Из сообщений прессы: "Бухарест, 25 июня. Броненосец "Князь Потёмкин" в сопровождении миноносца пришёл сегодня около двух часов утра в Констанцу. Власти предложили экипажу сдаться на тех условиях, которые были сообщены ему во время первого посещения Констанцы, то есть сойти на берег без оружия и признать себя дезертирами или же покинуть румынские воды".
Из телеграммы Санкт-Петербургского телеграфного агентства Бухарест, 25 июня: "Экипаж "Князя Потёмкина" и миноноски сдался сегодня в час пополудни на предложенных ему условиях. Матросы передали румынским властям оба находившихся в их распоряжении судна, выставив на них румынские флаги. Высадившиеся матросы отправлены небольшими группами в различные местности Румынии".
Из письма министра иностранных дел Ламсдорфа товарищу министра внутренних дел Трепову, 28 июня 1905 г.: "Считаю долгом уведомить ваше превосходительство, что румынское правительство не располагало к сожалению достаточными силами, чтобы принудить команду "Князя Потёмкина" к безусловной сдаче и обещало сдавшимся рассматривать их как военных дезертиров, не подлежащих выдаче России. При таком положении дела предъявлять королевскому правительству требование о выдаче мятежников было бы в настоящее время бесполезно, но можно не сомневаться, что присутствие в стране столь опасных элементов явится крайне обременительным для Румынии, и правительство оной впоследствии, при известных условиях, охотно постарается от них избавиться, сдав их постепенно нашим властям…"
Из донесения Бессарабского жандармского управления в Департамент полиции, 12 июля 1905 года: "…Капитан Банов просил [румынские власти] возвратить ему сигнальные книги [составляющие большой секрет каждого государства] с броненосца, но по розыску их на броненосце не оказалось. Через некоторое время к капитану Банову явились три матроса с броненосца и заявили, что хотят передать Банову сигнальные книги, унесённые ими с броненосца, каковые и передали ему в целости… По снятии с броненосца русской команды, туда вошли румыны и начали безобразное хищение всего, что только представляло хотя какую-нибудь ценность: все запасные части машин, всевозможные морские приборы и инструменты, всё было похищено румынами, а когда вопрос был решён о возвращении броненосца России, то румыны привели в негодность некоторые части машин и затопили машинное отделение… По выходе команды с броненосца им были выданы машинистом Матюшенко по 32 рубля каждому, после чего румынские власти разделили всю команду с броненосца на группы и разослали по разным городам… Большинство из матросов страшно удручены и были примеры покушений на самоубийство. Все они страшно жалеют убитых офицеров, во всём обвиняют машиниста Матюшенко и бывших на броненосце каких-то двух студентов, фамилий которых никто из них не знает. Положение команды с броненосца "Князь Потёмкин" в Румынии ужасное, они пропили и проели полученными ими 32 рубля и теперь, не находя работы, не зная местного языка, положительно голодают; так что надо полагать, что большинство из них возвратится в Россию…"
В дележе денег из корабельной кассы "Потёмкина" встречаются расхождения. По одним воспоминаниям, Матюшенко якобы разделил имевшиеся деньги поровну между всеми членами команды. Есть сведения, что он всю кассы забрал с собой. Думается, что истина, как всегда, посередине. Деньги Матюшенко скорее всего всё же разделил, но не между всеми (зачем ему обеспечивать деньгами тех, кто поднял против него мятеж в Феодосии?), а между своими единомышленниками.
Отношение Русского консульства в Галаце в Бессарабское губернское жандармское управление, 4 июля 1905 года: "Императорское консульство имеет честь просить вас, милостивый государь, благоволить оказать зависящее содействие при переходе через границу предъявителю сего, Андрею Корнееву Трубникову, 22 лет, добровольно явившемуся в сие Консульство и показавшего следующее: что он, Андрей Трубников, крестьянин Самарской губернии, Николаевского уезда, Хоросянской волости и деревни, где ныне проживают его жена Мария, 18 лет, отец Корней, мать Варвара и браться Степан и Иван Трубниковы. Что, состоя на службе матросом-учеником сигнальщиком на броненосце "Князь Потёмкин", по возникновении бунта 12 июня с.г. на названном броненосце против начальства, он, Андрей Трубников, против своей воли был принуждён товарищами принять участие и что, каясь в том ныне, он, Андрей Трубников, желает отправиться в Севастополь в 6 роту 36 экипажа, предстать перед судом, просить о своём помиловании и после продолжать службу. Для чего и просит выдать ему настоящее свидетельство".
Когда первые российские представители поднялись на борт брошенного броненосца, их глазам предстала жуткая картина - "Потёмкин" был совершенно разграблен. Кто разграбил "Потёмкин", в точности не ясно. Потёмкинцы в своих мемуарах дружно пишут, что они не взяли с броненосца ничего. В то же время на имеющихся фотографиях все они сходят с корабля, таща на себе огромные баулы. Ну а затем на броненосец ринулись вороватые румыны, которые уж точно не оставили там ничего, что только можно было утащить. Думается, на самом деле в разграблении корабля постарались и те и другие.
26 июня в 10 часов утра на рейд прибыл отряд из Севастополя - броненосцы "Чесма", "Синоп" и миноносцы № 261, 262, 264, 265. Около полудня из Бухареста было получено разрешение на передачу корабля. После церемонии спуска румынского флага и подъёма Андреевского, палубу "Потёмкина" окропили святой водой, был отслужен молебен. Николай Второй в те дни писал в своём дневнике: "Дал бы Бог, чтобы эта тяжёлая и срамная история поскорее окончилась".
Командир отряда контр-адмирал Писаревский при всей своей ненависти к бунтовщикам остался объективен: "Есть основания подозревать, но установить достаточно точно не удалось, что частью судового имущества воспользовались румыны и что они же затопили машинное отделение. В продолжение всей ночи на "Потёмкине" находилась масса румынских офицеров, светивших всю ночь боевыми фонарями", - докладывал адмирал главному командиру. Ему вторил и назначенный временно командиром броненосца лейтенант А.А. Янович. Отметив, что в числе пропавших вещей и предметов снабжения оказались восемь ящиков с полным комплектом инструментов для приборов управления артиллерийским огнём, и описав тот "разгром и расхищение", которому подверглась подшкиперская, он высказывает мнение, что "вряд ли эти вещи понадобились команде, стремящейся спасти свою свободу и в то же время бросившей свои вещи".
Как подтверждал Янович, "главной заботой вместе с переборкой котлов стала откачка воды из более чем на два метра затопленного (через открытые краны для заливания подшипников) машинного отделения". К работе по подготовке броненосца к походу и приступила временная команда корабля: матросы с "Чесмы", "Синопа" и 47 членов команды "Потёмкина", включая всех кондукторов, явившихся на корабль и решивших вернуться на родину.
26 июня в 14 часов спустили румынские флаг, гюйс и вымпел, в 14 ч. 10 мин. подняли вместо них русские флаг, гюйс и вымпел и, отслужив по этому случаю получасовой молебен с окроплением корабля святой водой, приступили к неотложным ремонтным работам.
Из сообщений прессы: "Севастополь, 26, VII. Сегодня получено известие, что к берегам Евпатории прибило четыре тела жертв мятежа на "Потёмкине"… У Тендровского маяка всплыло на поверхность моря три человеческих трупа. Тотчас в Тендровский залив отправился военный транспорт "Гонец" с тремя гробами. Тела были уже на берегу, в истерзанном виде, разложившиеся. Однако командиру транспорта Толмачёву и офицерам удалось распознать тела бывшего командира "Потёмкина" капитана 1-го ранга Голикова и офицеров броненосца, лейтенантов Григорьева и Неупокоева".
Говорят, что, узнав о страшной смерти своего старого знакомого Голикова, Николай Второй был очень расстроен. Факт смерти командира "Потёмкина" он занёс в свой дневник. Мог ли он тогда представить, что минует тринадцать лет и он сам со своей семьёй будет подвергнут столь же страшной ритуальной казни…
Днём 28 июня на "Потёмкине" завели поданные с "Синопа" буксиры, снялись с якоря, и в 19 часов 20 минут корабль в сопровождении "Чесмы" и миноносцев повели в Россию. Со скоростью от трёх до шести миль в час, четыре раза оборвав буксиры, два дня и две ночи шёл "Потёмкин" к берегам России. В пять часов утра 1 июля "Потёмкин" отдал якорь в Южной бухте. В жизни эскадренного броненосца "Князь Потёмкин-Таврический" начиналась новая глава.
В тот же день когда "Потёмкин" бросил якорь в Севастопольской бухте, на городском кладбище города состоялись похороны его командира. По иронии судьбы в 1917 году гранитный постамент на могиле капитана 1-го ранга Голикова был перенесён на кладбище Коммунаров и на нём сооружён памятник лейтенанту Шмидту. Несколько лет спустя на могиле командира "Потёмкина" кто-то неизвестный снова установил скромный памятник, который чудом уцелел до наших дней.
ВЫСОКАЯ ПОЭЗИЯ "ПОТЁМКИНА"
Разумеется, что вершиной пропаганды о восстании на "Потёмкине" всегда был и, видимо, уже навсегда останется знаменитый фильм Сергея Эйзенштейна "Броненосец "Потёмкин"", прогремевший в 20-е годы XX века по экранам всего мира и названный (в силу определённых причин, о чём мы уже писали выше) "лучшим фильмом всех времён и народов". А потому и ныне именно кинематографическая версия Эйзенштейна является наиболее известной в народе. Безусловно, фильм "Броненосец "Потёмкин"" талантлив, но это фильм особого жанра - историко-фантастического, и к реальным событиям июня 1905 года на палубе реального броненосца "Князь Потёмкин Таврический" он не имеет никакого отношения.
Романтизирование мятежного броненосца началось уже в 1905 году. Причём если Ленин назвал "Потёмкина" весьма сухо и по-деловому "непобеждённой территорией революции", то некто Боровский на страницах бундовской газеты "Пролетарий" присвоил ему поэтичный титул корабля-скитальца: "Сколько трагической поэзии в судьбе этого скитальца, дни и ночи обречённого носиться по далёкому морю, одинокого, отрезанного от друзей, преследуемого врагами. Зловеще смотрят убийственные жерла пушек, день и ночь стоит на часах зоркая стража, каждую минуту готова команда идти в бой, - враг не решается подойти к этой плавучей крепости, - нет приюта отважным, берег враждебно отталкивает их от себя, грозя гибелью, и только море, не знающее цепей рабства, протягивает братские объятия, этим борцам за свободу".
Не намного дальше пресловутого фильма "Броненосец "Потёмкин"" ушла и "народно-героическая" опера "Броненосец "Потёмкин"" - вершина послереволюционного маразма, созданная композитором Чишко. В опере, разумеется, все только и делают, что поют. Заламывая руки, голосят и убийцы, и их жертвы. Григорий Вакуленчук, как и положено положительному герою-страдальцу, поёт басом, а его жена Груня, некая "партийная работница", - меццо-сопрано. Если зверски убитые капитан 1-го ранга Голиков и старший офицер Гиляровский поют первый - низким басом, а второй - бас-баритоном, то их убийца Матюшенко очаровывал слушателей своим лирико-драматическим тенором.
"Мне хотелось, - выступал в прессе композитор-новатор, - не только воспроизвести атмосферу революционных событий, передать их подлинный политический смысл, но и создать правдивые музыкальные образы главных героев восстания - Вакуленчука, Матюшенко и коллектива революционного броненосца". Работа над произведением началась в Одессе, была продолжена в Ленинграде, где ею заинтересовался театр оперы и балета имени Кирова. Премьера состоялась 27 июня 1937 года, после чего опера была поставлена Большим театром СССР, а также на сцене других музыкальных театров страны.
Честно говоря, композитору Чишко не позавидуешь - "создать правдивый музыкальный образ" профессионального убийцы и садиста Матюшенко, прямо скажем, задача не из лёгких, даже если он и поёт лирико-драматическим тенором. Но композитор-новатор всё же, как мы видим, с задачей успешно справился!
К 50-летию первой русской революции по инициативе ленинградского Малого оперного театра Чишко подготовил новую (улучшенную!) редакцию своего произведения. Прежнее либретто С. Спасского совместно с композитором "значительно переработано" сценаристом В. Чулисовым. Задача переработки заключалась "в усилении исторической достоверности содержания оперы по вновь обнаруженным документам и в более чётком противопоставлении двух борющихся лагерей: дворянской клики и революционного народа - восставших матросов и рабочих". С этой целью сюжет был заметно драматизирован: введены новые картины (по одной в первом и третьем акте, две в четвёртом акте), остальные сжаты, действеннее изложены. Усилена была также роль оркестрового начала, особенно в воплощении пейзажных моментов, морской стихии. Кульминацией оперы стала встреча революционного броненосца с Черноморской эскадрой, знаменующая моральную победу восставших над силами реакции. Премьера новой редакции этого значительного произведения советской музыки состоялась 30 декабря 1955 года на сцене Малого оперного театра в Ленинграде.
Сюжет "народно-героической" оперы "Броненосец "Потёмкин"" стоит того, чтобы его пересказать хотя бы вкратце: Итак: "Веселье царит на офицерском балу в Севастополе (это месяц-то спустя после Цусимы? Самое время офицерам веселиться!). Боцман Веденмейер с броненосца "Потёмкин" сообщает, что на корабле распространяются революционные прокламации. Командир корабля Голиков клянётся очистить его от бунтовщиков. Горничная командующего Одесским округом Катя (а она-то что делает в Севастополе, когда командующий в это время находился в Одессе?) подслушивает "план подавления недовольства матросов". Её жених Качура служит на броненосце. Отважная Катя спешит на Малахов курган, где должна состояться нелегальная сходка с участием команды корабля.
На сходке - делегаты бастующих рабочих Одессы (они-то как там оказались?) и матросов Черноморского флота. Здесь и Груня (партийный работник), и муж её - матрос Вакуленчук, и Матюшенко. Груня призывает к сплочению революционных сил народа - близится час восстания. Меньшевик Малов пытается предотвратить его. Но сходка единодушно принимает решение, предложенное Груней (кроме Груни, там умней, видимо, никого не нашлось!). Убеждает в правильности Груниного плана восстания и известие, сообщённое Катей, и сведения Качуры о том, что "Потёмкин" приказом командующего отделён от эскадры - ему приказано якобы для учебной стрельбы одному выйти в море. Полны решимости отстоять свободу участники сходки. Вакуленчук прощается с Груней.
Вторая картина открывается протяжной песней "Ой, горе, горе, матросское житьё!". В ней слышится и отчаяние, и гневный протест. Динамично передана сцена сходки, где полнее всего обрисован смелый, волевой образ Вакуленчука. Героичен по своему складу монолог Матюшенко "Нет уже мочи, нет уже силы больше ждать!" Выразительны хоровые эпизоды сходки. Картину завершает большая лирическая сцена Груни и Вакуленчука, которая завершается дуэтом-колыбельной "Спи, родной мой, спи, сыночек"; в этой проникновенной колыбельной они мысленно обращаются к младенцу, которого ожидает Груня".
Ко всему прочему, "партийная работница" Груня, оказывается, ещё и беременна? Что ж, зная дальнейшую судьбу Вакуленчука, Груне действительно не позавидуешь. Впрочем, виновата во всём она сама, нечего было по митингам шастать, и мужа за собой туда таскать!
Ну а что же происходит в это время на оперной палубе броненосца? А там тревожно. "Качура рассказывает команде, что бастующие рабочие просят помощи у матросов. Возмущены они и жестокостью офицеров. К тому же, оказывается, их будут кормить недоброкачественной пищей. Старший офицер Гиляровский призывает доктора, который вопреки истине должен подтвердить, что мясо в борще не гнилое. Гиляровский угрожает смертью отказывающимся есть этот борщ. Те, кто подчиняется его приказу, пусть переходят на бак. Медленно, нерешительно передвигаются матросы. Внезапно Гиляровский отделяет часть из них, не успевших перейти, отдаёт распоряжение накрыть их брезентом (эпизод, как мы понимаем, бесстыдно содранный у Эйзенштейна!) и расстрелять. Это переполнило чашу терпения - вспыхивает восстание. За борт летят Голиков, Гиляровский и судовой врач. Матросы овладевают судном, над "Потёмкиным" взвивается красный флаг. В схватке смертельно ранен Вакуленчук. В горе склоняются над ним повстанцы…"
"В начале второго акта - печальная песня Качуры "Растужился ясный сокол". Фон дальнейшего действия образует выдержанная в народном украинском духе песня рыбачек (а они-то на броненосце откуда?) "Ой, заспиваймо!". Вслед за драматической сценой с Голиковым (на самом деле сцена была не драматической, а самой что ни на есть кроваво-трагической!) Матюшенко запевает патетически (самое время!) взволнованную песню "Ой ты, ветер, ветер, что тихо веешь?" Под конец её подхватывает хор. Полна динамики сцена восстания. Она органически заключается боевой массовой песнью матросов "Вот мы, братья, стали вольными людьми" (её мелодия использована в увертюре). Суровым колоритом овеяно предсмертное ариозо (?!) Вакуленчука "Недолго, братцы, быть мне с вами"".
"Наступила ночь. Скорбит Матюшенко о погибшем друге. Не с кем ему более посоветоваться. Судовой комитет всё ещё не может решиться высадить в Одессе отряд революционных матросов. Полон сомнений и мичман, назначенный волею комитета командиром корабля. Он замышляет совместно с Веденмейером предательство. Качура хочет вместе с матросской делегацией сойти на берег, чтобы повидать Катю (невеста уже успела перебраться из Севастополя в Одессу!). Пусть передаст с ней письмо, где указано, что судовой комитет постановил не открывать огонь по Одессе".
Дальше бред авторов только усиливается.
"В оркестровом вступлении к третьему акту развивается тема революционных матросов. Сосредоточен, исполнен внутренней силы монолог Матюшенко "А если я не так веду людей?" Ему противостоит монолог предателя мичмана "Я революционный командир". В конце картины выделяется лирически протяжная песня Качуры "И у меня, Катюша, берёзонька цветёт" (её мелодия также использована в увертюре)".
""Потёмкин" прибыл в Одесский порт. Рабочие приветствуют матросов. Среди встречающих Груня и Катя. Но что это? Кого несут с корабля? Потрясённая Груня, узнав о смерти мужа, пламенно призывает к мести. Нет сил, которые могли бы остановить гнев народа. Траурное шествие с телом Вакуленчука движется в город.
Вторая картина начинается тревожной оркестровой музыкой. Она вскоре сменяется весёлой пляской и частушечного склада хоровой песней "Ты, волна, меня не тронь!" Матросы выносят под звуки похоронного марша тело Вакуленчука (под "весёлую пляску" - это что-то новое?!). Безграничная скорбь Груни (а она-то как оказалась в Одессе, вместе с горничной Катей, что ли, приехала?!) выражается в манере украинских заплачек: "Ах, ты, мой Гришенька! Муж ты мой, друг ты мой!". (Это тоже несколько странно. Как "партийная работница", Груня должна была бы в данном случае не выть белугой, а претворять в жизнь свой же хитро придуманный план!) Героический призыв Матюшенко "Один за всех и все за одного" подхватывается хором. На таких резких контрастах выдержана вся музыка этой картины.