Книга М. В. Михалкова посвящена событиям Великой Отечественной войны. В ней автор рассказывает о себе - еще совсем молодом человеке, который, оказавшись в плену, а затем в немецком тылу, стал агентом-нелегалом, регулярно снабжал части Советской Армии разведывательной информацией.
Содержание:
-
Пролог 1
-
Глава 1 - Без вести пропавший 1
-
Глава 2 - "Сыч" 15
-
Глава 3 - В потемках 23
-
Глава 4 - "Свет на пороге" 46
-
Документальные очерки 63
-
Примечания 67
Михаил Михалков
В лабиринтах смертельного риска
Пролог
1941 год. Ноябрь. Моя мать в Москве получила с фронта повестку, в ней говорилось: "Ваш сын… пропал без вести…".
1942 год. Январь. Моему брату Сергею Михалкову незнакомый военврач сообщил в письме: "Я знал вашего младшего брата Мишу. В октябре 1941 года в городе Кировограде он был расстрелян фашистами".
1944 год. Декабрь. Когда моей матери уже не было в живых, к моему брату Сергею Михалкову зашел гость, он оказался военнослужащим Дмитрием Цвинтарным. "Я хорошо знал вашего брата Мишу, - сказал он. - Я был с ним в фашистском лагере в городе Днепродзержинске, оттуда мы вместе бежали в феврале 1943 года…"
1945 год. Март. Мой брат Сергей Михалков получает письмо от латыша Жана Кринки, этот незнакомый товарищ писал: "Сообщаю вам, что ваш младший брат Михаил несколько месяцев жил у меня на хуторе Цеши, партизанил, бил фашистов и в сентябре 1944 года ушел с вражеской стороны через фронт к своим…".
1945 год. Май. Кончилась война. Никто из моих родных не знает, жив ли я, где я и что со мной…
Что же со мной произошло? Где я был всю войну? Об этом я и хочу рассказать. Пусть мои воспоминания хоть небольшой веточкой вплетутся в вечно живой венок всенародной памяти о той жестокой войне.
Автор
Глава 1
Без вести пропавший
На фронтовых дорогах
Память… Память… Она снова возвращает меня к тем незабываемым дням сентября 1941 года, к тем боям, когда, зажатые со всех сторон в клещи фашистскими танковыми и пехотными частями, героически бились с врагом около тысячи бойцов и командиров, возглавляемые генерал-полковником М. П. Кирпоносом.
В роще Шумейково близ хутора Дрюковщина наши бойцы и командиры стояли насмерть… Я хорошо помню эти жестокие бои на Полтавщине, ибо почти с самого начала войны находился в охране штаба Юго-Западного фронта. Рощу бомбила вражеская авиация, поливали огнем фашистские танки, артиллерия, минометы. С нашей стороны, особенно по ночам, на сгоревших кукурузных полях одна штыковая атака следовала за другой.
- В атаку! Вперед! - слышался мужественный голос Михаила Петровича Кирпоноса.
Был намечен прорыв из окружения отдельными группами. Схватки с врагом носили очаговый характер.
В те дни в неравных боях погибли командующий Юго-Западным фронтом генерал-полковник Кирпонос, член Военного совета Бурмистенко, генерал Тупиков и многие командиры.
Лишь после войны я узнал, что генералы Добыкин, Данилов и Панюхов с группой командиров штаба фронта пробились тогда к своим, а о судьбе генералов Потапова, Писаревского, бригадного комиссара Кальченко и дивизионного комиссара Рыкова до сих пор ничего не известно…
Мне с группой бойцов тогда удалось вырваться из тисков вражеского окружения… Посоветовались. Разработали план дальнейших действий. После нескольких стычек по ходу движения нас осталось двое - я и боец-армянин. Однажды ночью, сняв часового и раздобыв у немцев двух лошадей с седлами, мы верхами ушли в южном направлении. Через дней пять на лошадях вплавь переправились через Днепр. Но и за Днепром оказалась та же неразбериха. После бомбежки потеряли лошадей. Мой попутчик был ранен в ногу, и мне пришлось пристроить его к отступающему медсанбату. Я остался один.
Как-то под вечер вышел из лесопосадки.
Тяжелая картина открылась моим глазам. Дороги заполнены нескончаемыми колоннами беженцев. Кто - и повозках, кто - на фурах, кто - верхом. Большинство бредет пешком, многие разуты. Женщины, прижимая к груди младенцев, тащат за собой детские коляски со скарбом. Старики с мешками и узлами за спиной еле плетутся, опираясь на палки. Маленькие дети, ухватившись за подолы матерей, хнычут, чего-то просят, семенят по пыльному тракту. Скрипят арбы и телеги. Гремят привязанные к чемоданам и ручным ящикам кастрюли и чайники. Кто-то кричит, кто-то ругается, кто-то крестится и причитает, но в массе своей люди идут молча.
Несметные толпы идут на восток.
С группой военнослужащих минуем разбомбленные сожженные села. Кое-где догорают дома. Закопченными скорбными обелисками высятся на пепелищах несгоревшие кирпичные печи. Согбенные старухи, скрестив руки, провожают нас печальными взглядами: то ли жалеют, то ли осуждают…
Гонят скот. Столб сизой густой пыли висит над морем животных - ржущих, хрюкающих, мычащих, блеющих. На обочинах дорог - разлагающиеся и уже вздувшиеся трупы лошадей, свиней, коров, расстрелянных фашистами с воздуха.
Часто раздается команда: "Воздух!" Бойцы спрыгивают с машин и из кюветов открывают беспорядочную стрельбу по немецким самолетам. "Мессершмитты" и "хейнкели" группами по десять - пятнадцать машин, на бреющем полете поливают все вокруг свинцовым дождем. Потом в небе воцаряется тишина, а на земле стонут раненые, слышны душераздирающие вопли женщин, детей. На дорогах, в придорожных кюветах, в кукурузных полях остаются тела погибших.
Вижу какую-то военную машину. Грузовую. Забрался в нее. В кузове четыре бойца, узнал, что их командир лейтенант Петров, он в кабине шофера.
…Мы в пути. Под колесами хорошая грунтовая дорога. Кругом пустынные поля. Ни одной встречной машины. Едем час, два, петляем по балкам. Откуда-то издалека доносится орудийная стрельба, глухие взрывы. Вскоре машина останавливается в селе у дома, в котором находится штаб дивизии. Петров уходит. Маскируем машину и располагаемся в саду. Здесь несколько дальнобойных орудий. Время от времени они ведут огонь.
- Фронт далеко? - спрашивает один из бойцов.
- Не так чтобы очень, - усатый артиллерист, видимо, толком сам не знает.
Устраиваемся неподалеку в окопе, надо подкрепиться. Возвращается Петров.
- Как дела?
- Хреново! - бросает он. - Штаба нашего нет. Куда уехал - никто не знает.
Ночь коротаем тут же возле окопа, на траве.
…Новое фронтовое утро. В лучах поднимающегося солнца поблескивают капельки росы. Яблоневый сад дремлет… Завтракаем. Появляется Петров. Он хмур. Садится на бревно, задумчиво курит.
Лейтенант и бойцы оставляют меня у себя.
Садимся на машину и вскоре вклиниваемся в колонну наших отходящих войск. Едем в сторону города Николаева.
Движемся медленно, задерживают "пробки". Нас обгоняет пехота. Строй шагает в облаке пыли. В глазах бойцов тревога и усталость. Жарко, душно.
- Подвезите, братки! - просит раненый. Он опирается на палку.
- Лезь, пехота! - Помогаем раненому забраться в кузов грузовика.
Едем и едем…
- Подвезите! - отчаянно кричит красноармеец с перевязанной головой.
- Лезь!
Проходит еще час. Наша машина уже переполнена ранеными. Выбираемся на проселочную дорогу, переваливаем через бугор. Перед нами - огромное поле, на нем значительное скопление войск, повозки, лошади, пушки, машины. Копнами сена бойцы маскируют боевую технику.
Добираемся до середины поля. Неожиданно в небе появляется "рама" - вражеский воздушный разведчик. Петров куда-то уходит. Ждем час, два… Как сквозь землю провалился… Иду его искать и вскоре нахожу: он лежит под грузовой машиной и о чем-то разговаривает с командирами разных родов войск, подсевших к нему. Их шестеро. Старший по званию - с тремя кубиками на петлицах - артиллерист. На траве расстелена карта.
- Надо разведать обстановку в этом селе, - предлагает артиллерист, тыча пальцем в карту. - Кто пойдет?
Петров замечает меня.
- Сможешь разведать?
- Смогу.
- На, держи, - говорит лейтенант и передает мне пистолет "ТТ". - Да переоденься в штатское, - добавляет он.
Поручено выяснить - нет ли в селе немцев. До села километра три. Приказано вернуться не позднее семи часов вечера…
…Немцев в селе не оказалось. В сумерках возвращаюсь обратно. С разных сторон доносится стрельба. Переваливаю через бугор, и - о, ужас! - поле совершенно пусто. Лишь несколько грузовых машин догорают вдали, вокруг валяется множество лошадиных трупов.
Неожиданно появляется какой-то грузовик и на полном ходу пересекает поле. Вслед за ним из-за молодого леска вынырнул еще один. Бегу наперерез. Машина резко тормозит на ухабах, и я успеваю прыгнуть на подножку кабины, сильно ударившись плечом о кузов. Откуда-то из-за бугра через все поле тянутся огненные стрелы трассирующих пуль. Но не видно ни цели, ни того, кто стреляет.
Мы проскакиваем зону огня. Стемнело. Въезжаем в село. Накрапывает дождь. Ищу Петрова и его бойцов, но их нигде нет. Уже в полной темноте подхожу к незнакомой походной кухне и получаю гороховый суп со свининой, хлеб и пачку папирос "Звездочка". Поужинав, пробираюсь среди машин и останавливаюсь возле группы командиров. Со стороны слушаю разговор. Пожилой человек в кожаном реглане и хромовых сапогах, по-видимому, старший, отдает какое-то распоряжение и, обернувшись, вдруг замечает меня.
- Кто такой?
- Рядовой Николай Соколов.
- Почему в штатском?
Объясняю, что был послан в разведку, но, вернувшись, своей группы не обнаружил.
- Документы!
- Нет у меня документов! - отвечаю я. - Был в охране штаба Юго-Западного фронта. Документы остались в разведотделе фронта. Уходя в разведку, мы их сдавали… С трудом вышел из окружения.
- Где это было?
- На Полтавщине.
- Что, и там немец?
- Да, в основном - танки.
Рассказываю о гибели штаба Юго-Западного фронта.
- Ясно, - сквозь зубы цедит командир. Его суровое, обветренное лицо напряжено. - Раз разведчик, так тебе и карты в руки. С обстановкой знаком?
- Не совсем.
- Мы тоже в окружении. Немцы утром прорвали фронт. Вот с этим бойцом, - огоньком папироски он указал на стоящего рядом красноармейца, похожего на узбека, - пойдете в разведку. Задача - уточнить интервалы движения фашистских войск по главной трассе. - Огонек папироски метнулся в сторону. - Разведать и обстановку на перекрестке дорог, нет ли ямы какой, чтобы задержки не было… Прорываться будем все сразу, впереди пойдут конные взводы, за ними - машины. Понятно?
- Понятно.
- Действуй! - Огонек папироски стремительно падает и гаснет под каблуком хромового сапога.
- Оружие есть?
- Есть.
- Какое?
- "ТТ".
- Стрельбы не открывать, себя не обнаруживать. Выполняйте приказ!
Человек в кожаном реглане исчезает в темноте.
С бойцом-узбеком выходим из села. Друг друга мы не знаем и оба молчим. Попадаем на проселочную дорогу, которая ведет к намеченному перекрестку. По бокам дороги - кукурузные поля. Высокие стебли тихо шуршат, словно перешептываются.
- Сойдем с дороги, - говорю узбеку. - Я пойду по правой стороне, ты - по левой, на перекрестке сойдемся.
В знак согласия он кивает головой. Расходимся. Я пробираюсь сквозь кукурузное поле. Надо мной смыкаются острые листья, сквозь них чернеет небо.
Прошел, пожалуй, с километр. Впереди - шум моторов, урчание танков. Кукурузные джунгли кончились. Пробираюсь ползком к оврагу. Залег в траве и наблюдаю. Своего напарника не вижу.
Метрах в десяти от меня по грунтовой дороге движется вражеская колонна с горящими фарами. Танки, мотоциклы, машины с автоматчиками и пушками на прицепах. Колонна громыхает, скрежещет траками. При свете луны лица немцев мертвенно-бледны, тускло мерцают каски. Наблюдаю за немцами со смешанным чувством смятения и любопытства.
Наконец колонна прошла. Засекаю время. Подползаю к дороге, прячусь в кювет, смотрю, откуда идут вражеские войска - там яркий луч света… И снова мимо меня, совсем рядом, с грохотом проносятся танки, машины, пушки, мотоциклисты. Я лежу не шевелясь за кустом в придорожном кювете в трех метрах от мчащейся черной лавины. Земля дрожит. Меня обдает пылью и горячим дыханием бронеколонны.
Первая часть приказа - узнать интервалы движения вражеских колонн - выполнена. Осталась вторая. Я переползаю через дорогу и двигаюсь к перекрестку, пересекаю его и прячусь в кювете. Мимо меня снова движутся фашистские войска. Ну, вот и эти прошли.
Перекресток обследован - дорога как дорога. Возвращаюсь в село. Докладываю обстановку командиру, тому, что в кожаном реглане.
- Товарищ Сады ков все уже выяснил и доложил, - обрывает меня командир, и я вижу чуть в стороне своего напарника-узбека, молчаливо смотрящего на меня и как будто улыбающегося мне одними глазами. - В следующий раз не запаздывать! По машинам!
Одним махом минуем перекресток: впереди всадники, за ними машины. Проехали около четырех километров. Останавливаемся в лесопосадке.
- Теперь вместе с политруком разведаете местечко Шахты, - приказывает командир.
- Ясно.
- Действуйте! А ты, - командир кивает узбеку, - обследуешь вот это местечко. - И он карманным фонарем осветил карту. - Вот смотри…
И я снова в пути. Рядом - незнакомый политрук, пожилой, ему лет под сорок. Он в военной форме. На правом рукаве темнеет нашитая звездочка, рука крепко сжимает "ТТ". Обращаюсь к нему:
- Товарищ политрук…
- Называй меня просто Вася.
Мне как-то неловко. К такому обращению с командирами я не привык, но мне нужно кое-что выяснить, узнать, что это за соединение, к которому я прибился, и поэтому спрашиваю:
- А что это за часть?
- Остатки штаба двести двадцать четвертой стрелковой дивизия, двадцать пять верховых, пять машин с бойцами и ранеными, одна машина с личными вещами и одна с продовольствием. Вот и весь наш "гарнизон".
Идем через картофельное поле на краю местечка Шахты. Ноги путаются в ботве. Продвигаемся медленно, стараемся не шуметь. Подбираемся к ограде - толстые железные прутья уткнулись в небо острыми копьями.
- Полезу! А ты лежи и жди.
Василий быстро перелезает через ограду и скрывается за домами. Лежу в траве. Слева доносится шум. Отползаю в кукурузу. Вдоль ограды с внешней стороны тарахтит немецкая танкетка. Смотрю ей вслед. Время тянется томительно медленно. Наконец политрук возвращается обратно. Вижу, как он карабкается на ограду, и - о, ужас! - одно неосторожное движение - и острые копья пронзают его штанину. В свете луны на двухметровой высоте над гранитной основой ограды его фигура отчетливо видна. Только собирался вскочить и помочь, как где-то опять поблизости затарахтела танкетка, и в то мгновение, когда мне показалось, что политрук вот-вот спрыгнет на землю, он безжизненно повисает на железной ограде, прошитый пулеметной очередью…
Слышу за лесопосадкой глухой шум моторов. "Наши!" - мелькнуло в сознании.
Медлить нельзя. Пулей, через кусты, бегу обратно, вылетаю на дорогу. Вижу, как последняя машина уже набирает скорость. Мчусь что есть сил за нею и в резком рывке хватаюсь за борт. Пехотинцы подтягивают меня в кузов, посреди которого лежит запасное колесо. Машину сильно тряхнуло на ухабе, и я, высоко подлетев, плюхаюсь на этот жесткий круг.
- Запалы! - кричит кто-то.
Оказывается, я грохнулся на ящик с запалами, лежащий в центре колеса. Вскакиваю как ошпаренный. Бойцы мгновенно выбрасывают злополучное колесо вместе с ящиком из машины. Запалы зло шипят и уже в воздухе начинают взрываться, выбрасывая фейерверк искр и огня. В этом неестественно-ослепительном свете я вдруг в последний раз вижу мертвого политрука Василия, повисшего на железной ограде…
Останавливаемся возле молодого березняка. Бегу к головной машине, докладываю о гибели политрука, о разведке. Командир слушает. Когда я упоминаю о танкетке, он перебивает меня:
- Знаю! Знаю! Я выслал конную разведку, она и обнаружила немцев. Пришлось уйти, не дожидаясь вас.
Ночь провели в березняке, замаскировавшись. Наутро вызывают к командиру.
- Садись, дело есть, - говорит он, разглядывая разложенную на траве карту. - Сначала узнай, где можно раздобыть воду для лошадей, а затем разведай дорогу до местечка Зеленая. Будем пробиваться. Здесь километров десять, не больше, там должны быть наши. Изучи и запомни дороги, чтобы ночью без задержки добраться до Зеленой. На все тебе сутки. Завтра к вечеру будь на месте. Завтракал?
- Нет.
- Иди подкрепись. "ТТ" с собой не брать, оставишь у меня. Действуй!
Мимо березняка проехали три мотоциклиста. Кто-то из наших срезал их из трофейного автомата, затем и мотоциклы, и трупы фашистов затащили в березняк.
Добродушный грузин - штабной повар - угостил меня медом, копченой колбасой, дал на дорогу махорки, и я отправился выполнять задание.
Вода отыскалась быстро. Вернулся и доложил, что скоро ее привезет один старик. И правда, пока я готовился к дальнему пути, показалась старая кляча, запряженная в бричку, на которой громоздилась большая пожарная бочка с двумя красными ведрами. Командир поблагодарил старика.
Опять в пути. Разведка прошла удачно: к вечеру следующего дня доложил обстановку, и той же ночью решено было двигаться по разведанному пути. Я пошел отдыхать и, растянувшись на траве под густыми кронами деревьев, сразу заснул. С наступлением сумерек проснулся и первое, что увидел, был пистолет, который чистил мужчина с двумя кубиками в голубых петлицах. Над нами шумели молодые березы.
- Слушай, разведчик! - обратился ко мне незнакомый командир. - Давай-ка махнем через Днепр. Вдвоем проскочим. - В сумерках я едва различил усталое лицо этого пожилого человека. - А то ведь с этим хвостом, - он кивнул головой в сторону машин, - пропащее дело… А? Как смотришь?
- Был я за Днепром. Там всюду немцы. На Полтавщине с трудом выбрался из котла.
- Так фашисты уж, наверное, к Москве поперли. На нашем пути будут только их третьи эшелоны. Проскочим. Нам надо скорее уйти в леса. А здесь в степи каждый суслик на виду. Ну как, пойдешь?
- Не могу, - ответил я. - Что ж я этих людей брошу?
- Брось ерундить! Так не проскочим, где-нибудь да напоремся. Да и разброд у нас, каждый в свою сторону гнет. Начальника-то нет, а этот, в реглане… тоже мне хренов стратег! Никто подчиняться ему не хочет. Командир конного взвода разругался с ним начисто. Я тоже решил действовать самостоятельно. Вот и тебе предлагаю, за компанию…
Я наотрез отказался.
- Ну, как знаешь. Не настаиваю. Только тому, в реглане, не трепи. Ясно? Ночью уйду один. - И он быстро вскочил с земли, сунул пистолет в кобуру, хлопнул по ней ладонью, расправил на мускулистом торсе гимнастерку.
Через мгновение он исчез. Сумрак наступающей ночи поглотил его, а хруст веток под удаляющимися шагами заглушило резкое тарахтенье. В двадцати метрах от березняка по дороге замигали фары немецких мотоциклов.