Женщин мы тоже не видели очень давно. Когда упала башня, их снова заперли. Только в полях работают большие женские бригады - готовятся к следующей посевной, - но их охраняет множество вооруженных солдат. Мужей, сыновей и отцов они видят не чаще раза в неделю.
До нас доходят жуткие слухи: как солдаты проникают в женские общежития и творят там всякие ужасы, и никто их за это не наказывает.
А тюрьмы! Я их видел только со своей башни: несколько переделанных зданий на западной окраине города, у подножия водопада. Как знать, что творится внутри? Они далеко, и видит их только стража.
Прямо как со спэклами.
- Господи, Тодд! - не выдерживает Дейви. - Ну ты и шумишь! Можно хоть изредка не думать?
Я давно привык выслушивать от него такое. Но на этот раз он назвал меня "Тодд".
Мы спешиваемся в конюшне на главной площади. Дейви провожает меня до собора, хотя в конвое я больше не нуждаюсь.
Бежать-то мне некуда.
Я вхожу в главные ворота.
- Тодд!
Внутри меня поджидает мэр.
- Да, сэр.
- Ты всегда такой вежливый, - улыбается он, подходя ближе. Каблуки цокают по мраморному полу. - Кажется, ты стал поспокойнее. - Он останавливается в метре от меня. - Пользовался моим средством?
Не понял:
- Каким еще средством?
Он вздыхает. А потом…
Я - круг, круг - это я.
Хватаюсь рукой за висок:
- Как вы это делаете?
- Шум можно использовать, Тодд, - говорит он, - если ты достаточно владеешь собой. А первый шаг к такой внутренней десцеплине - мое испытанное средство.
- Я - круг, круг - это я?
- Это позволяет сосредоточиться, - кивает мэр, - разложить Шум по полочкам, управлять им, контролировать его, а у человека, который может контролировать свой Шум, есть неоценимое преимущество.
Я вспоминаю жуткие слова, доносившиеся из его дома в Прентисстауне, каким пронзительным и страшным был его Шум по сравнению с Шумом остальных мужчин, как он был похож на…
На оружие.
- Что означает круг?
- Это твоя судьба, Тодд Хьюитт. Круг - замкнутая система. Из нее нельзя выбраться, поэтому проще смириться и не пытаться.
Я - круг, круг - это я.
На сей раз эти слова повторяет мой собственный голос.
- Я так многому хочу тебя научить, - говорит он и уходит, даже не пожелав спокойной ночи.
Я хожу вдоль стен колокольни и гляжу в окошки: то на западный водопад, то на южный холм с раздвоенной вершиной, то на восток, где за холмами прячется монастырь - отсюдова его не видать. Видно только Нью-Прентисстаун, съежившийся от наступающих холодов.
Она где-то там.
Прошел месяц, а ее все нет.
Месяц, а она…
(заткнись)
(заткни свой клятый рот, нытик)
Снова принимаюсь расхаживать вдоль стен.
Отверстия, заменяющие окна, недавно застеклили, а в комнату поставили обогреватель, чтобы мы не слишком мерзли по ночам. Еще нам выдали побольше одеял, лампу и несколько разрешенных книг, чтобы мэру Леджеру было что почитать.
- И всетаки это тюрьма, - говорит он с набитым ртом. - Ты небось думаешь, что для тебя он мог бы подобрать местечко и получше.
- Как же меня бесит, что все так запросто читают мой Шум! Хоть бы разрешения сперва спросили! - ворчу я, не оборачиваясь.
- Он, верно, захочет поселить тебя подальше от города, - говорит мэр Леджер, прикончив ужин. Порции стали почти вдвое меньше, чем раньше. - Подальше от сплетен и слухов.
- Каких еще слухов? - спрашиваю я, хотя мне не очень-то интересно.
- Ну, например, о великом даре нашего мэра управлять своими и чужими мыслями. Еще ходят слухи об оружии, которое он кует из Шума. И слухи о том, что он умеет летать.
Я не оглядываюсь и стараюсь не Шуметь.
Я - круг, осторожно думаю я.
И сразу перестаю.
Первая бомба взрывается сразу после полуночи.
Бум!
Я немного подскакиваю от неожиданности, и все.
- Как думаешь, откуда это? - спрашивает мэр Леджер, тоже не вставая с матраса.
- Как бутто на востоке, - отвечаю я, глядя на колокола внизу. - Может, очередной склад?
Мы выжидаем еще секунду. За первой бомбой теперь всегда следует вторая: часть солдат бросается на место первого взрыва, и "Ответ" этим пользуется…
Бум!
- Вторая пошла.
Мэр Леджер садится и выглядывает на улицу. Я тоже встаю.
- Черт!
- Что такое? - Я подхожу вплотную к нему.
- Похоже, котельную у реки подорвали.
- И чем это нам грозит?
- Придется теперь самим кипятить каждую чашку…
БУМ!
В темноте загорается ослепительная вспышка, такшто мы с мэром Леджером шарахаемся от окна. В рамах дрожат стекла.
И весь свет в Нью-Прентисстауне гаснет.
- Электростанция, - ошалелым голосом выговаривает мэр. - Но там же круглосуточная охрана! Как им удалось это провернуть?!
- Не знаю. - Мое сердце уходит в пятки. - Но расплата будет жестокой.
Мэр Леджер проводит усталой рукой по лбу. Снизу уже воют сирены и кричат солдаты. Он качает головой:
- Не знаю, чего они добив…
БУМ!
БУМ!
БУМ!
БУМ!
БУМ!
Пять мощных взрывов один за другим сотрясают башню, такшто нас с мэром Леджером бросает на пол, несколько стекол разбиваются внутрь, и нас осыпает ливнем из осколков и стеклянного крошева.
Небо озаряется светом.
Небо на западе.
Столп пламени и дыма выстреливает так высоко над тюрьмами, что кажется, его швыряет великан.
Мэр Леджер пытается перевести дух.
- Они смогли, - выдавливает он. - Теперь начнется!
В самом деле, они смогли.
Они развязали войну.
И я ничего не могу поделать…
Мысль напрашивается сама…
Ну, теперь-то она придет за мной?
25
РОКОВАЯ НОЧЬ
[Виола]
- Мне нужна твоя помощь, - говорит госпожа Лоусон, стоя в дверях кухни.
Я показываю ей перепачканные мукой руки:
- Вообще-то я за…
- Госпожа Койл велела тебя привести.
Я хмурюсь. Не нравится мне это "привести".
- И кто будет печь завтрашний хлеб? Ли ушел за дровами…
- Госпожа Койл говорит, что у тебя есть опыт работы с лекарствами и перевязочными материалами, - перебивает меня госпожа Лоусон. - Пришла очень большая партия, и моя помощница не справляется.
Я вздыхаю. Все-таки это лучше, чем стряпня.
Выхожу за ней в сумерки. Мы забираемся в пещеру и, пропетляв несколько минут по переходам, выходим в большой гулкий зал, где хранятся самые ценные наши запасы.
- Это может занять много времени, - предупреждает меня госпожа Лоусон.
Весь оставшийся вечер и начало ночи я пересчитываю лекарства, пластыри, бинты, компрессы, постельное белье, бутылки с эфиром, жгуты, бандажи, рукава, стетоскопы, манжеты, халаты, таблетки для очистки воды, лонгеты, вату, зажимы, пилюли с корнем Джефферса и все остальное. Я раскладываю запасы на небольшие кучки и занимаю ими все свободное пространство вплоть до входа в пещеру.
Стираю со лба холодный пот.
- Может, начнем раскладывать все по коробкам?
- Пока не надо, - отвечает госпожа Лоусон. Она окидывает взглядом аккуратные кучки и потирает руки. Между бровей у нее появляется тревожная морщинка. - Надеюсь, этого хватит.
- Для чего? - Я слежу взглядом за госпожой Лоусон, перебегающей от одной кучки к другой. - Для чего хватит, госпожа Лоусон?
Она поднимает голову и прикусывает губу.
- Надеюсь, ты еще не забыла, чему научилась в лечебном доме?
Секунду я смотрю на нее, в груди поднимается страшная догадка. Я бросаюсь вон из пещеры.
- Стой! - кричит она мне вслед, но я уже в центральном туннеле, несусь к выходу на улицу, а оттуда - прямиком в лагерь.
Который совершенно пуст.
- Не злись, - говорит госпожа Лоусон.
Я обошла все хижины и спальни, а теперь стою как дура, руки в боки, и смотрю на пустой лагерь. Придумав мне занятие до глубокой ночи, госпожа Койл уехала в город, прихватив с собой остальных целительниц и учениц.
И вообще всех. В лагере не осталось ни одной телеги, ни одной лошади или быка.
Ли тоже исчез.
И Уилфа нигде нет, зато осталась Джейн - одна-единственная.
Сегодня - та самая ночь.
Ночь решающих событий.
- Ты ведь понимаешь, почему тебя не взяли, - говорит госпожа Лоусон.
- Она мне не доверяет. Никто мне не доверяет!
- Это не имеет отношения к делу. - В ее голосе уже сквозят строгие целительские нотки, которые я так ненавижу. - Важно другое: когда они вернутся, нам нужны все целительницы и ученицы без исключения.
Я хочу возразить, но тут замечаю, как она ломает себе руки и какое у нее озабоченное лицо.
А потом она добавляет:
- Если кто-нибудь вообще вернется.
Нам остается только ждать. Джейн наливает кофе, и мы сидим на крепчающем морозе, не сводя глаз с дорожки, уходящей в лес. Кто же вернется?
- Иней! - Джейн ковыряет мыском ботинка белый островок на камне.
- Надо было раньше все провернуть, - говорит госпожа Лоусон в свою чашку, грея лицо над паром. - До наступления холодов.
- Да что провернуть-то? - спрашиваю я.
- Освобождение, - просто отвечает Джейн. - Мне Уилф сказал перед отъездом.
- Освобождение кого? - Хотя к чему вопросы, я и так знаю…
С дорожки доносится грохот осыпающихся камней. Мы вскакиваем на ноги, и в ту же секунду из-за деревьев вылетает Магнус.
- Живо! - кричит он. - За мной!
Госпожа Лоусон хватает материалы для оказания первой помощи и бросается за ним по дорожке. Мы с Джейн делаем то же самое.
На телегах, на спинах мужчин, на носилках, на спинах лошадей и быков… по дорожке двигаются люди, а за ними - еще и еще.
Освобожденные.
Бывшие узники тюрем.
И боже, в каком они состоянии…
- Ох, господи помилуй! - Джейн тихо присвистывает.
Мы стоим как вкопанные, не в силах пошевелиться.
О боже!
Следующие несколько часов пролетают как в тумане. Мы пытаемся быстро внести всех раненых в лагерь, но у некоторых травмы слишком серьезные, приходится оказывать им помощь прямо на месте. Я бегаю от одной целительницы к другой, от раны к ране, ношусь за свежими бинтами и пластырями, и все это на такой скорости, что до меня не сразу доходит: большинство ранений получены не в битве. Это следы избиения.
- Их били! - говорю я.
- И морили голодом, - злобно добавляет госпожа Лоусон, делая очередной женщине внутривенный укол. - И пытали.
Эта женщина - лишь капля в море, заливающем лагерь. Большинство больных глубоко потрясены и не могут даже говорить: они таращатся на нас невидящими глазами или бормочут что-то бессвязное. На руках и лицах - следы от ожогов, старые незалеченные раны. Глаза глубоко запали от постоянного голода.
- Это его рук дело, - говорю я себе под нос. - Это все он.
- Держись, дитя! - подбадривает меня госпожа Лоусон.
Мы бросаемся на улицу, набрав полные руки бинтов и пластырей, но этого не хватает - катастрофически. Меня лихорадочно подзывает к себе госпожа Брэтит. Она рвет из моих рук бинты и начинает заматывать ногу женщине, истошно вопящей на земле.
- Корень Джефферса! - бросает целительница.
- Я не принесла, - отвечаю я.
- Тогда неси, черт возьми!
Я возвращаюсь в пещеру, петляя между целительницами, ученицами и солдатами; все они пытаются помогать раненым, которые лежат повсюду - на склонах холмов, в телегах, прямо на земле. Раненые - не только женщины, я вижу и мужчин, таких же оголодавших и избитых. Попадаются и члены "Ответа", раненные в бою: я замечаю Уилфа с ожоговой повязкой на лице, который продолжает таскать носилки с больными.
Я вбегаю в пещеру, хватаю бинты и ампулы Джефферса, в сотый раз вылетаю на улицу. Несясь по поляне, я поднимаю глаза на деревья, из-за которых продолжают иногда выходить люди.
Я на секунду останавливаюсь и рассматриваю их лица, а потом бегу к госпоже Брэтит.
Госпожа Койл еще не вернулась.
И Ли тоже.
- Он залез в самое пекло, - говорит мне госпожа Надари, когда я помогаю ей поднять на ноги обмякшую под действием Джефферса женщину. - Все искал кого-то.
- Мать и сестру. - Я покрепче перехватываю раненую.
- Мы не всех смогли вывести. Там целое здание осталось, бомба не сработала…
- Шивон! - раздается вдали чей-то крик.
Я оборачиваюсь, сердце колотится как сумасшедшее, губы сами растягиваются в улыбке.
- Он их нашел!
Но тут же понимаю, что это не так.
- Шивон? - Ли спускается по дорожке, рука и плечо его куртки почернели, лицо вымазано сажей, глаза бегают по сторонам, по лицам людей на поляне. - Мама?
- Поди узнай, не ранен ли он, - говорит мне госпожа Надари.
Я перекладываю раненую на ее плечи и бегу к Ли, не обращая внимания на окликающих меня целительниц.
- Ли! - кричу я.
- Виола, - наконец он замечает меня, - ты не знаешь, их здесь нет?
- Ты ранен? - Я подбегаю, щупаю опаленную куртку, осматриваю его руки. - Ты обгорел!
- Там был пожар.
Я пытаюсь заглянуть ему в глаза. Он смотрит на меня, но не видит: у него перед глазами словно проплывают тюрьмы, пожары, заключенные, а может, и стражники, которых ему пришлось убивать.
Но матери и сестры он так и не увидел.
- Они здесь?! - взмаливается он. - Скажи, что да!
- Я же не знаю, как они выглядят, - тихо отвечаю я.
Ли смотрит на меня невидящими глазами, тяжело и хрипло дыша, как будто наглотался дыма.
- Это… Ох, господи, Виола, это было… - Он поднимает голову и смотрит куда-то за мою спину. - Мне надо их найти. Они должны быть здесь…
Он бежит дальше, крича:
- Шивон! Мама!
Я не могу ничего с собой поделать и кричу ему вдогонку:
- Ты видел Тодда?!
Но он молча идет дальше, пошатываясь и спотыкаясь.
- Виола! - снова слышу я окрик. Наверно, какой-нибудь госпоже нужна моя помощь.
Но тут рядом со мной раздается другой голос:
- Госпожа Койл!
Я оборачиваюсь. У самого начала каменистой дорожки появляется госпожа Койл верхом на лошади. За ее спиной в седле есть кто-то еще, кто-то крепко привязанный. Во мне просыпается надежда. Вдруг это Шивон? Или мама Ли?
(или он, может быть, это он)
- На помощь, Виола! - кричит госпожа Койл, подхлестывая лошадь поводьями.
И я бросаюсь к ним навстречу. В этот миг лошадь разворачивается, пытаясь найти опору понадежней, и я вижу, кто еще сидит в седле - без сознания, опасно свесившись на бок.
Коринн.
- Нет, - твержу я себе под нос, почти не сознавая этого. - Нет, нет, нет, нет, нет.
Мы укладываем Коринн на плоскую скалу, и к нам подбегает госпожа Лоусон с грудой бинтов и лекарств.
- Нет, нет, нет, нет.
Я подхватываю голову Коринн, чтобы она не ударилась о камень. Госпожа Койл отрывает ей рукав и делает укол.
- Нет! - Госпожа Лоусон подлетает к нам и охает, увидев, кого привезла госпожа Койл. - Вы ее нашли!
- Нашла.
Кожа Коринн пылает под моими пальцами, щеки осунулись, под глазами жуткие синяки и мешки. Из-под ворота рубашки торчат ключицы, на шее - белесые кружки от ожогов, на руках порезы. Ногти вырваны с корнем.
- Ох, Коринн! - шепчу я, и слезы капают ей на лоб.
- Держись, дитя! - говорит госпожа Койл, и я не знаю, кому адресованы эти слова, мне или Коринн.
- А Тея? - спрашивает ее госпожа Лоусон.
Госпожа Койл качает головой.
- Умерла? - догадываюсь я.
- И госпожа Ваггонер, и остальные.
Я замечаю на ее лице копоть и красные ожоговые пятна. Ее губы вытягиваются в ниточку.
- Но им от нас тоже досталось.
- Ну же, девочка! - приговаривает госпожа Лоусон, обращаясь к Коринн. - Ты же всегда была такой упрямой. И где теперь твое упрямство?
- Подержи. - Госпожа Койл протягивает мне прозрачный мешочек с какой-то жидкостью и трубкой с иглой на конце.
Я беру его одной рукой, а другой поддерживаю голову Коринн, чтобы она не скатилась с коленей.
- Вот она. - Госпожа Лоусон отдирает запекшийся лоскут с бока Коринн. Страшный запах бьет в ноздри.
Но дела Коринн гораздо хуже, чем этот запах.
- Гангрена, - сообщает нам госпожа Койл, хотя в этом нет нужды. Мы все видим, что тут не просто инфекция. Вонь означает, что ткани отмерли. Гангрена начала есть Коринн заживо. Ох, лучше б я не помнила уроков Коринн!
- Ей даже элементарных лекарств не давали, - ворчит госпожа Лоусон, вставая и убегая в пещеру за самыми сильными препаратами, какие у нас есть.
- Ну же, моя упрямица, очнись, - тихо приговаривает госпожа Койл, гладя Коринн по лбу.
- Вы искали ее до последнего, - говорю я. - Поэтому и задержались.
- Она не сдалась, не предала нас. - Голос у госпожи Койл хриплый, но не только из-за дыма. - Храбро сносила все пытки.
Мы смотрим на лицо Коринн, на закрытые глаза и разинутый рот, из которого вырывается сбивчивое дыхание.
Госпожа Койл права. Коринн бы никогда и ничего не сказала врагу. Она снесла бы любые муки, лишь бы спасти от них других дочерей и матерей.
- Гангрена, - выдавливаю я. Грудь и горло спирает от ужаса. - Этот запах… значит…
Но госпожа Койл только поджимает губы и качает головой:
- Ох. Коринн! О, нет!
И в этот самый миг, прямо у меня на руках…
Она умирает.
Когда это случается, просто наступает тишина. Коринн не кричит и не бьется в конвульсиях - ничего такого. Она просто замолкает, но стоит услышать такую тишину, как сразу становится ясно, что это - навсегда. На секунду тишина приглушает все окружающие звуки, полностью убавляя громкость мира.
Единственное, что я еще слышу, - свое собственное дыхание, тяжелое и влажное, как будто мне больше никогда не будет легко на душе. И в тишине своего дыхания я смотрю на холм, вижу раненых вокруг, рты, разинутые в криках боли, незрячие глаза, полные неизбывного ужаса, от которого их не избавило даже освобождение. Я вижу госпожу Лоусон, которая бежит к нам с лекарствами - поздно, слишком поздно. Я вижу Ли, бредущего обратно по тропинке и зовущего сестру и мать: он так и не может поверить, что их нет в этом хаосе.
Я вспоминаю мэра и наши разговоры в соборе - все ложь, наглая ложь.
(и Тодд попал в его лапы)
Я смотрю на Коринн, которая никогда меня не любила, но отдала за меня жизнь…
Мы сами творим свою судьбу.
Я смотрю на госпожу Койл: от стоящих в моих глазах слез все вокруг светится, а первый луч солнца превращается в размытое пятно на небосводе.
Но госпожу Койл я вижу четко.
Стиснув зубы говорю:
- Я готова. Я сделаю все, что скажете.