Как преподавать литературу в школе
…Самое главное - это прививать вкус и любовь к науке; иначе мы воспитаем просто ослов, нагруженных книжной премудростью… им отдают на хранение торбу с разными знаниями, но для того, чтобы они были действительным благом, недостаточно их держать при себе, - нужно ими проникнуться.
Мишель де Монтень. "Опыты"
Возможно, весьма спорная глава
Был задан мне такой вопрос одним очень милым редактором, интервьюером. Была задана такая тема… Для статьи, для размышления, рассуждения.
А меня действительно давным-давно мучает этот вопрос. Почему? Бог его знает… Может, потому, что я как-то очень серьезно всегда относился к воспитанию детей?..
Мне кажется, каждому человеку необходима в жизни какая-то надежность, спокойная уверенность, что все идет, как надо; и что впереди навсегда, до самого конца все будет, как надо.
Или хотя бы видимость такой надежности…
А что может быть надежнее детей, потомства, продолжения твоего? Сила, красота, талант, любовь - даже если когда-то судьба снизошла и одарила тебя всем этим или хотя бы частью, хотя бы чем-то одним, - все это в конце концов исчезает, кончается, иссякает. Даже если когда-то и было в твоем распоряжении, радовало, ублажало, доставляло утехи, восторги, счастье - ничему из вышеперечисленного не дано пережить тебя. Ох, чуть не забыл - богатство, которое, кстати, может и пережить нас, только радости от него кончаются вместе с нашими силами. Да и вообще разве утехи и радости, доставляемые богатством, могут быть хотя бы сравниваемы с радостями, доставляемыми нам нашими силами, здоровьем, красотой, талантом, любовью? Говорят, доставляет еще какую-то животную радость чревоугодие, попросту, обжорство. Но разве все это радости?
Не знаю, кому какие радости кажутся слаще, надежнее, вернее, долговременнее, - по моему разумению, самое надежное - это дети. Тут тебе и продолжение твое, надежда на вечность, неиссякаемость твою, и вечная радость: ведь радоваться успехам и радостям детей мы можем в полном одряхлении, бессилии и недееспособности, - эти радости навсегда с нами, навек. И переживут нас!
Но чтобы дети надежнее и вернее стали радостью, а не вечным горем и болью, - ими надо заниматься. Их надо воспитывать, elever, как говорят французы, что значит "растить", "созидать", "возводить", "воспитывать", словом, "поднимать" (ну и еще "домашних животных разводить" - тоже у них elever…). Речь идет, конечно же, о нормальных, здоровых детях; больные дети - не дай и не приведи, Господи… Но ведь мы-то умудряемся создавать себе вечные страдания и каторгу - распуская, не воспитывая, уродуя нормальных, здоровых детей! Делая из них черствых, агрессивных, остервенелых Эгоистов, себялюбцев, не желающих замечать ничего и никого вокруг себя, привыкших (приученных нами! родителями) с младых ногтей думать и заботиться только о себе, о своих удовольствиях, чьих бы средств, покоя, здоровья, а то и самой жизни это ни стоило… И, конечно же, не своих (средств-то), не за свой счет, ибо добывать, создавать средства и условия для удовольствий - это ведь труд, а они привыкли у нас только кайфовать, только наслаждаться, только потреблять! (К чему - к потреблению, не к созиданию - усиленно толкает и приглашает наша новая рыночная политика и идеология…).
Короче, мое скромное, но твердое, не побоюсь сказать, непоколебимое убеждение, что счастье и надежность - только в детях. Причем в детях - воспитанных! Не знаю, как кого, но самого себя, по крайней мере, я убедил в этом однозначно и безоговорочно. Вопрос - как их воспитывать? В общем-то все это давным-давно известно: Монтень в XVI веке (когда в России еще Иоанн IV Грозный правил!), следуя Платону (а это: V–IV вв. до н. э.), советовал воспитывать "не одну душу и не одно тело, но всего человека: нельзя расчленять его надвое… нельзя воспитывать то и другое порознь; напротив, нужно управлять ими, не делая между ними различия, так, как если бы это была пара впряженных в одно дышло коней". Но поскольку никакой статье, даже самой проницательной и гениальной, не дано добраться до "тела", это уже дело практического воспитания, - стало быть нам остается заниматься только "душой", только поразмышлять, только порассуждать…
Уже не помню, вычитал ли я где, или сам вымучил в своих давным-давнишних поисках и раздумьях на эту тему, что ведь художественная культура - а литература в первую голову! - это та же религия, та же идеология, тот же символ веры, только - со свободным выбором. Старые религии не очень-то давали свободу "выбирать". Там все четко было. А если я, к примеру, будучи рожден правоверным христианином, вдруг возлюбил бы… Падшего Ангела (т. е. Денницу, Люцифера, Сатану…), проникся к нему симпатией… да еще, не дай Бог, и воспел его где, да вслух!.. - за это ведь в свое время недолго было и на костер угодить у праведных, Богу верных, Бога чтящих и боголюбивых слуг божьих. Свято чтивших заповедь Христову: "Не убий!" - они же не убивали, капли крови твоей не проливали, волоса на твоей голове не трогали! Ну, привязывали… ну, поджигали… Был бы праведником - мог бы и не сгореть… Не допустил бы Господь! А раз допустил - стало быть, какой же ты праведник?.. И Господь допускал… И Жанну д’Арк спалить допустил, и Яна Гуса, и Томаса Мора, и Джордано Бруно, и Мигеля Сервета, и еще бо-оль-шую армию других, не самых вредных для Земли, для Человечества людей…
Ну а с приверженностью к тому или иному литературному герою у нас (у человечества) вроде все-таки посвободнее было. Я, во всяком случае, не слыхал, чтоб, если кто-то предпочел Остапа Бендера Павке Корчагину, его за это тут же на дыбу возводили или на костер. Люби - кого хочешь, молись - кому угодно. Хочешь, боготвори Андрея Болконского, а можешь Рахметова… А то и Митю Карамазова или Парфена Рогожина….
И тут, в поисках опоры для своих раздумий и рассуждений, к чему приходится обращаться? Только к опыту. Причем в основном - к своему, ибо опыт других - он тебе и не столь всеохватно известен, как собственный, и не столь ощутимо, пронизывающе тобой прочувствован.
Почему я благодарен своему времени взросления и образования? А я ему благодарен. Многие не благодарны. Порицают. Если не "костерят"!.. И время, и школу. И порицали. И не только глупые, вон тот же Монтень: "…выйдя из школы… и окончив… курс наук… я… не вынес оттуда ничего…" А уж сегодня-то… почти все, поголовно… Исключение - один Пушкин: "Чему, чему свидетели мы были!", "Наставникам, хранившим юность нашу… не помня зла, за благо воздадим!"…
Ну и я вот благодарен. И школе, и наставникам (не всем, естественно), и времени! Интересное было время. Всякое.
Время моего взросления… Осознания себя в мире и осмысления мира вокруг тебя. Происходящего в тот момент и происходившего когда-то. В недавнем, ближайшем и отдаленном прошлом. Т. е. время прикосновения к Истории. К Истории Твоего Народа. К Истории не как к отвлеченной науке, а к Истории Моей Страны, Моего Народа. Истории, не поняв, не вникнув в которую, мне самому невозможно дальше ни жить, ни развиваться, ни двигаться куда-то… Время осознания и ощущения нашей Истории как неотъемлемой части самого себя, меня! Моей души, моей сути, моей личности.
В 1954 году я закончил 10 классов в родном Новосибирске и, поступив учиться "на артиста" в Москве, в театральное училище им. Б.В. Щукина при театре им. Евг. Вахтангова, с некоторыми приключениями и осложнениями закончил его в 1960 году. А немножко что-то соображать… Какое-то… ну, не понимание еще, конечно, но хотя бы осмысление, только-только просыпающееся и начинающееся, самого себя и всего, что вокруг тебя, вблизи и подальше, во времени и пространстве, попытка осмысления, потребность осмысления - все это начинало пробуждаться в 8–9-м классах, стало быть, по календарю тютелька в тютельку - 50-е годы. 50-е годы!.. Начало их вытекает еще из последней, может быть самой жуткой по бессмысленности, по идиотизму волны сталинских репрессий, потом смерть Сталина, потом крах Берии и первый могучий удар по, казалось, уже навечно бесконтрольному всесилью КГБ, потом XX и XXII съезды с первыми разоблачениями, еще робкими, ничего не объяснившими (оно и до се, по-моему, толком еще не объяснено… только - треск, только - эмоции), но всколыхнувшими! раскрывшими… да нет, не раскрывшими, но давшими возможность пусть не раскрыть еще как следует, но хотя бы приоткрыть наконец глаза, пробудившими умы и души!.. Очень непростыми были 50-е… А какие были простыми?..
А в моем родном новосибирском "Красном Факеле" - в те же самые 50-е - ренессанс. Почему? Вроде непонятно. Нелогично. Но - ренессанс! Чеховская "Чайка"! Изумившая, восхитившая и покорившая Москву во время гастролей 1953 года. И "Зыковы" Горького! (Это, правда, еще из 1943 года спектакль, но я-то его увидел в 50-е.) А позднее - "Сирано де Бержерак" Ростана, "Бесприданница" Островского, "Село Степанчиково" Достоевского, "Живой труп" Толстого! А до того: "Вей, ветерок!" Яниса Райниса, "Песнь о черноморцах" Б. Лавренева, "Свадьба с приданым" Дьяконова, "Женихи" Токаева. А сколько еще не назвал! Классика. Мировая и отечественная. И национальная. И современная. Рискую не попасть в общую струю - сейчас ведь принято костерить, мешать с помоями, с грязью, изничтожать все, что у нас было между 1917 и 1985 годами, - но я люблю время моей молодости. Больше того, мне даже неловко перед современной молодежью за то, какими мы в их возрасте были счастливыми… Что поделаешь - неловко.
По сусекам дневников и записных книжек
10 января 93 г. Москва. (Читая "Былое и думы" А.И. Герцена, хотя Герцен у нас тоже получается одним из "врагов" нынешних "реформ", "перестройки" и, особенно, "переосмысления".) Странная вещь, что почти все наши грезы (Герцен имеет в виду юношеские их с Огаревым "грезы" в 14–15 лет, в возрасте "теоретического знания и практического невежества") оканчивались Сибирью или казнью и почти никогда - торжеством. Неужели это - русский склад фантазии или отражение Петербурга с пятью виселицами и каторжной работой на юном поколении?". "Былое и думы".
А это не счастье наше неохватное, не благодарность наша величайшая судьбе, коммунизму (идее, а не партноменклатуре), Советской власти, что наши грезы юношеские (моего поколения) оканчивались только торжеством! И ничем другим не могли оканчиваться! Это - не счастье? Не благодеяние для развивающегося, входящего в жизнь индивидуума? "Эх вы-и…" Отрицатели. "Ошибконазыватели" нашей семидесятилетней истории… Темнота вы. И пошляки. Недоумки. "Мышление, выбор не даны вам природой…" Чужого голоса перепеватели. Чужих пошлостей. Если не пакостей…
К вопросу о пользе гласности для юности… Не брехливая и ничем не сдерживаемая гласность нужна юности, а разумная ясность.
Хорошее было время… Голодное, холодное, бесштанное, но… замечательное! Давно утих, улегся оголтелый разгул свободы 20-х годов, когда "освободившиеся" ото всего (и от совести и разума в том числе) наглые и нахальные псевдоинтеллектуалы и авангардисты "сбрасывали Пушкина с корабли современности", "Рафаэля с Растрелли расстреливали". В школьные программы давно и прочно вернулась классика. Не вся еще, но вернулась! И не только в школьные программы. В театрах страны ставилась не "чернуха", не абсурд, не порнография с защитой свободы интересов "сексуальных меньшинств" (гомосеков, зоофилов, некрофилов и тому подобных искателей радостей), а классика. Ну, были, конечно, и "Незабываемый 1919-й" с холуйскими панегириками "вождю всех времен и народов", и неискоренимый Корнейчук со своими антихудожественными иллюстрациями к передовицам того времени, но были (и на сценах, и на экранах в виде фильмов-спектаклей) и Шекспир, и Эдмон Ростан, и Шеридан, и Лопе де Вега, и Гольдони. А наши? И "Недоросль", и "Горе от ума", и "Ревизор", и "Маскарад", и Островский, и Сухово-Кобылин, и Чехов, и Горький…
Когда-то, в бытность мою еще студентом Щукинского училища, мне запала случайно в память вскользь оброненная, не впрямую, фраза нашего дивного, восхитительного Бориса Николаевича Симолина, читавшего нам историю изобразительных искусств и историю костюма (а истории развития музыкальной культуры - не было! Ну по-че-му, в театральном-то ВУЗе?.. По-моему, и до сей поры нет. Как можно воспитывать - и выпускать! - актера, режиссера без знания истории музыки?..) А фраза, оброненная Симолиным, была о том, что, в общем-то, государственность и художественная культура никогда не развивались в прямо-пропорциональной зависимости: мол, чем сильнее государственность, тем пышнее цветет культура, - нет! Всегда наоборот. В обратно-пропорциональной зависимости: чем сильнее и надежнее расцветает государство, тем более слабеет, хиреет культура, искусство. И наоборот: чем хуже идут дела у государства, тем ярче, пышнее, свободнее вспыхивают достижения культуры. (Правда, сегодняшний момент, кажется, являет собой исключение из этого правила: сегодня, вроде и государство не очень пышно цветет, и культура… как-то незаметно, чтобы торопилась со своими достижениями, воспользовавшись этими временными послаблениями в поступательном движении нашего государства.)
Такого, конечно, как обязательного к усвоению студентами, преподаваемо быть не могло в наше время - середина 50-х! - да и сегодня вряд ли… (стало быть, чем сильнее мы укрепляем наше государство, тем вернее губим культуру? А чтобы поднять культуру - надо распустить или разогнать государство?)… Но поскольку мысль эта не казалась нашему Борису Николаевичу абсолютно пустой и никчемной, то не высказать ее, не обронить, хотя бы вскользь, - он не мог. А что нами лучше и вернее усваивается: ежедневно занудно вдалбливаемое или оброненное вскользь? Только бы заметить, услышать, обратить внимание, не прохлопать ушами, не пронестись в привычной душевной конфронтации ко всему занудно-вдалбливаемому, - не пронестись своим вниманием мимо этого случайно оброненного.
Мне кажется, наша государственность после войны и до самой смерти Сталина чувствовала себя совсем неплохо, а в искусстве, особенно самом массовом, зрелищном, зрительском, театре и кино, пышным цветом цвел Корнейчук и иже с ним, не столь громкие и заметные, как он, но нисколько не менее вредные и противные (ну, может, вредные - менее, поскольку вот с ходу не приходят на память, слава Богу, забылись, а Корнейчук крепко засел в мозгах). И - в то же время! - советские экран и сцена прямо-таки "кишели" классикой! Русской, советской, мировой, национальной! И американская киноклассика "Золотого века" их кинематографа как раз добралась до нас "в качестве трофея" из отбитой у Гитлера Европы. И французы с англичанами. А тут и итальянский неореализм подоспел. И опять же - свобода выбора была: кто наслаждался Кочетовым, Бабаевским, "Белой березой" Бубеннова и "Алитетом, уходящим в горы" Семушкина, а кто с жадностью, восторгом и вседушевным приятием ловил проблески интеллигентности в пьесах Симонова ("Так и будет!"), Погодина ("Сонет Петрарки", "Маленькая студентка"), Крона ("Второе дыхание"), в прозе Виктора Некрасова (я говорю только о 50-х годах и о том, что было разрешено, было доступно всем).
И ведь не бесплодными оказались 50-е (как время взросления и осмысления себя в мире и мира вокруг себя для моего поколения). Мое поколение дало, на мой взгляд, абсолютно бесспорные ценности в области духа: тут и Распутин с Вампиловым, однокурсники Иркутского университета в 50-е годы; и Шукшин с Тарковским, однокурсники ВГИКа (мастерская М.И. Ромма) в то же время; да и еще, поди, найдутся…
(Была, была у нас свобода выбора. Была! И Достоевский не был сожжен, как (судя, правда, только по кинохронике) в Германии фашисты сжигали Маркса, Гегеля, Гете и прочую гордость немецкого народа. Не переиздавался Достоевский в то время - это было, но в библиотеке и у букинистов был вполне доступен. И Бунин был доступен, и Есенин. В школе их не очень "проходили", но называть - называли. А тут, к концу 50-х, пошли один за другим Ремарк, Хемингуэй, Олдингтон, уж в публикациях и переизданиях, не только то, что уцелело от изданного в 30-е годы. Да, кстати, к концу 50-х и Достоевского начали переиздавать, и прочих. Кто хотел - вполне мог читать. Но всегда ведь приятней вину за собственную лень, нерадивость, бездеятельность свалить на "притеснения", на условия, обвинить кого-то, но только не себя…
А может, вот это и нужно для преподавания литературы в школе? Свобода выбора? А? Не определенно-директивное: Онегин хоть и "лишний", но с декабристами якшался, сам чуть не стал декабристом (в уничтоженной 10-й главе) - значит, почти что положительный (полностью положительных до Революции вообще быть не могло); Ленский - "носил бы стеганый халат" да еще и возможному декабристу противостоял - чуть ли не в отрицательные его! Сатин в "На дне" - уж чего в нем положительного? Шулер, забулдыга, босяк, но у него: "правда - Бог свободного человека" - стал быть, положительный. А Лука - утешитель, не борец, да еще в Бога верует - куда ж его? К тому ж положительный полюс у нас уже занят Сатиным - в отрицательные Луку-Иуду… Вот если бы не это! Не куда учителя укажут, а то и сам основоположник самого соцреализма, лет через 30 после написания своей, в свое время прогремевшей и покорившей мир гениальной пьесы… А почему бы тогда не следовать заветам Льва Толстого, который к старости, по-моему, отрекался ото всех своих художественных произведений как от выдуманных и неправдивых? Давайте последуем этим заветам классика и не будем Толстого вообще читать, не то что в школе "проходить"… Вот если бы не это! Не определенное. Не директивное. Не "или-или", а свобода?
Была, была у нас свобода. Пусть не разумно предоставленная, мудро и предусмотрительно дозированная, пусть случайная, разгильдяйская, но - была! Я вон, например, позволял себе в 1953–54 учебном году, заканчивая 10-й класс, когда "оттепель" еще и не начиналась (я имею в виду: у нас, в Сибири), только-только Сталина похоронили да Берию "разоблачили" - в общем до "плюрализма" было еще далеко, - а я как-то позволял себе не ненавидеть "утешителя" Луку в "На дне" Горького (чуть не написал: "Нижнего Новгорода"…) и кулака Якова Лукича Островнова в "Поднятой целине" Шолохова. Вроде, велено было их ненавидеть и осуждать, а я вот не ненавидел и не осуждал. Целиком не осуждал. Нет, конечно, сцена убийства Хопрова, на которое Яков Лукич вынудил Половцева, и которое организовал (или помог организовать), а сам и трясся от страху при исполнении, и блевал после, - эта сцена никаких хороших чувств к Якову Лукичу не вызывала. Но вот как он "к агрономам прислушивался" да культурным хозяином стал - ну что ж в этом-то плохого? Погоревать только, что "жизня так повернулась", что вместо развития своих культурно-хозяйственных способностей пришлось Лукичу убийствами и прочей античеловеческой пакостью заниматься.
А Луку из "На дне" и вовсе осуждать вроде не за что было, хотя к этому настойчиво призывал сам "основоположник". Правда, несколько позже призывал, не когда писал, где-то в начале 1900-х годов, а уже ближе к 30-м. Потом, уже взрослым, я узнал, что не я один не доверял позднейшим призывам основоположника. Первый исполнитель и полноправный соавтор Горького в деле создания образа Луки, народный артист СССР Иван Михайлович Москвин, тоже, оказывается, не верил этим позднейшим "осуждениям" Горьким своего Луки, не верил и не скрывал этого.