– Бежать по такой погоде – верный конец. А чтобы "Кондратий" обошел стороной, у нас с собой примус – чаек можно согреть, подождать попутки туда или сюда. Весну монголы не по погоде считают. У них, как Цаган Сар (Новый год по лунному календарю) прошел, так овцы начинают ягниться, значит – весна.
А вот и горный массив Замар: невысокая гряда черных, заросших редким леском гор. На перевале метрах в двухстах от уровня степи останавливаю Петра, чтобы оглядеться. Вокруг – бело и пустынно, только под ногами серо-черный щебень, да чуть в сторонке груда булыжников и палка с кусками цветных тряпок. Это монгольское обозначение высшей точки перевала и священное место – Обо, куда каждый путник должен принести свой камень. И где здесь зарыто золото?! И сколько оно должно лежать нетронутым? Тема! Но пока надо найти хоть что-то живое, кроме весьма колючего ветра и струек снега, перебегающих по степи.
– Петро, мне нужно попасть куда-нибудь к людям. Есть тут живые?
– Скоро будут!
И верно, за перевалом показались юрта и какие-то постройки. Петр повернул машину к ним. Заслышав нас, залаяла собака, из юрты вышли мужчина и женщина, трое детишек в голубых и коричневых одеждах. Встали, глядят, улыбаются.
– Сайн байнауу! – поприветствовал их Пётр.
– Сайн сайхан байн! Та сайн байнауу?
И начались какие-то вопросы и ответы с улыбками на лицах и наклонами голов. Потом Петр обернулся ко мне:
– Хозяин спрашивает: в юрту сначала пойдем или в кошару?
– А как у них принято?
– Принято – в юрту. А пока хозяйка готовит сутэ цай (чай с молоком), можно посмотреть кошару.
Так и сделали. Чуток посидели за низким столиком в круглом пространстве юрты, все убранство которой состояло из хорд линялых занавесок, скрывающих какие-то сегменты юрты. Пётр и хозяин чего-то ещё побалакали, и мы пошли в кошару. Ветер унялся. Проглянуло солнце и как-то в миг от искрящегося снега запахло весной…
Через неделю почта принесла мне пакет из конторы, в котором была тоненькая тетрадочка вестника ТАСС "Вокруг света" с моим репортажем "Весна в Замаре", а вскоре пришла и пачка советских газет с этим материалом. Опубликовала репортаж и местная русскоязычная газета "Монгольские новости", что случалось весьма редко – журналисты почему-то не любят перепечатывать в своих изданиях чужие материалы. Но начало было положено, и потом мы не раз встречали свои фамилии на страницах монгольских газет.
22. Каракорум
К лету закончился период втягивания в новый ритм работы и узнавания страны. Работалось уже более или менее свободно: мы успевали за событиями, набирались впечатлений и фактов в поездках, что давало возможность не ограничиваться оперативной информацией, больше писать для всевозможных вестников ТАСС. Контора начала похваливать нас с Кимом за появление интересных материалов. В редакции соцстран настороженное отношение ко мне, которое обычно витает в коллективах, служащих "крышей" для офицеров спецслужб, сменилось на вполне нормальное, а в творческом плане – даже уважительное. Поначалу некоторые сотрудники посмеивались над объемами моих текстов для почтовых вестников: "Писатель Ионов опять прислал целую повесть!", но потом привыкли к обстоятельному раскрытию тем, за которые я брался. К тому же тексты не требовали редакторских усилий.
Устроился и быт – приехали жена и тёща, всё в доме наладилось, и надо было выходить на новый уровень в работе.
Мне нравилась Монголия своей непохожестью на всё, что я видел раньше: запахом полыни в неоглядной степи, подступающей вплотную к разноликому Улан-Батору, белыми юртами на улицах вполне современного города. Особенно трогали маленькие мохнатые коровы, бродящие весной по центральной площади и у автобусных остановок, где они ловко вылизывали урны, доставая розовым языком брошенные билеты и окурки. Монголы ведь не кормят крупный скот, предоставляя ему право круглый год добывать пропитание самостоятельно. От того коровы и лошади у них низкорослы и мохнаты, но на диво выносливы. В городе на окурках и билетах, в степи на сухой траве, они переживают лютые зимы, не требуя никаких людских забот. Но и людям в это время года ничего не дают. И вообще со скотиной всё здесь устроено просто. Зимой ли, летом ли – утром коровы и лошади уходят добывать корм и возвращаются только поздним вечером, скорее лишь для того, чтобы посмотреть: жив ли хозяин. Так же ведут себя яки в горной части страны и верблюды – в пустынной. Монголы пасут их только в период появления приплода, вернее даже не пасут, а охраняют молодняк от хищников. Постоянного пригляда пастухов требуют только козы и овцы, способные разбредаться без присмотра куда угодно.
В большинстве своем монголы – народ несуетливый и созерцательный. Они могут часами сидеть на одном месте, смотреть на степь или горы. Но зато и примечают всё до мельчайших деталей. Вот почему монгол никогда не заблудится ни в голой степи, ни в лесу, ни в горах – он знает их едва ли ни лучше, чем круглое пространство своей юрты.
К созерцательности аборигенов нужно привыкнуть. Как-то в порядке обмена с Монцамэ к нам приехал Новгородский корреспондент Виктор Черняев. Я повез его в Тэрэлдж показать местные красоты. Это недалеко от Улан-Батора, там причудливые вершины гор, похожие то на скачущего всадника, то на мальчика, читающего книгу, и есть совершенно отдельно стоящая в степи скала, напоминающая огромную черепаху. Легенда гласит, будто на спине черепахи, задумывая очередной набег, некогда сиживал сам Чингисхан.
Так вот, по дороге в Тэрэлдж, сразу за Улан-Батором начинаются, сказать по нашему, дачные участки монголов – щитовые домики с небольшим участком степи, огороженной сеткой-рабицей. На участке ничего нет, кроме домика и камней. Но обязательно есть сидящий на крыльце монгол, задумчиво, глядящий на камни или на вершину ближайшей горы.
– А чего это у них на участках ни деревца, ни грядки? – удивился Виктор.
– А бог их знает! Я здесь вообще пока не видел никаких посадок возле дома или юрты.
Когда вернулись на корпункт, Виктор налетел на нашего нового переводчика Боджо, колоритного усатого монгола:
– Боджо! Это что вы за народ такой?! Ни куста, ни травинки у вас на дачах не растет, а хозяева сидят, мечтают. Лодыри, что ли? – закричал он почти с порога.
Боджо медленно развернулся на стуле, подкрутил длинные усы и спокойно ответил:
– Это потому, Виктор, что мы кочевники, мы – номады. У нас траву жрёт скотина. А мы едим мясо.
– Ну, тогда ладно, – гость не нашелся больше, что сказать.
А я вспомнил рассказ Баяра о происшествии на его даче: мать у него доктор биологических наук, и у неё-то как раз на даче кое-что растёт. Однажды мать пригласила на дачу коллегу с детьми, и чтобы те не мешали ученым разговорам, отправила детей пощипать клубники с грядки. При этом угостила каждого из четверых по ягодке из тарелки. Монголята никогда не пробовали ягод, но съели клубнику, и она им понравилась. А когда через час-другой женщины вышли на улицу, они увидели на крыльце груду кустов клубники, детей, шумно клюющих оттуда ягоды, и совершенно пустую гряду. Откуда им было знать, как иначе можно было добыть угощение?
А вообще, монголы народ добрый, улыбчивый и наивный. Особо наивное отношение у них к технике. Они её одушевляют до такой степени, что считают, например, что автомобиль должен сам остановиться на красный свет. Если же машина не понимает этого, и вы едва счастливо разминулись с ней на перекрестке, первое, что можно увидеть это широкую улыбку монгола, как бы говорящую: "Молодец у тебя машина! А с моей чего взять? Не обучена".
Бывает и такое: едет монгол по степи, машина заглохла, открывает капот, начинает смотреть на мотор, что с ним делать – не знает. Мимо скачет на лошади другой степняк. Обязательно остановится, поприветствует, как положено по обычаю, и тоже – под капот. Едет другой. Приветствие и виснет на крыле головой в мотор. Случается, что и третий, и пятый будут делать так же. Однажды мне довелось сфотографировать целых семь задниц, торчащих из-под капота ЗИЛа. Послал негатив в Фотохронику ТАСС, не напечатали, и негатив так и пропал в недрах редакции. А жаль! Хорошая была бы иллюстрация к характеристике нравов степняков.
Ну, ладно. Выдалась очередная свободная неделя, и я объявил Киму, что еду искать Каракорум. До этого читал книгу академика Майского, полвека назад тоже искавшего древнюю столицу монголов по приметам, оставленным путешественником Марко Поло и францисканским монахом Рубруком. По их описаниям, где-то в степи должна выситься огромная крепость, за могучими стенами которой находятся дворцы дивной красоты и роскоши, дерево-фонтан из чистого серебра, из ветвей коего льются вина и прочие напитки. В государственном музее Улан-Батора есть реконструкция Карокорума – картина впечатляющая. Да и то сказать – столица государства, некогда покорившего полмира! Только ради того, чтобы постоять на её земле, стоит проехать те сотни километров, что отделяют её от Улан-Батора.
Итак, верный наш гид, шофёр и переводчик Петро катит меня по желтеющей степи. Давно кончилась широкая, в четыре накатанных колеи дорога – улсын чанартай зам – "дорога государственного значения". Вернее её было бы назвать "направление в сторону аймачного центра", потому что даже по российским бездорожным меркам, это типичный проселок, только сильно разъезженный и лишь местами обрамленный канавами кюветов. Теперь мы катим в неохватную степь по явственно приметной и очень широкой колее. Она двумя струями вмята в зеленую твердь чем-то очень тяжелым.
– Чингисхан что ли здесь катил осадные орудия, или Александр Македонский прогнал из Индии шеренги слонов? – спрашиваю у Петра.
– Да тракторами, типа "Кировца" лет пять-шесть назад промяли степь. А, может, "УРАЛы" с трейлерами прошли, – отзывается Пётр.
– Что, в Каракоруме какая-то большая стройка идет?
– А может, черепах оттуда куда-то увезли. Я давно в Хархорине не был.
– Так теперь Каракорум называют?
– Хархорин это центр сомона, где мы заночуем. А Каракорум рядом.
– А что за черепахи?
– Увидишь, если они ещё там.
Я пустился в эту совершенно безлюдную дорогу с тайной мыслью написать очерк для нового журнала "Эхо планеты", который должен был выпускать ТАСС. Мы с ним "одного поля ягоды", потому что выпуск этого издания был определен тем же постановлением ЦК КПСС, по которому я отправлен в Монголию. Никто меня не просил писать этот очерк, никому, кроме Кима, я не сказал, куда и зачем еду, хотя по правилам пребывания в стране, должен был согласовывать цель и направление поездки с отделом печати монгольского МИДа. Потому что, начни согласовывать, поездка отложилась бы почти до зимы и нужна была бы машина сопровождения с сотрудником МИДа или ЦК МНРП. А я уже знаю, что такое для журналиста посторонний глаз. Теперь же рискую заблудиться в степи, полагаясь только на чутье Петра и его умение собираться в дорогу, да рискуя получить замечание от отдела печати и выговор по службе, если МИД сообщит о моём самовольстве в ТАСС.
Вечереет, однако. А мы одни в широкой степи. Хотя нет – вон в стороне от колеи, по которой катит наш уазик на огромном камне неподвижно, как камень, сидит огромная черная птица с белой шеей, и мне становится жутковато, потому что недавно я видел таких же летающих чудищ на трупах пары телят, лежащих так же недалеко от дороги.
– Петро, он не нас ждет, когда мы заблудимся? – И чувствую противную мелкую дрожь в голосе.
– А ты хочешь, чтобы мы заблудились?
– Не хочу, но похоже на то.
– Да, дело к ужину, и кормиться мы будем уже в Хархорине вон за тем холмом.
И впрямь, едва мы вкатили на перевал холма, в долине за ним показался поселок из одноэтажных строений песочного цвета и цепочка белесых юрт, полукругом опоясывающих поселок.
– Вот тебе и Хархорин. А ты грифов кормить нами собирался, – смеётся Пётр.
– А Каракорум где?
– Каракорум завтра найдем.
Переночевали в поселковой гостинице, в довольно чистеньком номере, но неизменно, как всё в Монголии, пахнущем прогорклым бараньим жиром. А утром, не объявляясь сомонному дарге (председателю, начальнику), чтобы не быть под приглядом какого-нибудь местного активиста, опять – в степь. Хорошо наезженная колея вывела за поселок, подняла на возвышенность, на высшей точке которой лежит огромная каменная черепаха. Она детально вытесана из глыбы серого гранита, и её будто не тронули века.
Сторожевая черепаха Каракорума! Вытянув шею, она, не мигая, смотрит в степь, чуть в сторону от долины, в которой некогда высилась древняя столица полумира. В сторону, потому что ждёт, не заклубится ли степь пылью под копытами неприятельской конницы. Каракорумская яст мелхий – каменная лягушка – так монголы называют черепах – отлично сохранилась на своём вековом посту, не потемнела, не затянулась мхом, не утратила затейливого узора на спине. И даже не вросла в землю, хотя весит, наверно, не один десяток тонн. Я долго ходил вокруг черепахи, оглаживая еёгранитный панцирь, ещё хранящий вчерашнее тепло, и как бы пытаясь вобрать в себя её память, чтобы потом поведать будущему читателю журнала. Это мое всегдашнее состояние перед началом новой серьезной работы. Оно начинается с какой-то одной детали, которая, возникнув, отключает меня от всего постороннего, уводит внутрь сознания, пробуждает фантазию, обостряет мысль. Вот так с какой-то мимолетной картины или детали начинались все мои повести и рассказы, очерки и эссе. Наделавший потом шума очерк "Быль и небыль Карокорума" начался с разговора с яст мелхий.
22. Быль и небыль Карокорума
Большой пакет из коричневатой крафт-бумаги: такими рассылает почту "контора". Почтовые вестники до сих пор приходили в пакетах поменьше. "Посольство СССР в МНР, отделение ТАСС, В. Ионову". Что еще за новость? Лихорадочно вскрываю пакет и, будто в жизни никогда и нигде не печатался, извлекаю журнал. Листаю. На внутренней вкладке фото моей черепахи. В оглавлении… Фу, черт! "Ветер странствий. Древняя столица Чингисхана". "Кто это там выдумал сменить заголовок?!" Бегом пролистываю до 36-й страницы. Вот он! "Быль и небыль Каракорума"! Лучше-то разве придумаешь заголовок, если столько слышал о столице Чингисхана и ничего не нашел на её месте? А вот и письмо редакции авторам: "Вы держите в руках пробный "нулевой" номер журнала "Эхо планеты". Редакция благодарна всем, кто прислал нам материалы, очерки, статьи, репортажи, информацию, фотографии. Для этого выпуска мы отобрали лучшее из того, что получили от вас. Внимательно прочитайте номер, чтобы знать наши требования к публикациям. Обращаем ваше внимание на очерк Владимира Ионова из Монголии. Вот так надо писать для журнала – ярко, интересно, с глубоким знанием материала, с постановкой проблемы и её решением…"
Ура! Наша взяла! Представляю, что сейчас говорят, прочитавшие это письмо: "Ну, ясно, он же член Союза писателей. Ему сам чёрт не брат!" А кто-то поскрипит зубами: "И здесь он…"
Потом было ещё не менее десятка публикаций. А Каракорум повторили в одном из регулярных номеров. Как позже узнал, в том году намеревались даже признать меня лучшим автором года, но не о мастерстве журналистов встал вопрос, а о значимости стран – МНР или США? И приз отдали за океан. Жаль! Вот так проходит мирская слава – кто-нибудь да перехватит! Зато, почти год спустя, прихожу взять интервью у президента академии наук МНР Намсрая, и он говорит:
– Я согласился встретиться с вами, потому что знаю: ТАСС очень авторитетный орган. Лично мы не знакомы, но недавно в журнале "Эхо планеты" прочитал очень интересный материал о Каракоруме. Неожиданная и весьма любопытная постановка вопроса. У меня даже возникло предложение создать экспедицию двух академий для изучения темы. Жаль не знаком с автором, фамилию его не помню.
– Ну вот сейчас и поправим положение: Владимир Ионов, корреспондент ТАСС в МНР, автор очерка о Каракоруме.
Президент слегка смутился:
– Верно-верно. Сейчас вспоминаю… Ионов. Как вам предложение насчет экспедиции?
– С удовольствием приму в ней участие, но это не только от меня зависит.
– Я послал предложение в Сибирское отделение вашей академии. Они ведь раньше занимались этой темой. Будет ответ – сообщу.
Не знаю, что получила в ответ монгольская академия наук, я получил от Сибирского отделения грубый окрик по телефону "не соваться не в свое дело, где ты не смыслишь ни уха, ни рыла". Ошарашенный таким тоном, я даже не понял, кто звонит. Очевидно тот, кто ещё недавно якобы измерял территорию дворца "десяти тысяч спокойствий" великого хана Угедея, сына и преемника Чингисхана, и пришёл к выводу, что здание было похоже на китайскую пагоду огромных размеров. Не знаю, не знаю! Да и бог с ним, звонившим. Волновало другое – где он, Ка-ра-ко-рум?
Ведь писали, что в XIII веке он был, как Рим времен Цезаря. Историки утверждают, что город был основан в 1220 году на правом берегу Орхона у южной оконечности Хангая. К этому времени "великий, чьё имя не произносимо", покорил почти 40 государств и народов, и сюда, в степную столицу сходились торговые пути между Дальним Востоком, Средней Азией и Восточной Европой, стекались товары со всего мира, съезжались послы и купцы многих стран. Посланец папы римского Иннокентия IY францисканский монах Плано де Карпини, побывавший в грозной столице в 1246 году, сообщил, что встретил в ставке хана русского князя Ярослава, двух сыновей грузинского царя, посла халифа багдадского и других послов сарацинских числом до четырех тысяч, одних – с дарами, других – с данью.
Ничуть не подвергая сомнению свидетельств очевидцев, хочу спросить: а где же всё это? Совсем недалеко от Каракорума летом 1889 года русской экспедицией Н.М. Ядринцева открыты памятники Хушо-Цайдама с "великолепными монументами из мрамора и гранита". Потом их увидит и опишет русский академик В.В. Радлов. Он точно определит принадлежность памятников тюркскому Бильге-Кагану и его младшему брату, полководцу Кюль-Тегину. Время их создания – 733–734 годы. И вот что интересно. Эта экспедиция прошла через Каракорум, как через пустыню, не обнаружив там ничего примечательного.
В том и вопрос: почему от могильного комплекса начала YIII века, который многократно грабили и разрушали, остались и камни, и надписи, а от города, построенного полтысячи лет спустя, мастерами, свезенными, как пишут, со всего мира, нет и следа?
И дальше я писал:
"…Ночь опустилась над Хара-Хорином. Из-за отрога Хангая, похожего здесь на горб дракона, голубым шаром выкатилась луна, обещая к утру легкий морозец. А мне было тепло под боком нагретой за день яст мелхий, всё так же тянущей шею в долину Орхона, засверкавшего в ночи, как кривая ханская сабля.
– Слушай, тортилла, – гладил я шершавую шею черепахи, – если ты есть и прошла сквозь века такой, словно только вчера тебя высекли из гранита, то где же все остальные камни Каракорума? Ведь они должны быть! Потому что у Чингисхана и его потомков было всё, чтобы воздвигнуть великий город – и чужеземные мастера, и несметные богатства, и в трех шагах за Орхоном горы вечного гранита. Было бы только желание.