Город страшной ночи - Джеймс Томсон 5 стр.


Вокруг колонн толпились и у стен
Неясные фигуры - и поврозь
Кой-кто стоял, от дум своих согбен.
Возможно, их немного собралось -
Но всяк, кто видел улицы, поймет,
Что каждый житель здесь наперечет.

Пусть безучастны были все на вид,
Чего-то ожидая в этот час,
Но чуял я: здесь каждый зорко бдит.
Затем в тиши раздался гулкий глас,
Шел с темной кафедры он - и наш взгляд
Вдруг видит очи, что огнем горят:

Два глаза, что подобием углей
Пылают под огромным грубым лбом,
И голову, что всех голов крупней.
Как урагану ели бьют челом,
Так весь собор теней в единый миг
Под звучным этим гласом дружно сник:

"О Братья по печали, как темно!
О, без ковчега мы плывем давно,
Блуждаем в нечестивой тьме ночной!
Уж сердце столько лет о вас кровит
И капельками слез та кровь бежит.
О, мы во тьме и скрылся свет земной!

Терзаюсь сердцем я от ваших бед,
Скорбями полнюсь - да, меня вослед
Вам, гибельным, стези мои ведут.
Я обошел просторы и пути
Вселенной всей, отчаявшись найти
Смягчение для ярых ваших смут.

Так выслушайте слово уст моих,
Несу посланье мертвых и живых,
Великой радости благую весть -
Нет Бога, и не Враг нас произвел,
Чтоб мучить. Если чахнуть - наш удел,
Ничью мы тем не насыщаем месть.

Как в сумрачном каком-то странном сне,
Решили мы, что Разум есть вовне,
Что жизнь в нас эту клятую зажег,
И мы должны в ответ его проклясть, -
Но не дано Ему в могилу пасть,
Не сладят с ним ни нож, ни порошок.

Жизнь эту нам приходится терпеть,
Покой кто ищет - должен умереть,
Мы засыпаем, чтоб уснуть навек.
Мы - только бренная земная плоть,
Скудели тленной малая щепоть,
Вода, трава - и новый человек.

Вот так мы кончим - и когда-нибудь
Наш род исчезнет и уступит путь
Другим, что также не избегнут тли.
До нас бессчетные прошли года
И столько же еще пройдет, когда
Вернемся в чрево черное земли.

Исправно чтим законы бытия,
Где не содержится для нас статья
О мере доброты или злобы:
Коль падальщика мерзок вид дрянной,
Коль тигра дивен облик огневой -
То благосклонность - или гнев Судьбы?

Все вещи на земле обречены
Быть вечно в состоянии войны,
В бессчетных сочетаниях дышать:
Лишь стоит в этот мир прийти кому, -
Все силы устремляются к нему,
И уж ничто не может помешать.

Во всей Вселенной не найти следа
Добра иль худа, блага иль вреда -
Я нахожу лишь Надобность одну,
Окутанную Тайной - бездной тьмы,
Что взглядом пронизать не в силах мы -
Рой пляшущих теней, подобных сну.

О Братия! Так малы наши дни,
Что облегчение несут они:
Ужель коротких лет не стерпим гнет?
Но если жить уж не осталось сил,
Жизнь можешь оборвать, коль так решил,
Без страха, что за гробом что-то ждет".

Могучий голос, на прощанье взмыв,
Под сводами разнесся - и упал,
Как реквием, волнующий призыв
И ласково, и скорбно прозвучал, -
И молча весь собор теней застыл
При звуке этих слов: "Коль так решил".

XV

Скопление людей всегда заряд
С собой несет их чаяний и дум,
Вкруг вечно крик, и плач, и смех стоят,
Молитва каждая и всякий глум,
Немые страсти, тайные страданья -
Все в воздухе от нашего дыханья,
Волнует воздух жизни нашей шум.

Вот так не волен ни единый вдох
В себя вобрать, как если б был один,
Жизнь дорога ль тебе, иль весь иссох
От жажды смерти, - радостей, кручин,
Дел мудрых и дурных, благих и лишних
Твоих не отличить от действий ближних,
И так же держишь нити их судьбин.

Здесь воздух самый вязок и тяжел,
Хоть жителями Город не богат,
Но сколько разных ядоносных зол
Собой тлетворный воздух тяготят:
Отрава равнодушного бездумья,
Отрава несказанного безумья,
Отчаянья неизлечимый яд.

XVI

В молчании собор теней застыл,
Придя в задумчивость от этих слов:
"Жизнь можешь оборвать, коль так решил", -
Быть может, слушать далее готов,
Но тут, как молнии слепящий миг,
Прорезал тишину плачевный крик:

"Он правду говорит, увы, он прав:
За гробом новой жизни не найти.
И Бога нет. Судьбы бесстрастен нрав.
Могу ль здесь утешенье обрести?

Единожды всего судьба сама
Дала мне шанс, хотя бы и с трудом:
Блистанье величавого ума,
Любимую семью, уютный дом

И развлечения в кругу друзей,
Искусства завораживающий мир,
Природу в живописности своей -
Воображенья признанный кумир,

Восторг простой живого существа,
Беспечность детских, пылкость юных лет,
Рачение мужского естества
И старости почтенной тихий свет -

На то имеет право Человек,
Лелеет память минувших времен
И прозревает мира скрытый бег
Сквозь мириады тайных связей он.

Сей шанс мне не представился тогда,
Мне в Прошлое пустое век глядеть,
Сей шанс не повторится никогда,
Пустое ждет меня, пустое Впредь.

Единый шанс украли у меня,
Солгали, надсмеялись - и в бреду,
Дух жизни благородный прочь гоня,
Бесщадной смерти с вожделеньем жду.

Напиток моей жизни - желчный яд,
В кошмарном сне свой день я провожу,
Теряю годы - мимо те летят:
Какое вспоможенье заслужу?

Коль утешенья нет - не утешай,
Лжи не спрямить словам, так будь же нем.
Вся наша жизнь - обман, смерть - черный край:
Отчайся и умолкни насовсем".

Сей голос страстный сбоку прозвучал,
Истошный, сбивчивый до хрипоты,
И ни один ему не отвечал,
Ведь никнет слово пред лицом беды,
Пока тот, главный, не проговорил,
И полон скорби голос его был:

"О Брат мой и вы, Братья, это так,
Добра от жизни нам не ждать никак,
Мы чуем смертный холод в каждом дне.
Не знали жизни до рожденья мы
И не узнаем средь подземной тьмы.
Подумаю о том - и легче мне".

XVII

Как радостно луне в большой ночи!
Каким блистанием отмечен ход
Созвездий, чьи волшебные лучи
Железный озаряют небосвод!
И люди с острым страхом и тоскою
Следят за сей сверкающей толпою,
Как будто отклик их мольбам грядет.

Тенями черными скользят челны,
На миг теряясь там, где, недолга,
Лежит дорожка нежная Луны.
В холодных окнах пылко жемчуга
Вдруг вспыхивают; свод, карниз, колонны
Из хаоса являются коронно.
Мерцают чудно росные луга.

Настолько жив свет этих мертвых глаз,
Сих глаз незрячих в темных небесах,
Что жалость мы распознаем подчас
Или презренье в чистых их лучах.
Простец! Не мягки звезды и не резки,
Нет сердца иль ума во всем их блеске,
Блуждают без пути в своих садах.

Тот, кто достигнуть дерзко их решил,
Найдет миры - что мир печальный сей,
Иль рой всепожирающих светил
В кольце планет - блуждающих огней:
То убывают, то растут в слияньи,
И сферы вечные - одно названье,
И бездною зияет эмпирей.

XVIII

Я к северной окраине притек,
Откуда расходились три пути,
Петляя, словно русла тайных рек,
Что в темноту готовы отнести.
Сквозил свет смутный в воздухе кругом,
На юге небосвод набух бельмом.

И я поплелся левою тропой,
Едва ступая, тихо вороша
Листву сырую вялою стопой,
К земле согнувшись, чуть ли не дыша -
Так беспредельно, страшно я устал,
Так долго по ночам без сна блуждал.

Пройдя немного, различил во мгле
Я слабое движенье впереди:
Там что-то шевелилось на земле,
Со стонами пытаяся ползти;
Упорно двигаясь за пядью пядь,
Ползло в свою берлогу подыхать.

Но, поравнявшись с ним, я разглядел,
Что это человек, - вот он застыл,
Шаги услышав, и привстать сумел,
Вот голову ко мне оборотил,
Вот ему гневным жестом удалось
Откинуть прядь замызганных волос.

Иссохшее лицо увидел я,
Глаза, чей взгляд был загнан и убог:
"Что, ты ограбить захотел меня?
Уж злато не влечет, не мил порок,
Ничто не кружит голову, - ведь ты
Изведал тайные мои мечты?

Считаешь, что я слаб и сдаться рад, -
Но лишь тебя царапнет этот нож,
Вольется в твое сердце страшный яд
И ты, лукавый веролом, умрешь.
Плесну из склянки на тебя едва -
И ты тотчас засохнешь, как трава".

Вдруг, тон переменив: "Раскинь умом!
О, сжалься! Этим только мне владеть.
Не будет толка в поиске твоем,
Иди лишь по своей дороге впредь:
Ни смертным, ни бессмертным не пройти
Чужой судьбы тернистого пути.

Да знаешь ли всю меру моих бед?
Вон сзади разветвленье двух дорог:
Оттуда тянется кровавый след -
Такую я подсказку приберег.
Изранил я о камни плоть мою,
Стенать от боли не перестаю.

Теперь я, наконец, златую нить
Найду, что мне известна одному
И может этот день соединить
И прошлый - коль уйдешь ты". Я ему:
"Уйду, когда б сейчас сказать ты мог,
Где скрылся нити золотой клубок".

"Так ты, болван, не знаешь? - хмыкнул он. -
А я тебя боялся! Нить ведет
Из этой ночи беспросветной вон,
Сквозь дикие равнины все вперед,
Сквозь лютых лет ужасную длину -
В предел безгрешный, райскую страну.

И вот уж я младенец, чист и мал,
Играю под присмотром милых глаз,
О, если бы тогда я увидал
Себя таким, каким я стал сейчас, -
Зарылся б с громким плачем маме в грудь
И долго в ужасе не мог уснуть".

И заново пополз он. Я с лица
Снял паутинку, прежде чем уйти:
"Начнет все вновь он, избежав конца,
В предродовую тьму его пути,
В утробе он сокроет естество,
И Рок превратный не найдет его.

Но даже если так, сколь тяжек труд -
К вратам рождения ползти тебе,
Когда ворота смерти близко ждут!
Ведь есть закон, коль есть закон в Судьбе:
Небывшему вольно придти всегда,
А бывшему - вновь быть уж никогда".

XIX

Темна, сильна теченьем, глубока,
Порой морскими водами полна,
В тиши бессонной плещет, - та река
Рекой Самоубийц наречена:
Ведь, что ни ночь, другого горемыку,
Отчаяньем гонимого, без крика
В забвенье кутает ее волна.

Бросается с перил моста один,
Как будто движет им угар шальной;
Другого цель - добраться до глубин
И медленно исчезнуть под водой.
А третий в лодке, в призрачном тумане,
В пустынном смерти ищет океане,
Оставив мир пустынный за собой.

Так гибнут они все от своих мук,
Их даже не пытаются спасти,
Гадая вместо этого - а вдруг
И я приют в воде решу найти,
Когда, устав от боли, нетерпенье
Святое переборет уверенье,
Что всех нас ждет покой в конце пути.

Коль этот трагифарс приелся нам,
Зачем им каждый так же увлечен?
Чтоб роль с грехом исполнить пополам;
Увидеть, чем там следующий сезон
Нас подивит; избавить от кручины
Друзей по поводу нашей кончины.
Но те, кто дома, - сколь блажен их сон!

Но это все - всего на одну ночь:
Всего-то ночь мучений переждать.
И вот усталым векам уж невмочь
Глаза и мозг открытыми держать, -
И мысли, чувства, все твои печали
Во сне нахлынувшем тотчас пропали,
В том сне, что никому уж не прервать.

XX

Усталый, у колонны я присел,
К ней прислонившись; лунный свет густой
На площади здесь небольшой кипел,
Вздымалась справа темнота скалой:
Там был собора западный фронтон,
В утес могучий тьмой преображен.

Перед собором, как я мог взглянуть,
Больших двух статуй открывался вид:
Лежащий сфинкс, в сплошной тени по грудь,
И ангел, лунным светом весь облит,
Они, прекрасны формою, светлы,
На фоне не терялись той скалы.

На крестовину голого меча
Бессонный ангел руки возложил,
Готовый будто поразить сплеча
Того, что взгляд спокойный устремил
Куда-то вдаль - невидяще упер
В пространство свой завороженный взор.

От тех фигур не отрывая глаз,
Я вдруг впал в одурь - в это забытье,
Что мантией свинцовой душит нас,
Сон тяжкий насылая. Но чутье
Внезапно различило резкий звук,
И я от ступора очнулся вдруг.

Разбились оземь с шумом громовым
Воскрылья ангела - и вот лежат.
Теперь воитель лишь с мечом нагим
На сфинкса направлял упорный взгляд,
Но тот глядел, все так же отрешен,
Ничем в сем мире не отягощен.

Я погрузился в сон больной опять -
И вновь дремоту резкий звук прервал:
Остался меч расколотым лежать.
С воздетыми руками тот стоял,
Беспомощный, - но сфинкс и не моргнул,
Как будто, не смежая век, уснул.

Заснул и я назло делам чудным,
Но страшный треск потряс меня во сне:
Разбился ангел с шумом громовым,
И голову слепую в стороне,
У лап чудовища, увидел я,
Недвижного, как центр бытия.

Клонящейся луны свет колдовской
Соделал храм страннейшей из картин.
Была вся площадь залита луной:
Обломки ангела, сфинкс-властелин.
Я в величавый всматривался лик -
И бездна приоткрылась мне на миг.

XXI

От северного гребня недалек
Нагорья голого унылый вид,
Отсель на запад, юг и на восток
Сбегает град полого; здесь сидит
На троне Идол, мощный, триумфальный -
Жены крылатой облик колоссальный
Ступенчатый венчает там гранит.

В раздумьи наклонилася вперед,
Щеку подперши левою рукой,
Уперт в колено локоть в свой черед,
Над книгою закрытой пред собой
В деснице циркуль держит. Хоть открыты
Глаза широко, в тучах дум размыты
Окрест все виды, темен взгляд прямой.

Слова бессильны тут - но всем подряд
Знаком сей вид: его изобразил
Три сотни, шесть десятков лет назад
Художник истый, что так скорбен был:
Снасть плотницкая и прибор там точный
У ног ее - союз весьма непрочный
С борзою псицей; сон ее сморил.

Весы, часы, квадрата волшебство;
На жернов рядом мальчик мрачный влез,
Как у голубки крылышки его,
Во что-то вникнуть тщится позарез.
А крылья у нее сродни орлиным,
Но слишком слабы, чтоб поднять к вершинам
Телесной мощи горделивый вес;

И крылья эти, и на волосах
Венок потешный; хмурое чело,
Все в мыслях мрачных и тоскливых снах;
Ключей домашних связка, и зело
Свободно платье - твердое при этом,
Как панцирь с металлическим отсветом;
И ноги, что ступают тяжело,

Комета над пустыней вод морских
И радуга, массивная весьма,
За деревушкой домиков простых;
Псоглавый бес из мест, где правит тьма,
Ей прозвище раскрыл без упущений
На свитке среди солнечных владений:
Та "МЕЛАНХОЛЬЯ" - за чертой ума.

Так мастер написал ее - и так
Обставил ее множеством примет:
Судьбы ее геройской верный знак,
Борьбы со Временем наглядный след, -
Непокоренной в горьком пораженьи,
Бестрепетной средь ярого горенья
Заката, что прервал ее рассвет.

Побита - все же действует она,
Устала - будет продолжать, тверда,
Упорной волею укреплена:
Ни мозг, ни руки не прервут труда,
И скорби за трудами все забудет,
Покуда Смерть, друг клятый, не рассудит
Сей поединок лютый навсегда.

Но словно мрак чернее тьмы ночной,
Во десять крат черней, чем тьмы напор,
Есть чувство хуже горести прямой,
Отчаянней, чем безнадежный спор,
Фатальней всемогущих обстоятельств,
Стоящих на пути ее искательств,
Которое туманит ее взор:

Что все равно борьбу крушенье ждет -
Успех Судьбой не будет оценен;
Что нем оракул всякий или врет -
Ведь ни один не боговдохновен;
Что не пронзить завесы беспросветной,
Ведь не горит за нею свет заветный;
Что все на свете - суета и тлен.

Взирает она с трона своего,
Владычица над городом ночным,
Надменно и недвижно на него,
Град, плачем и печалию полним,
На реку с островами и мостами,
Болота, горы острые с хребтами
Смеряя взглядом, словно ровня им.

С луной плывущей ярких звезд поток
Над ней на запад медленно скользит;
Из бликов и теней ее чертог.
Всем разное внушает ее вид:
Вдыхает в сильных новое терпенье,
Страх - в слабых, и для всех он - повторенье
И заново отчаянье сулит.

1870–1874

Джеймс Томсон - Город страшной ночи

Примечания

1

См.: Максимилиан Волошин в журнале "Аполлон". Переписка с С. М. Маковским, Е. А. Зноско-Боровским, В. А. Чудовским, М. Л. Лозинским / Публ. А. В. Лаврова. В кн.: Ежегодник Рукописного отдела Пушкинского Дома на 2007–2008 гг. - СПб.: "Дмитрий Буланин", 2010. С. 358–485.

2

"Божественная комедия", "Ад", Песнь III (пер. М. Лозинского).

3

Из стихотворения "Ночная песнь пастуха, кочующего в Азии" (пер. А. Ахматовой).

4

Из стихотворения "Хор мумий" (пер. Л. Ошерова).

5

У. Шекспир. "Тит Андроник" (акт III, сцена 1). Ср.: "…в пыли напечатлею Тоску сердечную и скорбь души" (пер. А. Курошевой).

6

Хоть Сад Жизни твоей лежит впусте, прекрасные цветы увяли, деревья перестали плодоносить, - через стену перевешиваются спелые темные гроздья Лозы Смерти - лишь протяни руку и сорви их, когда восхочешь. (Прим. авт.)

7

Жизнь, разделенная на сии три постоянных величины, = LXX/333 = 210. (Прим. авт.)

Назад