В 1941 году они оба ушли на фронт. Цинева назначили комиссаром артиллерийского полка, потом он стал заместителем начальника политуправления Калининского фронта, начальником политотдела различных армий. С 1945 года служил в Союзнической комиссии по Австрии начальником экономического отдела, в 1950-м стал заместителем верховного комиссара от Советского Союза.
В 1951 году Цинев поступил в Военную академию Генерального штаба. Закончил он академию уже после смерти Сталина и ареста Берии. Когда МВД очищали от бериевских кадров, Цинева как опытного политработника распределили в военную контрразведку. Он уехал в Берлин начальником особого отдела Группы советских войск в Германии, где провел пять лет. Два года он руководил Военным институтом КГБ, а с октября 1960 года служил в 3-м управлении Комитета госбезопасности.
Генерал-лейтенант Цинев жаждал повышения, и Андропов освободил ему должность начальника 2-го главного управления (контрразведка). А на свое место в военной контрразведке Цинев посадил Виталия Васильевича Федорчука. Тот проработал в 3-м главном управлении до 1970 года, когда его назначили председателем КГБ Украины.
Зять Брежнева Юрий Михайлович Чурбанов вспоминает, что Цвигун и Цинев часто бывали на даче у Брежнева: "Они пользовались особым расположением Леонида Ильича".
"Цвигун - рослый, несколько полноватый, с приятными чертами лица, - пишет генерал Борис Гераскин. - В действиях медлительный, сдержанный, говорил с заметным украинским акцентом… В отношениях с подчиненными нередко лукавил: в глаза говорил одно, а делал другое.
Цинев, в противоположность Цвигуну, невысокого роста, обыденной внешности, всегда с наголо бритой головой. Человек живого ума, не лишенный проницательности, весьма энергичный и подвижный. В нем уживались простота, доступность и обманчивая открытость с капризностью, непредсказуемостью, восприимчивостью к сплетням, властолюбием и болезненным стремлением постоянно быть на виду… Цинев никогда ничего не забывал, глубоко таил в себе недоброжелательство и всегда находил возможность свести личные счеты".
Цинев контролировал 9-е управление КГБ и, как говорят, ведал прослушиванием высших государственных чиновников. Когда в 1982 году, после смерти Суслова, Андропов перейдет в ЦК, он будет пребывать в уверенности, что теперь и его подслушивают.
Андропов мирился с тем, что два его заместителя пересказывают Брежневу все, что происходит в комитете. Цинев с Цвигуном следили за тем, кого принимал Андропов, и без приглашения являлись к нему в кабинет на третьем этаже с высоким потолком и бюстом Дзержинского, когда к председателю приезжали такие влиятельные люди, как министр обороны Дмитрий Устинов или начальник 4-го главного управления при Министерстве здравоохранения академик Евгений Чазов.
Андропов понимал, что за каждым его шагом присматривают. Он вроде бы неплохо относился к своему бывшему подчиненному по отделу ЦК Александру Евгеньевичу Бовину. Но когда КГБ перехватил письмо Бовина, который жаловался, что вынужден тратить свой талант на службу ничтожествам (то есть в первую очередь генеральному секретарю), Юрий Владимирович поспешил доложить о письме Брежневу.
Еще один бывший подчиненный Андропова по ЦК Георгий Арбатов пытался разубедить председателя КГБ - зачем нести письмо генеральному? Юрий Владимирович объяснил:
- А я не уверен, что копия этого письма уже не передана Брежневу. Ведь КГБ - сложное учреждение, и за председателем тоже присматривают. Найдутся люди, которые доложат Леониду Ильичу, что председатель КГБ утаил нечто, касающееся лично генерального секретаря.
Бовина убрали из аппарата ЦК.
"Андропов мог расположить к себе собеседника, - вспоминал Георгий Арбатов. - Не знаю случаев, когда бы он сознательно сделал подлость. Но оставить в беде, не заступиться за человека, даже к которому хорошо относился, Андропов мог.
Одна из его негативных черт - это нерешительность, даже страх, нередко проявлявшийся не только в политических делах, но и когда надо было отстаивать людей, тем более идеи… Мне кажется, Юрий Владимирович сам в глубине души это осознавал. И пытался найти себе какое-то оправдание. Такие компромиссы, уступки, уход от борьбы он прежде всего оправдывал соображениями "тактической необходимости"…"
Генерал Вадим Кирпиченко писал, что постоянное присутствие рядом Цвигуна и Цинева ставило Андропова в сложное положение. Он должен был на них оглядываться, искать к ним особые подходы, заниматься дипломатией вместо того, чтобы требовать результатов в работе. Они оба что-то постоянно докладывали лично Брежневу. Это ставило Андропова в неудобное и щекотливое положение. Иногда Андропов жаловался на условия, в которых ему приходится работать… Но Юрий Владимирович терпел, он не позволил себе поссориться со своими опасными заместителями.
"Андропов, - считает Чазов, - избрал самый верный путь - он сделал и Цвигуна, и Цинева своими самыми близкими помощниками, постоянно подчеркивая свое уважение к ним и дружеское расположение. Уверен в том, что Брежнев высоко ценил и по-своему любил Андропова, определенное значение имело и мнение двух его доверенных людей".
При этом Цвигун и Цинев между собой не ладили, особенно после того, как Цвигун стал первым заместителем председателя КГБ. Цинев завидовал. Это тоже устраивало Брежнева.
Благодушный по характеру Цвигун никого особо не обижал, поэтому оставил по себе неплохую память. Семен Кузьмич увлекся литературным творчеством. Жена Цвигуна писала прозу под псевдонимом Розалия Ермольева, и он тоже захотел литературной славы. Сначала появились документальные книги о происках империалистических врагов, а потом романы и киносценарии под прозрачным псевдонимом С. Днепров. Осведомленные люди даже называли имена профессиональных писателей, которые "помогали" Цвигуну в литературном творчестве. Уверяют, что киносценарии за него сочинял Вадим Трунин, автор замечательного "Белорусского вокзала".
Книги Семена Кузьмича немедленно выходили в свет, а сценарии быстро воплощались в полнометражные художественные фильмы. Большей частью они были посвящены партизанскому движению, и самого Цвигуна стали считать видным партизаном, хотя войну он провел в тылу. В фильмах, поставленных по его сценариям, главного героя, которого Цвигун писал с себя, неизменно играл Вячеслав Тихонов. Семен Кузьмич ничем не был похож на популярного артиста, кумира тех лет, но, вероятно, в мечтах он видел себя именно таким…
Цвигун (под псевдонимом "генерал-полковник С. К. Мишин") был и главным военным консультантом знаменитого фильма "Семнадцать мгновений весны", поставленного Татьяной Лиозновой по сценарию Юлиана Семенова. Олег Табаков, блистательно сыгравший в фильме "Семнадцать мгновений весны" роль начальника германской внешней разведки Вальтера Шелленберга, рассказывал потом, что после просмотра картины Андропов отвел его в угол и укоризненно прошептал:
- Олег, так играть безнравственно…
Андропов любил в разговорах с сотрудниками поругать какого-то начальника среднего звена, ожидая, что в ответ скажет собеседник. Наверное, он нуждался в дополнительной информации о тех людях, которые стояли вокруг него. Это еще раньше подметил один его бывший подчиненный Федор Михайлович Бурлацкий: Юрий Владимирович хотел знать все о людях, с которыми работал, и выслушивал любую информацию о них, от кого бы она ни исходила.
В августе 1967 года в одну из суббот дежуривший всю ночь полковник Эдуард Болеславович Нордман из 2-го главного управления был вызван в приемную председателя - дать справку. Дежурный секретарь, тогда еще подполковник Юрий Сергеевич Плеханов, записал его сообщение и доложил Андропову. Тот пожелал лично поговорить с офицером. Распорядился принести чай и стал задавать вопросы о ситуации в главном управлении контрразведки. Нордман вспоминал, что он почувствовал себя неудобно - каково ему, полковнику, давать оценки генералам. Но Андропов ему сказал:
- Мы разговариваем как коммунист с коммунистом, а не как начальник с подчиненным.
И Нордман сказал, что думает о ситуации во втором главке.
Начальником секретариата Андропова стал его давний сотрудник Владимир Александрович Крючков. Он работал у Андропова еще в посольстве в Будапеште. Андропов уехал в Москву в 1957 году. А Крючков остался в посольстве. Но Юрий Владимирович не забыл подающего надежды сотрудника. Через два года он, освоившись и пустив корни на Старой площади, пригласил Крючкова к себе: ему было приготовлено место референта в секторе Венгрии и Румынии отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран.
В 1963 году Крючков стал заведующим сектором, а в 1965-м поднялся еще на одну ступеньку и наконец занял ту должность, к которой он более всего был расположен: стал помощником секретаря ЦК Андропова. Он последовал за Андроповым в КГБ буквально через два дня. Он уже четыре года был помощником у Юрия Владимировича, и Андропов к нему привык. Крючков сначала получил прежнюю должность помощника, но уже в начале июля был назначен начальником секретариата председателя.
Кабинет Крючкова на третьем этаже находился прямо напротив председательского, приемная у них была общая. Владимир Александрович всегда был под рукой, готовый дать справку, напомнить, выполнить любое указание, проследить за движением бумаг.
Старательный, педантичный, услужливый и безотказный исполнитель с прекрасной памятью, он стал идеальным канцеляристом. Генерал-майор Крючков произвел сильнейшее впечатление на будущего начальника разведки Леонида Владимировича Шебаршина, который пришел с просьбой найти документ, переданный Андропову.
"Владимир Александрович удивил меня своей памятью, - писал Шебаршин. - Услышав название документа, попавшего к нему несколько месяцев назад, он немедленно открыл сейф и из толстенной пачки бумаг сразу же достал именно то, что требовалось. Мне показалось, что я имею дело с человеком в какой-то степени необыкновенным".
9 августа 1971 года Крючков перешел в разведку. Андропов назначил его первым заместителем начальника 1-го главного управления.
Крючкова ждала большая самостоятельная работа, пост первого зама был шагом к еще бо́льшим должностям. Но переход в разведку дался Крючкову трудно. Он вспоминал, как ему было "не по себе от мысли, что работать придется на некотором удалении" от Юрия Владимировича. Но Андропов уже принял решение.
К тому времени они трудились вместе семнадцать лет. Крючков боготворил начальника, привык к роли первого помощника, а тут предстояло самому принимать решения. Но Владимир Александрович нашел выход. Его сотрудники быстро заметили, что он по каждой мелочи советовался с Андроповым. Руководитель советской разведки по характеру, образу мышления и поведения так и остался помощником.
В последних числах декабря 1974 года Брежнев согласился с предложением Андропова утвердить Владимира Александровича Крючкова начальником 1-го главного управления и одновременно заместителем председателя КГБ.
Андропов сменил по существу все руководство комитета, в том числе, конечно же, и начальника 9-го управления - личной охраны генерального секретаря и политбюро.
Начальник "девятки" подчинялся непосредственно генеральному секретарю, получал от него приказания и по собственному разумению информировал об этом председателя КГБ. Начальнику 9-го управления подчинялся Кремлевский полк. Набирали в него только славян и только выходцев из рабоче-крестьянских семей. Подающих надежды отправляли в школу прапорщиков, после чего доверяли охрану объектов. Наиболее способных учили и брали в личную охрану.
Начальником управления кадров КГБ 21 июля 1967 года утвердили второго секретаря Днепропетровского обкома компартии Украины Виктора Михайловича Чебрикова. Он вспоминал, как его неожиданно вызвали в Москву, ничего не объяснив. Иван Васильевич Капитонов, секретарь ЦК по кадрам, привел приятно удивленного секретаря к Брежневу. Тот прочитал анкету Чебрикова, которая ему понравилась, как-никак выходец из Днепропетровска, задал несколько вопросов о делах в области и сказал:
- Юрия мы направили в КГБ. Нужно несколько человек, чтобы помочь ему и укрепить органы.
21 июля постановлением Совета министров Чебриков был утвержден членом коллегии КГБ, через три дня приказом по КГБ назначен начальником управления кадров. Только формально его новый пост казался невысоким - начальник управления в одном из ведомств. В реальности главный кадровик КГБ - ключевая должность. Недаром на него выразил желание взглянуть сам Брежнев. Одновременно прислали в КГБ еще несколько партийных работников из разных областей и с разных должностей.
Чебриков был строгим, твердым, исполнительным, пунктуально соблюдающим партийные каноны работником. Его бывший охранник рассказал "Парламентской газете": "Это был жесткий армейский человек. Строгий начальник. Никаких вопросов, сантиментов - только служба, устав и инструкции". Подчиненным общение с ним едва ли доставляло удовольствие.
- Чебриков скучный был человек, - вспоминает генерал Виктор Валентинович Иваненко, который служил в инспекторском управлении КГБ, - ни одного свежего слова от него добиться было невозможно. На совещании у него люди тосковали, выходили из его кабинета с пустой головой…
Зато начальству главный кадровик нравился. Виктор Михайлович пришелся по душе Андропову своей надежностью и исполнительностью. Чебрикова как днепропетровца считали брежневским человеком, на самом деле он был душой и телом предан Андропову. Он не претендовал на лидерство, не примеривался к председательскому креслу и не занимался интригами.
У Цвигуна и Цинева был прямой контакт с генеральным секретарем, и они Андропову много крови попортили. Филипп Денисович Бобков - еще одна заметная фигура в КГБ - сам по себе был сильной личностью, а Чебриков никакой опасности для Андропова не представлял. Юрий Владимирович это оценил, привык полностью на него полагаться и через год, в сентябре 1968-го, произвел его в заместители председателя.
Юрий Владимирович, конечно же, нуждался в разных людях. Но на примере Чебрикова и Крючкова можно попытаться понять, какие качества он ценил более всего. Общим у Крючкова и Чебрикова были исполнительность и преданность. В окружение Андропова входили более сильные фигуры, более яркие интеллектуалы, более умелые профессионалы. Но на первые роли он выдвигал именно Чебрикова и Крючкова.
Все кадровики были недавними партийными работниками, причем именно вторыми секретарями, которые по распределению обязанностей ведали организационно-кадровыми вопросами. Это был один из способов контроля партийного аппарата над чекистами. Приходящие со стороны партийные секретари были чужаками в КГБ и должны были присматривать за тем, что происходило внутри системы госбезопасности.
Пятое управление
Андропов расширил сеть местных органов КГБ и образовал новые управления в центральном аппарате, чтобы надежнее охватить все стороны жизни страны. Но он сразу выделил главное с его точки зрения звено - контроль над духовным состоянием общества.
Через полтора месяца после прихода на Лубянку, 3 июля 1967 года, Андропов отправил записку в ЦК, в которой живописал действия подрывных сил, направленных "на создание антисоветских подпольных групп, разжигание националистических тенденций, оживление реакционной деятельности церковников и сектантов".
Новый председатель КГБ сигнализировал о том, что "под влиянием чуждой нам идеологии у некоторой части политически незрелых советских граждан, особенно из числа интеллигенции и молодежи, формируются настроения аполитичности и нигилизма, чем могут пользоваться не только заведомо антисоветские элементы, но также политические болтуны и демагоги, толкая таких людей на политически вредные действия".
Андропов предложил создать в центре и на местах подразделения, которые сосредоточились бы на борьбе с идеологическими диверсиями.
17 июля 1967 года политбюро предложение Андропова поддержало:
"Создать в Комитете госбезопасности при Совете Министров СССР самостоятельное (пятое) Управление по организации контрразведывательной работы по борьбе с идеологическими диверсиями противника. В КГБ республик, УКГБ по краям и областям иметь соответственно пятые Управления-отделы-отделения…"
С мая 1969 года 5-е управление возглавил Филипп Денисович Бобков. Он проработает в управлении много лет и со временем станет генералом армии и первым заместителем председателя КГБ.
Георгий Арбатов пишет, что Андропов был доволен своей идеей, с радостью говорил:
- Работу с интеллигенцией я вывел из контрразведки. Нельзя же относиться к писателям и ученым как к потенциальным шпионам. Теперь все будет иначе, делами интеллигенции займутся иные люди, и упор будет делаться прежде всего на профилактику, на предотвращение нежелательных явлений.
Юрий Владимирович обладал замечательным умением приспосабливаться к собеседнику. Он так ловко вел беседу, что разные люди, часто с противоположными политическими взглядами, искренне считали председателя КГБ своим единомышленником.
Очень хорошо помню рассказ своего отца после встречи с Андроповым. Решив конкретный вопрос, Юрий Владимирович завел разговор на общие темы. Отец мой, человек очень откровенный и открытый, заговорил о том, что нужны перемены. Почему бы на выборах выдвигать не одного кандидата в депутаты (это же чистой воды профанация!), а как минимум двоих? Как раз готовились очередные выборы в Верховный Совет…
Андропов слушал его очень внимательно и, услышав эти слова, переспросил:
- Значит, вы тоже так считаете?
Отец ушел от Андропова воодушевленный и уверенный в том, что нашел в лице Юрия Владимировича единомышленника. Потом выяснилось, что председатель КГБ считал любые политические реформы смертельно опасными для социалистического общества…
Нечего удивляться, что 5-е управление КГБ приняло на себя функции политической полиции. Вот одна из первых акций новой структуры - записка в ЦК КПСС от 30 августа 1967 года:
"Комитет госбезопасности при Совете Министров СССР располагает данными, что доктор философских наук, завкафедрой философского факультета МГУ Зиновьев Александр Александрович, 1922 года рождения, в период 1957–1958 годов принимал участие в сборищах молодых специалистов-философов, на которых он выступал с отрицательными взглядами по отдельным вопросам теории марксизма-ленинизма.
В сентябре 1960 года в Москве в качестве автотуриста находился профессор Колумбийского университета Кляйн, который привез и вручил Зиновьеву письмо от американца Коми Дэвида. Кляйн и Коми известны органам госбезопасности как лица, принимавшие непосредственное участие в обработке и вербовке советских граждан для работы на американскую разведку.
Анализ письма, добытого оперативным путем, показывает, что в нем затронуты вопросы, выходящие за рамки переписки научного характера. В частности, автор письма интересовался состоянием в СССР логики как науки, выяснял отношение Зиновьева к теории марксизма-ленинизма, просил установить работающих в советских научных учреждениях отдельных ученых и сообщить, над чем они работают.
Ответ на письмо, переданный Зиновьевым Кляйн, был обнаружен в специально оборудованном тайнике в машине американца. С 1960 по 1965 год Зиновьев имел переписку с Кляйн и Коми, систематически посылал им советские издания по философской литературе.