Батраков сунул бутылочку в карман и велел Гусарову отвести задержанного от берега, а сам направился к телефонному столбику - вызвать конвойных с заставы Не прошли они и двадцати шагов, как Гусаров поскользнулся на мокром после дождя камне. Он, конечно бы, не упал, не будь у него подмышкой проклятой кошки. Пока он ее бросил, прошло мгновение и он не успел задержаться за кусты, покатился под откос, громыхая по камням автоматом. Причем он так ударился боком о камень, что у него перехватило дыхание и потемнело в глазах.
Нарушитель решил использовать удобный случай и кинулся бежать. Батраков выстрелил в воздух и помчался за ним по берегу, прыгая по камням. Ему удалось задержать перебежчика второй раз.
На выстрел прибежали пограничники и увели нарушителя на заставу.
От сильной боли в боку Гусаров не мог продолжать дежурство - его сменили. Он захватил с собой кошку и бутылочку и все это сдал начальнику заставы капитану Васильеву. Тот выслушал рапорт и велел обратиться к фельдшеру.
На боку оказался здоровенный, с чайное блюдце, кровоподтек. Фельдшер осторожно потрогал его пальцами - Гусаров стиснул зубы и запыхтел. Фельдшер нахмурился и велел ехать в город в больницу. Гусарову очень не хотелось ехать с заставы из-за такого, как он считал, пустяка. Он попробовал было уговорить фельдшера: "пройдет и так!", но тот даже и слушать не стал, а пошел доложить начальнику.
…Плотная туча вылезла из-за горы и закрыла солнце.
В кабинете сразу стало темнее. В открытое окно влетел слабый порыв ветра и зашевелил бумаги, лежавшие на столе.
Начальник заставы капитан Васильев внимательно прочитал протокол предварительного допроса. Подписал и поставил на него маленькую бутылочку, наполненную густой рубиново-красной жидкостью, по виду очень похожей на малиновый сироп.
Нарушитель упорно заявлял, что не знает, что находится в бутылочке, как не знает и того, кто ему ее передал. И вообще он сказал очень немного: бутылочку нужно было перенести через границу и кому-то передать в условленном месте. И все…
Старший сержант Батраков, вызванный для дополнительных показаний, мало что добавил к ранее сказанному.
Нарушителя увели. Батраков остался в кабинете вдвоем с начальником заставы.
Под столом сидела полуживая "задержанная" кошка.
Банку от нее отвязали, - в банке сердобольный повар заставы принес молоко. Но кошка не то от усталости, не то от ночных переживаний не хотела есть и сидела с закрытыми глазами, почти уткнувшись мордой в пол.
В ожидании машины, которая должна была увезти задержанного в штаб погранотряда, капитан Васильев прошелся взад и вперед по кабинету. Остановился у стола.
Повертел в руках маленькую бутылочку.
- Что здесь может быть?
Он произнес это вслух, и старший сержант Батраков подумал, что вопрос может относиться и к нему.
- Лекарство какое-нибудь, товарищ начальник заставы.
- А может быть, яд?
- Яд за границу не понесут, - убежденно заметил Батраков.
- Почему же?
- Я думаю, товарищ начальник, уж чего доброго, а насчет яду… там бы они и своим обошлись.
Капитан Васильев помолчал и поставил бутылочку на протокол.
С улицы чугунным грохотом донесся отдаленный удар грома. Ветер хлопнул створкой окна и, ворвавшись в комнату, дунул на лист с протоколом допроса. Капитан Васильев запоздало кинулся к столу, но бутылочка уже скатилась на пол.
Она не разбилась. Из нее вылетела стеклянная пробка и пролилось несколько рубиновых капель.
Пока Батраков закрывал окно на задвижку, начальник заставы встревоженно осмотрел бутылочку. Убедившись, что она цела, он покрепче заткнул пробку.
Батраков взглянул под стол и ахнул. Кошка, усердно работая язычком, слизывала с пола рубиновые капли.
- Вот черт! - сказал капитан Васильев. - Сожрала.
Они оба смотрели на кошку, ожидая, что с ней сейчас произойдет. А та, сидевшая до этого безучастно и неподвижно, вдруг решила подняться и, качнувшись на слабых ногах, повалилась на бок.
- Отравилась, - заключил капитан Васильев.
- Сейчас подыхать начнет, - с сожалением добавил Батраков. Однако кошка уселась поустойчивее и начала умываться. Потом подняла свечкой свой облезлый хвост, нетвердой походкой направилась к Батракову и, выгнув спину, потерлась о сапог.
- Скажи ты, - удивился Батраков.
Капитан Васильев и Батраков несколько минут следили за кошкой. Но кошка с каждой минутой двигалась все увереннее и свободнее. Она уже мурлыкала на всю комнату, довольно щурила свои узенькие телочки глаз и, как видно, чувствовала себя превосходно…
За окном, на дворе заставы волчком развернулся коротышка "газик".
- Задержанного, протокол и бутылочку отвезете в штаб, - распорядился капитан Васильев, приписав к протоколу несколько слов о неожиданном эксперименте.
- А кошку?
- Кошку оставьте на заставе. Если с ней ничего не случится, отдать на кухню. Пусть там мышей ловит… А пограничника Гусарова отвезите в больницу.
В Лучегорске
Полковнику госбезопасности Сазонову принесли секретную почту: картонную коробку и пакет с сургучными печатями. В коробке оказалась небольшая бутылочка с густой рубиново-красной жидкостью. В пакете были бумаги, объясняющие, что это за бутылочка и почему она послана именно ему, полковнику Сазонову, начальнику Лучегорского отделения госбезопасности.
Прочитав бумаги, полковник открыл третий сверху ящик письменного стола и из глубины его достал книжечку в темно-зеленой обложке. Книжка попала к нему в дни капитуляции фашистской Германии при весьма загадочных обстоятельствах. В ней лежал сложенный вдвое цветок плотной бумаги со штампом гитлеровской канцелярии. Полковник положил книжку рядом с полученными бумагами.
Еще одно неизвестное в старом, нерешенном уравнении!
Полковник Сазонов укоризненно посмотрел на бутылочку, как будто бы она могла, но не хотела ответить на все интересующие его вопросы, и встал. Он прошелся по кабинету и остановился у окна.
На западе, над окраиной города, в той стороне, где был Институт витаминов, - висела темная туча, очевидно там шел дождь. Но здесь в городе светило солнце. Молодые тополя тянули к нему свои веточки.
Размышления полковника прервали звонкие, как колокольчики, детские голоса.
За невысоким палисадником, на асфальте тротуара остановились питомцы детского сада, очевидно направлявшиеся на прогулку. Проход через перекресток им загородила вереница груженых автомашин.
Воспитательница была где-то впереди, и два краснощеких карапуза немедленно воспользовались таким удачным стечением обстоятельств. Они удрали из рядов и зашли за палисадник, где под зеленым караульным грибком стоял часовой.
…Часовой - молодой паренек - чувствовал себя очень неуверенно: по уставу возле него не должны были находиться посторонние, и он не имел права пускаться в разговоры, стоя на посту. Но он не знал, что ему делать с "посторонними", которые смотрят на него такими восторженными глазенками, тянутся пальчиками к автомату и просят показать, "как из него стреляют".
Часовой переминался с ноги на ногу, сконфуженно и с опаской поглядывал на входные двери. Наконец, его выручила воспитательница: после хлопотливых поисков она обнаружила пропажу и вывела "посторонних" на тротуар.
Полковник Сазонов улыбнулся.
"Как было бы хорошо, если бы наши детишки никогда не узнали, как стреляют из этой штуки".
Но улыбка исчезла, как только мысли его вернулись к лежавшим на столе бумагам.
Кому и зачем понадобились там, за рубежом, наши лечебные препараты?… Что-то темное, преступное чувствовалось полковнику Сазонову в такой заинтересованности.
Он достал чистую папку из стола и на ее обложке, после слава "Дело" написал: "О витаминах профессора Русакова".
После слова "начато" полковник поставил дату: "9 мая 1945 года". Потом вложил в папку присланные бумаги, книжечку и нажал кнопку звонка.
- Вызовите ко мне лейтенанта Григорьева. Срочно! - добавил он.
- Да, это она! - прошептал Григорьев. Он повернулся на горячем песке и сел.
Дремавший возле него младший лейтенант Соловьев поднял голову, смахнул с носа прилипшие песчинки и сонными глазами посмотрел прямо перед собой. По берегу танцующей походкой проходила очень полная дама в кокетливой купальной юбочке.
- Что, скажешь плохая девушка?
- Девушка? - Соловьев растерянно моргнул и, взглянув на товарища, заметил, что тот смотрит совсем в другую сторону, туда, где над водой поднималась деревянная вышка для прыжков.
На верхней площадке стояла девушка в белом купальном костюме. Две ласточки стремительно пронеслись над ее головой, а она, закинув голову, следила за их полетом.
- А-а, - протянул Соловьев. - Это та самая, которой ты в прошлом году цвет"ы подарил?
Девушка подошла к краю площадки, наклонилась, взмахнула руками, как крыльями, белой сказочной птицей мелькнула в воздухе и почти без плеска врезалась в серо-голубую воду. На воде вскипел выпуклый бурун и рассыпался пенистыми брызгами.
- Ничего, - солидно заметил Соловьев. - Неплохо прыгает.
- Неплохо, - передразнил его Григорьев. - Много ты понимаешь, пехота сухопутная. Отлично прыгает!… А плавает как. Смотри.
Соловьев сел, вытянул ноги и начал засыпать их горячим песком.
- А как ее зовут?
- Таня.
- Ах, Таня. Чудесно! "Безумно я люблю Татьяну…"
- Помолчи! - резко оборвал Григорьев.
Соловьев послушно замолчал и сочувственно вздохнул.
- Понимаю, - сказал он. - Ты все еще с ней не познакомился?
Григорьев пожал плечами и нахмурился.
Да! Сколько времени прошло с того дня, а он все еще с ней не познакомился.
В тот день на водной станции проходили городские соревнования. По дороге на водную Григорьев купил на бульваре букет белых лилий. Ему понравились нежно-белые, восковые цветы, и он купил их, еще не зная, что будет с ними делать.
Заканчивались соревнования по прыжкам в воду. Григорьев стоял у самых мостков, которые вели на вышку, и бережно придерживал рассыпающиеся цветы. Конечно, их нужно было кому-то подарить. Высшую оценку по прыжкам в воду получила незнакомая ему девушка в белом купальном костюме. Лица ее Григорьев как следует разглядеть не мог, она была тонкая и гибкая, как стебли лилии в его руке. Уже после второго прыжка судьи единодушно выставили ей высший балл - она выполнила норму мастера спорта. И вот, когда под сплошные аплодисменты она выходила из воды, Григорьев, повинуясь внезапно пришедшему решению, соскочил на мокрые мостки, добежал до лесенки и протянул девушке свой букет.
И тут только он разглядел ее.
У девушки были ласковые серые глаза. Она благодарно, чуть заметно улыбнулась, капельки воды скатились с ее ресниц. Ее холодные пальцы скользнули по его руке, она взяла цветы.
Григорьева оттеснили набежавшие фоторепортеры.
Они окружили девушку, крутили объективы своих аппаратов, щелкали затворами и заставляли ее улыбаться.
Она смущалась и закрывала лицо цветами. Григорьев посмотрел на свою руку, на которой остался влажный след от ее пальцев, и сошел на берег… Он видел девушку еще несколько раз, но все как-то случайно, и у него не хватало решимости подойти к ней.
Он узнал, где она работает, узнал, как ее зовут, где живет. Когда ему приходилось возвращаться домой поздно вечером, он делал несколько кварталов лишних и проходил мимо ее дома. Он шел и старался угадать окна се квартиры. Но дом был громадный, шестиэтажный, окоп было в нем великое множество, и каждое могло быть ее окном…
- Вот она. - Сказал Соловьев. - Сюда идет.
- Вижу, отстань.
- Когда она будет проходить мимо, я ее позову.
- Ты что? - испугался Григорьев, - С ума сошел? Не смей!
- Послушай, как же ты с ней познакомишься? Ты мне скажи, ты к ней ближе чем на десять метров подходил?
- Подходил, - мрачно уронил Григорьев.
- Ну знаю, это когда с букетом. А кроме этого?
Григорьев промолчал.
- Вот то-то и оно. У тебя же тактика в корне неверная. - И, глядя на приближающуюся девушку, Соловьев сказал громко: - А девушка красивая. И главное плавает, как русалка.
- Тише ты… - свирепо зашипел на него Григорьев.
Он увидел, как девушка, проходя мимо, бросила на них косой быстрый взгляд…
- Видал, - торжествовал Соловьев, - как нужно действовать. Это она мне улыбнулась, - он привстал на колени и посмотрел вслед удалявшейся девушке. - А фигурка у нее ничего.
Сильный толчок в плечо опрокинул его на спину.
- Ах, так! - заявил, Соловьев, повертываясь и вычищая песок из уха. - Тогда все! Сейчас я с ней познакомлюсь.
- Попробуй! - показал Григорьев кулак.
- Все, все! Теперь я тебе не союзник; - Соловьев увернулся от Григорьева и помчался к воде. - Только выкупаюсь и пойду наставлять тебе рога… - он с разбегу шлепнулся в воду и поплыл вокруг купальни.
Человек живет надеждами, утопающий хватается за соломинку. Выходя следом за Таней из ворот водной станции, Григорьев надеялся на какое-то чудо, которое поможет ему заговорить с ней. Увидя ее на ступеньках отходящего трамвая, он, не раздумывая, ухватился за соломинку случая - поручни вагона и заскочил на подножку, хотя ехать ему надо было совсем в другую сторону.
Двигаясь за Таней по тесному проходу переполненного вагона, Григорьев тщетно пытался составить фразу, которой бы смог начать разговор. Больше всего он боялся, что его могут принять за навязчивого искателя легких приключений. Он не заметил, как они проехали несколько остановок, и, только поглядев в окно, убедился, что вскоре Таня будет выходить.
Отчаяние прибавило ему смелости. Он кашлянул легонько, набрал полную грудь воздуха, но услышал требовательный вопрос:
- Ваш билет?
Возле него стояла полная женщина; на отвороте ее синего пиджака с безнадежной убедительностью поблескивал латунный ромб "Контролер".
- Ваш билет? - повторила она.
Пока Григорьев объяснялся с контролером, трамвай подкатил к остановке, народ двинулся к выходу и заслонил собой Таню. Следовать за ней было уже поздно. Он вышел на следующей остановке и отправился домой пешком.
Дома он достал из-за зеркала "Устав полевой службы" и вынул из него, спрятанную от любопытных взглядов фотографию, вырезанную из газеты… Она стояла на лесенке с букетом - его букетом! - и ласково улыбалась ему. Он прислонил фотографию к телефону, стоящему на тумбочке, и долго, долго разглядывал ее.
"…Ты никогда с ней не познакомишься!" - послышался ему голос Соловьева, и он грустно усмехнулся." Сегодня он был рядом с ней, так близко, как никогда, не мог себе даже представить… В этот момент дежурный городского отделения МГБ уже набирал номер его телефона.
Пропавший препарат
Возле института дорогу пересекала впадина, оставшаяся после прокладки электрического кабеля. Рабочие не потрудились ее как следует заровнять, и заполненная дождевой водой она превратилась в длинную широкую лужу. Обходить ее, понятно, не имело смысла, - Таня, прижав к груди толстенную "Органическую химию", с ходу перемахнула на другую сторону.
Незнакомый прохожий с любопытством посмотрел на нее. Таня смутилась, покраснела, и поспешила войти в подъезд Института витаминов.
"И когда только я научусь вести себя на улице, - подумала девушка, поднимаясь -по лестнице. - Три году как закончила институт, скоро буду защищать диссертацию, а все еще прыгаю, как девчонка".
Недовольная собой, Таня сухо поздоровалась с гардеробщицей, надела белый халат и по коридору пошла уже неторопливой внушительной походкой, как и следовало бы всегда ходить ей, будущему кандидату медицинских наук, ассистенту профессора Русакова.
В лаборатории синтеза на длинных столах, на подставках, на полках - всюду стояли стеклянные колбы, бутылки с разноцветными растворами, высокие двухэтажные газгольдеры, низкие, с массивными литыми крышками, кристаллизаторы.
На отдельном столе, посредине комнаты, возвышалось сложное сооружение из склянок, соединенных витками стеклянных и резиновых трубок. По трубкам еле заметными струйками сочилась бледно-розовая жидкость. Она переливалась из склянки в склянку, нагревалась, облучалась светом ультрафиолетовых горелок. Приобретая все более и более, густой, темно-рубиновый цвет, редкими-редкими каплями падала в приемник - небольшую пробирочку с делениями.
Это было любимое детище Тани в лаборатории синтеза.: опытная установка для получения комплексного препарата витаминов по рецепту, разработанному профессор Русаковым.
Напевая веселую песенку, Таня радостными, почти танцующими движениями, обошла кругом стола, проверила автоматические терморегуляторы и холодильники, заглянула в приемник.
"Как медленно идет синтезирование, - отметила девушка, - за ночь всего пять кубиков!" Она услышала во дворе легкое гудение машины, посмотрела за окно и пошла встречать профессора.
Профессор Русаков, высокий, немного сутулый, уже снимал у вешалки калоши. Как большинство людей, целиком отдавших себя науке, профессор был рассеян и во всех случаях, когда дело касалось вещей, не относящихся к его работам, был по-детски неопытен и непрактичен. Таня, будучи моложе профессора в два раза, считала себя опытнее и практичнее его, относилась к нему с заботливостью нежно любящей дочери.
Придерживаясь за барьер вешалки, профессор никак не мог зацепить носком ботинка за пятку калоши и сердился.
- Здравствуйте, Танечка, - ответил он на приветствие. - Вот негодная! - вдруг добавил он. - Простите, это я не вам, калоша у меня никак не снимается… делают какие-то… зацепить не за что.
Наконец, ему удалось сбросить упрямую калошу, и он затолкал ее под барьер.
- Заезжал к невропатологам, - продолжал он, - интересовался, как проходят у них опыты с нашим препаратом. Довольны, очень довольны.
Разговаривая, профессор, по мнению Тани, вел себя как-то странно: он почему-то не торопился уходить из вестибюля, долго протирал очки, что обычно делал уже на ходу, и все время старался повернуться к ней спиной.
Таня зашла сбоку, профессор запоздало отвернулся, но она уже протянула руку к его пиджаку.
- Подождите-ка, Петр Петрович, что у вас там?… Ну, конечно, я так и знала, - и Таня вытащила из-за пиджака профессора крохотного котенка. - Петр Петрович, как не стыдно - опять пиджак выпачкали.
- Я, Танечка, его в газету завернул, а он вылез, паршивец. По дороге нашли - сидит, бедный, прямо в грязи у забора, ну, не оставлять же его.
Котенок доверчиво уселся на теплых ладонях девушки и потерся ухом о ее большой палец.
- Какой он симпатичный, - тут же умилилась Таня. - Мурлычет. А мокрый весь. Я его сейчас в термостат посажу, он там сразу высохнет.
Таня прижала котенка к чистому халату и побежала к дверям.
- Танечка, - заторопился следом за ней профессор. - Вы его покормите.
- Ну вот, - остановилась Таня. - А у нас нет молока.
- Зачем нам молоко! Вы ему водички дайте и капельку препарата. Я сейчас вам принесу…
Бутылочки с препаратом в шкафу не оказалось.
Профессор в десятый раз оглядел все полки, заставленные банками и бутылками с порошками и жидкостями всех цветов радуги.
- Но я же вчера ее сюда ставил.