейчас заупрямилась снова.
- Ни Ай, Ни Ай… Просто, я оговорилась.
В конце концов Няй победила. Она заставила Хоа подвести ее прямо к площадке, где собрались ребята. Но тут у нее вроде проснулась совесть, и она согласилась спрятаться за молодыми кофейными деревцами и оттуда любоваться заманчивым зрелищем.
Всего на вечер собралось человек тридцать. "Значит, здесь довольно много ребят", - подумала Хоа. Она уже больше не считала себя одинокой в этом "взрослом" мире.
Чего-чего, а талантов на этом вечере было хоть отбавляй. Девочка по имени Лан спела народную песню и раскланивалась теперь, как настоящая артистка… "У нас, в шестом "Б", с нею никто не сравнится", - подумала про себя Хоа.