Среди тех, кого Отто Штрассер (по мере развития войны) хотел бы видеть в числе членов Немецкого национального совета, можно назвать следующие имена: Генрих Брюнинг, бывший немецкий офицер и канцлер, католик, который пытался удержать Гитлера и не дать ему прорваться к власти, но не смог этого сделать; доктор Герман Раушнинг, бывший человек Гитлера во главе данцигского сената, бывший офицер и политик-консерватор, который, подобно Штрассеру, сначала был с Гитлером, но впоследствии порвал с ним; Вильгельм Зольман, один из немногих вменяемых людей, светлых голов из числа немецких социалистов времен прежнего рейха; капитан-лейтенант Тревиранус, политик консервативного толка, бывший одним из главных сподвижников Брюнинга. Все эти люди доказали, что у них есть три общих качества: человечность, ненависть к гитлеризму, немецкий патриотизм во время войны и мира.
Если бы всех этих людей можно было собрать в Немецком национальном совете, то они смогли бы стать тем центром, из которого, по мере продолжения войны, можно было управлять антигитлеровским процессом на территории Германии. Другими его членами, так сказать, непосредственным орудием на территории Германии стали бы другие люди, которые, подобно штрассеровским членам "Черного фронта", жаждали и ожидали создания подобной альтернативной власти.
В настоящее время создание этого органа несколько отложено – во-первых, по причине явно затянувшейся прелюдии к войне, а во-вторых, из-за противоречий и расхождений во мнениях, наблюдающихся среди самих эмигрантов. Хотя бы, например, потому, что среди этих самых эмигрантов есть еще одна антигитлеровская группа, которая также претендует на преемственность – группа, состоящая из международных социалистов, коммунистов, евреев и разномастной интеллигенции. Они предпочитают полное, даже можно сказать сокрушительное поражение Германии в этой войне, ее разделение на две или даже несколько частей и будут не против хаотичной, советской Германии. Эти две группы разделяет огромная пропасть, но их чаяния и интересы то переплетаются, то вступают в конфликт друг с другом, мешая тем самым возникновению четко оформленного Немецкого национального совета. Более того, пара человек из числа тех, с кем хотел бы объединить свои усилия Отто Штрассер, еще не определились в своем отношении по вопросу заключения мира с Герингом. Вид Германии, которая по-прежнему обладает всем тем, что Гитлер нажил нечестным путем, с нетронутой армией и ВВС, да еще под руководством Геринга, может и вправду ослепить любого немца. Ну, скажет он, если уж мировое сообщество не понимает, что к чему, то к чему мне сражаться против этого?
Вот почему Отто Штрассеру приходится сегодня, уже в изгнании, бороться со всем этим, как когда-то он боролся еще в Германии. Но если он добьется успеха, то на какой мир он будет работать? Вот что он сам говорит по этому поводу:
"Незамедлительная – в качестве жеста доброй воли – эвакуация с польских и чехословацких земель, занятых Гитлером, за исключением Судет и северной части Польского коридора. Затем – мирные переговоры, новый Венский конгресс. И следующие предложения для этой конференции:
Непризнание в принципе всех актов аннексий, совершенных Гитлером, и как следствие проведение референдума на двух территориях, которые были им захвачены, но с которых не была осуществлена незамедлительная и автоматическая эвакуация – Судеты и Австрия. Прямое соглашение между Германией и Польшей по Польскому коридору и по Гданьску. Помощь немецкой армии в деле освобождения востока Польши от большевиков в обмен на сохранение за Германией северной части коридора. Германия предлагает изгнать большевиков из Финляндии и Прибалтики, а также из Белоруссии и Украины силами немецко-польской армии при участии командного состава из Франции и Великобритании. Военные компенсации Польше и Чехословакии. Признание всех старых внешних займов Германии за исключением процентов по ним. Сокращение размеров основного долга путем ежегодных выплат, гарантированных передачей в аренду немецкой табачной монополии в руки международной компании".
Из всех этих пунктов дополнительных комментариев требуют только два.
Отто Штрассер рассматривает – в качестве жеста доброй воли, осуществляемого еще до начала мирных переговоров, – немедленную передачу территорий, которые Гитлер аннексировал вопреки часто провозглашавшейся им самим теории национальной независимости, а именно Чехословакии и польских земель. Речь идет здесь о землях, населенных чехами, словаками и поляками, но отнюдь не о тех регионах бывших чешского и польского государств, где большую часть населения составляли немцы – о Судетах и верхней части того самого неверно названного коридора. В этом вопросе, а также в том, что касается Австрии и Гданьска, он в известной степени выступает за то, чтобы сохранить часть из приобретенного Гитлером, тем самым противореча заявлению, что в Австрии и в Судетах нужно провести референдум и что полякам нужно помочь вернуть их восточные территории в обмен на разрешение Германии сохранить за собой коридор.
В отношении последнего вопроса Отто Штрассер всегда занимал четкую и бескомпромиссную позицию. Он всегда выступал против предложений воевать с большевистской Россией при условии, что она не занимается расширением собственных границ и не нарушает условий мирных договоров. Он считает, что своими последними действиями она лишила себя статуса "врага агрессии" и что она, в частности, зашла на территорию Европы дальше, чем это необходимо для поддержания мира в Европе, так что ее нужно оттеснить назад.
В этой главе я показал, как он представляет себе окончание этой войны и на каком фундаменте он начнет, если придет к власти, строительство своего, Четвертого рейха. Мир, который он видит, должен будет обратиться к самым чувствительным струнам в душах тех прекраснодушных англичан, которые поверили, что Германия никогда не развяжет войну, но всегда будет действовать в рамках Версальских соглашений (которых они никогда не читали), что с Германией (по этому договору) поступили "не по-честному", что Гитлер "поступил нормально", возжелав часть территорий соседних стран, и что после этой войны не должно быть "второго Версаля" – и не потому, что эти люди возьмут и прочитают второй Версальский договор, нет. Вот просто не должно быть – и все.
Мне кажется, что все его предложения нужно свести воедино, но сделать это следует очень грамотно. Наш лорд Ллойд, глава Британского совета, который, как говорят, должен самым тщательным образом содействовать развитию наших отношений с зарубежными странами, объясняя "позиции Британии", сказал, что мы сражаемся за "независимость народов", но что мы не сражаемся за "границы по Версалю". Таким образом, получается, что мы не сражаемся за то единственное в Версальских соглашениях, за что действительно стоит сражаться. И скорее правдолюб найдет крохотную иголку даже в нескольких стогах сена, нежели поймет из этого высказывания, в чем состоит позиция Британии и за что мы все-таки сражаемся.
Однако предложения Отто Штрассера можно совместить даже с этим высказыванием лорда Ллойда, что дает основания в очередной раз заявить, что Отто Штрассер, как я уже неоднократно показывал на страницах этой книги, выдающийся человек, который способен не только найти иголки в стогах сена, но даже заставить верблюда с легкостью пройти сквозь игольное ушко.
Я подверг эту концепцию европейского мира тщательному исследованию. И должен сказать, что она ставит Германию в гораздо более выигрышное положение, нежели то, в каком она находилась в 1914 году. И это будет в высшей степени справедливо – гораздо справедливее, чем простое соблюдение принципа "независимости наций" в отношении этой страны. Но, с другой стороны, нет также и ответа на вопрос, как – в случае если правители Англии и Франции по окончании этой войны окажутся столь же нерешительны, какими они показали себя по окончании войны предыдущей – можно будет обеспечить "независимость наций" для таких небольших народов, как чехи и поляки, которые живут по границе с Германией. Ибо в такой ситуации, если наши правители будут столь же нерешительны, как и ранее, на сохранение мира нет никакой надежды, и тут уже совершенно не важно, какая концепция мира проявится по окончании этой войны.
Но если они проявят должную твердость, то тогда все предложения Отто Штрассера могут лечь в основу прочного мира между народами, долгого мира между государствами Европы. Но все это, повторюсь, будет зависеть от ситуации, которая сложится внутри Германии. Что это будут за условия? Как представляет их себе сам Отто Штрассер? Каким будет новое устройство и управление Германии? Каким будет его Четвертый рейх?
Примечание
Думаю, что у меня есть право снабдить собственным небольшим комментарием мирный план Штрассера для всей Европы. Ну или хотя бы прокомментировать один-единственный пункт. Он предлагает автоматически вывести немецкие войска еще до начала мирных переговоров из Малой Чехии и Малопольши – в качестве этакой демонстрации добрых намерений и практического признания того, что все гитлеровские аннексии безнравственны в принципе. После этого получится так, что за Германией останутся следующие территории, аннексированные Гитлером: часть западной Польши, на которую немецкая пропаганда наклеила ярлык Польского коридора, часть Чехословакии, населенная судетскими немцами, Данциг (Гданьск) и Австрия. Настроения людей в этих регионах будут определены с помощью плебисцитов.
Должен сказать, что, с моей точки зрения, такое предложение нужно реализовать только в Данциге. Слово "плебисцит" или "референдум" оказывает поистине гипнотическое влияние на ту часть характера британца, которую обычно называют "чувство честной игры". В действительности же в стране, оккупированной чужими войсками, не может быть никакого свободного плебисцита или референдума, да и в неоккупированной стране крайне трудно обеспечить таковой. Исходя из своего знания Австрии, должен сказать, что в этом случае вывод с территории этого государства немецких войск должен быть осуществлен так же автоматически и безо всяких условий, как в случае с Чехословакией. А вот в варианте с Чехословакией "национальная независимость" этого государства, за которую, как нам говорили, мы воевали, нельзя обеспечить без восстановления старых чешских границ, которые охватывают и Судеты. Без этого эту страну нельзя будет защитить – ведь настоящий позор Мюнхенских соглашений заключается в том, что у чехов отняли возможность защищаться от очередного нападения. Польша, хотя я и не вижу, что у нее есть законные претензии на восточные территории, захваченные Советской Россией, не сможет быть независимой, если у нее не будет выхода к морю. На самом деле, все эти говорливые невежды, на протяжении последних лет с осуждением покачивавшие своими мудрыми седыми головами, как только заходил разговор о злонамеренности Версальских соглашений, увидят, что им станет еще хуже, когда вновь придется перекраивать карту Европы – ибо те границы были и остаются едва ли не лучшими, которые можно было придумать для Европы. Это был единственный плюс во всем Версальском мире – и самая важная часть всего этого договора.
Кроме того, если Германия сохранит свою мощную армию и еще что-нибудь из гитлеровского наследия, то в этом случае страна – в очередной раз – сохранит и осознание того, что в этой войне именно она вышла настоящим победителем, что война оплатила все расходы и что самой лучшей политикой для нее будет новая война, которую нужно развязать в будущем, но уже в погоне за мировым господством. Следующим руководителем этой страны – будет ли это Отто Штрассер или кто-то иной – может оказаться человек с хорошими намерениями, однако, будучи поставлен в подобные обстоятельства, он вскоре будет низвергнут сторонниками войны (как сделали в свое время с Брюнингом) или же ему придется вернуться к политике милитаризма и войны. При подобных обстоятельствах обрисованный вариант мира будет оправдан, если будет существовать определенный и четкий противовес, а именно: что Германии будет сразу же противопоставлена превосходящая ее мощь, если она вдруг попытается нарушить новый договор – однако в какой степени можно полагаться на подобную определенность, учитывая события 1933 и 1939 годов?
Меня не покидает ощущение, что если бы мне пришлось изложить эти предложения Отто Штрассера без какого-либо комментария, то я бы сделал вид, что поддерживаю их – но это стало бы отрицанием всего, во что я верю, и всего, что я написал о Германии. В результате его предложения сделали бы Германию, несмотря на две мировые войны, сильнее, чем она была в 1914 году. И это, на мой взгляд, настолько могло уверить немцев в практической пользе войны и настолько укрепить их в мысли, что судьбой им предназначено завоевание мира, что последняя надежда на мирную жизнь и свободу наций в Европе могла бы просто исчезнуть. Разрушение Пруссии никак не поможет делу обеспечения мира, если Германия увидит, что война приносит выгоду. Если бы я был Отто Штрассером и вел переговоры о мире, то я, конечно же, постарался решить вопрос именно так; но если бы я был переговорщиком с британской стороны, то на подобный вариант я никогда бы не согласился.
Глава 11
"Германский социализм"
Отто Штрассер, немецкий эмигрант, которому нынче стукнуло сорок три года, свое "золотое время" посвятил, как я уже говорил, поискам "немецкого социализма". Я приложил массу усилий, чтобы показать, что это за человек. Теперь же я попробую показать, какую разновидность социализма он искал, ибо в стране, в которой должна увидеть свет эта книга, многие люди просто зачарованы или околдованы словами и даже не пытаются понять, какая реальность кроется за произносимыми звуками.
Такое отношение особенно справедливо для слова "социалистический". Островитяне, как говорит о нас сегодня один из популярных сатириков, в умственном плане находятся где-то на уровне четырнадцатилетнего подростка, ибо большинство людей при слове "социалист" представляют себе исключительно человека, лишенного всяких средств к существованию, который только и думает, как бы эти самые средства отобрать у них. Хотя многие даже и на такое умозаключение неспособны. Они просто ненавидят само слово, не позаботившись узнать, что оно все-таки означает в действительности.
Если судить по жизненному пути Отто Штрассера, его социализм отчасти достался ему по наследству, отчасти же был порожден в нем тем миром, в котором этот человек рос. Большую роль сыграла и война: он питал отвращение к тем жестоким солдафонам, которые познакомили его с муштрой; да и сегодня он отнюдь не питает любви к подобному человеческому типу, который, как он видит, вполне неплохо чувствует себя в руководстве режима национал-социалистов. Однако в то же время война привила ему необычайное уважение по отношению к офицерскому составу старой, имперской немецкой армии; кроме того, он чувствовал глубокую симпатию и к своим подчиненным, людям, не чуравшимся размышлений над самыми важными жизненными вопросами. Никогда, даже ни на секунду, он не видел союзника для своего, немецкого социализма в лице, например, компартии – это и правда было невозможно, ибо эта партия была по сути своей интернациональной, а его социализм был социализмом патриотическим. И он много сделал для того, чтобы вытеснить коммунистов из своей родной Баварии. В тот момент, в поисках своего, немецкого, социализма он пришел сначала в социалистическую партию, потом в национал-социалистическую, но в итоге покинул их, преисполненный глубокого отвращения.
Себя он называл вполне определенно – революционный социалист. Однако в одной из его книг я заметил, что он назвал себя (правда, всего однажды) консервативным революционером, и я думаю, что именно это название, объединенное с историей его жизни, лучше всего поможет понять читателю, что это за человек.
Его нелюбовь к этим апологетам плаца и муштры образца 1914 года практически равна его глубокому неприятию бюрократии. Он не видит какой-то особой заслуги и блага в том, чтобы лишить всего представителей одного класса, класса богачей, занимавшего исключительное положение в обществе, ради того, чтобы заменить их аристократией бюрократов. А ведь именно так поступили большевики, и именно так поступило бы большинство социалистов. На деле же это означает всего лишь замену одной тирании на другую, без кардинального улучшения жизни беднейших слоев населения.
Он не считает лекарством от социальных зол современности и средством общественного прогресса простую конфискацию имущества у богатых, пауперизацию всех и провозглашение, в итоге, диктатуры пролетариата. На деле происходит лишь замена одной группировки, поживившейся в доходном месте, на такую же другую группировку. Более того, Штрассер считает, что подобное есть не что иное, как отрицание социализма.
Он видит социализм как процесс, в ходе которого происходит постепенное возвышение неимущих масс до уровня более успешных людей, а отнюдь не насильственное низведение класса собственников до уровня пролетариата. И не возведение пролетариата (который в моем словаре означает представителей низших слоев общества) на трон, настоящее или мнимое, но изживание такой пролетарскости, если можно так сказать – вот та цель, на которой он сосредоточен. Дать этому низшему классу, этим обездоленным слоям населения чувство независимости, совместного владения собственностью, совместной ответственности за происходящее в государстве – вот тот идеал, за который он ведет борьбу. Не поставить над всеми нового деспота, социалистическое государство с ордой его чиновников, вместо старого – кайзеров, гитлеров, денежных тузов и т.п., а сократить разрыв, существующий между классами общества. Вот его цель.
Отто Штрассер отличается от большинства других претендентов, рисующих схемы будущего развития Германии, тем, что у него есть разработанный план построения немецкого социализма, который вот уже десять лет как не просто запечатлен на бумаге, но и отпечатан на типографском станке. И называется он "Структура немецкого социализма". Кстати, Штрассер никогда серьезно не правил его. Этот план, как он говорит, явился ему, разработанный практически до последней детали, словно видение, во время поездки на поезде из Берлина в Мюнхен. Вот почему его "немецкий социализм" – это не нечто туманное, но конкретная политическая программа, с которой каждый может ознакомиться лично. И если ему удастся прорваться к власти, то этот документ станет документом первостепенной важности. Именно по этой причине я изложу ниже его основные положения.