- Ну что, нравится, а? - орет он в спину уходящему спэклу. Тот держится за запястье и безмолвно смотрит на нас.
Следующий в очереди - 0038-й. Он высокий, наверняка мужского пола, худой и отощавший от голода, потомушто даже дураку ясно, что такого количества корма недостаточно для полутора тысяч спэклов.
- Нацепи ленту ему на шею, - говорит Дейви.
- Что? - Я выпучиваю глаза. - Нет!
- Сказал, на шею!
- Не бу…
Дейви внезапно бросается вперед, бьет меня по голове щипцами и отбирает у меня связку с лентами. Я падаю на колено, хватаясь за голову… и от боли несколько секунд не могу даже поднять глаза.
А когда всетаки поднимаю, уже слишком поздно.
Дейви заставил спэкла встать на колени, обернул ленту вокруг его шеи и теперь туго закручивает щипцами. Солдаты на стене гогочут, а спэкл хватает губами воздух и держится за ленту, из-под которой уже выступила кровь.
- Хватит! - ору я, пытаясь встать на ноги.
Но Дейви щелкает щипцами, и спэкл валится в траву, громко задыхаясь. Его лицо начинает зловеще наливаться краской. Дейви стоит над ним и просто смотрит.
Тут я замечаю в траве болторез: кидаюсь к нему, хватаю и лечу обратно к 0038-му. Дейви пытается помешать, но я замахиваюсь болторезом, и он отпрыгивает, а я встаю на колени рядом с 0038-м и пытаюсь поддеть ленту болторезом. Дейви затянул ее слишком туго, а спэкл так мечется по земле, что я в конце концов вырубаю его кулаком.
Я разрезаю ленту. Она отлетает, во все стороны брыжжет кровь и летят ошметки кожи. Спэкл вдыхает с таким громким хрипом, что ушам больно, и я отшатываюсь, все еще держа в руках болторез.
Глядя, как 0038-й пытается дышать - возможно, понапрасну - и как Дейви грозно нависает надо мной с щипцами в руках, я внезапно замечаю громкое цоканье вокруг нас, в толпе спэклов. Именно в этот миг, именно теперь, неизвестно почему…
Они бросаются в атаку.
Я чувствую легкий удар по макушке - спэклы ведь тонкие, легкие и слабые.
Но здесь их полторы тысячи.
И они налетают волной - такой плотной, что меня бутто захлестывает настоящий вал.
Снова кулаки, удары и царапины по лицу и шее. Меня окончательно валят на землю хватают за руки-ноги за одежду и за волосы а я кричу и воплю и тут один спэкл выдергивает болторез и бьет меня с размаху по локтю адская боль и я вжимаюсь в траву со всех сил…
А в голове только одна мысль, одна идиотская мысль…
Почему они напали на меня? Я ведь хотел спасти 0038-го!
(но они знают, знают…)
(они знают, что я убийца…)
Раздается вопль Дейви, а следом - выстрелы со стен. Опять удары, царапины и выстрелы. Спэклы начинают разбегаться в стороны, но я это скорее слышу, чем вижу - от боли, пульсирующей в локте, у меня потемнело в глазах.
А на мне остался один спэкл, он царапает меня что есть сил, пока я лежу лицом в траве. Наконец мне удается развернуться, и хотя вокруг все еще гремят выстрелы и пахнет порохом и спэклы бегут и бегут, этот спэкл остается сидеть на мне, все царапается и молотит меня кулаками.
В ту самую секунду, когда я понимаю, что это 0001-я, самая первая в очереди, первая, к которой я прикоснулся, раздается выстрел, и она падает в траву рядом со мной. Замертво.
Дейви стоит над нами с пистолетом в руке, из дула все еще идет дымок. Нос и губа у него разбиты в кровь, царапин ему досталось не меньше, чем мне, и он тяжело припадает на одну ногу.
Но улыбается:
- Спас те жизнь, а?
Выстрелы не смолкают. Спэклы все бегут, но спрятаться им негде. Они падают, падают и падают как подкошенные.
Я смотрю на свой локоть:
- Кажется, мне руку сломали.
- А мне ногу, - говорит Дейви. - Езжай к па. Скажи ему, что случилось. Скажи, что я спас те жизнь.
Дейви не смотрит на меня, он продолжает стрелять, чудом удерживаясь на ногах.
- Дейви…
- Пошел! - кричит он. От него исходит какая-то зловещая черная радость. - У меня тут работка осталась. - Дейви снова выстреливает. Еще один спэкл валится в траву. Всюду уже лежат трупы.
Я делаю шаг к воротам. И еще один.
А потом - бегу.
С каждым шагом в руке отдается боль, но Ангаррад встречает меня знакомым жеребенок и ласково обнюхивает влажным носом. Она сгибает передние ноги в коленях, чтобы я мог залезть в седло, ждет, пока я усядусь как следует, и пускается стремительным галопом - не помню, чтобы она когда-нибудь так неслась. Здоровой рукой я держусь за ее гриву, а больную прячу у живота и изо всех сил пытаюсь сдержать рвоту.
Поднимаю глаза: женщины в окнах домов провожают меня долгими взглядами. Мужчины тоже смотрят на мою лошадь, на мое окровавленное лицо.
Интересно, кого они во мне видят?
Одного из чужих, врага?
Кто я для них?
Я зажмуриваюсь, но тут же теряю равновесие и едва не вываливаюсь из седла. Открываю глаза.
Ангаррад мчит меня по дороге вдоль боковой стены собора: копыта выбивают искры из булыжников мостовой, когда она резко сворачивает на главную площадь. На площади маршируют солдаты. Шума у них нет, но грохот сапог сотрясает воздух.
От всего этого я морщусь и перевожу взгляд на место своего назначения - ворота собора…
И тут мой Шум так резко вскидывается, что Ангаррад встает как вкопанная. Бока у нее все в мыле от быстрой скачки.
Я этого не замечаю…
Мое сердце остановилось…
Дыхание тоже…
Потомушто вот она…
Прямо у меня перед глазами - поднимается по ступеням собора…
Вот она.
Сердце снова начинает биться, в Шуме только ее имя, боль исчезает как по волшебству…
Потомушто она жива…
Жива…
Но тут я вижу, как…
она поднимается по ступеням собора…
к мэру Прентиссу…
В его раскрытые объятия…
И он обнимает ее…
А она ему позволяет…
И все, что я способен подумать…
И выговорить…
Это…
- Виола?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ВОЙНЕ КОНЕЦ
12
ПРЕДАТЕЛЬСТВО
[Виола]
Мэр Прентисс стоит на ступенях.
Властелин этого города, этого мира.
Стоит с широко раскинутыми руками.
Как будто это - плата.
Но смогу ли я ее заплатить?
Обниму всего раз, думаю я.
(да что ты?)
Я делаю шаг вперед…
(всего разочек)
И он обхватывает меня руками.
Я пытаюсь не окаменеть от его прикосновений.
- Я не успел тебе сказать, - шепчет он мне на ухо, - мы нашли на болоте твой разбившийся корабль. И твоих родителей.
С моих губ срывается всего один всхлип, но я тут же проглатываю слезы.
- Мы похоронили их как полагается. Бедная Виола! Я знаю, как тебе одиноко, и я буду очень рад, если в один прекрасный день смогу заменить тебе…
И тут над РЁВОМ города…
Одна особенно громкая мысль взмывает над всеми остальными, подобно стреле…
Стреле, запущенной в меня…
Виола! - кричит она, лишая мэра дара речи…
Я оборачиваюсь…
И там, в каких-то десяти метрах от меня, верхом на лошади…
Он.
Это он.
Это он.
- ТОДД! - Я с криком бросаюсь к нему.
Он стоит рядом с лошадью, как-то странно держа руку, и я слышу грохочущее в его Шуме Виола! и немножко боли, и пронизывающее все его мысли смятение, но в моей собственной голове такая каша, а сердце колотится так громко, что я не могу толком ничего разобрать.
- ТОДД!!! - Я подбегаю, а его Шум открывается еще шире и словно окутывает меня одеялом, и я хватаю его и прижимаю к себе, прижимаю так крепко, словно никогда больше не отпущу.
Он вскрикивает от боли, но второй рукой все равно обнимает, обнимает, обнимает…
- Я думал, ты умерла, - говорит он, дыша мне в шею, - ох, господи, Виола, я так боялся, что ты умерла…
- Тодд, - твержу я, не в силах вымолвить ничего, кроме его имени. - Тодд, Тодд!
Он охает, и его Шум так громко взрывается болью, что я чуть не слепну.
- Твоя рука… - Я отстраняюсь.
- Сломана, - выдыхает он, - там…
- Тодд? - Мэр стоит прямо за нами и строго смотрит на Тодда. - Ты сегодня рано.
- Рука! Это спэклы…
- Спэклы?! - вскрикиваю я.
- Перелом, похоже, серьезный, - встревает мэр. - Надо немедленно показать тебя врачу.
- Пусть его вылечит госпожа Койл!
- Виола, - говорит мэр, и я слышу удивление в мыслях Тодда: почему наш заклятый враг так спокойно со мной разговаривает? - Твой лечебный дом слишком далеко. Тодду будет тяжело туда добраться.
- Я пойду с тобой! Я же теперь ученица!
- Кто? - Шум Тодда воет от боли, как сирена, но он по-прежнему переводит взгляд с мэра на меня и обратно. - Что происходит? Откуда вы знаете…
- Я все объясню позже, - отвечает мэр, беря Тодда под здоровую руку, - когда мы тебя вылечим. - Он оборачивается ко мне: - Приглашение на завтра в силе. А сейчас тебе нужно торопиться на похороны.
- Похороны? - не понимает Тодд. - Какие еще похороны?
- Завтра, - строго повторяет мне мэр, уводя Тодда.
- Погодите…
- Виола! - кричит Тодд, вырываясь из хватки мэра, но тут же падает на одно колено от резкой боли - боль эта так отчетливо гремит в его Шуме, что даже солдаты на площади останавливаются, услышав ее.
Я бросаюсь на помощь, но мэр преграждает мне путь.
- Ступай, - говорит он, и по его тону ясно: спорить с ним нельзя. - Я помогу Тодду, не переживай. Иди на похороны и попрощайся с подругой. Завтра Тодд будет как новенький, вот увидишь.
Виола? - снова звучит в Шуме Тодда. Он с таким трудом сдерживает слезы боли, что и говорить уже не может.
- Завтра, Тодд, - громко говорю я, пытаясь разобраться в его Шуме. - Увидимся завтра.
Виола! - опять вопит его Шум, но мэр уже тащит его прочь.
- Вы обещали! - кричу я вдогонку. - Помните, вы обещали!
- Ты тоже, - с улыбкой отвечает мэр.
"Разве?" - думаю я.
А потом они скрываются из виду, как будто ничего и не было.
Но Тодд…
Тодд жив.
Я на минуту пригибаюсь почти к самой земле, пытаясь свыкнуться с этой мыслью.
- С тяжелым сердцем, полным скорби, предаем мы тебя земле…
- Вот. - После слов священнослужительницы госпожа Койл берет мою руку и насыпает в нее немного земли. - Брось это на крышку гроба.
Я недоуменно смотрю на землю:
- Зачем?
- Чтобы каждый принял участие в погребении. - Она показывает мне место среди других целительниц и учениц, собравшихся у могилы.
Мы по очереди проходим мимо, бросая по горсти сухой земли на деревянный ящик, в котором теперь спит Мэдди. Все меня сторонятся.
Кроме госпожи Койл, никто со мной не заговаривает.
Они винят в ее смерти меня.
Я тоже.
На похороны собралось больше пятидесяти женщин: целительницы, ученицы, пациентки. Со всех сторон нас оцепляют солдаты - их куда больше, чем нужно. Мужчины, включая отца Мэдди, стоят по другую сторону могилы. Ничего грустнее, чем скорбящий Шум отца, я в жизни не слышала.
Мое чувство вины усиливается еще и оттого, что в основном я думаю о Тодде.
Вспоминая его Шум теперь, я гораздо яснее чувствую в нем смятение. Представляю, каково ему было увидеть меня в объятиях мэра, услышать его дружеский тон…
Хотя все это объяснимо, я опять чувствую себя виноватой.
Бросаю горсть земли на гроб Мэдди, и госпожа Койл берет меня за руку:
- Пойдем поговорим.
- Он хочет сотрудничать? - спрашивает госпожа Койл, держа в руках чашку чая.
Мы сидим в моей спальне.
- Да, он восхищается вами.
Она приподнимает брови:
- Вот как он теперь заговорил?
- Знаю, знаю. Звучит странно, но вы бы его слышали…
- О нет, речей нашего президента я наслушалась вдоволь.
Я откидываюсь на спинку кровати:
- Ведь он мог заставить меня выдать ему все сведения о кораблях. Но пока он вообще ни к чему меня не принуждает. - Я отвожу глаза. - Даже разрешил завтра увидеться с другом.
- С Тоддом?
Я киваю. Ее невозмутимое лицо ни капельки не меняется.
- Выходит, теперь ты ему благодарна?
- Нет. - Я растираю лицо ладонями. - Я видела, на что способна его армия. Видела собственными глазами.
Наступает долгая тишина.
- Но? - спрашивает госпожа Койл.
Я не смотрю на нее:
- Но он приказал повесить убийцу Мэдди. Казнь завтра в полдень.
Она презрительно фыркает:
- Конечно, ему ведь ничего не стоит убить еще одного человека, отнять еще одну жизнь! Так, по его мнению, можно решить любую проблему.
- Он вроде бы искренне говорил.
Госпожа Койл косится на меня:
- Еще бы! Надо же впечатление произвести. - Она понижает голос: - Он не президент Нового света, а король вранья, дитя мое. Он будет врать до тех пор, пока все вокруг ему не поверят. Дьявол горазд на выдумки, тебя разве мама не учила?
- Он не считает себя дьяволом. Он считает себя солдатом, выигравшим войну.
Она внимательно смотрит на меня:
- Политика умиротворения - вот как это называется. Скользкая дорожка, имей в виду.
- Что это значит?
- Это значит, что ты готова потакать врагу и сотрудничать с ним. Ты лучше присоединишься к нему, чем дашь отпор. И это верный способ вечно оставаться в проигравших.
- Да я вовсе не этого хочу! - взрываюсь я. - Я просто хочу, чтобы все закончилось! Чтобы эта планета наконец стала домом для людей, которые сюда летят. Мы так мечтали о доме! Я просто хочу мира и спокойствия! - В моем голосе уже звучат слезы. - Я не хочу, чтобы кто-то еще умирал…
Она отставляет чашку, кладет руки на колени и пытливо смотрит мне в глаза:
- Ты действительно хочешь именно этого? Или ты просто готова на что угодно ради своего мальчика?
Мне начинает казаться, что она читает мои мысли.
(потому что я и вправду хочу увидеть Тодда…)
(хочу объяснить ему…)
- О твоей преданности нам речи уже не идет, - продолжает госпожа Койл. - После этой выходки с Мэдди многие убеждены, что от тебя больше вреда, чем пользы.
"Опять она про пользу", - думаю я.
Она тяжело вздыхает:
- Если уж на то пошло, я не виню тебя в смерти Мэдди. Она была уже взрослая и сама принимала решения. Раз она сочла нужным тебе помочь, это ее выбор. - Госпожа Койл привычным жестом отирает лоб. - Виола, я так часто вижу в тебе себя. Даже когда мне это не нравится. - Она встает и собирается уходить. - Знай, пожалуйста, что я тебя не виню. Что бы ни случилось.
- В каком смысле?
Но она уходит, не сказав больше ни слова.
Вечером устраивают так называемые поминки: все обитатели дома пьют некрепкое пиво, поют песни, которые любила Мэдди, и рассказывают о ней всякие истории. Конечно, многие плачут, включая меня, - горше слез просто не бывает.
Но завтра я увижу Тодда.
И это единственное, что сейчас меня радует.
Я слоняюсь по лечебному дому, перехожу от одной компании целительниц или учениц к другой, слушаю их разговоры. Со мной никто не разговаривает. Коринн сидит одна у окошка, и вид у нее особенно грозный. С тех пор как Мэдди убили, она не проронила ни слова, даже не стала произносить прощальную речь на похоронах. По ее лицу то и дело бегут слезы.
В конце концов пиво берет свое: я набираюсь храбрости и подхожу к ней:
- Ты не представляешь, как мне…
Даже не дослушав. Коринн встает и уходит.
Ко мне подходит госпожа Койл с двумя стаканами пива в руках. Один дает мне. Мы провожаем Коринн долгим взглядом.
- Не переживай из-за нее, - говорит госпожа Койл.
- Она всегда терпеть меня не могла.
- Неправда. Просто ей очень тяжело пришлось.
- Как это?
- Пусть она сама тебе как-нибудь расскажет. Пей.
Я делаю глоток. Пиво сладкое и пшеничное на вкус, пузыри приятно щекочут нёбо. Минуту или две мы сидим и молча пьем.
- Ты когда-нибудь видела океан, Виола? - спрашивает госпожа Койл.
От удивления я давлюсь пивом.
- Океан?
- Да, на нашей планете всюду океаны, - отвечает она. - Огромные.
- Я родилась на корабле, - говорю я. - А эти океаны видела только из космоса, когда мы приземлялись.
- Значит, ты никогда не стояла на берегу? Волны с грохотом разбиваются о берег, вода тянется до самого горизонта - она синяя, живая и постоянно двигается. Кажется, что океан даже больше, чем чернота наверху, потому что он не пустой. В его глубинах кроются тайны. - Она радостно встряхивает головой. - Если хочешь понять, как ты мала в Царстве Божьем, просто постой на берегу океана.
- Я бывала только на берегу речки.
Она задумчиво выпячивает нижнюю губу:
- Эта река впадает в океан. Он, кстати, не так уж и далеко. Два дня езды на лошади, не больше, а на ядерном автомобиле и за утро можно добраться. Дорога, правда, плохая.
- Значит, есть дорога?
- От нее мало что осталось.
- И куда она ведет?
- Раньше вела к моему дому, - отвечает госпожа Койл, устраиваясь поудобней. - Мы приземлились двадцать три года назад. Построили рыбацкую деревушку, с лодками и всем прочим. Лет через сто там, возможно, появился бы порт.
- Что случилось?
- То же самое, что случилось и со всеми остальными великими планами - они рухнули в первые же годы, не выдержав испытаний. Построить новую цивилизацию оказалось гораздо труднее, чем мы думали. Пока не научишься ходить, приходится ползать. - Она делает глоток пива. - Может, оно и к лучшему. Океаны Нового света, как выяснилось, не очень-то пригодны для рыбной ловли.
- Почему?
- Ну, например, мимо плавают рыбы размером с лодку и рассказывают, как хотят тебя съесть. А потом съедают.
Я тихо смеюсь. Но сразу вспоминаю, что случилось.
Госпожа Койл заглядывает мне в глаза:
- И все-таки он очень красивый, океан. На свете нет ничего прекрасней.
- Скучаете по нему? - Я допиваю пиво.
- Океан стоит увидеть однажды, чтобы потом скучать по нему всю жизнь, - говорит госпожа Койл, забирая у меня пустой стакан. - Давай еще принесу.
Ночью мне снятся сны.
Об океане и рыбах, которые хотят меня съесть. Об армиях, проплывающих мимо - под командованием госпожи Койл. О Мэдди, которая берет меня за руку и выводит из воды.
Мне снится гром - единственный оглушительный раскат, от которого небо едва не раскалывается надвое.
Я подскакиваю от страха, а Мэдди только улыбается.
- Скоро я его увижу, - говорю я.
Она смотрит мне через плечо и кивает:
- Да вот же он!
Я оборачиваюсь.
Я просыпаюсь, но с солнцем что-то не так. Голова тяжелая, как камень, и мне приходится закрыть глаза, чтобы мир вокруг перестал вертеться.
- Так вот что такое похмелье, - говорю я вслух.