Глава 13,
в которой Мышь и Птах прогуливают тренировку
В один из ближайших дней (это было примерно через неделю после того, как в лесу водворилась Вещая Птица), Ночная Мышь выбежала из дома с круглыми окнами позже обычного. Так уж получилось, что Верёвочный Заяц наконец дочитал свой пиратский роман, и, с сожалением захлопнув пухлый потрёпанный том, решил, что пора выздоравливать.
За то время, что старый мечтатель предавался насморку и дальним странствиям, углы гостиной успели зарасти паутиной, а маленькие окошки основательно запылились, так что всё утро Заяц и его подопечная потратили на генеральную уборку, немного напоминавшую генеральное сражение.
Удивительно, но факт, отлично известный учёным и домохозяйкам, - беспорядок и в галактике, и в кладовке мгновенно накапливается сам, а вот на то, чтобы привести в порядок хотя бы один крошечный кусочек Вселенной, приходится потратить множество времени и сил.
Когда Ночная Мышь собралась, наконец, в гости к Птаху, солнце уже припекало вовсю, но кроху это не остановило. Она поправила на голове свою прекрасную жёлтую шляпу и бодро зашагала к овражку, где гнездилась семья Птаха и вся их пёстрая и шумная родня.
Туда, к ельнику вела широкая удобная тропа. Но едва выбравшись на неё, Мышь тут же прыгнула назад в густую траву. По дорожке навстречу ей трусила Печальная Икка. А она, замечтавшись, вполне могла наступить на любого из своих многочисленных знакомых. Икка была такая большая и такая рассеянная.
"Конечно, огромное утешение знать, что на тебя наступили нечаянно, безо всякого злого умысла, но всё-таки это не слишком приятно", - думали друзья романтической коровы и старались под ноги ей не попадаться. Вот и благоразумная Мышь сперва укрылась под колючим кустом бузины и только потом поздоровалась:
- Добрый день, Икка!
- Добрый… - близоруко прищурилась корова. - Здравствуй, моё дорогое дитя!
- Как ваше здоровье? Как поживаете? Куда это вы так спешите? - Мышь старалась быть вежливой и поэтому единым залпом выдала три самых вежливых вопроса, которые знала.
- Я тороплюсь плакать! - величественно обронила романтическая корова, мотнула головой (что, по-видимому, должно было означать "прощай!") и не спеша потрусила дальше.
Мышь озадаченно повела ушами. Подобная краткость была ну совсем не в характере красноречивой и многословной Печальной Икки. Но времени задуматься об этой странности у маленькой непоседы не было. Она и так уже опаздывала на урок.
Птах в этот день был также необычайно задумчив и немногословен и даже замечания отпускал рассеянно, словно нехотя. Когда же, не удержавшись в воздухе, его приятельница плюхнулась на траву в третий раз, птенец вздохнул и тихонечко пискнул:
- Мышь, а Мышь?..
- Что? - спросила Ночная непоседа, поднимаясь с земли и отряхиваясь от забившихся под шляпу травинок. - Карамельки у меня, к сожалению, уже кончились, извини…
Но Птах так яростно замотал головой, что ей стало ясно - дело тут не в карамельках.
- Пообещай, что сделаешь, - неожиданно попросил птенец.
- Обещаю, - незамедлительно отозвалась Мышь, - а что сделаю?
- Отведи меня к порочице… То есть, я хотел сказать, к пророчице, - поправился Птах, - мама одного меня не пускает, говорит, что я ещё маленький. А ты - большая. С тобой можно.
- Подожди, подожди, какая еще поророчица, - удивилась Мышь, - и кого это она порочит?
- Неужели ты ничего не слышала, - не поверил птенец, - у нас весь овраг только о ней и говорит. Вещая Птица с Дальней Поляны.
- А, Вещая Птица, - разочарованно протянула летунья-неудачница, - эта… синяя… с хохолком…
- Вот-вот, - обрадовался Птах, - говорят, она необыкновенная и всё обо всех знает.
- Может быть, - не стала спорить с ним подружка, - интересно, а знает ли она о коробочке цукатов… я тайком распечатала её в кладовке на прошлой неделе?… - Мышь задумалась. - Нет, я возражаю! Так нельзя. Я и сама-то всего о себе не знаю. И ей не советую. Подумаешь - хохолок…
Птах грустно вздохнул. Мышь смягчилась:
- Но если ты так хочешь на неё посмотреть…
- Очень хочу! - простодушно признался Птах, ведь он был ещё совсем кроха, маленький, но очень самостоятельный птенец, у него лишь две недели назад начали пробиваться первые перья. - И знаешь, Мышь… если она такая вещая, то должна знать, почему у тебя не получается взлететь…
- Идём, - подскочила на месте Ночная Мышь, - чего же мы тогда ждём? Идём немедленно! И пусть она только попробует не вещать!
- Вот-вот - пусть только попробует! - грозно подтвердил Птах и, не удержав равновесия, перевернулся в воздухе.
Глава 14,
в которой на Икку снисходит озарение
Печальная Икка вовсе не утратила расположение к своей маленькой подружке и любовь к долгим задушевным разговорам. Но так получилось, что сегодня она спешила по чрезвычайно важному делу, спешила и, как всегда, опаздывала. Мечтательные прогулки отнимают столько времени и сил! Не успеешь и оглянуться, а солнце уже подбирается к полудню.
Только очень чёрствые, ничего не понимающие звери, могли посчитать романтическую Икку бездельницей. Дел у неё было невпроворот, и все они подчинялись самому строгому распорядку. Ровно в полдень, когда Птица Людмила объявляла перерыв на обед и прекращала пророчествовать и вещать, Печальная Икка устраивала неподалёку от пригорка со страшным газонным предупреждением сеансы живительного гигиенического плача.
(Часто думают, что слово "гигиенический" имеет какое-то отношение к гиенам, но, по правде говоря, это не совсем так. Вернее - совсем не так. Гиены - совершенно негигиеничные существа. Насколько мне известно, они никогда не чистят зубы, не моют лапы перед едой и пьют исключительно некипячёную воду. Да и вообще, обитают в Африке, что во всех отношениях далеко и от Нечаянного Леса, и от нас с вами. А "гигиенический" означает всего-навсего полезный для здоровья. Так вот, у Печальной Икки после плакательных сеансов здоровье становилось заметно крепче).
Повсхлипывав часок-другой неподалёку от "вещего пригорка", романтическая корова спокойно отправлялась пастись в каком-нибудь другом месте и ела там с большим аппетитом. Но прежде непременно следовало проплакаться от души. Безутешное горе было для Икки самой лучшей приправой к завтраку, обеду и ужину, и она бывала просто сама не своя, когда не находила подходящего повода пролить перед едой щедрую коровью слезу. Надо ли говорить, что окрестности дерева, где обосновалась Вещая Птица Людмила, служили для Икки неиссякаемым источником неподдельного огорчения. Достаточно было взобраться на соседний пригорок, глянуть на призывно зеленеющую травку и неумолимые чёрные буквы МОЁ - и на глаза тут же наворачивались тяжёлые, прозрачные слёзы. Каждая слезинка с яблоко величиной.
Разумеется, Икка была слишком деликатна, чтобы выражать свои чувства в толпе посетителей, осаждавших дерево Вещей Птицы. Ну, против одного-двух зрителей она бы, возможно, не возражала… Но вокруг Людмилы обычно толпилось не меньше дюжины зевак и прочей странной (на взгляд романтической коровы) публики. (Себя Икка, разумеется, считала самой обыкновенной коровой).
Вот и приходилось нашей плакальщице выбирать те редкие минуты, когда "вещий пригорок" пустел - Людмила удалялась обедать, а зрители разбредались перекусить захваченными из дому бутербродами и обменяться впечатлениями. А сегодня она опаздывала. Солнце давно и уверенно стояло в зените, и романтическая корова предчувствовала, что прослезиться в уединении у неё, пожалуй, не получится.
"Ну и пусть!" - неожиданно подумала Икка, на которую напал приступ необъяснимого упрямства. Когда с ней приключалась такая напасть, она забывала и о тонкости, и о деликатности и превращалась из романтической особы в обыкновенную упрямую скотину.
- Буду плакать, где хочу и сколько хочу, - пробормотала Икка. - И никто мне не запретит.
- М-м-мо-ё, - обиженно промычала она, вспомнив недавнее унижение. - Поду-м-м-ма-ешь… Зато слёзы м-м-мои! Где хочу, там и мы-ы-ы-чу! А если это кому-му-му-то не нравится - их дело… - продолжала изливать душу корова, ломясь через заросли.
До Людмилиного дерева оставалось всего несколько шагов. Икка неторопливо взобралась на полюбившийся пригорок и с облегчением опустилась в мягкую душистую траву, устроилась поудобней, глубоко вздохнула и проникновенным взором глянула по сторонам.
Но, удивительное дело, - плакать ей не хотелось.
"Наверное, я больна…" - встревоженно подумала Икка, прислушиваясь к собственным ощущениям. Ощущения были самые приятные. Сладко и дремотно пахло чабрецом и душицей, мирно гудели толстые шмели, стрекотали кузнечики, проплыло, покачиваясь, облако, похожее на свинью. Как ни странно, эта идиллическая картина не смогла исторгнуть из глаз Печальной Икки ни слезинки. Напротив, она поймала себя на том, что начала напевать бессмысленные, дурашливые куплеты. Что-то вроде:
Солнышко - душистое, облако - пушистое.
Жук вскочил на грядку и пошёл вприсядку.
А кузнечик прыткий заиграл на скрипке,
Бабочка - колдунья, бабушка - шептунья,
Пусть расскажет сказку нашей синеглазке…
Словно Икка была не взрослой романтической коровой, а глупым деревенским телёнком. Стыд и срам. И даже мысль о травке внизу не навевала привычной печали. Напротив, первый раз за эти дни Икка сообразила, что ей, пожалуй, не повредит на время воздержаться от сладкого.
"Моей фигуре, - (а наша корова была очень высокого мнения о своей фигуре) - это безусловно пойдёт на пользу", - подумала Икка и удивилась, отчего такая простая мысль не пришла ей в голову раньше.
Надо же, ни единого повода для слёз!
"Нет, всё-таки я больна…" - решила корова и осторожно коснулась копытом лба, чтобы понять, нет ли у неё температуры. Ведь каждому известно - не бывает всё вокруг хорошо! Но всё вокруг действительно было хорошо.
И только прочувствовав прелесть и уют этого летнего дня, Икка неожиданно осознала, что за всеми слезами, хлопотами и обидами она вот уже целую неделю ни разу не вспомнила о Берёзовом Слоне, не наведалась в берёзовую рощу на рассвете. Это открытие её потрясло. Она повела головой, словно отгоняя наваждение, и огляделась ещё раз. Летний полдень был до краёв полон довольством и счастьем, но чем дольше вглядывалась в него Икка, тем меньше смысла видела в этой беззащитной и беспорядочной красоте.
Первый раз в жизни Печальная Икка была совершенно счастлива и довольна собою и миром. И это довольство неожиданно наполнило её душу такой чёрной тоской, что она, не стесняясь, разревелась во весь голос, точно маленькая девочка, которой забыли рассказать счастливый конец самой страшной сказки. Долгожданные тёплые слёзы покатились по серым бархатным щекам. Икка плакала. Она плакала потому, что всё было хорошо, и потому, что всего хорошего, что было в Нечаянном Лесу, так недостаточно, невозможно мало для того, чтобы хоть на миг забыть о Берёзовом Слоне. А ведь он (Икка знала это совершенно точно!) уже давно тронулся в путь к тем, кто его ждёт. Слёзы бежали ручейками, соединяясь в могучие потоки. Романтическая корова рыдала, зарывшись мордой в траву, о самом невообразимом, и потому самом необходимом. Плакала о чуде, которое могло вернуть значение и смысл и этому облаку, и этим шмелям, и всем тем (а таких в Нечаянном Лесу было немало), кто совершенно точно знал, что ничего невообразимо-прекрасного не существует.
Глава 15,
в которой Ночная Мышь узнаёт будущее и горько об этом жалеет
Когда Мышь и Птах добрались до дерева, откуда после обеда собиралась вещать Людмила, под ним толпилось уже немало зверей и птиц. Тут и жёлудю негде было упасть. Не говоря уж о яблоке.
Но что за интерес видеть перед собою множество разноцветных, поросших шерстью и перьями спин - разумеется, наши приятели тут же пробрались в самые первые ряды.
Птах попросту перелетел над головами зрителей и как ни в чём не бывало приземлился на ограду, окружавшую теперь весь пригорок. Мышь быстренько пробралась к своему дружку. Она так мило размахивала своей жёлтой шляпой и лепетала "ой, простите, ой, извините", что даже самые хмурые звери улыбались, пропуская вперёд потешную малышку.
- Однако здесь сыровато, - пожаловалась Ночная Мышь, усаживаясь рядом с Птахом на торчащий из земли корень, похожий на огромную мозолистую лапу. - Я себе все пятки замочила, смотри, - и Мышь с удовольствием продемонстрировала окружающим мокрую розовую пятку. Пятки были главной гордостью маленькой непоседы (разумеется, не считая шляпы). Грязь к ним не липла, и в какие бы передряги ни попадала приёмная дочка Верёвочного Зайца, пяточки у неё всегда были на загляденье - розовые и блестящие, даже если вся она была перемазана с головы до лап.
Но Птах не стал смотреть на предъявленную пятку и грозно зацыкал на свою подружку:
- Тсс… Там… - и махнул крылом в сторону дупла, откуда уже вещала Птица Людмила.
- Ну что, граждане, - зевнула пророчица, убедившись, что никаких важных особ на поляне сегодня нет, - объявляю сеанс открытым… Кто первый?..
- Я! - удивляясь собственной смелости, выпалил Птах.
- Мы, - подтвердила Мышь.
Сзади недовольно зашумели те, кто пришёл на поляну раньше них, Мышь опасливо оглянулась и шепнула им, извиняясь:
- Мы маленькие, мы быстренько…
И действительно, оказалось быстренько. Даже слишком.
- А, это ты… - зевнула ещё раз Вещая Птица, безо всякого интереса разглядывая кроху в огромной шляпе. - Никчёмное маленькое существо, не имеющее никакого представления о частной собственности… Не надо быть магистром предсказаний, чтобы убедиться, что ничего путного из тебя не выйдет… Не стоит зр-ря и кар-рты трепать…
Людмила возвысила голос:
- Что хорошего, скажите, можно ожидать от этого существа? - спросила она слушателей.
(Такие вопросы, когда ответ известен заранее, называются ещё "риторическими").
Слушатели вопроса не поняли, но на всякий случай отодвинулись от Ночной Мыши подальше и согласно закивали.
- Вот видишь, - развела крыльями Людмила.
- Но скажите хотя бы, когда я смогу взлететь?! - с отчаяньем спросила Мышь, чувствуя, что вот-вот разревётся от обиды не хуже Печальной Икки.
- Когда рак свистнет. Нищим летать ни к чему, - сухо ответила Людмила и повернулась к обомлевшему Птаху, взиравшему на неё со страхом и обожанием. Ловким движением она выхватила у него из клюва маленькую золотую монетку.
- Ну-с… А теперь посмотрим на вас, юноша… Посмотрим… посмотрим… - приговаривала она, заглядывая в глаза сникшему птенцу, который уже и не рад был, что затеял этот поход.
Выдержав паузу, Людмила небрежно уронила:
- Что ж, вы мне нравитесь… - Птах воспрянул.
А Людмила уже вовсю вещала слушателям:
- Линия клюва несомненно указывает на твёрдый и решительный характер, - птенец приосанился, - цвет глаз в сочетании с формой крыльев говорит о недюжинном таланте, - маленький сладкоежка старательно взъерошил перья и вытянул шею, чтобы казаться выше.
- Вас ждут великие дела, молодой человек, - торжественно закончила Людмила, - прилетайте ко мне как-нибудь вечерком, я составлю ваш персональный гор-роскоп, - тут Вещая Птица сделала эффектную паузу, - бесплатно!
Зрители зашумели.
А Птах, забывший от восторга о строжайшем родительском запрете покидать гнездо без присмотра старших, обещал, что обязательно прилетит, непременно прилетит, вот прямо завтра и прилетит к уважаемой госпоже пророчице. Он так энергично кивал в подтверждение своих слов, что чуть было не свалился с ограды.
Только двое слушателей не разделяли всеобщего восторга - мрачная Ночная Мышь и рассеянный Барсук, потому что его на солнышке совсем разморило. Он долго переминался с лапы на лапу, не решаясь присесть (все остальные, не считая птиц, уже рассевшихся по веткам, слушали пророчицу стоя), но, в конце концов, решил - в ногах правды нет, пусть молодые стоят - и с облегчением опустился на траву. Устроился поудобнее, но лишь для того, чтобы тут же подскочить с криком:
- Послушайте, да ведь мы в луже сидим!
И впрямь, заслушавшись речей пророчицы, звери не обратили внимания на то, что воды на поляне заметно прибыло. У многих основательно подмокла оставленная в траве поклажа, не говоря уже о лапах и хвостах.
- Спасайся, кто может! - воззвал польщённый всеобщим вниманием Барсук, вскарабкался на ближайшую кочку и устроился на ней, поджав лапы.
Эти слова послужили сигналом к началу паники. Поляна тут же запищала, зарычала, завопила на десятки голосов - громче всех надрывались как обычно те, кого это меньше всего касалось - птицы. Они тут же устроили в ветвях маленький птичий базар, повторяя на десятки голосов:
- Потоп, погром, тарарам…:
- Ничего не понимаю, - заметил обстоятельный Бобр, глядя на безмятежное синее небо, - дождя не было с прошлого четверга, откуда же взяться лужам?..
- Да ещё и солёным, - удивилась белочка, попробовав влагу на вкус и аккуратно подбирая свой рыжий пушистый хвост.
- Солёные… - задумчиво протянул кто-то из стоявших у самого дерева, и все, кто был на поляне, не сговариваясь, выдохнули:
- Икка, это ты?!
Из-за кустарника на ближайшем пригорке поднялась величественная серая тень.
- Да, это я, - кротко, но с достоинством произнесла Икка, обводя окружающих добрым близоруким взглядом. - А в чём, собственно говоря, дело?
- Да вот, притопила ты нас немного, - миролюбиво ответил Бобр, он как все старожилы Нечаянного Леса с большим уважением относился к странностям романтической коровы.
- Простите, дорогой друг, - послушно склонила голову Икка и глубоко вздохнула, готовясь принести длинные прочувствованные извинения всем присутствующим.
Но договорить ей не дали.
- Безобр-разие! - завопила Людмила, - снова ты! Р-разбойница… Ты кого топишь?! Ты меня утопить вздумала! Вр-редительница… Подр-рывной элемент! Гнать - гнать таких надо из всякого пор-рядочного Леса!
Романтичная плакальщица задрала голову и угрожающе замычала. Впервые жители Нечаянного Леса видели робкую Икку в таком гневе.
- Где хочу, там и мычу, - заявила она, - захочу, буду здесь каждый день плакать, му-му-мучительница! - обернулась она в сторону остолбеневшей Людмилы, и водопад солёных слез обрушился на поляну.
Звери спасались бегством. Птицы резво сновали у них над головами, восклицая:
- Вы видели?! Нет, вы видели когда-нибудь подобное?
Только Бобр - в Лесу его звали просто Боб, блаженствовал:
- Вот это да, вот это по-нашему, - бормотал он, шлёпая по лужам. Воды на поляне всё прибывало и прибывало… - помирились бы вы с ней, голубушка, - бросил он на прощанье Людмиле, у которой от злости все разноцветные перья стали дыбом, - ведь не ровён час и впрямь затопит, - и добавил мечтательно:
- Вот раздолье-то будет…
- Мир-риться? - встрепенулась Людмила. - Ни за что! Я ей устрою! Я ей покажу! - скрежетала она, глядя, как разбегаются зрители. - Ты у меня об этом ещё пожалеешь! - грозила она Икке.
- Мучительница! - однообразно, но твёрдо отвечала ей Икка, ни на миг не прекращая лить слёзы, - ты мм-му-му-му-чительница, а я - му-му-ченица…