После обеда в кабинете Ждановой собралась сценарная комиссия – тринадцать разновозрастных дам и мы с Вадимом. Вадим коротко рассказал о своём видении фильма. Всё там оставалось, как я писал, за исключением одной сцены, слегка, на мой взгляд, пафосной, но важной для идеи фильма, где Макар, приятель героя, привозит к его дому людей из окрестных сёл с давними изделиями гончара. Я показал Вадиму большой палец за эту сцену. А дальше стали говорить дамы, и я понял, что некоторые вообще не читали сценария, а просто делятся своим видением темы, "поднятой уважаемым Вадимом Клавдиевичем". Когда очередь дошла до меня, я довольно жестко заговорил:
– Хотелось бы напомнить членам комиссии, о чём идет речь в сценарии…
– Володя, подождите, – остановила меня Жданова. – Сценарий принят к производству, а обсуждение – необходимый элемент его утверждения и нет ничего особенного в том, что люди имеют своё мнение. Не принимайте это в штыки, вам ещё много раз придется выслушивать разные мнения.
Чувствуя мое настроение, Вадим вывел меня из кабинета.
– Вовчик, не переживай. У девушек свой хлеб, и они его отрабатывают.
– Но они хоть бы прочитали, о чём там речь! – не унимался я.
– На это ушла бы не одна неделя, а ты же всё торопишься. Я и так упросил Стелу провернуть всё в один день.
В Горьком ждала всё та же суматошная работа с ежедневными поездками на заводы или в деревню, которая так занимала меня, что тревожный звонок Вадима из Ярославля только позабавил. Оказывается, перед началом съемок он зашел в обком партии, чтобы поддержали, если у группы случится нужда, и стал расписывать Сергею Овчинникову, что художественный фильм построен на ярославском материале, режиссер и автор сценария коренные ярославцы. "Кто?" – спросил Овчинников. – "Володя Ионов". – "Такой фильм мы не дадим снимать на территории области", – заявил Овчинников. – "Но мы подобрали прекрасное место для съемок, привезли известных актеров, несколько человек взяли из театра Волкова, неужели это не интересно для области?" – "Нам не интересен автор сценария. Не может такого быть, чтобы он чего-нибудь там не выкинул". – "Сценарий утвержден на всесоюзном уровне и от вас нам, в общем-то, ничего не нужно". – "Да снимайте, в конце концов, если приехали, только без нашей помощи. И смотрите, чтобы он там каких-нибудь лошадей ни купил".
Съемки продолжались до поздней осени и прошли без чьего-либо вмешательства. Но тут я должен рассказать о герое фильма, вернее, его прототипе Михаиле Ивановиче Болотове. Когда повесть "Гончарный круг" вышла в журнале "Волга", я уже работал в Горьком, и журнал дяде Мише отвез мой ярославский приятель Алексей Ковалёв. Через месяц Ковалёв снова приехал к Михаилу Ивановичу и тот пожаловался:
– Память плохая у Ионова. Всё на свете перепутал: меня Болотниковым назвал, Пеньково стало у него Пеньками, а главное-то никакого кина никто про меня не делал.
Ковалёв еле втолковал ему, что в журнале опубликована повесть, а не документальный очерк, и автор волен менять в ней события и имена героев.
– Он-то, может, и волен, а я кому теперь скажу, что Болотников на самом деле Болотов? И про кино вся деревня знает, что не было такого, как написано.
А когда в Пеньково нагрянула группа Дербенёва и стала пробовать снимать Михаила Ивановича за гончарным кругом, старик восхитился:
– Это надо же, как в книжках всё наперед провидят! Вот и кино приехало. Может, мне уж по-книжному и кринки вертеть, чтобы они набок валились?
Вадим и верно сначала хотел снимать дядю Мишу как главное действующее лицо – больно уж выразителен он внешне: тонкое лицо обрамлено серебром, нос с легкой горбинкой, большие глаза, лоб чистый, высокий – эдакий библейский типаж. Одна беда: текст у него трудно выговаривается и ходит плохо – ноги болят во всех суставах. Зачислили Михаила Ивановича в группу в качестве консультанта по гончарному делу, а на главную роль после долгих поисков и проб взяли Андрея Андреевича Файта, что стало такой неожиданностью, что об этом написано даже в четырехтомнике Виктора Астафьева. (Жалко только, что автора сценария он там не помянул).
Дядя Миша очень переживал все перипетии съемок. Когда я однажды заехал на площадку, он пожаловался мне:
– Ты гляди, какую колоду на мою-то роль привезли. Свет в избе палят такой, что стены гнутся, а ему нипочем, цельный бы день просидел!
Вадим привез Михаила Ивановича в Останкино на первый просмотр фильма, и старик так там разволновался, что закурил в зале свою "козью ногу" и прожог искрами махорки кресло. Из-за этого едва не случился пожар в просмотровом зале. Но его больше всего поразил тот факт, что кринки в кадре вертят его руки, а голова при этом "евонная", как называл он Файта.
В ТАСС фильм, слава Богу, если и заметили, то мне его никто не приписал, потому что титры там идут в конце, и наши с Вадимом имена появляются после небольшой паузы, на которой телевидение обычно обрывало трансляцию. А я терялся в чувствах. С одной стороны хотелось говорить: "А я ещё и киносценарии пишу!" но с другой – как-то это встретят коллеги? Не зря же Баринов предупреждал, что в "конторе" не любят работу на сторону. В моём же случае это могло привести к совсем уж запредельным нагрузкам, поскольку не исключало такого мнения: "Он ещё и сценарии там пишет!? А ну-ка, звоните, чтобы быстро присылал материал".
18. Большие люди
В Горьком мне довелось работать практически со всеми секретарями ЦК, многими министрами и членами Верховного Совета СССР. Но выделить из всего этого сонма "больших людей" я мог бы, пожалуй, только Ю.В. Андропова, А.Д.Громыко и А.И.Вольского, с которым встречался во время частых поездок на КАМАЗ.
Главный чекист страны баллотировался у нас в депутаты Верховного Совета РСФСР по тому самому округу, в котором отбывал ссылку А.А.Сахаров. И в один из дней вялотекущей предвыборной кампании должна была состояться его встреча с избирателями. Для обязательной в таких случаях подстраховки в Горький приехал Владимир Иткин, собкор ТАСС по Московской области, имевший какие-то свои связи с КГБ и прочими правоохранительными органами страны.
Как всегда перед важным визитом, я должен был согласовать детали пребывания гостя в городе и поэтому случаю встретился с главой КГБ области генералом Даниловым. Объясняю ему свою задачу и условия её выполнения: нам с Иткиным нужна короткая встреча с Юрием Владимировичем, затем стол, два стула за трибуной в оперном театре, где Андропов выступит перед избирателями, и правительственная связь по первой кремлевской АТС. Данилов совершенно безучастно выслушал и монотонно сказал:
– Встреча гостя с журналистами состоится на заводе "Термаль" во время его прохода в заводоуправление. В оперном театре для ТАСС отведены места 12 и 13 в четвертом ряду. Будете смирно сидеть и слушать.
– Так не пойдет, возразил я. – Мы должны работать, оперативно передавать в ТАСС по ходу выступления гостя какие-то поправки.
– Любое шевеление будет пресекаться, как попытка к бегству, – столь же монотонно проговорил Данилов.
– Вы совершенно не представляете работу ТАСС с высокими гостями!
– Я представляю свою работу. Вы свободны, – сказал генерал.
Добродушно веселый Володя Иткин махнул рукой на мой рассказ о встрече с Даниловым:
– Не журись! Всё будет, как надо.
– Ты не знаешь Данилова!
– Я знаю Андропова.
В проходной завода "Термаль" нас выстроили в одну шеренгу вдоль дорожки, по которой должен идти Андропов, попросили ждать гостя молча и ни в коем случае не кидаться к нему с вопросами.
– И как будем работать? – спросил я Иткина после такого выстраивания.
– Не журись! – повторил он.
В проходную вбежали два парня в штатском, выпученными глазами глянули на встречавших, и унеслись куда-то вглубь помещения. Следом толпой вошли Андропов и сопровождавшие его Данилов, Христораднов, ещё какие-то люди. Заметив в шеренге Иткина, Юрий Владимирович сделал шаг в его сторону, протянул руку:
– И ты здесь? Работаем?
– Пока не дают, – ответил Володя.
– А что надо?
– Ничего необычного. Но вот коллеге сказали "даже не шевелитесь", – показал Иткин на меня.
– Кто так боится? – протянул и мне руку Андропов.
– Генерал Данилов, – ответил я, заметив, как изменились в лице генерал и ещё несколько человек из сопровождения.
– Бывает, – улыбнулся Андропов. – Сейчас поправим. Пал Палыч, займись ТАСС. – И пошел дальше. Данилов остался с нами.
– Так, друзья, чем могу служить? – спросил он вполне дружелюбно.
– Я же вам говорил: стол рядом с трибуной и ВЧ.
– Всё это уже поздно, к сожалению. За час не успеем, – улыбнулся мне Данилов, давая понять, что разговор со мной у него не окончен.
– У вас есть ещё сорок минут, – тронул генерала за рукав "Пал Палыч".
Данилов обернулся к паре стоявших за ним мужчин:
– Всё слышали? Выполнять!
Час спустя в забитом до отказа оперном театре всё было готово к встрече. Нас с Иткиным встретили в фойе двое в штатском, проводили за кулисы. Трибуна для выступления гостя стояла довольно близко к краю сцены, а в трех шагах от неё, за складкой театрального занавеса – стол с телефоном, настольной лампой и два стула. Могут же, когда захотят!
Началось выступление Андропова. Мы сверяем его речь с лежащим перед нами текстом и вскоре замечаем расхождения. Подставивший к нам стул Пал Палыч, суетливо перелистывает в тексте пару страниц и тычет пальцем в строку, которую произносит его шеф. Значит, Андропов перекинул сразу две страницы и не заметил этого по логике текста. Но, следуя требованию Постановления ЦК, он должен был передать горьковчанам "горячий привет от Генерального Секретаря ЦК КПСС товарища Леонида Ильича Брежнева" и сделать это точно по тексту страницы, которую перелистнул.
По оплошности или специально? – вот в чём вопрос. Смотрим на Пал Палыча. Тот пожимает плечами:
– Ей богу не знаю. Шеф перед выступлением разговаривал по ВЧ, может он что-то знает…
– Пал Палыч, выясняйте. Это не шутки, – волнуется Иткин.
– Ребята, это ваша забота. Мне лишний раз подставлять голову совсем ни к чему.
После выступления гость уходит в комнату отдыха, объявляют перерыв, чтобы собравшиеся "переварили" речь. Скрылся куда-то и Пал Палыч. Иткин толкает меня: "Иди, выясняй, что к чему". У дверей в комнату отдыха стоят двое незнакомых мужчин и зав. общим отделом обкома Сергеев. Говорю:
– Мне надо уточнить у Юрия Владимировича одну деталь.
– Никаких деталей! Там люди чай пьют. Вечно ты везде лезешь! – возмутился Сергеев.
– Я не отниму у них чашки! Поймите, это очень серьезное дело.
– Потом, потом!
– Передача материала на восток и так задерживается, когда "потом"? – Я протянул руку к двери. Двое незнакомых сомкнули плечи.
– Уйди от греха! – грозно прошептал Сергеев.
Двери приоткрылись, вышел Пал Палыч. Молча отстранил преграждавших мне путь и подтолкнул меня внутрь просторной комнаты, где за широким и длинным столом сидели Христораднов, Данилов, первый секретарь горкома Соколов, ещё какие-то люди. Андропов полулежал на диване.
– Что-то случилось? – приоткрыл он уставшие глаза.
– Вы знаете, что есть Постановление ЦК по поводу обязательного приветствия от товарища Брежнева. По тексту речи оно идет на второй странице. Вы его не передали. Так было надо?
– Разве? Никто разве не слышал? – приподнялся Андропов.
– Не было, – подтвердил Христораднов, недобро взглянув на меня.
– Нехорошо. Горьковчане должны быть с приветом! – улыбнулся Андропов. – Как это горьковчане останутся без привета товарища Брежнева? После перерыва мы это исправим.? Спасибо, что заметили.
Сразу после перерыва глава КГБ действительно очень органично исправил ошибку, и зал, стоя, горячо приветствовал слова привета Генерального секретаря, переданные суровым на первый взгляд человеком.
Андропов действительно производил впечатление сурового человека и, судя по поведению Пал Палыча, был строг с подчиненными, но с нами оказался приветливым дядькой с хорошим чувством юмора. Кто бы только видел, какие смешинки проскочили в его глазах, когда он говорил, что горьковчане должны быть с приветом.
Совсем иное впечатление оставил на меня и многих других визит в Горький Председателя Президиума Верховного Совета СССР Андрея Андреевича Громыко осенью 1985 года. Он привез с собой более ста человек охраны и обслуги, примерно тонну продуктов и канцелярских принадлежностей. Из гостиницы "Россия" на набережной Волги выселили всех постояльцев, целиком отдав её под штаб-квартиру гостя. Я с трудом смог устроить туда приехавшего мне в помощь Бориса Грищенко. И, удивительно, что всей этой камарилье нашлась работа на Андрея Андреевича.
К троим помощникам гостя было не подступиться – заняты докладом, у двух машинисток тоже нельзя было ничего достать из готового текста. Интересно, что печатали они на машинках со специальным крупным шрифтом и на бумаге бледно-желтого цвета.
Я, не привыкший к таким "широким" визитам, потом спросил у одного из помощников: "А с какой это радости Громыко так шумно ездит по стране?" – "Ничего особенного. Андрей Андреевич и по миру так ездил, когда был Министром иностранных дел. А теперь он как-никак президент страны", – ответил помощник.
Ну да, "большие люди" у нас всегда широко жили, исключая, пожалуй, первый период советской власти, когда был введен "партминимум" да и тот, скорее, в пропагандистских целях. А потом всё вернулось на круги своя. Помню факт из новейшей истории. Когда председателю сомина России Черномырдину надо было переехать из Лондона в Париж, – а погода не лётная! – англичане, было, предоставили ему одиннадцать мест в поезде под Ламаншем. Ну, что вы! Дождались летной погоды и заняли два самолета. Вот это по-нашински! Власть нищей страны всегда живет отдельной жизнью.
Визит Громыко в Горький длился не один день и показал, что высокий гость практически не представляет себе жизни страны. В совхозе "Запрудновский", куда привезли весь кагал, на молочной ферме он демонстративно водил носом и спрашивал Христораднова: "Чем это здесь пахнет?" А в детском саду спрашивал группу детишек: "Дети! Вы знаете, как называется страна, в которой мы с вами живем?" И восхитился испуганным и нестройным детским хором: "ЕСЭСЭЕЛ!" – "Юрий Николаевич! Как осмысленно отвечает нам подрастающее поколение!" – обратился он к Христораднову, на что тот ухмыльнулся: – "Да уж".
Удивила и супруга Андрея Андреевича, везде сопровождавшая его. В городском доме быта, она померила шляпку из норки и забыла вернуть. А в Запрудновском детском саду вдруг выскочила на середину зала, запела "Идет бычок качается, вздыхает на ходу: вот доска кончается, сейчас я упаду" и, покачиваясь, пошла по кругу танцевать. Муж не остановил её неловкого танца ни голосом, ни взглядом.
Разумеется, мы с Грищенко не писали обо всем этом, ограничиваясь констатацией: "Посетил одно из лучших хозяйств области, где побывал на ферме и в только что сданном в эксплуатацию детском комбинате на 140 мест, на встрече с тружениками совхоза в Доме культуры центральной усадьбы ответил на многочисленные вопросы механизаторов и животноводов".
Готовилась ещё одна встреча – с активом области. У помощников готового текста выступления Андрея Андреевича не оказалось. "Пишите "рыбу", мы посмотрим", – сказали они нам. О чем писать? Стали думать: "Громыко возглавляет теперь Советы. А Советы у нас ведают благоустройством, бытовым обслуживанием, сельским хозяйством. Не случайно с посещением "бытовки" и села связана и программа визита. В общем, во главу угла выступления должна лечь забота о благе советского человека. Ну и, разумеется, о "новом мышлении". Сочинили, несем старшему помощнику. Прочитал, поднял на нас глаза:
– Ребята, вы обалдели что ли? Освещаете визит как-никак президента страны, а пишите ерунду! Напишете после встречи по мотивам выступления.
Актив области собрался в урезанном составе в зале заседаний бюро обкома. Мы с Грищенко на взводе: время уходит, а текста нет. "Рыба" забракована и даже не возвращена нам помощниками. Готовимся улавливать мысли "как-никак президента". А Андрея Андреевича понесло в международную тематику: "Третья мировая война не неизбежна. Противостояние мира труда и мира капитала нарастает, но трудящимся лучше этого не знать, а то возникнет апатия, и люди начнут пить". В разных вариациях он повторил это трижды и ушел с трибуны. Всё!
Мы подлетели к помощникам. Красные от смущения, они бросают редактору "Горьковской правды" Верову, ждущему их решения:
– Дадите информацию по тексту ТАСС, – а нам протягивают нашу "рыбу", подписанную старшим помощником: – Спасибо, ребята!
Ни для кого не было секретом, что перевод – именно перевод, а не избрание – А.А. Громыко с поста Министра иностранных дел на более значимую государственную должность предпринят новым Генсеком КПСС Горбачевым в знак благодарности за выдвижение его кандидатуры на пост лидера партии. Но нельзя же так не любить страну, чтобы ставить во главе парламента человека, пребывающего в состоянии "полного отсутствия присутствия". Шутка начала XXI века: "Вроде не глупей других народов мы и рас, есть богатства, щедро Господом разбросанные. Отчего ж столпы Отечества у нас все такие неотёсанные?"
В пору строительства КАМАЗа Аркадий Иванович Вольский заведовал сектором машиностроения в ЦК КПСС и курировал огромную стройку, проживая там неделями. Разумеется, и вся центральная пресса страны была прикована к Набережным Челнам. Я не раз ездил туда из Ульяновска, не сняли с меня обязанности освещать ход строительства автогиганта и в Горьком. Налетали мы туда целыми бригадами: два собкора и кто-то из Главной редакции союзной информации. И всякий раз повторялось одно и то же: приходим в партком, представляемся, просим гостиницу или квартиру в старой части Набережных Челнов, где расположена дирекция завода и треста "Камгэсэнергострой", машину для передвижения по огромной стройплощадке и доступ к телетайпу для передачи информации. А какой-нибудь инструктор парткома, на попечение которого опустило нас более высокое партийное начальство, отвечает: "Жить будете в "клюшке" в новом городе, правда, пока без отопления, машины все заняты, доступ к телетайпу для посторонних запрещен". И никакие доводы о том, что ТАСС – официальный орган Совета Министров СССР, а мы его представители – молодой татарин в толк не берёт, отвечает: "Йок, йок!".
Идём в дирекцию КАМАЗа, намерены поднять скандал и заявить, что уезжаем со стройки. У Васильева, гендиректора КАМАЗа совещание. Ожидая перерыва, распаляем амбиции, шумим. И тут из кабинета выходит стройный молодой брюнет:
– Что за шум? – обращается к секретарше.
– Тассовцы чем-то недовольны.
– И чем же? Что ТАСС нам уполномочен заявить? – с улыбкой обращается к нам.
Объясняем ему содержание всех инструкторских "йок".