Выдержать бы вот так же без потерь и звучащие теперь во всю мощь "медные трубы", а они, чёрт бы их побрал, коварны. Вот этот кабинет бывшего председателя облсовета, где он может пока сидеть и на подлокотнике кресла, черная "Волга" с притененными стеклами, радиотелефоном и форсированным движком, еще в августе возившая первого секретаря обкома, бесконечные, как в предвыборной гонке, встречи и просьбы что-то у кого-то отобрать и отдать другим, и сама возможность отнять и вручить – ох, как это не просто!
Да, все это завоевано преодолением улюлюканья и презрительного снисхождения, выстрадано напряжённейшей работой в комитете по законодательству Верховного Совета РСФСР, где он, городской мальчик, физик, стал одним из закоперщиков земельной реформы, добыто опасными выходами в войска в дни и ночи августовского путча, когда он координировал действия депутатов по работе с военнослужащими и поддержанию порядка вокруг Белого дома.
Но и завоеванным, выстраданным, добытым распорядиться можно по-разному. Он это прекрасно понимает.
– Искушений много, – говорит мне Борис. – Представьте человека, который каждый день ходит по райскому саду, и висят эти яблоки. Не в очередь и не в магазине, а вот так прямо висят и всё. Необычная для нас ситуация. Здесь нужно нечто такое, что не позволило бы протянуть руку. Потому что достаточно сделать один шаг, как последуют другие. Сталкиваешься с этим ежедневно и это крайне трудно.
Верю. И даже вижу, как молодое нижегородское "око государево" борется с соблазнами. На встречах в больших и малых аудиториях он, отвечая на записки, говорит, что ему противны все и всякие "распределители", что у него нет ни личной автомашины, ни дачи, что живет с семьей в двухкомнатной квартире, хотя ведь мог бы…. Обещает закрыть в исполкомовской столовой малый и самый маленький залы, в которые он не ходит.
– И не буду ходить, – добавляет, как бы связывая себя честным словом.
Тема эта для него, видимо, действительно тревожная и потому охотнее, чем на другие в нашей беседе, он откликается на предложение порассуждать о соотношении нравственности и политики.
– Внутренняя пружина политики это, конечно, власть. Собственно, человек за тем и идёт в политику, чтобы осуществить свои идеи, а они осуществляются через возможность влиять на общественное сознание или – ещё проще – приказывать ему. Когда можешь это делать – влиять или приказывать – ты у власти. Как её определить – демократической или тоталитарной – это другой вопрос. Ты у власти, и у тебя, кроме проведения идей, открываются, причем, быстро, сразу, другие возможности. Например, повысить собственное материальное благополучие, взять то, что другому уже нельзя, "не положено". А ты можешь это "положить" себе сам. Как это делал партийный аппарат или как делают депутаты демократического парламента России. У меня такое наблюдение, что нравственность и политические убеждения вообще лежат в разных плоскостях. Мы как-то затвердили, что партократ это плохой человек, а демократ – хороший. Ничего подобного. И тот, и другой, прибавьте сюда ещё монархиста, христианского демократа – кого угодно! – могут быть одинаково алчными и подлыми. Примеров сколько угодно с любой стороны. Я вообще пришёл к выводу, что политиками движут не столько убеждения, сколько собственные интересы. Они, правда, тоже могут быть разными. Один, дорвавшись до возможностей, счастлив оттого, что отхватил машины себе и сыну, другой – тем, что протащил через парламент закон о собственности на землю.
– И после этого скатавший на базу за сапогами для жены?
– Катают сколько угодно.
– И Немцов? – спрашиваю с улыбкой, чтобы скрыть бестактность.
– Пока Бог миловал, – отвечает, простодушно, ударяя на слове "пока". – Говорят, такова жизнь. И, появись колбаса на прилавках, кого потянет за ней в подвальчик спецраспределителя? Но ведь тянет! В этом-то и беда, и сложность. Тем более, что противопоставить такой тяге в наших условиях можно только две вещи: внутренний нравственный тормоз и гласность. Но и они у нас в дефиците. Одно не воспитали, другое можем прихлопнуть в любой удобный момент, как "путчисты" прихлопывали "Независимую газету" и "Московские новости", а победившая демократия – "Правду" и "Советскую Россию". Такая пока демократия.
– Ну и что тогда держит в политике?
– Что-то, значит, держит. Теперь я вижу, как много потерял, ввязавшись в эти игры. Потеряна возможность заниматься наукой. Формулы иногда даже снятся. Но это уже не серьёзно. Говорим о застое, а на самом деле наука улетает вперед так стремительно, что перерывов в занятиях ею не должно быть. Вернуться, конечно, можно, но уже на другой основе, скажем не исследователем, а организатором процесса, что тоже важно… Что приобрел? Нервотрёпку, головную боль, бессонные ночи. Зарплату, позволяющую вместо "кормушки" сходить на базар, ну вот, по указу президента, машину с радиотелефоном – удобная штука! Но для меня это – преходящее. Я серьёзно. Удовлетворение в другом. Смотрите, открыли город. Проблема казалась совершенно неразрешимой. Но, оказывается, если хорошо взяться, можно и стену головой пробить, и там не обязательно, как в анекдоте, будет другая камера. Удалось разработать, а главное – принять законодательство о земле, об освобождении крестьянства. Это фантастическая победа! Вспомните, как она добывалась, какое свирепое сопротивление немалой части депутатов пришлось преодолеть. И ясно почему: вопрос о земле – вопрос о власти. А когда законодательство компромиссное, требующее сейчас доработки, но уже на что-то похожее, было принято, стало осуществляться, меня поразило число писем, которые пошли к нам в Верховный Совет от людей, получивших землю, почувствовавших себя хозяевами. Вот этим политика и засасывает – возможностью провести в жизнь крупную идею. В отличие от комитета по законодательству, здесь, в Нижегородской области, эти возможности вроде бы сужаются до конкретных местных проблем. Но вырастает степень ответственности уже перед конкретными людьми. Сейчас самая большая забота не промахнуться с рекомендацией кандидата на пост главы областной администрации. Есть кандидатуры сессии облсовета, но надо знать наш облсовет… Критерии ясны: компетентность в вопросах управления, порядочность, лояльность к различным точкам зрения и политическим убеждениям. Вопрос: кто и насколько им отвечает?
В беседе за рассуждениями о методах подбора людей на должности – проблема для нас колоссальная! – мы не дошли до противоречия, в которое попал Немцов. А чуть позже, на встрече с работниками культуры Нижнего Новгорода, Борис сам заговорил о нём. Как представитель президента он призван проводить в жизнь его указы. Но как быть, если ты не согласен с их сутью? Выбор, прямо скажем, не менее жестокий, чем стоял недавно перед офицерами: выполнять приказ или действовать в согласии с совестью?
Безусловно, говорил он, в том, что глава администрации назначается президентом и подотчётен только ему, есть рациональное зерно. Так проще осуществляется единоначалие, без которого, как все теперь убедились, реформы так и не доберутся до жизни. Но попадись на должность человек без внутренних сдержек совести, он будет стремиться, главным образом, потрафить "большому шефу", до нужд ли ему региона, конкретных людей?
Выход? Немцов видит его в том, чтобы глава администрации избирался всенародным тайным голосованием. В этом случае избиратели вольны и оказать доверие, и отказать в нём. Что касается проведения воли президента на места, на то и "око государево". Однако для этого нужен закон, и Борис готов работать над ним. А пока…
– Пока надо привыкать быть законопослушными. Всем. Без этого мы так и не выскребёмся в цивилизованный мир.
В бедламе бесчисленных хлопот, свалившихся на Немцова в первые дни исполнения им новой должности, для приватной беседы с корреспондентом "Культуры" он едва смог выкроить полтора часа. Но разговора по принадлежности газеты так у нас и не получилось. Начиная, мы тут же сползали в пучину жизни, полную больших и малых, мелочных и неразрешимых забот о хлебе насущном. Меня это мучило, думал, не умею держать собеседника в русле заданной темы, а кому из читателей интересны сомнения молодого политика насчет власти и земли, выборов администраторов. Но вот состоялась встреча Бориса с работниками культуры и творческой интеллигенцией города, и вопросы-то оказались те же! Не о тонкостях репертуарной политики театров, и не о светотенях в живописи. А опять же о ценах на хлеб и картошку, о квадратных метрах площади в библиотеках, о сотках под огороды, будь они неладны!
Такова жизнь? Наверно. И все-таки мы привыкли уповать не столько на себя – этому надо опять учиться – сколько на окружающих, на возглавляющих общество, дело. Попробуем ещё раз жить с надеждой на таких как Немцов – молодых, красивых, говорящих правду."
27. Приглашение
Всю неделю до выхода в свет газеты Борис приставал ко мне с просьбами и даже требованиями дать ему прочитать, что у меня получилось. А я помнил слова Алексея Суркова, у которого брал интервью ещё в 1966 году для книги "Биография края моего". Тогда я по молодости и по незнанию не согласовал окончательный текст с поэтом, и он выговорил мне за это. А на мои слова: "но вы же это говорили, вот у меня дословная расшифровка беседы", Алексей Александрович сказал: "Запомни, дружок, если хочешь оставаться в профессии, что слова, сказанные и напечатанные – совершенно разные вещи. И не всё сказанное должно быть написано". И мне было очень жаль, что и Немцов убоится некоторых своих слов, главных для меня в материале, и я всячески увиливал от его настойчивости, сказав в конце-концов:
– Слушайте, я же профессионал в своём деле и давайте договоримся так: если в материале окажется что-то, за что вам будет стыдно или неловко, вы больше никогда не согласитесь на любую мою просьбу. А если всё окажется как надо, вы больше никогда не будете приставать ко мне с просьбами прочитать материал до публикации.
Борис остался недоволен моей неуступчивостью, что-то пробурчал насчет закона о печати. Зато при встрече через несколько дней после выхода газеты, снисходительно поблагодарил:
– Нормально, слушайте, получилось. Спасибо. Больше не пристаю.
Журналисты обычно следят за публикациями друг друга, и дело кончается тем, что каждый начинает читать только того, кто ему интересен – тематикой ли, языком, или умением подать материал. Поэтому мы любим какие-то определенные издания или – даже в нелюбимых – каких-то авторов. Скажем, до перестройки и в начале неё мне нравился публицист Иван Васильев, и только ради него я выписывал журнал "Наш современник", в "Новом мире" ловил каждую публикацию Николая Шмелёва и Александра Ципко, в "Литературке" упивался очерками Юрия Черниченко и Георгия Радова. И как славолюбивый человек, радовался, что многие из коллег читают и меня и даже хотят видеть на страницах не только "Совкультуры", но и в своих изданиях. Поэтому заказы идут из журналов "Октябрь", "Театральная жизнь", газет "Литературная Россия" и "Московские новости".
Этот еженедельник я очень любил, и ещё в Монголии приплачивал киоскеру на главпочтамте Улан-Батора по нескольку тугриков в неделю, чтобы он оставлял для меня газету, весьма дефицитную даже там. В "МН" я читал всё. И меня, оказывается, там охотно читали. И просили писать для них. Поэтому вскоре за появлением в "СК" подвала "Молодое "око государево" из "МН" раздался звонок с просьбой сделать интервью с Немцовым для рубрики "Лидер". А это была одна из самых престижных рубрик самой популярной тогда газеты.
Борис – а он по указу президента уже стал губернатором области – согласился на интервью сразу, но выделил для беседы только 45 минут и в нерабочий день. Но и в воскресенье в его приемной, когда я пришел, сидели несколько мало знакомых мне солидных людей с большими звездами на погонах.
– Давай, чего ты хочешь, только быстрей, а то я маршала в предбаннике уже час держу, – сказал Борис, как мне показалось даже с некоторой бравадой насчет маршала и часа.
Я, как обычно, не писал себе вопросов заранее, надеясь разговорить собеседника по ассоциации с его и своими мыслями. Но Борис, то ли устал, то ли скрывал нервозность из-за того, что приходится держать важных гостей в приемной, то ли с новым назначением вообще стал немного другим: вот уже и на "ты" перешёл со мной, хотя раньше такого не было. Разговор получился сбивчивым, не по-немцовскии уклончивым, и я ушел раньше, чем рассчитывал. Однако, кое-что "в его духе" все-таки было сказано.
На сей раз материал складывался сложно, пришлось многое домысливать, потому что в расшифровке беседы не было ответов на возникавшие в ходе написания текста вопросы. Вопреки памятному разговору, это интервью послал Борису для прочтения и в надежде, что он что-то исправит или дополнит, но через пару дней получил текст обратно с резолюцией для помощника: "Верни автору. Он у нас профессионал, пусть за всё и отвечает".
Скрепя сердце, отправил материал с нарочным в редакцию и в тот же вечер получил звонок из "МН":
– Володя, ты разве не читаешь нашу рубрику? – раздражённо говорила Татьяна Яхлакова. Она только что перешла в "МН" из "Советской культуры" и очень надеялась на своего лучшего, как она сказала, автора. – Нам нужна политика в понимании Немцова, а ты развел с ним психологию. Почитай ещё раз наши страницы с лидерами и переделай интервью.
– Я выжал из Бориса всё, что мог. И не знаю, найдет ли он ещё раз время для меня.
– Уговори. Скажи, что далеко не к каждому мы обращаемся за интервью для рубрики "лидер". Скажи, что из-за него мы придерживаем беседу с Назарбаевым, – канючила Татьяна.
– Не знаю, что у меня получится. Пришлите кого-нибудь из редакции, пусть он попробует. А я сделал, всё, что умею.
Ох, не люблю я, когда мне заворачивают текст с требованием переделать. Ведь я итак всегда отдаюсь материалу до конца своих возможностей. От того они и нравятся читателям, что в них чувствуется страстность автора.
– Тань, не нравится – выброси. А я сливаю воду и к Борису больше не пойду.
– Да и не надо! Он же пишет на оригинале, что автор профессионал и может сам за всё ответить. Вот и переделай, как умеешь. Ты же можешь. Жду до конца недели. – И повесила трубку.
Конечно, можно было плюнуть на просьбу – мало ли у меня других забот? Но Татьяна неспроста так настаивала по телефону. Она, видимо, уже сдавала материал в печать и ей вернули его на переделку. А она только что была назначена заведовать отделом политики – и такой прокол! Из-за меня. Автора многих изданий. В том числе и "МН", откуда только что получил премию за лучший материал недели о Съезде Советов рабочих, состоявшемся недавно в Нижнем Новгороде. Лихое было заседание! До него в городе собирались съезд Российского Движения демократических реформ и Русский национальный собор. Но если лидеры РДДР и РНС на нижегородских форумах больше говорили о кризисе и бедствиях, охвативших экономику и политику России, и скорее декларировали свою готовность к власти, резервируя для решительных действий последующие съезды, то рабочие с присущей им сноровкой сразу утвердили "Общий план действий Советов рабочих", приняли за основу проект конституции РСФСР и сверх неё "Проект государственного устройства России", выбрали кандидатов в правительство и назначили будущим главой государства расточника завода "Красное Сормово" Дмитрия Игошина.
В апрельские дни 1992 года, никуда не выезжая из Нижнего, я был свидетелем сразу нескольких заявок на власть в России – от мэра Москвы Гавриила Попова, экс-генерала КГБ Петра Стерлигова, губернатора Сахалина Валентина Федорова и даже писателя Валентина Распутина. Почему все они выбрали для самоутверждения Нижний Новгород? Ответ проще пареной репы: все они проводили параллели с миссией нижегородца Кузьмы Минина в "смутное время", убеждали собравшихся в святости своих помыслов и клялись честно послужить на благо Народа и Отечества, понимая это благо сугубо по-своему. А Немцов разрешал все эти сборища, какую бы чушь на них ни несли. В те годы он вообще многое разрешал себе. Вот и на полосе "Лидер" он без обиняков обвинил правительство страны в головотяпстве за то, что оно не дает области наличных денег, а здесь зреет взрывоопасная ситуация. И эти слова не я ему придумал, наслушавшись "наследников Минина и Пожарского".
Новый вариант беседы с Борисом я сделал, уделив побольше внимания сотрудничеству администрации области с "Эпицентром" Явлинского, который, по сути, переселился к тому времени в Нижний Новгород. Полоса вышла и вызвала резонанс в "МН" и в области. А поскольку "Московские новости" пользовались популярностью и за рубежом, к Немцову, как одному из лидеров новой России, стали пристальнее присматриваться и там. И подавать какие-то знаки одобрения. Молодому губернатору это явно нравилось, он куда благосклоннее стал относиться к журналистам не только центральных изданий, чаще устраивать пресс-конференции, возить пишущую и снимающую братию на любое мероприятие, где появлялся сам. А я удостоился от него эпитета "известный российский журналист". Это он сказал на упрек, что в создаваемой им партии "Молодая Россия" мало известных людей. "Ну, как? – возразил он, – Художница Наташа Панкова, её выставки проходят в Европе и в Америке. А вот вам Ионов, один из самых известных журналистов России".
А я тогда действительно был в хорошей творческой форме. В "Советской культуре" публикации практически в каждом номере. И не вот тебе информашки из подконтрольных мне областей. Главный редактор всё чаще вызывает в Москву и даёт поручения то написать отчёт со съезда писателей России, то выступить против гонений на Галину Горячеву, дерзнувшую покритиковать Бориса Ельцина с трибуны Верховного Совета России, то взять интервью у академика Бориса Раушенбаха. И я блестяще справлялся с заданиями, хотя подчас попадал в довольно сложные ситуации.
На интервью с Раушенбахом я взял диктофон в редакции, проверил – всё в норме, а когда приехал домой к академику, и тот начал излагать свои мысли по поводу ситуации в стране, диктофон вдруг перестал записывать. А говорил академик ужасно интересные вещи о совместимости демократии и плановых начал в экономике. Что делать? Борис Викторович предложил отложить беседу "на как-нибудь потом". Я, давно знающий, что "на потом" ничего откладывать нельзя, сказал: "Я быстро пишу от руки и у меня отличная память, давайте не будем откладывать". Академик пожал плечами, принес ещё по чашке чая и продолжил методичную, внешне бесстрастную речь о том, через какие дебри неурядиц должна пройти страна. Кое-что я и впрямь успел записать, но главное – ухватил основную мысль и строй речи Бориса Викторовича. И таки справился с заданием. Когда материал был готов, прочитал ему беседу по телефону, на что академик сказал:
– Всё так. Только как-то бесстрастно я говорю о серьёзных материях.
– Но это ваш стиль? – спросил я осторожно.
– Мой. Вы верно его ухватили по памяти. Но вы-то мне показались более эмоциональным человеком и можно было ждать, что где-то поддадите жару. Но в целом даю добро.