Владимир Мономах - В. Духопельников 4 стр.


Мстислав собрал новгородскую дружину и двинулся против Олега. Новгородцы быстро выбили отряды Олега из северных городов. Олег бежал сначала в Ростов, а затем в Суздаль. За ним следовал Мстислав. Олег, боясь мщения Мстислава, сжег Суздаль. "Только остался двор монастырский Печерского монастыря и церковь тамошняя Святого Дмитрия", – свидетельствует летописец. Затем он бежал в Муром. Заняв Суздаль, Мстислав вновь направил письмо Олегу, в котором писал: "Я младше тебя, посылай к отцу моему, а дружину, которую захватил (дружину Изяслава), вороти; а я буду тебе во всем послушен". Олег, соглашаясь на мир, задумал очередной коварный план. В то время, когда Мстислав, поверив обещанию Олега, распустил свою дружину, Олег с войском поспешил к реке Клязьме, "думая, что, испугавшись его, Мстислав побежит". Но этого не произошло. Мстислав сумел быстро собрать дружину. На помощь к нему шел младший брат Вячеслав с дружественными половцами. В жестокой битве неподалеку от города Мурома Мономаховичи при поддержке половцев одолели войско Олега. В решающий момент битвы юный Вячеслав приказал вынести вперед стяг Мономаха, и воины Олега дрогнули, полагая, что это сам Владимир пришел отомстить за смерть сына. Взяв Муром, а потом Рязань, Мстислав вновь послал к Олегу письмо, говоря: "Не убегай никуда, но пошли к братии своей с мольбою не лишать тебя Русской земли. И я пошлю к отцу просить за тебя". Возможно, в это же время Олег получил и письмо от Владимира Мономаха, в котором князь писал: "О я многострадальный и печальный! Много борешься душа с сердцем и одолеваешь сердце мое; все мы тленны, и потому помышляю, как бы не предстать перед страшным судьею, не покаявшись и не помирившись между собой". Мономах обращался к Олегу со словами мира и сострадания. Он предлагал не губить Русскую землю, сам же не собирался мстить за сына, полагая, что смерть воина в бою – естественное дело. "А мы что такое, люди грешные и худые? – философски размышлял Владимир. – Сегодня живы, а завтра мертвы, сегодня в славе и в чести, а завтра в гробу и забыты, другие собранное нами разделят". Мономах призывал Олега положить конец кровопролитию, забыть взаимные обиды. "Если тебе плохо, – продолжал он, – то вот сидит подле тебя сын твой крестный с малым братом своим и хлеб едят дедовский, а ты ешь свой хлеб, об этом и рядись. Если же хочешь их убить, то вот они у тебя оба. Ибо не хочу я зла, но добра хочу братии в Русской земле. А что ты хочешь добыть насильем, то мы, заботясь о тебе, давали тебе и в Стародубе отчину твою. Бог свидетель, что мы с братом твоим рядились, если он не сможет рядиться без тебя. И мы не сделали ничего дурного, не сказали: пересылайся с братом до тех пор, пока не уладимся. Если же кто из вас не хочет добра и мира христианам, пусть тому от Бога мира не видать душе своей на том свете". Мономах признавал свои ошибки и говорил, что он простой смертный человек. В заключение он писал: "Не от нужды говорю я это, не от беды какой-нибудь, посланной Богом, сам поймешь, но душа своя мне дороже всего света сего. На Страшном суде без обвинителей сам себя обличу".

Как видим, письмо проникнуто не столько болью за смерть сына, сколько за разорение Русской земли. Владимир Мономах здесь выступает как истинный христианин, для которого, несмотря на жестокость времени, не чужды высокие гуманистические христианские идеалы. Он прежде всего беспокоится не о личных интересах, а об интересах родины.

В очередной раз Олег обещал – что ему оставалось делать – выполнить требование племянника и просьбу Владимира. Он согласился приехать на съезд князей.

В 1097 г. Русь стала свидетелем необычайного события: впервые в ее истории все наиболее крупные и известные русские князья Рюриковичи, внуки и правнуки Ярослава Мудрого, съехались в родовой замок Мономаха в г. Любече для того, чтобы "устроить порядок" на Руси.

Замок стоял на высокой горе близ старинного города Любеча, бывшего одной из ключевых крепостей в верховьях Днепра. Несколько месяцев строил князь свою резиденцию. Он прислал сюда лучших каменщиков, плотников, кузнецов из своих сел и городов. Тяжкой повинностью легло это строительство на любечан. От них требовали телег с лошадьми, землекопов и других работников. Надзор за строительством князь поручил своему любеческому огнищанину (т. е. управителю).

Все строительство размещалось на площади в тридцать пять на сто с небольшим саженей. Стены замка состояли из огромных дубовых бревен, которые укладывались в могучие срубы и забивались глиной. Эту глину придавливали к стенам тяжелыми колодами, которые едва поднимали четверо человек. Между срубами вкапывали в землю сторожевые башни из камня и дубовых бревен.

Въехать или войти на гору можно было лишь по крутому подъему, обращенному в сторону города. Здесь-то и были построены въездные ворота, перед которыми через ров строители перекинули подъемный деревянный мост. За воротами въездной башни шел узкий проезд вверх, огороженный с обеих сторон поднимающейся уступами крепостной стеной. А дальше высились главные ворота крепости и начиналась основная крепостная стена. В том случае, если бы враги сумели овладеть первыми воротами и ворваться внутрь прохода, им бы пришлось продвигаться к основным воротам крепости под ударами обороняющихся, которые располагались на уступах стены по обеим сторонам прохода, а дальше наступающие наткнулись бы на могучие бревна основной стены.

Следующие ворота с двумя башнями, стоящими по бокам от них, пройти тоже было непросто. Вход внутрь замка шел через глубокий и длинный крытый проход с тремя заслонами, каждый из которых, опускаясь, мог преградить путь врагам. Проход заканчивался небольшим двориком, где размещалась замковая стража. Отсюда был вход на стены. В этом дворике располагались коморки с очагами для обогрева стражи в холодное время. В стенах, огораживающих дворик, было сделано множество клетей, в которых хранились различные съестные припасы: вяленая и сушеная рыба, мед, вино, зерно, крупы. В глубине дворика стражи стояла самая высокая, массивная четырехъярусная башня замка – вежа. Если бы враг все-таки прорвался через замковую стражу, ему пришлось бы миновать на пути к княжескому дворцу эту башню. В ее глубоких подвалах располагались ямы – хранилища зерна и воды. Только миновав вежу, можно было попасть к клетям с едой, спрятанным в стене, только через нее шел путь внутрь замка. Именно в этой башне жил огнищанин. За вежей шел парадный двор, ведущий к княжеским хоромам. На этом дворе стоял шатер для дворцовой стражи. Отсюда же имелся тайный спуск к стене.

Сам дворец князя походил на настоящую крепость. Он был трехъярусным, с тремя высокими теремами. В нижнем ярусе находились печи, жилье для челяди, клети для всяких запасов. Во втором ярусе располагались княжеские хоромы. Здесь были выстроены широкие сени летних сборов и пиров, рядом находилась гридница, где могли поместиться за столами до ста человек. Около дворца была срублена небольшая церковь с кровлей, крытой свинцовыми листами. С плоских крыш дворца можно было по бревенчатым скатам спуститься прямо на подходящие вплотную замковые стены.

Замок был приспособлен для мощной и долговременной обороны. Вдоль его стен стояли вкопанные в землю медные котлы для горячей смолы, кипятка, которые опрокидывали на врагов, идущих на штурм крепости. Из дворца, из церкви, а также от одной из клетей в стене шли подземные ходы, уходившие в разные стороны от замка. В тяжкий час по этим глубоким, скрытым от неприятеля ходам можно было тайно покинуть замок. В таком замке его хозяин и 200–250 человек защитников могли продержаться только на своих припасах более года.

А за стенами замка шумел многолюдный город, где жили торговцы и ремесленники, холопы, разная челядь, стояли церкви, кипел торг. Здесь было все, что нужно, для существования княжеской семьи, если бы ей потребовалось укрыться в Любече в своем родовом гнезде.

На съезде присутствовали Святополк Киевский; Владимир Мономах, князь Переяславский; братья Святославичи – Олег и Давид; Давид Игоревич из Владимира-Волынского, Василько Ростиславич, князь Теребовльский, враждовавший на Волыни с Давидом Игоревичем, другие князья, их бояре и дружинники. Сидя на одном ковре, они благоразумно рассуждали, что отечество гибнет от их несогласия, что им следует наконец прекратить междоусобицы, вспомнить древнюю славу предков, объединиться, унять внешних разбойников, половцев – успокоить государство, заслужить любовь народную. По словам летописца, князья сказали на съезде: "Зачем губим Русскую землю, сами на себя ссоры накликаем? А половцы землю нашу расхищают и радуются, что нас раздирают междоусобные войны. Да с этих пор объединимся чистосердечно и будем охранять Русскую землю, и пусть каждый владеет отчиной своей" ("каждо держить отчину свою").

Князья договорились, что за каждым из них сохраняются земли их отцов – детей Ярослава Мудрого. За нарушение этого порядка князьям-отступникам надлежало держать ответ перед всей Русской землей. Им грозило наказание со стороны остальных князей.

Таким образом был восстановлен порядок, определенный в свое время Ярославом Мудрым. Святополк удерживал за собой Киевскую землю и все владения, принадлежавшие Изяславу Ярославичу. Владимир Мономах – владения Всеволода Ярославича: Переяславль, Смоленск, Ростов, Суздаль, Белоозеро. За детьми Святослава Ярославича – Олегом, Давидом и Ярославом – закреплялись владения их отца: Чернигов, Рязань, Муром. Закреплялся и порядок, установленный великим князем Всеволодом: за Давидом Игоревичем оставался Владимир-Волынский, за Володарем Ростиславичем (правнуком Ярослава Мудрого) – Перемышль, а за его братом Васильком – Теребовль в той же Волынской земле.

Эта запись появилась потому, что потомки Ярослава Мудрого стали нарушать его завет о том, что каждый из его сыновей сохранял за собой определенную часть Русской земли. И теперь надлежало вновь вернуться к этому завету и нерушимо держаться заповедей великого порядка. Каждый из князей оказался доволен таким решением; каждый целовал крест, говоря: "Да будет земля Русская общим для нас отечеством; а кто восстанет на брата, на того мы все восстанем".

Но ни в этих записях, ни в более поздних не оспаривался основной смысл предсмертного распоряжения Ярослава о том, что во главе Руси остается его старший сын: "Вот я поручаю стол мой в Киеве старшему сыну моему и брату вашему Изяславу; слушайте его, как слушались меня, пусть будет он вам вместо меня". Любеческий съезд не только не отменил этот порядок, но и закрепил его своим решением о единстве Русской земли.

Однако психология и мораль правителей того времени были далеки от идеалов. Едва князья разъехались по домам, как из Киева пришло ошеломляющее известие: Святополк и Давид Игоревич в Киеве схватили, а затем ослепили смелого и независимого князя Василька Теребовльского. Тот приехал в столицу помолиться в храме Св. Михаила в Выдубицком монастыре. Его зазвал к себе в гости Святополк, у которого Василько и был схвачен. Пойти на это злодеяние уговорил Святополка Давид Игоревич, опасавшийся предприимчивого Василька. Он запугал великого князя тем, что якобы Василько и Мономах замышляют против великого князя заговор.

Давид отвез Василька в Белгород, где в деревенской избе слуга Давида ослепил князя. Затем Василька отвезли на Волынь, во владения Давида, и заключили в темницу. Город Теребовль и ближайшие земли, принадлежавшие Васильку, были захвачены Давидом.

Этот поразительный по жестокости и вероломству случай показал, чего стоят в действительности клятвы князей. Там, где нет сильной власти, где безудержное властолюбие диктует свои законы, там не может быть и крепкого мира. В период непрочности государственных структур раннего средневековья такое положение становилось обычным. Буйство феодальных кланов в X–XI вв. надолго разорвало на части Францию, где образовалось 14 крупных феодальных полугосударств. Такая же судьба постигла и Германию, которая с конца X в. стала разваливаться на самостоятельные феодальные княжества, владетели которых на своих съездах избирали германских императоров. В связи с общим замедлением (по сравнению с Западной Европой) темпов социально-экономического и политического развития на Руси эти процессы стали набирать здесь силу лишь с конца XI в., но особенно быстро – со второй трети XII столетия.

Мономах, узнав о таком злодеянии, пришел в ужас. "Никогда еще, – сказал он, – не бывало подобного в земле Русской!" – и сразу же сообщил об этом злодеянии Олегу и Давиду. В своем письме к братьям Мономах писал: "Прекратим зло в начале, накажем изверга, который посрамил отечество и дал нож брату на брата; или кровь еще больше польется, и мы все обратимся в убийц; земля Русская погибнет; варвары овладеют ею". Олег и Давид согласились с Мономахом, считая, что необходимо наказать князей-отступников. Большое войско, состоявшее из дружин самого Мономаха, его сыновей, Олега и Давида Святославичей, которые на этот раз подчинились Любеческому договору, двинулось на Киев. В этом акте проявился основной принцип любеческих договоренностей: единство, а не раскол. Дружины союзников осадили город. В столице начались выступления населения против Святополка. Киевский князь собирался бежать из города, но киевляне не пустили его. Они, зная добродушие Мономаха, направили к нему посольство, в которое входили митрополит и вдовствующая супруга Всеволода. "Князья великодушные! – обратился к Владимиру и Святославичам митрополит. – Не терзайте отечество междоусобием, не веселите врагов его. С каким трудом отцы и деды ваши утверждали величие и безопасность государства! Они приобретали чужие земли; а вы что делаете, губите собственную?" Князья согласились с митрополитом. Святополк же принял ультиматум Мономаха и дал согласие на совместный поход против владимиро-волынского князя Давида Игоревича.

Поход начался. Но Давид не хотел уступать. Он решил искать помощи у польского короля, заплатив ему 50 гривен золотом, но король его обманул. Видя это, Давид упросил князей простить его, так как сообщил, что он освободил Василька и они договорились миром. Это подтвердил и посол от самого Василька. Объединенное войско русских князей повернуло назад.

Но долго еще гроза, разразившаяся в 1097 г., грохотала по русским просторам. Освободившись из-под стражи, Василько вскоре начал вместе со своим братом войну против Давида. Братья вернули себе все свои земли, их войска осадили Владимир-Волынский, где находился Давид. По требованию изнемогающих от осады горожан Давид выдал Васильку тех, кто организовал его похищение и ослепление. По приказу Василька их повесили прямо перед городскими стенами на специально сколоченных виселицах, а затем расстреляли из луков.

"Возложил Бог Святополку и Владимиру мысль благую в сердце"

Возобновление борьбы между князьями грозило новым ослаблением государства. В такой ситуации жители отдельных, наиболее крупных и богатых городов начинают проявлять самостоятельность, выдвигать свои требования к великим князьям. Особенно такой самостоятельностью отличался Новгород.

Как мы помним, в Новгороде правил сын Мономаха Мстислав. Но когда Святополк после съезда в Любече решил направить в Новгород своего сына, в Киев явились новгородские бояре и заявили Святополку: "Мономах прислал к тебе Мстислава, чтобы ты отправил его княжить во Владимир, а сына своего в Новгород. Нет! Объявляем торжественно, что этого не будет. Святополк! ты сам добровольно оставил нас: теперь уже не хотим ни тебя, ни сына твоего. Пусть идет в Новгород, если у него две головы! Мы сами воспитали Мстислава, данного нам еще Всеволодом". Святополк вынужден был согласиться с требованием новгородцев.

Мономах, дальновидный и опытный политик, не мог не учитывать возросшую роль городов в сложившейся ситуации. Он, учитывая настроение горожан, несмотря на продолжающуюся смуту среди князей, сумел добиться главного: объединить усилия князей для совместной борьбы с половцами. В 1101 г. князья съехались вновь в город Витичев, неподалеку от Киева, для того, чтобы окончательно прекратить междоусобицу и договориться о совместном походе против половцев. Зачинщик смуты Давид был наказан – у него отняли Владимир-Волынский. (Святополк послал туда своего наместника.) Лишь после этого Мономах вновь выдвинул свою идею об организации общерусских сил против половцев.

К этому времени Руси противостояли две наиболее сильные половецкие орды – приднепровские половцы во главе с ханом Боняком и донские половцы во главе с Шаруканом. За каждым из них стояли другие ханы, сыновья и многочисленные родственники. Оба хана были опытными полководцами, дерзкими и смелыми воинами, старинными противниками Руси; за ними числились десятки сожженных русских городов и сел, тысячи угнанных в плен людей. За мир русские князья платили ханам огромные выкупы. Теперь Мономах призывал князей освободиться от этого тяжелого налога и нанести половцам упреждающий удар.

Половцы словно почувствовали назревающую угрозу: по их предложению в 1101 г. в городе Сакове состоялся съезд наиболее авторитетных русских князей и половецких ханов, на котором рассматривались отношения Руси со степью. На этом съезде стороны снова заключили мир и обменялись заложниками. Кажется, что это соглашение поставило под сомнение все усилия Мономаха, но правильность его линии подтвердилась уже на следующий год. Получив после встречи в Сакове год передышки, половцы сами перешли в наступление. Осенью, когда Мономах был в Смоленске, гонец принес ему весть из Киева о нападении войска Боняка на переяславские земли.

Святополк и Мономах тщетно преследовали войско Боняка. Тот, разграбив переяславские земли, вышел к Киеву. Братья поспешили за ним, но половцы уже ушли на юг. И снова все более насущной становилась задача предупредить дальнейшие половецкие набеги.

Под 1103 г. летописец записал: "Вложил Бог Святополку и Владимиру мысль благую в сердце, и собрались на совет в Долобске". (Русские князья съехались к Долобскому озеру.) Здесь они стали вновь обсуждать совместный поход против половцев. Мономах настаивал на немедленном весеннем выступлении, когда половцы еще не вышли на летние пастбища и вволю не накормили своих коней. Но против этого возражал Святополк и его дружина. "И стала совещаться дружина Святополка, – продолжает летописец, – и говорить, "что не годится ныне, весной, идти, погубим смердов и пашню их"", т. е. не хотели отрывать смердов от весенних полевых работ и губить их лошадей. Это мнение поддержали и некоторые из присутствующих князей. В ответ на такие заявления Мономах выступил с короткой, но яркой речью: "Дивно мне, дружина, что лошадей жалеете, которыми пашут; а почему не подумаете о том, что вот начнет пахать смерд, и, приехав, половчанин застрелит его стрелою, а лошадь его заберет, а в село его приехав, возьмет жену его, и детей его, и все его имущество? Лошади вам жаль, а самого не жаль ли?" Выступление Мономаха положило конец спорам и колебаниям. В конце концов Святополк заявил, что он готов выступить в поход.

Назад Дальше