Он отдал письмо Свиристелю и прилег после обеда отдохнуть.
Получив письмо. Медвежонок рассердился.
"Как – крикнул он. – Я только об этом и думаю. У меня даже голова стала чуть-чуть больше!"
И на обороте Ослиной бересты он тщательно нацарапал:
"Дорогой Ослик Я самый первый подумал, что нам нужна лодка".
"Нет, – пришел ответ. – Это Ежик подумал самый первый" А Ежику Ослик написал:
"Ты самый первый подумал, что нам нужна лодка, а Медвежонок говорит, что это он?"
"Я самый первый подумал, – решил Ежик, получив письмо Ослика. – Ведь если бы я подумал не самый первый. Ослик бы мне об этом не написал!" И он принялся выцарапывать письмо Медвежонку:
"Дорогой Медвежонок? – тихо нацарапал он и потрогал кончиком языка кончик носа. – Я сижу дома а за окошком у меня падает снег…"
Тут он немного передохнул и принялся выцарапывать дальше:
"Я получил твое письмо, но я уже да-авно думаю, что нам нужна лодка.
И не об этом ли ты сейчас думаешь, Медвежонок?
Любящий тебя
Е ж и к".
Получив послание Ежика, Медвежонок так огорчился, что заболел и прохворал всю зиму.
"Ведь это же я первый подумал?" – шептал он, когда ему становилось лучше. И щупал голову.
А весной снег растаял и в лесу было столько воды, что Медвежонок, Ослик и Ежик не встречались до самого лета.
ЗИМНЯЯ СКАЗКА
С утра падал снег. Медвежонок сидел на опушке леса на пеньке, задрав голову, и считал, и слизывал упавшие на нос снежинки.
Снежинки падали сладкие, пушистые и прежде, чем опуститься совсем, привставали на цыпочки. Ах как это было весело!
"Седьмая", – прошептал Медвежонок и, полюбовавшись всласть, облизал нос.
Но снежинки были заколдованные: они не таяли и продолжали оставаться такими же пушистыми у Медвежонка в животе.
"Ах, здравствуйте, голубушка! – сказали шесть снежинок своей подруге, когда она очутилась рядом с ними. – В лесу так же безветренно? Медвежонок по-прежнему сидит на пеньке? Ах какой смешной Медвежонок!"
Медвежонок слышал, что кто-то в животе у него разговаривает, но не обращал внимания.
А снег все падал и падал. Снежинки все чаще опускались Медвежонку на нос, приседали и, улыбаясь, говорили: "Здравствуй, Медвежонок!"
"Очень приятно, – говорил Медвежонок. – Вы – шестьдесят восьмая". И облизывался.
К вечеру он съел триста снежинок, и ему стало так холодно, что он едва добрался до берлоги и сразу уснул. И ему приснилось, что он – пушистая, мягкая снежинка… И что он опустился на нос какому-то Медвежонку и сказал: "Здравствуй, Медвежонок?" – а в ответ услышал: "Очень приятно, вы – триста двадцатая…" "Лам-па-ра-пам?" – заиграла музыка. И Медвежонок закружился в сладком, волшебном танце, и триста снежинок закружились вместе с ним. Они мелькали впереди, сзади, сбоку и, когда он уставал, подхватывали его, и он кружился, кружился, кружился…
Всю зиму Медвежонок болел. Нос у него был сухой и горячий, а в животе плясали снежинки. И только весной, когда по всему лесу зазвенела капель и прилетели птицы, он открыл глаза и увидел на табуретке Ежика. Ежик улыбался и шевелил иголками.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Медвежонок.
– Жду, когда ты выздоровеешь, – ответил Ежик.
– Долго?
– Всю зиму. Я, как узнал, что ты объелся снегом – сразу перетащил все свои припасы к тебе…
– И всю зиму ты сидел возле меня на табуретке?
– Да, я поил тебя еловым отваром и прикладывал к животу сушеную травку…
– Не помню, – сказал Медвежонок.
– Еще бы! – вздохнул Ежик. – Ты всю зиму говорил, что ты – снежинка. Я так боялся, что ты растаешь к весне…
* НЕОБЫКНОВЕННАЯ ВЕСНА *
– Если бы ко мне пришла Волчица и сказала: "Ежик, хочешь, я тебя сделаю волчонком?" – я бы ей сказал: "Нет!" А ты?
– Я бы ей сказал: "Только попробуй!"
– А она бы сказала: "Соглашайся, Медвежонок, мы с тобой вместе будем есть лошадей!"
– А я бы ей сказал: "А кто будет Медвежонком?"
– А она бы сказала: "А Медвежонка не будет. Будет коричневый волчонок Топотун".
– А кто будет Медвежонком?!
– Я же тебе говорю, – сказал Ежик, – Медвежонка не будет: будет коричневый волчонок Топотун.
– Отойди! – рявкнул Медвежонок. – Или я не знаю, что я с тобой сделаю.
– Так это же не я – это же Волчица, – сказал Ежик.
– Все равно! – сказал Медвежонок.
И заплакал.
НЕОБЫКНОВЕННАЯ ВЕСНА
Это была самая необыкновенная весна из всех, которые помнил Ежик.
Распустились деревья, зазеленела травка, и тысячи вымытых дождями птиц запели в лесу.
Все цвело.
Сначала цвели голубые подснежники. И пока они цвели. Ежику казалось, будто вокруг его дома – море, и что стоит ему сойти с крыльца – и он сразу утонет. И поэтому он целую неделю сидел на крыльце, пил чай и пел песенки.
Потом зацвели одуванчики. Они раскачивались на своих тоненьких ножках и были такие желтые, что, проснувшись однажды утром и выбежав на крыльцо. Ежик подумал, что он очутился в желтой-прежелтой Африке.
"Не может быть! – подумал тогда Ежик. – Ведь если бы это была Африка, я бы обязательно увидел Льва!"
И тут же юркнул в дом и захлопнул дверь, потому что прямо против крыльца сидел настоящий Лев. У него была зеленая грива и тоненький зеленый хвост.
– Что же это? – бормотал Ежик, разглядывая Льва через замочную скважину.
А потом догадался, что это старый пень выпустил зеленые побеги и расцвел за одну ночь.
– Все цветет! – выходя на крыльцо, запел Ежик.
И взял свою старую табуретку и поставил ее в чан с водой.
А когда на следующее утро проснулся, увидел, что его старая табуретка зацвела клейкими березовыми листочками.
ВЕСЕЛАЯ СКАЗКА
Однажды Ослик возвращался домой ночью. Светила луна, и равнина была вся в тумане, а звезды опустились так низко, что при каждом шаге вздрагивали и звенели у него на ушах, как бубенчики.
Было так хорошо, что Ослик запел грустную песню.
– Передай кольцо, – тянул Ослик, – а-а-бручаль-ное…
А луна спустилась совсем низко, и звезды расстелились прямо по траве и теперь звенели уже под копытцами.
"Ай, как хорошо – думал Ослик. – Вот я иду… Вот луна светит… Неужели в такую ночь не спит Волк?"
Волк, конечно, не спал. Он сидел на холме за осликовым домом и думал: "Задерживается где-то мой серый брат Ослик…"
Когда луна, как клоун, выскочила на самую верхушку неба, Ослик запел:
И когда я умру,
И когда я погибну,
Мои уши, как папоротники,
Прорастут из земли.
Он подходил к дому и теперь уже не сомневался, что Волк не спит, что он где-то поблизости и что между ними сегодня произойдет разговор .
– Ты устал? – спросил Волк.
– Да, немного.
– Ну, отдохни. Усталое ослиное мясо не так вкусно.
Ослик опустил голову, и звезды, как бубенчики, зазвенели на кончиках его ушей.
"Бейте в луну, как в бубен, – думал про себя Ослик, – крушите волков копытом, и тогда ваши уши, как папоротники, останутся на земле."
– Ты уже отдохнул? – спросил Волк.
– У меня что-то затекла нога – сказал Ослик.
– Надо растереть– сказал Волк.
– Затекшее ослиное мясо не так вкусно.
Он подошел к Ослику и стал растирать лапами его заднюю ногу.
– Только не вздумай брыкаться – сказал Волк. – Не в этот раз, так в следующий но я тебя все равно съем.
"Бейте в луну, как в бубен, – вспомнил Ослик. – Крушите волков копытом!.." Но не ударил, нет, а просто засмеялся. И все звезды на небе тихо рассмеялись вместе с ним.
– Ты чего смеешься? – спросил Волк.
– Мне щекотно, – сказал Ослик.
– Ну, потерпи немножко, – сказал Волк. – Как твоя нога?
– Как деревянная!
– Сколько тебе лет?! – спросил Волк, продолжая работать лапами.
– 365 250 дней.
Волк задумался.
– Это много или мало? – наконец спросил он.
– Это около миллиона, – сказал Ослик.
– И все ослы такие старые?
– В нашем перелеске – да!
Волк обошел Ослика и посмотрел ему в глаза.
– А в других перелесках?
– В других, думаю, помоложе, – сказал Ослик.
– На сколько?
– На 18 262 с половиной дня!
– Хм! – сказал Волк. И ушел по белой равнине, заметая, как дворник, звезды хвостом.
И когда я умру,
мурлыкал, ложась спать, Ослик, -
И когда я погибну,
Мои уши, как папоротники,
Прорастут из земли!
ЧЕРНЫЙ ОМУТ
Жил-был Заяц в лесу и всего боялся. Боялся Волка, боялся Лису, боялся Филина. И даже куста осеннего, когда с него осыпались листья, – боялся.
Пришел Заяц к Черному Омуту.
– Черный Омут, – говорит, – я в тебя брошусь и утону: надоело мне всех бояться!
– Не делай этого, Заяц! Утонуть всегда успеешь. А ты лучше иди и не бойся!
– Как это? – удивился Заяц.
– А так. Чего тебе бояться, если ты уже ко мне приходил, утонуть решился? Иди – и не бойся!
Пошел Заяц по дороге, встретил Волка.
– Вот кого я сейчас съем! – обрадовался Волк.
А Заяц идет себе, посвистывает.
– Ты почему меня не боишься? Почему не бежишь? – крикнул Волк.
– А что мне тебя бояться? – говорит Заяц. – Я у Черного Омута был. Чего мне тебя, серого, бояться?
Удивился Волк, поджал хвост, задумался. Встретил Заяц Лису.
– А-а-а!.. – разулыбалась Лиса. – Парная зайчатинка топает! Иди–ка сюда, ушастенький, я тебя съем.
Но Заяц прошел, даже головы не повернул.
– Я у Черного Омута, – говорит, – был, серого Волка не испугался, – уж не тебя ли мне, рыжая, бояться?..
Свечерело.
Сидит Заяц на пеньке посреди поляны; пришел к нему пешком важный Филин в меховых сапожках.
– Сидишь? – спросил Филин.
– Сижу! – сказал Заяц.
– Не боишься сидеть?
– Боялся бы – не сидел.
– А что такой важный стал? Или охрабрел к ночи-то?
– Я у Черного Омута был серого Волка не побоялся, мимо Лисы прошел – не заметил, а про тебя, старая птица, и думать не хочу.
– Ты уходи из нашего леса, Заяц, – подумав, сказал Филин. – Глядя на тебя, все зайцы такими станут.
– Не станут, – сказал Заяц, – все-то…
Пришла осень. Листья сыплются…
Сидит Заяц под кустом, дрожит, сам думает:
"Волка серого не боюсь. Лисы красной – ни капельки. Филина мохноногого – и подавно, а вот когда листья шуршат и осыпаются – страшно мне…"
Пришел к Черном Омуту, спросил:
– Почему, когда листья сыплются, страшно мне?
– Это не листья сыплются – это время шуршит, – сказал Черный Омут, – а мы – слушаем. Всем страшно.
Тут снег выпал. Заяц по снегу бегает, никого не боится.
КАК ОСЛИК С МЕДВЕЖЕНКОМ ПОБЕДИЛИ ВОЛКА
Когда Ослик с Медвежонком пришли на войну, они стали думать, кто из них будет главным?
– Ты, – сказал Ослик.
– Нет, – сказал Медвежонок. – Ты!
– Почему я? – удивился Ослик. – У тебя клыки, ты будешь грызть врага. . .
– И у тебя уши: ты услышишь, когда он придет.
– Кто?
– Волк.
– Но ведь тогда надо будет бежать, – сказал Ослик.
– Что ты! Как раз тогда начнется война, и мы пойдем в атаку.
– Куда?
– В атаку. "Ура!" "Вперед!" В атаку.
– А-а-а… – сказал Ослик и присел на пенек. У него очень болели уши, связанные под подбородком.
– А почему вперед? – подумав, спросил он. – Разве нельзя сбоку?
– Сбоку – лучше, но вперед – вернее!
– И когда ты на него налетишь, ты его укусишь, а я его ударю ногой.
– Правильно, – сказал Медвежонок, удобнее устраиваясь на травке.
– А он укусит тебя, – продолжал Ослик, – а я его снова ударю ногой…
– Нет. Укусит он тебя. А я его убью.
– Но если он меня укусит, он тоже меня убьет.
– Пустяки! Я его убью раньше, чем ты умрешь.
– Но я не хочу умирать! – сказал Ослик.
– Волк тоже не хочет, – сказал Медвежонок и сел.
– Ты думаешь? – Ну конечно! Давай спать.
Они уснули на лесной опушке, а в это время Волк думал так: "Если они налетят на меня спереди – я укушу Медвежонка, а Ослика лягну ногой; если же сбоку, то наоборот: Ослика я укушу, а Медвежонка ляг– ну. А лучше бы укусить их обоих сразу?"
Он уснул под елкой в десяти шагах от лесной опушки…
Когда взошла луна. Ослик проснулся и разбудил Медвежонка.
– Волк спит под елкой, – сказал он.
– Откуда ты знаешь?
– Я слышу.
– А о чем он думает?
– Ни о чем, он спит.
– А-а-а… – сказал Медвежонок. – Тогда нападем на него сзади.
В это время Волк проснулся и подумал: "Вот я сплю, а на меня могут напасть сзади".
И повернулся к елке хвостом.
– Спит? – спросил Медвежонок.
Ослик кивнул, и они стали крадучись подходить к Волку.
"Медвежонок укусит его, а я стукну по голове, – твердил Ослик. – Медвежонок укусит, а я стукну".
– Я укушу, – шепнул Медвежонок, – а ты стукнешь!
– Угу!
И они бок о бок подошли к Волку.
– Давай! – шепнул Ослик.
– Ты первый, ты должен его оглушить.
– Зачем? Он и так спит.
– Но он проснется, когда я его укушу.
– Вот тогда я его и стукну.
– Нет, – сказал Медвежонок. – Ты главный – ты должен первый.
Ослик осторожно стукнул Волка по голове. Волк заворочался и повернулся на другой бок.
– Ну вот и убили, – сказал Ослик.
– Действительно…
– А зачем?..
– Если б не мы его, так он бы нас!
– Ты думаешь?
– Ну конечно, – сказал Медвежонок, – он бы непременно нас съел.
– А если б не съел?
– А что бы он с тобой делал?
– Не знаю– сказал Ослик.
Они возвращались с войны в предрассветных сумерках когда большая лесная роса лизала им ноги.
"А Волк лежит под елкой, – думал Ослик, – совсем убитый".
– Зачем? – сказал он. – Лучше бы сидеть дома.
– Ты же на войне, – сказал Медвежонок…
СТАРИННАЯ ФРАНЦУЗКАЯ ПЕСЕНКА
Лесная поляна, как парным молоком, была до краев залита лунным светом. Возле луны, как гнилушки возле старого пня, шевелились звезды.
Заяц сидел посреди поляны и был совсем голубой.
Заяц играл на свирели старинную французскую песенку.
"Ля-ля! Ля-ля!" – мурлыкала свирель. И старый облезлый Филин улыбался.
Филину было сто лет, а может, больше, но теперь он вспоминал разные страны и улыбался.
"Как это было давно, – думал Филин. – Так же светила луна, так же сидел посреди поляны Заяц, так же осыпались звезды и играла свирель. Потом поднялся туман. Заяц исчез, а свирель играла…"
"Играй, играй, свирель! – думал Филин. – Я бы съел твоего Зайца, но у меня осыпались перья… И потом – все равно придет другой Заяц, сядет посреди поляны и заиграет на скрипке".
Так думал Филин, живший в молодости во Франции, убивший полторы тысячи зайцев и составивший лучшую в мире коллекцию заячьих свирелей, скрипок и барабанов.
"И кто их тянет за уши? – снова подумал о зайцах Филин. – Кто их вытягивает на открытые лунные поляны, кто их заставляет ночи не спать – репетировать, чтобы потом пять минут играть среди лесной тишины?.."
"Ля-ля! Лю-лю!" – пела свирель. И Заяц поголубел до того, что у него стали прозрачными уши. Ему было так хорошо, что он весь хотел стать прозрачным, как лунный свет; чтобы его совсем не было; чтобы была одна луна, играющая на свирели.
"Однако, – думал Филин, – этого Зайца не скоро съедят. Я его почти не вижу. Знать, много он репетировала коль может так уйти в свирель, что из нее торчат одни его уши. Знать…"
Филин прикрыл глаза, а когда через мгновение открыл их. Зайца уже не было.
Тысячи лунных зайцев скакали но поляне и у каждого из них в прозрачной лапе была свирель, скрипка или барабан из коллекции Филина.
"Ля-ля! Ля-ля!"
"Пи-пи-пи-пи!"
"Бам-бам!" – пели свирели и скрипки и бил барабан.
И каждый прозрачный Заяц на своем прозрачном инструменте играл старому Филину старинную французскую песенку.
КАК ОСЛИК ШИЛ ШУБУ
Когда подошла зима. Ослик решил сшить себе шубу.
"Это будет чудесная шуба, – думал он, – теплая и пушистая. Она должна быть легкой, но обязательно с четырьмя карманами: в карманах я буду греть копыта. Воротник должен быть широкий, как шаль: я буду заправлять за него уши. Когда у меня будет шуба, я войду в лес, и никто меня не узнает. "Кто это, – крикнет Ворона, – такой лохматый?" – "Это Изюбрь!" – скажет Белка. "Это ПТИ-ПТИ-АУРАНГ!" – скажет Филин. "Это мой друг Ослик!" – крикнет Медвежонок, и засмеется, и весь покувыркается в снегу, и тоже станет непохожим; а я его назову УУР-РУ-ОНГОМ, и все не поверят, кроме нас с ним…
Хорошо бы сшить шубу не из меха, а из ничего. Чтобы она была ничья: ни бобровая, ни соболья, ни беличья – просто шуба. И тогда я буду греться в ничьей шубе, и никто не будет ходить голым. А Волк скажет: "У кого ничья шуба – тот ничей". И никто не будет говорить, что я Ослик: я буду – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ. Тогда ко мне при– дет Лис и скажет: "Послушай, НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ, а ты кто?" – "Никто"– "А в чьей ты шубе?" – "В ничьей". – "Тогда ты – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ", – скажет Лис. А я посмеюсь, потому что я-то буду знать, что я Ослик.
А когда придет весна, я пойду на Север. А когда и на Север придет весна, я пойду на Северный полюс – там-то никогда не бывает весны…
Надо сшить шубу из облаков. А звездочки взять вместо пуговиц. А там, где темно между облаками, будут карманы. И когда я туда буду класть копыта, я буду лететь, а в теплую погоду ходить по земле.
Хорошо бы такую шубу сшить прямо сейчас же, вот прямо сейчас. Влезть на сосну и положить копыта в карманы. И полететь… А потом, может быть, пойти по земле… Вот прямо на эту сосну".
И Ослик полез на старую сосну, и влез на самую верхушку, и сложил копыта в карманы, и полетел…
И сразу стал – НИКТО В НИЧЬЕЙ ШУБЕ.