– Скажите лучше, что просто живёте в Городе, где нет Одувана, – при этих словах одна нога почесала другие. – А то бы обязательно с ним столкнулись.
– А кто такой Одуван, собственно говоря? – небрежно спросил Мотороллерчик.
– Нашему Лесу нужна помощь, – сказал наконец Жираф самые главные слова.
– Помощь! – обрадовались друзья и уже через секунду они сидели на дереве и изучали мордочку Жирафа Необыкновенного.
Половину длинненькой мордочки занимала доброжелательная улыбка. А вторую половину занимали глаза, казавшиеся ещё больше из-за застывших в них слёз. Длинные ресницы хлопали виновато и несчастно.
Но самое необыкновенное состояло в том, что рядом с ухом Жирафа сидело некое существо, которое поначалу можно было бы принять за часть Жирафа. Но когда существо зашевелилось, стало ясно, что оно совершенно самостоятельное.
Как всякий вежливый мышонок, Пип не вмешивался в разговор Жирафа с не очень понятными, но симпатичными существами, и терпеливо ждал, когда внимание обратят на него.
– Здравствуйте, – сказал Пип.
– Привет, – ответили друзья.
– Пип, – представился Пип и мелко задрожал. Он очень хорошо помнил историю с ОСУА № 12…
Но Мотороллерчик и Оселок сразу поняли, что Пип – это имя. Да и почему бы ни быть такому имени: Пип? Имена вообще смешными не бывают, – смешные попадаются существа.
– Привет, Пип, – поздоровался Маленький Мотороллерчик. – Я вот – Мотороллерчик, пока маленький, а это – Оселок. Мой друг.
Друзья поудобнее уселись на дереве (представляешь, как трудно это было сделать Оселку?) и начали слушать Жирафа.
И Пип тоже стал слушать Жирафа, потому что он так устал, что говорить не мог, а слушать – это пожалуйста.
ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ! ВНИМАНИЕ!
С этой самой страницы, с этой самой главы две тропинки нашей истории – та, что петляет по Городу, и та, что идёт из Леса, – соединяются в одну дорогу.
Знаешь, куда ведёт эта дорога?
Она ведёт к историческим событиям.
Вперёд!
Глава одиннадцатая
(неоконченная), в которой Жираф Необыкновенный рассказывает, как хорошо было в Ужасном Лесу, когда Лес был Прекрасным
Жираф посмотрел на друзей своими огромными глазищами и спросил:
– Знаете ли вы Прекрасный лес?
– Нет, мы не знаем Прекрасного Леса, – ответили друзья хором.
А Пип вздохнул – тяжело и безнадёжно.
– Так узнайте ж его! – воскликнул Жираф и начал свой рассказ.
…Самое прекрасное в Прекрасном Лесу – это не воздух, всегда свежий и лёгкий, и даже не листья, вечно зелёные. Самое прекрасное то, что все жители Прекрасного Леса дружили. И не было такого случая, чтобы кто-нибудь кого-нибудь хоть как-нибудь тронул. Все, как могли, друг другу помогали.
Деревья раздвигали ветки, чтобы на траву падало больше света.
Трава мягко ложилась под лапки маленьким зай чатам, чтобы те не поскользнулись.
Когда, скажем, Крокодилу надоедало сидеть в реке, – Слон сажал его на спину и возил по окрестностям.
Цветы в Прекрасном Лесу никто не рвал, а если Бегемоту очень хотелось подарить своей любимой букетик цветов, – он приходил на поляну и говорил: "Уважаемые Ромашки, не могли бы вы сегодня прийти ко мне домой, если вам не трудно". Ромашкам, конечно, было легко, и Бегемотиха радовалась сюрпризу…
Жираф замолчал. Оселок посмотрел Жирафу в глаза и увидел себя – он отражался, как в кривом зеркале. "Запорожец" в кривом зеркале – это смешно. Но Оселок не смеялся, потому что, кроме себя, в глазах Жирафа он увидел неприкрытую ничем тоску.
– Ладно, – подал голос Пип. – Не грусти. Образуется. Расскажи им лучше историю про Царевича-лягуша.
– Да, – вздохнул Жираф. – Эта история многое объясняет в жизни Прекрасного Леса.
…Однажды у Царевны-лягушки (надо сказать, что в Прекрасном Лесу все лягушки – царевны, чтобы никому не было обидно) заболел любимый сын – Царевич-лягуш, маленький головастик. Болезнь у него была страшная: никак не мог превратиться в лягушку. (Хотя и очень старался). Помочь беде мог только волшебный Цветок, который рос высоко-высоко в горах, где даже летом так холодно, что звери не снимают шуб.
Никто не знал, как помочь несчастному царевичу, и тогда быстрокрылый Орёл спросил: "Неужто мы – такие огромные звери и птицы – не сможем помочь несчастному Царевичу-лягушу?"
И Орёл воспарил к холодным вершинам и попросил волшебный Цветок опуститься на землю.
Так головастик с помощью Орла и Цветка превратился в лягушку.
По этому поводу в Лесу был устроен выдающийся праздник, что вовсе не удивило жителей Леса. Потому что праздники в Прекрасном Лесу устраивались очень часто, и все, разумеется, были выдающимися.
Скажем, почувствовал Медведь, что день наступил необыкновенный, и восклицает: "Я чувствую – сегодня мой день рождения!" И весь Лес по этому поводу радуется и веселится.
Почувствуют, например, Олени, что именно сегодня им очень хочется побегать, и объявляют: "Сегодня в нашем Лесу – Олимпийские игры!"
Захотелось Утконосу…
А как ты думаешь, читатель, чего может захотеть Утконос?
И вообще, как ты думаешь, читатель? Быстро, медленно? А самое главное: нравится ли тебе это занятие – думать?
Мне кажется, самая пора настала будить тебе свою фантазию. Позёвывая, просыпается она в тебе, и я прошу тебя придумать дальше самому: какой же была жизнь в Прекрасном Лесу? Какие замечательные истории там происходили? Какие звери жили там?..
Пофантазируй! Это ведь замечательное занятие. Нередко и так бывает: начнёшь про чужую жизнь придумывать – глядишь, и про свою что-нибудь поймёшь…
Глава двенадцатая,
в которой Жираф Необыкновенный и маленький Пип просят о помощи
– Ну, когда же про Одувана будет? – не выдержал Оселок.
Да, как это ни печально, пора нам рассказать про Одувана. Если б ты знал, – как не хочется мне этого делать, но придётся. Иначе невозможно будет рассказывать и про дальнейшие события.
– Одуван где же? – снова спросил Оселок.
Мотороллерчик посмотрел на него многозначительно. Во взгляде этом без труда можно было прочесть следующее: "Вежливые Оселки не перебивают Необыкновенных Жирафов, у которых вон какая длинная шея, а Одуван, может быть, в самом низу. Нужно терпеливо ждать, пока он появится".
– Ну, давай, про Одувана, – вздохнул Пип.
И действительно, ни мне, ни Жирафу больше нельзя откладывать рассказ об этом чудовище.
…Одуван появился в Прекрасном Лесу внезапно и вдруг. Во время одного из выдающихся праздников.
На главной поляне все кружились в хороводе: цветы держались за львов, жуки – за крокодилов, а Жираф катал маленькую Божью коровку и очень боялся, что она может упасть.
И вдруг в самый центр хоровода выехало непонятное создание и сказало: "Я – Одуван! Я – буду самым главным!"
Все решили, что начинается новая игра – игра в Одувана.
– Ошиблись вы? – спросил Оселок.
– Ошиблись мы, – подтвердил Жираф. – Жестоко ошиблись. Одуван не играл. Он всерьёз решил стать Хозяином Леса.
Одуван ездил по Лесу и говорил: "Я – Одуван! Я буду самым главным!"
И все соглашались с ним, ведь жители Прекрасного Леса не умели спорить.
Скоро все привыкли, что Одуван – самый главный и покорно исполняли его приказы. А Одуван сначала отменил в Лесу праздники, потом запретил разговаривать просто так, без дела, и вообще…
Огромная слеза засверкала в глазу Жирафа, Пип быстренько вытер её, но на смену первой слезе выкатилась вторая.
Жираф тяжко вздохнул и продолжил свой грустный рассказ:
– Однажды я встретил Одувана, который, как всегда, ездил на своем непонятном домике, и спросил: "Хотите, я прочитаю вам стихи? Только что написал".
Не дожидаясь ответа – я ведь привык, что в Прекрасном Лесу все очень любят стихи – я прочёл:
Небо светит. Солнце ясно.
Звёзды греют. Жизнь прекрасна.
Что тревожить может вас
В этот расчудесный час?
– Отличные стихи! – воскликнул Оселок.
– И мне понравилось, – согласился Мотороллерчик.
На мордочке Жирафа вспыхнула улыбка и тут же погасла, превратившись в обиженную гримасу.
– Одуван сказал, что стихи плохие, что в них нет мысли, что одновременно с солнцем звёзд не бывает, и что небо не светит, а звёзды не греют.
– Наверное, он очень скучный, этот ваш Одуван, – подумал Оселок вслух.
– И вот этот скучный, ничего не понимающий в поэзии Одуван, совершенно испортил жизнь в Прекрасном Лесу, – Жираф возмущённо выгнул шею.
– А самое главное, – пискнул Пип, – что Одуван запретил говорить волшебное слово.
– А разве есть такое? – удивились друзья.
– Что ж за жизнь без волшебного слова! – в свою очередь удивился Жираф. (А Пип даже подпрыгнул от возмущения и чуть не свалился). – Должно же быть слово, которое произнесёшь, – и сразу хочется смеяться?
– Это слово – смех? – предположил Мотороллерчик.
– Радость! – воскликнул Оселок.
– Нет, – улыбнулся Жираф. – В сущности, это очень серьёзное слово, но стоит его произнести, и сразу становится весело.
Он хитро посмотрел на друзей и сказал:
– Путь.
И все вместе стали кричать: "Путь! Путь!" (Ты, кстати, тоже можешь повторить раз-другой такое простое слово "Путь". И тебе захочется улыбнуться).
– Есть один путь, – важно сказал Пип. – Есть два пути. Но самое замечательное: это три пути. Потому что стоит кому-нибудь сказать: "Ты не трипути!". И он наверняка улыбнётся.
– А Одувана вы просили не трипутить? – поинтересовался Мотороллерчик.
– Одувана нельзя ни о чём просить. Он же – Одуван! Мы не знаем совсем, что делать, и вот все звери, собравшись на поляне, решили просить Город о помощи.
– Прекрасному Лесу нужна помощь! – закричали друзья и запели песню:
Победим мы Одувана -
Мы его засунем в ванну!
Нам не страшен Одуван -
Ведь у нас так много ванн!
– А вы уверены, что с Одуваном надо бороться именно таким способом? – поинтересовался любопытный Пип.
– Нет, – ответил Мотороллерчик. – Но эта песня вселяет в нас уверенность.
– Мы едем побеждать Одувана сейчас и немедленно! – воскликнул Оселок.
– А вы не боитесь? – удивился Жираф. – Всё-таки это Одуван, а вы такие маленькие…
Честно ответить на этот вопрос друзья не могли. Но надо ли долго рассуждать, если рядом кто-то просит о помощи и даже – о спасении?
И потом: Одуван – совершенно один, а их – вон сколько: Мотороллерчик, Оселок, Жираф Необыкновенный, Пип, да ещё весь Прекрасный Лес, да ещё – Город.
А насчёт того, кто большой, а кто маленький – погодите ещё, разберёмся.
– Поехали! – сказал Мотороллерчик.
Глава тринадцатая,
в которой чувствуется приближение Одувана
Оселок и Мотороллерчик ехали следом за ногами Жирафа и вдруг почувствовали, что на них набросилось множество запахов. Запахи – нежные и наглые, приятные и резкие, медлительные, проникающие неспешно, и врывающиеся мгновенно…
Наверное, все машины Города вместе взятые не чувствовали столько запахов и не видели столько света, сколько почувствовали и увидели за одну только секунду Оселок и Мотороллерчик.
Им стало необычно.
– Кто это, ой?! – Оселок резко затормозил.
Перед ним стоял Гриб-Боровик.
– Разрешите представиться. – Гриб снял шляпку, – Гриб-Боровик. Специализируюсь в сельском хозяйстве по боровам. Профессор Лесной Академии, – он вздохнул. – Бывший профессор.
– Чему… по… Почему… по?.. – попытался спросить Оселок.
– Одуван… – только и сказал бывший специалист по сельскому хозяйству.
Оселок поднял фары и посмотрел на солнце. Там, над Прекрасным Лесом, лучи солнца были яркие и жёлтые, они пробивались сквозь листву, зеленели и радугой застывали в паутинке.
– Паутинка – это застывшая радуга, – задумчиво сказал Оселок. И сам удивился, что совершенно ничего не перепутал в этой фразе.
– Вы – поэт? – услышал он голос откуда-то снизу.
Приглядевшись, Оселок увидел небольшого Жучка, который тащил на себе громадную ветку. Ветка была в несколько раз больше Жучка, и всё время цеплялась за землю, как неподнятый якорь.
– Да… нет… нет… да… – засмущался Оселок.
А Моторолерчик, чтобы поддержать разговор, вежливо спросил:
– Это вы для своего домика такую замечательную ветку несёте?
– Для Одувана, – вздохнув, буркнул Жучок и заторопился куда-то.
На фару Оселка села Бабочка. Она была крошечная и почти невесомая. Но странное дело: от прикосновения ее лёгких крыльев куда-то улетучились все страхи и сомнения.
Маленький Мотороллерчик, отъехав чуть в сторону, увидел озеро. Озеро было большое, неподвижное и величественное. Как небоскрёб. Только в небоскрёбе нет ничего таинственного, а в озере – есть. Это Мотороллерчик понял сразу.
Но времени любоваться озером не оставалось. Время, хотя и не ощущалось, но всё равно шло вперёд. Оно всегда так делает.
Одуван находился где-то рядом, и его ещё предстояло победить.
Маленький Мотороллерчик подъехал к Жирафу, намереваясь спросить его или Пипа, где найти Одувана, и вдруг Лес ожил.
По небу взад-вперёд заспешили птицы. Казалось, они решили заштриховать собой небо.
Деревья зашумели, предупреждая друг друга об опасности.
Трава клонилась к земле, будто пряталась.
Цветы закрывали бутоны. (Бутоны – это ведь дети цветов. А цветы, как и все жители Прекрасного Леса, первым делом думают о своих детях).
Заяц замер посреди поляны. Он совершенно не представлял, куда бежать. Увидев Оселка и Мотороллерчика, он решил, что в Лесу появились пришельцы. Заяц завертелся на одном месте, как буравчик, и растворился в тумане.
– Одуван, – прошептал Жираф, и шея у него задрожала.
По дрожащей шее, как альпинист, медленно и осторожно сполз Пип. Он встал рядом с Жирафом и принял боксёрскую позу, приготовившись к бою.
– Вы твёрдо решили драться с Одуваном? Твёрдо решили? – успела крикнуть друзьям Медуза и тут же укатила на своем домике на колёсах.
Солнце светило по-прежнему ярко, и небо не хмурилось.
"Небо, солнце и, наверное, понимают: мы здесь раз – всё в порядке будет", – решил Оселок и приготовился к неизвестному.
Глава четырнадцатая,
в которой почти происходит сражение
Сначала на поляне появились блестящие чёрные жуки. Несколько десятков. Они шли ровным строем, как на параде. Впереди важно шествовал золотой Шмель.
Периодически жуки подхалимскими голосами затягивали:
Нет сильнее Одувана,
Нет мудрее Одувана,
Это поздно или рано
(Лучше – рано! Лучше – рано!)
Понимает всяк.
Слава, слава Одувану!
Слава, слава Одувану!
Слава, слава Одувану!
Много славы Одувану
Не вредит никак!
Слава – пустяк,
Не вредит никак!
Следом за жуками появилось несколько сот изнурённых муравьев. Они тащили на себе повозку, сплетённую из травы и листьев.
На повозке помещалось следующее: изгородь (из репейника), некоторое подобие домика (из папоротника), белая (или седая) голова, торчащая из домика.
– Как ты думаешь, кто из них Одуван? – спросил Мотороллерчик.
Но сделал это совершенно напрасно. Потому что Оселок, открыв рот, смотрел на процессию, и было совершенно ясно, что ничего больше он не слышит, не видит и не понимает.
– Одуван могуч и прекрасен! – возвестил Шмель. – Ж-жутко ж-жалит ж-жалких ж-жителей ж-Жемли, – добавил он, очевидно для устрашения.
– Мотороллерчик. Оселок, – представились друзья неизвестно кому.
Жираф стоял, откинув чуть назад свою длинную шею, становилось даже страшно, что она перевесит, и Жираф перевернётся.
Маленький Пип наоборот наклонился вперёд, и, казалось, приблизься кто-нибудь на расстояние вытянутой лапы, – Пип тут же мощным ударом свалит его с ног… Но мышиные лапки такие коротенькие.
– Очень-очень приятно, – бросила друзьям белая голова. – Я – Одуван. Я – самый главный. Я – самый мудрый на земле, недаром у меня красивая седая голова. От имени своей мудрости и своей главности я приветствую вас в Ужасном Лесу.
– Уж-ж-жасном, уж-ж-жасном, ужа-жасном Лесу, – продолжал пугать Шмель.
– Я повелеваю, – произнес Одуван со значением, – уничтожить вас, как пришельцев, посмевших сомневаться в моей силе. Мне донесли о вашем недостойном поведении. Никто и никогда не сможет победить Одувана.
Золотой Шмель взлетел и сделал три круга над поляной.
И тогда со всех сторон на друзей двинулись чёрные огромные муравьи. Их было так много, что, казалось, поляну вмиг залило чернилами.
– Вам нет спасения! – Одуван приподнялся на колеснице, и друзья увидели, какая у него тоненькая шея. Они даже успели удивиться тому, как такая огромная голова может держаться на столь тоненькой шее.
А муравьиное кольцо все сужалось. Зелёный цвет исчезал, будто его стирали ластиком.
– Умрём, как герои, – вздохнул Пип.
– Кто-нибудь когда-нибудь дрался с муравьями? – поинтересовался Мотороллерчик на всякий случай.
– Тен, – ответил Оселок за всех. – Ен дрался.
– Смерть! – воскликнул Одуван.
– Ж-жуткая, без-з-з ж-ж-жалости! – гневно разжужжался Шмель.
– Смерть! Смерть! Смерть! – закричали другие жуки.
И тут над поляной появилась Бабочка, на которую, конечно же, никто не обратил внимания. Да и что на неё внимание тратить: она же почти незаметная, почти прозрачная и даже говорить вовсе не умеет.
Чёрное облако со всех сторон обтекало друзей. Муравьи уже карабкались на шину Мотороллерчика. Храбрый Пип ещё оборонялся от них, и Жираф ещё пытался с ними бороться, но силы были явно неравны.
А Бабочка вела себя так, будто все происходящее её вовсе не касается. Она садилась Оселку на крышу, снова взлетала в небо и опять садилась – уже на стекло, а потом вдруг начала невесомым крылом гладить Оселку фару.
И то ли от этого, то ли от страха, то ли ещё по какой-то неведомой причине, Оселку вдруг ужасно захотелось чихнуть.
(Честно признаюсь, я понятия не имею, где першит у маленьких "Запорожцев", когда они хотят чихнуть. Но говорю тебе точно: в этом самом месте у Оселка першило невыносимо).
Наконец он не выдержал и, хотя, конечно, стыдно чихать в разгар боя, повернулся в сторону Одувана и… чихнул.