"Люблю я эту роль очень, - признается в статье "Мой Лука" И.М.Москвин в декабре 1940 года в связи с выступлением на тысячном спектакле "На дне", - … как мне было горько, когда Алексей Максимович в 1932 году стал отказываться от своего Луки… писал… что такие утешители "утешают только для того, чтобы им не надоедали своими жалобами, не тревожили привычного покоя ко всему притерпевшейся холодной души". Утешители этого рода - самые умные, знающие и красноречивые. Они же потому и самые вредоносные. Именно таким утешителем должен был быть Лука… Но я, видимо, не сумел сделать его таким". Вот с последними словами я с Алексеем Максимовичем согласен и прибавлю еще от себя, что когда он писал Луку, то он не то что не сумел сделать его вредоносным утешителем, но и не хотел. Иначе, чем объяснить то его огромное волнение во время чтения "На дне" у нас в театре, когда в сцене Луки с умирающей Анной он остановился в середине монолога Луки от мешавших ему слез и, вытирая смущенно глаза, сказал: "Здорово написано…"
И это мое "инакомыслие" было какое-то спокойное (И.М.Москвин тоже вроде никак не поплатился за свое несогласие с "основоположником"), И я - мыслил себе "инако" и мыслил. Можно было. Никто не грозил мне ни Голгофой, ни эшафотом, ни даже проработкой на комсомольском собрании. Никто не убивал меня, не распинал и даже не порывался. (Судя по "нонешней" прессе, это в наше время никак не допускалось!). Допускалось. Никаких ни эксцессов, ни притеснений, ни "репрессий". Все было тихо. Должен сознаться, Яков Лукич и Лука не завладели целиком моей душой, как в свое время - каждый в свое - д’Артаньян с компанией, Лопухов, Кирсанов и Рахметов, Павка Корчагин, Печорин, Кола Брюньон, Григорий Мелехов и пр. Лука и Яков Лукич нравились мне не целиком и безоговорочно, а… местами. Не было могучего внутреннего позыва, потребности бросаться в бой за них, отстаивать, защищать. Да в общем-то никто на них (на Луку с Лукичем) особенно оголтело и не нападал.
А вот в 1960-м году в шкоде-студии МХАТ я видел дипломный спектакль "На дне", где Лука был специально (режиссерски, постановочно) дискредитирован, смешан с грязью, раздавлен (морально), как таракан, и уничтожен в полном соответствии с позднейшими заветами автора и "основоположника". В 3-м действии, после того, как Василиса обварила Наталью, а Пепел убил Костылева, в дополнение к ремаркам Горького (у Горького 3-е действие кончается общей суматохой, скандалом, а в 4-м только выясняется, что во время этой суматохи Лука куда-то исчез), - в студенческом спектакле, по опустевшей после суматохи сцене долго и непривлекательно мечется Лука, чтобы зритель успел сообразить, какой он нехороший, несмотря на все свои сладкие речи, эгоист и себялюб. Тут трагедия, а он трясется за себя (раз тут убийство - значит, будет полиция, проверка документов, а у него их нет, надо спасать свою шкуру), а прикидывался таким проникновенным христианским альтруистом, страдальцем за всех, помощником, утешителем, спасателем всех и вся.
"Завет" был исполнен, "утешитель" Лука заклеймен. Но все ведь видно было! Все можно было уже разделить: вот на потребу моменту…даже не моменту, а недалекому "направлению ума" начальства на тот момент, - вот холуйская, рабски исполнительная, профессиональная режиссура: раз "ложь - религия рабов и хозяев" - значит, это плохо, значит, и носитель этой философии мелкий обманщик и пакостник, лишь бы запудрить всем мозги своей якобы добротой, а запудрив и охмурив всех, - и пользоваться этим, нагреть на этом руки. (Хотя чего уж там шибко жирно "нагревал" для себя Лука? Ну, переночевать пустят, хоть в грязи, да в тепле, не под открытым небом… Горький, видимо, забыл к 1932 году, что в пьесе он сам возражает своим позднейшим "заветам" устами Бубнова про Луку: "Много он врет и без всякой пользы для себя".)
А ведь это замечательный пример четкой работы примитивной "командно-административной", а точнее - холуйской философии, которая свято убеждена была, что народ - быдло, что мы - страна безнадежных идиотов, которым все надо разжевывать и в рот класть, сами мы никогда в жизни не разберемся, не поймем, что такое хорошо, а что такое плохо. И сам Горький к 30-ым годам своими "заветами" погрешил в пользу этой философии… А кто у нас без греха??!
А в 1900-е годы молодой и "анафемски" талантливый Горький писал, создавал свою великую (а может, гениальнейшую и величайшую!) пьесу не для баранов, не для идиотов - для умных. Для образованных. Для просвещенных.
Для свободного человека, человека с истинно свободным выбором - пожалуйста: вот Лука, очень добрый, очень хороший, милосердный, замечательный (кому какое дело: с паспортом или без? Пьеса для людей писалась, для Человека. Не для могучей армии позднейших, добровольно "обездушевших", добровольно доведших свои мозги до полной атрофии, ампутировавших самим себе души и мозги за полной их ненадобностью и даже какой-то досадной, мешающей "подногамиболтающестью"…). Пьеса писалась когда-то для нормальных, живых еще, разумных, sapiens, которые могут понять и разделить: вот это - Лука, а вот это - его философия. И сам по себе, как человек, он может быть очень милым, славным и симпатичным, но философия его, утешительство, ложь его, пусть святая, во спасение, но - ложь, это - для слабых, для маленьких. Сладкая ложь во спасение - она не надолго, не навсегда. Правда - страшней, жестче, а то и жесточе, но надежнее. Она не рухнет, как ложь. Закалил себя, взрастил в себе силы, способные выдержать горькую и страшную правду - зачем тебе сладкая недолговечная ложь? Ложь - религия рабов и хозяев, правда - вот Бог свободного человека! Сатин не такой благостный и удобный в общежитии, как Лука (хотя тоже немаловажно, как его характеризует тот же Бубнов: "Ты, Киньстеньтин, никого не обидел")! Чисто по-человечески Лука гораздо милей и привлекательней Сатина, но философия, мне лично, дороже и предпочтительнее сатинская: "Правда - вот Бог свободного человека!" Не нужна мне ложь - религия рабов и хозяев.
Зачем в школе, по позднейшим и не самым праведным заветам Горького, вколачивают в юные мозги, что Лука и его философия - это плохо, отвратительно? Зачем наталкивать Человека, навязывать ему, Человеку, какие-то мысли и выводы? Почему не довериться Человеку? Не поверить в него? Как доверялся ему и верил в него на заре века молодой Горький?
Зачем по поводу Ленского в "Евгении Онегине" вдалбливается только половина гениальной пушкинской антитезы:
Быть может, он для блага мира,
Иль хоть для славы был рожден:
Его умолкнувшая лира
Гремучий, непрерывный звон
В веках поднять могла. Поэта,
Быть может, на ступенях света
Ждала высокая ступень.
Его страдальческая тень,
Быть может, унесла с собою
Святую тайну, и для нас
Погиб животворящий глас,
И за могильною чертою
К ней не домчится гимн времен,
Благословение племен.
А может быть и то: поэта
Обыкновенный ждал удел.
Прошли бы юношества лета:
В нем пыл души бы охладел.
Во многом он бы изменился,
Расстался б с музами, женился,
В деревне, счастлив и рогат,
Носил бы стеганый халат;
Узнал бы жизнь на самом деле,
Подагру б в сорок лет имел.
Пил, ел, скучал, толстел, хирел,
И, наконец, в своей постеле
Скончался б посреди детей,
Плаксивых баб и лекарей.
Зачем, почему нам вдалбливали только то, что Ленский "носил бы стеганый халат", "пил, ел, скучал, толстел, хирел", когда у Пушкина с той же долей вероятности, только в первую очередь, было предположено, что Ленский мог быть рожден "для блага мира"?..
А может, я зря "копья ломаю"? Я ведь сталкивался с преподаванием литературы в школе очень давно, в конце 40-х - начале 50-х. А сейчас… Может, там давным-давно, в школе-то, все совсем не так? Может, там давно уже никто никому ничего не вдалбливает?.. Никто никому ничего не навязывает…
Иду я сегодня, 14 декабря, и радуюсь: наконец-то над Москвой, которая до середины декабря простояла черная какая-то… нет, не слякотная, не противная, но какая-то… не русская. Среднеевропейская какая-то… И даже не декабрьская среднеевропейская, а скорее октябрьская. И вот! Наконец-то: "Белый снег пушистый в воздухе кружится…" "В тот год осенняя погода стояла долго на дворе…" "В полдень дождь перестал, и, что белый пушок, на осеннюю грязь начал падать снежок…" "Зима! Крестьянин, торжествуя, на дровнях"… "…только крыши, снег и, кроме крыш и снега, - никого…"
Господи! Да сколько же их у нас! Да каких!! Это только первое, что наугад посыпалось… А сколько еще! Если порыться в памяти, на книжной полке!.. И подумалось опять о преподавании: а что, если не настырно: "Зима, крестьянин" - и только! И - всем наизусть! Как штык! Как один!.. А если на выбор? Хочешь - Пушкина, а хочешь - Пастернака, Бунина, Заболоцкого, Блока, Есенина… и опять - как снега!.. Всех не перечислишь…
Когда-то Пушкин не выказывал больших восторгов по поводу того, как у нас было поставлено образование: "Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь"… Это в его-то время - "понемногу", "чему-нибудь и как-нибудь"!.. Не видал он нашего… (времени). И тем не менее слова "интеллигент", "интеллигенция" в обиходе у нас имеются… Что-то мы ими обозначаем, называем… Я знавал (и не одного!) работников "интеллектуального" труда, вполне достойных - конечно, по меркам нашего времени - этого определения, да еще и творческих работников, художников, которых передергивала судорога отвращения при упоминании имени… Пушкина. И я не могу их винить! Это не вина их, это - беда. Я им только соболезную! Они - несчастные жертвы нашей системы воспитания и образования. Лично меня моя школа так Пушкиным не запугала, но любовь-то к нему, всеохватную, всепронизывающую, не остывающую ("Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет!.." - а мое сердце как не малюсенькая частичка того самого, тютчевского, "сердца России"?), заронила, возбудила во мне, воспламенила и разожгла не школа.
Был у нас, опять же в Щукинском (и не только у нас, и в школе-студии МХАТа читал он, и, кажется, в ГИТИСе, а может, и еще где) замечательный лектор по зарубежной литературе Александр Сергеевич Поль. Эрудированнейший, остроумнейший, очаровательнейший Александр Сергеевич Поль. И читал он нам свою "зарубежную литературу". И что бы он нам ни читал: древних ли греков, римлян, средневековый ли роман, вагантов и миннезингеров, Ренессанс в Италии, Франции, Испании, Англии или английский роман XVIII века, - не было, по-моему, лекции и темы, в которой он не помянул бы, не вставил, не зацепил бы Пушкина. Еще Петрарка 600 с небольшим лет назад очень точно подметил, что "всякое учение… гораздо легче внедряется в душу слушателя любимым наставником". (Тоже ответ на вопрос, как преподавать литературу в школе: любимые слушателями наставники очень не помешали бы в этом деле…) Ну а у нас, поскольку наш Александр Сергеевич (Поль) был всеми нами, студентами, и мной в том числе, горячо и нежно любим, - вот я и призадумался: уж если такой бесспорный для нас тогда и истинный авторитет, как А.С.Поль, шагу не может ступить без Пушкина, стало быть, тут что-то неспроста!.. А уж дальше само пошло-поехало: заново раскрывались (и открывались мне, как в первый раз!) и "Евгений Онегин", и "Капитанская дочка", и "Борис Годунов", и критические статьи, и исторические заметки, и письма, и лирика - и везде блеск ума, слова, чувства, искренности, остроумия! И еще не всего я прочел его - стало быть, впереди сколько радости! До конца жизни не исчерпать! Мне по крайней мере…
А вот обременять нежные отроческие мозги "Евгением Онегиным" (не знаю, как сейчас, а мы-то "проходили" "Онегина" в 8-м классе, т. е. в 14–15 лет. Ну куда же? Что там можно понять в 14 лет?)… И чем больше вдалбливать - тем большую идиосинкразию вызывать и к Пушкину, и ко всей литературе вообще. То же самое по поводу "Войны и мира", по поводу Достоевского… Ну, разве что "Бедные люди"? Да и "Севастопольских рассказов" в школьной программе я что-то не помню…
Мой дед, из крестьян Пензенской губернии, бывший на год моложе Сталина, т. е. родившийся в 1880 году, закончил до революции, даже до всех еще наших революций, еще в XIX веке церковно-приходскую школу (считай, начальное образование, наших примерно 4 класса) и железнодорожное училище на помощника машиниста (считай, наше ПТУ). И на экзамене по русскому и литературе (не то поступая в училище, не то уже учась, за какой-нибудь курс) - писал о Пульхерии Ивановне и Афанасии Ивановиче. Стало быть, в программе были "Старосветские помещики", а у нас их даже не поминали. А чему они учат… Тьфу, слово приевшееся, осточертевшее… И неточное! "Учат"… Не "учат", научить никого ничему невозможно. Учится человек сам. Если захочет. А не захочет… Так о чем они, "Помещики"? На что они настойчиво и неотвратимо обращают наше внимание? К чему они, к какой мысли, теме могуче и властно приковывают наши души? Да к милосердию же! А чего в наших душах сегодня такой невосполнимый дефицит? Да его же, милосердия! А сколько же его умной щедрой рукой, сердцем разлито по нашей классике?! Неиссякающие родники! Животворные. Изобильные. Черпай - не хочу… Не хотим. Из программ убираем. Не возвращаем в них, в программы… Почему??? Почему в школьной программе нет П.П. Бажова? Почему о Б.В. Шергине у нас вообще единицы слыхали, даже среди интеллигенции? О них человек со школы должен знать! Там и юмор, и язык, и нравственность, и милосердие, и мудрость…
Как преподавать литературу… Наверно, не долдонить, не вколачивать такие "мысли", чтоб получалось, как в когда-то известной песенке:
Раскольников попал в тюрьму,
Базаров - сложная натура,
Герасим утопил Муму -
Вот вам и вся литература…
Наверно, как-то рассыпать, разворачивать перед юношеством все неохватные богатства, весь калейдоскоп, всю мозаику великой русской и мировой литературы. В теснейшем взаимодействии с уроками истории. С уроками эстетического воспитания, музыки. Как воспринимать пушкинских "Бориса Годунова" или "Капитанскую дочку" без знания истории? И какое же знание истории "смутного времени" или "пугачевщины" без Пушкина? Какое знание междоусобиц предтатарского периода русской истории без "Слова о полку Игореве" и какое знание "Слова" без знания истории того периода? А Бородин с Мусоргским разве при этом помешают?
А чего бы и кино давно не взять на вооружение?! Тьфу, опять: "вооружение"… Въелись термины. Не на "вооружение", на службу, на помощь. "Александр Невский" эйзенштейновский - разве не помощь, не подспорье в изучении истории XIII века? По личному своему опыту могу сказать: начало XVII века во Франции, наверно, не самое славное и судьбоносное время во французской истории, но мое лично внимание навсегда приковано к истории Франции именно этого периода, и виной тому - искрометные, неувядающие, вечные, животворные "Три мушкетера" А.Дюма-отца. А сколько блестящих исторических фильмов сняли в свое время американцы! Даже не столько строго "исторических", сколь по-дюмовски, по-мушкетерски заразительных, неотразимо притягательных, завлекательных, которые властно притягивают твое внимание, не отпускают его, заставляют лезть в эту историю, копаться, ковыряться в ней. И какие-нибудь "300 спартанцев" (только старый, не новая антимусульманская агитка…), и "Королевские пираты" с божественным Эрролом Флинном, и "Мария Антуанетта", и… и… и… Почему это все не привлекать? Почему этим всем не завлекать? Не слепо. Разбираясь. Разбирая: где история, где правда, где выдумка, где "завлекалочка", а где идеология снимавших в свое время и в своем месте?
Я как-то с ходу не припомню, чтобы в какой-то области художественного творчества какой-нибудь великий мастер одновременно был бы и великим учителем. Чаще как-то тоже: или - или. Или мастер, или учитель. Или Репин, или Чистяков. А может, тут тоже какая-нибудь закономерность? Может, в мастере должно, обязано превалировать индивидуальное, личностное, пристрастное?! Как вон, скажем, во Врубеле или в Тарковском. А учитель должен без особых углублений в одних, погружений в них и восторгов перед ними, и без резких, часто чисто вкусовых неприятий других, - учитель, наверно, должен рассыпать, развертывать перед учеником, учениками беспристрастно (!) все богатство, все разнообразие того, что имеется в данной, освещаемой им, учителем, области на сегодняшний день. А уж ученик пусть свободнень-ко выбирает сам. Что его душе ближе, соответственнее, понятнее, приемлемей.
Со свободой расквохтался… Свобода хороша не всякая, не абсолютная. Дай-ка, вон, полную свободу ребенку - он и дом спалит, и себя угробит. Свобода хороша разумная, про-све-щен-на-я. Как вон Е.Р.Дашкова говаривала: "Свобода без просвещения породила бы только анархию и беспорядок". Что мы сегодня и имеем, в полном соответствии с предсказаниями Первого Президента Российской Академии Наук?..
В общем-то… Все наши российские страдальцы и великомученики, гордость наша и опора, чьими заботами и стараниями мы до сих пор еще живы и образ человеческий не напрочь еще потеряли (хотя уже близки к тому…), - все они, любя Россию, жизнь и силы ей до конца, до капли отдавая, все свои силы недюжинные несли на алтарь просвещения российского. И уж какие титаны были! Какие богатыри! Ильи Муромцы!! И Сергий Радонежский с Андреем Рублевым. И Михайло Ломоносов. И Пушкин со всем своим феерическим XIX веком. Да и Ленин…, хотя его сегодня наша "легкоязычная и празднословная Русь" (как когда-то ее величал Б.В.Савинков, не всю Русь, часть ее, а вот эту самую, легкоязычную и празднословную), записала у нас уже эта "Русь" "с легкостью необыкновенной" Владимира Ульянова в "главные преступники XX века"… А этот "преступник" объяснял когда-то, на какие "преступления" он зовет и какие ему для этого нужны "сообщники": "стать коммунистом можно лишь тогда, когда обогатишь свою память знанием всех тех богатств, которые накопило человечество"… И правительство российское при нем, говорят, чуть ли не первый и последний раз в истории, было самым интеллигентным в Европе! (потом быстренько вернулись "на круги своя"). Ну как же не преступник? Россию-то!.. К этакому звать?! И невзирая на все призывы и труды титанические титанов наших, мы непоколебимы и несокрушимы в нашей темноте и бескультурье…
Как вот тут литературу преподавать… Кабы я знал… Не скрыл бы…