Илье с напарником разрешили представлять Россию на чемпионате мира. Год они готовились в Австралии, Новой Зеландии, Америке. А потом приехали на чемпионат и обломались - напарник захворал, пришлось сняться.
Живописуя гонки, Ермаков возбудился и начал орать: "Они двинутые, вообще, еще прогремят, точно тебе говорю!" В телефон безответно ломился Яша. "Гонялись, короче, на юге Флориды. Шикарная регата, первый грейд. Собрали команду, прилетели туда. Пару человек взяли - наших пацанов знакомых, там живут, яхтсмены. Взяли яхту двадцатифутовую. У Ильи, блин, азарт за гранью! "Пап, рокенролить надо! Спинакер ставь!" Свистит так, что мама дорогая, и я говорю, слышь ты, мастер спорта, гад, мачту утратим, а мне эту мачту, "восьмерку", опять заказывать, я угреюсь…"
Днем позже про Ермакова рассказали такую легенду. Когда он занимался "Адмиралами", иногда, как выразился собеседник, грешил. Якобы случались конфликты интересов, в том числе вооруженные. Не ужас-ужас, но сцены, достойные фильма "Бумер". И то, что Ермаков сейчас занимается детским клубом, - искупление тех грехов.
Сразу вспомнилось из его пассажа о губернаторе: "Мы и раньше были знакомы, как говорится".
Весь город знает, кем был губернатор, прежде чем поклялся блюсти интересы граждан. Во Владивостоке о нем чаще вспоминают как о Сереге Шепелявом, "бухгалтере" преступной группировки, а не как о владельце рыболовецкой флотилии, банка и комбината "Приморская соя".
Я не знал, как отнестись к такой версии прошлого Ермакова. Как уже говорилось, во Владивостоке каждый взрослый мужчина так или иначе касался двух занятий - торговли праворукими машинами и бандитизма. Если человек машинами не торговал, а с губернатором водил знакомство, то да, наверное, мог участвовать в вооруженных конфликтах.
Но все-таки одна черта отличала командора от "шепелявых". Он бился за мечту, а не за цацки. Когда закрылся клуб тихоокеанского пароходства, ему захотелось сделать новую школу и команду, и он сделал. Кроме этого, на нем висит Федерация парусного спорта Приморского края. Яхтсмены знают ее как одну из самых независимых в стране. За все домашние гонки и гостевые регаты Ермаков платит из своего кармана. Остальные, как правило, сидят на дотациях.
Ермаков ценит независимость. Два года назад со стороны Кремля яхтсменам присоветовали нового главу федерации - Дмитрия Зеленина, тверского губернатора. Лишь один вице-президент возмутился и до последнего поддерживал прежнего главу Александра Котенкова - Ермаков. Остальные взяли под козырек.
История обошлась без крови: Зеленин не стал интриговать против командора. Победителем премии "Яхтсмен года - 2009" избрали детскую школу "Семь футов" - признав лучшей в стране. Сайт федерации рапортовал: "За вклад в развитие парусного спорта награжден Михаил Ермаков. Парусный стаж - сорок четыре года, при его участии ежегодно проводится более сорока соревнований. Виски The Macallan подготовило победителю приз".
Как-то раз я произвел частотный анализ оценок периода 90-х годов - на основе взятых у предпринимателей интервью. Информанты выражались по-всякому, но в лидеры выбилось предсказуемое - говоримое после какой-нибудь жуткой истории, со вздохом - "такое время было".
Время давило желание Ермакова, Анисимова и Аси Еутых заниматься своим предназначением, намекало, что существовать достойно в их ремесле не получится. Им приходилось идти на компромиссы, но в конце концов они победили.
Время не позволило им сделать не то что инновационный, а сколько-нибудь тонко настроенный бизнес, но свои сражения они выиграли.
Логистика доставила Ермакову мечту. Работая по законам бандитского времени, он оплатил себе и парням из спортшколы билет хоть в Аргентину. Я не судья командору.
Когда Ермаков показывал нам нутренности "Шкипера Гека", стукнулся головой о табличку с надписью по-английски: "Грязные старые чуваки тоже нуждаются в любви". В ресторане он поцеловал еще пару официанток. Потом упал в плетеное кресло. "Особого бизнеса тут нет. Зато детей море воспитывает. Наркотики там, водяра - этой муйни в их жизни нет".
Его взгляд несколько водевильно затуманился, устремившись в Амурский залив. Фотограф пошутил: "Жизнь удалась!" Ермаков поерзал: "Жизнь? Ну, жизнь… Вон, сделаю еще маяк на молу, как старый капитан завещал, и…"
Вдруг он схватился рукою за сердце. Мы вскочили.
Под ладонью его что-то зашевелилось, зажужжало, затрепыхалось, бухту огласили бесстыжие трубы, раздался песочный вздох, и рубашка проорала: "Oh, yeah, baby, I love you!"
КОРАБЛИК И БЕТОН
Первое, что увидел мальчик, - лист бумаги с голубоватыми пятнами, который изрезанными краями напоминал лист крапивы. Так мальчику казалось потом, а пока он лежал и всматривался в прожилки и островки зелени среди фирновых полей и глетчеров.
Над его кроваткой висела карта ледников Памира. Мальчик рос и учился различать тающие языки, зоны разломов, бассейны и хребты, с которых полз лед. Родители-геологи возили карту с собой.
Мальчик учился ходить по горам. Когда научился, родители посадили его на средство передвижения геолога - лошадь. К десяти годам он скакал на лошади, мог уехать из лагеря на несколько дней, разглядывать жизнь гор. Мальчик учился стрелять. Сначала из экспедиционной винтовки. Когда семья жила в Ташкенте, он записался в стрелки, собирал-разбирал пистолет, поворачивался плечом к стенду, вытягивал руку, задерживал дыхание и на выдохе жал спусковой крючок.
У мальчика были гибкие пальцы, и, решив научиться гитаре, он быстро окончил музшколу и заиграл фламенко. Когда семья осела в приуральской степи, он уже окончил институт, получив диплом с гордым словом "геофизик", и преподавал гитару в ближайшем городе - Магнитогорске.
Ему нравилось становиться мастером в чем-то новом. Взять, например, английский язык. В школе учили плохо, института при комбинате не предусмотрено, на улицах перестройка, частных курсов нет. И тогда он запускает то, что сейчас назвали бы социальным вирусом. Через друзей распространяет обращение к горожанам - приходите в английский клуб. В программе чай и спикинг, знакомства. Откликаются десятки людей, почти всех он видит впервые.
Неудивительно, что однажды он замечает, что с такими способностями можно ни от кого не зависеть и зарабатывать больше, чем в музыкалке. Причем не надо ничего изобретать. Рядом громадное производство, которое выпускает железо. За крупный сбыт идет драка с применением оружия, а мелкие партии можно перепродавать самому.
Они с другом открывают металлобазу. Потом Виталий Крючин - так звали мальчика - скажет, что увлечения развили в нем необходимые для бизнесмена качества: реакцию, интуицию, отстраненный, трезвый взгляд на диспозицию. Бизнес ревизовал эти увлечения - гитара осталась для вечеров, а вот стрельба устояла, слишком сильная привязанность.
На этом рассказ можно было бы закончить - будни металлотрейдера незамысловаты, а хобби есть у всех.
Но история Крючина только начиналась.
Однажды на улице Крючин встретил знакомого, такого же стрелка, Станислава Дубровского. Тот рассказал, что вместо унылой пальбы можно играть, как в компьютерную игру, только с боевым оружием. Называется этот спорт практическая стрельба, выдуман в 50-х американцами, которые столкнулись с тем, что пока средний полисмен разберется, куда мочить, получает несколько пуль.
Американцы возвели полигоны с плексигласовыми городками, где из-за домов в непредсказуемой последовательности высовывались плексигласовые же злодеи. Полисмены учились расстреливать их как можно быстрее.
Через год упражнений коп вытаскивал пистолет и палил, опережая умелого неприятеля. Также он перестал задевать напарника и вообще стал координированным и стрессоустойчивым существом.
Крючин начал с пистолета и, пройдя простейший курс, обставил всех на чемпионате России, а потом и в Европе. Перешел на ружье и карабин. Его жена Марина стреляла вместе с ним и стала лучшей среди европейских женщин в номинации "пистолет".
Крючин и Дубровский возглавили русскую Конфедерацию практической стрельбы. Новый вид привлекал стрелков. Ты не застываешь в одной позе и не превращаешь в пыль летающие тарелки, а двигаешься шаг за шагом по незнакомой территории, не зная, откуда появится враг. И делаешь это не в компьютерной игре, а в имитации боя, где приходится падать, прыгать, прятаться.
Когда Крючин разобрался в этой игре, он почувствовал гул призвания. Смысл стрельбы - не завалить мишени быстрее других, а научить пользоваться оружием с умом. Первое, что внедряют в сознание стрелков, - до начала огня держать указательный палец не на крючке, а вдоль ствола. Тех, кто об этом забывает, дисквалифицируют.
Один раз знакомый Крючина не поставил пистолет на предохранитель. Сын играл с оружием и выстрелил в себя, спасти не успели. Крючин узнал много таких историй и, как Ермаков, подчинил свой бизнес миссии. Он захотел просвещать тех, кто работает с оружием.
Крючин достает из стола сводки. Самые большие потери от неосторожного обращения - в армии. "Официальные цифры погибших - несколько тысяч в год. На самом деле их больше". Крючин ездит по стране и учит правильно обращаться с оружием. Над его креслом висят письма из МВД, ФСБ, ФСО. Генералы выражают благодарность: риск того, что их подчиненные поубивают друг друга и мирных граждан, теперь несколько ниже.
Магнитогорск окружен степями. В городе скучно, а когда дует ветер с комбината - гнусно. Местная элита развлекается хоккеем. Банкиры, металлурги, автодилеры сидят на трибунах и вскакивают, когда сетка ворот беззвучно глотает шайбу, - чтобы обняться или потрясти кулаком.
Крючин не жалует перебрасывание куска резины клюшками. У него своя игра. Он садится в джип, складывает в багажник ружье, пистолет и винтовку и срывается в степь.
Шоссе, вихляя, уводит к заснеженному хребту, а Крючин сворачивает на целину. Втыкает в снег злодеев из гипсокартона и отсчитывает метры. Из-за очков и бейсболки высовывается квадратная борода. (Возьми фильм с соревнований - всегда угадаешь Крючина по конфигурации бороды.)
Прицеливается. То, что происходит потом, хочется пересматривать в замедленной съемке.
За две секунды Крючин расстреливает всю банду. Еле уловимый поворот корпуса, чуть согнутые ноги, небольшой наклон вперед, короткие выстрелы.
Он тренируется на стрельбище, которое построил на свои деньги, а в горы мы заехали по пути в аэропорт. "У американцев стрельба входит в базовую подготовку полиции, и я хочу, чтобы у нас было так же", - сказал он вместо "до свидания".
Через год мне встретился его антипод.
Приехав в Нарву, я услышал об Александре Брокке. Директор кожевенного завода поселил в своих цехах технопарк, заманив предпринимателей низкой арендной платой. За три года оборот малого бизнеса в городе вырос в разы, а квартиранты Брокка произвели товара на сумму в десять раз больше, чем его фабрика.
Чтобы представить, в каких обстоятельствах действовал этот благодетель, вообразите коммуналку, разделенную пополам. Чтобы почистить зубы, одним жильцам необходимо ступить на чужую территорию; другим, чтобы зажарить яичницу, приходится нести сковородку к соседям. Так устроены отношения Нарвы (Эстония) с Ивангородом (Россия). В 1991 году их разделили неровно - в Ивангороде живут 11 000 человек, частный сектор, заводик, а в Нарве в шесть раз больше горожан, многоэтажные дома, какая-никакая промышленность, архитектура и Евросоюз.
Фабрика Брокка вынесена за пределы коммуналки, в поля, к заброшенной электростанции. Строили с размахом - пустынная территория, сеть дорог с разметкой и знаками, путаные тропинки между ржавыми стенами. Нечто среднее между сталкеровской зоной и вахтовым городком нефтяников.
Четверть века назад механик Брокк уговорил директора завода разбить рядом с вредными цехами яблоневый сад. Вскоре Эстония изверглась из состава Союза, и фабрика лишилась связей с российскими контрагентами. Когда началась процедура банкротства и директор уволился, на его место коллектив выдвинул заводилу Брокка.
Тому сразу повезло - он задержался в кабинете, когда англичанин, обзванивавший по министерскому справочнику предприятия, набрал его номер и осведомился, нет ли у завода кожи для ботинок, на несколько сотен тысяч долларов. Брокк ответил, что есть. Нарвитяне дубили как раз кожу для обуви.
Завод закрыл долги и с тех пор оставался на плаву, перехватывая заказы европейских обувщиков и играя на демпинге - рабочие руки стоят в Нарве дешевле, чем где-либо в Европе. Со временем Брокк собрал контрольный пакет акций.
Если Крючин получил от бурной юности быстроту реакции, беглость ума и навыки принятия решений при недостатке информации, то Брокк былмеханикомбез талантов и высшегообразования.
Пришлось учиться на ходу. Брокк уехал в Калифорнийский университет, а в Нарве тем временем воцарился хаос. Сбыт рвались контролировать питерские бандиты. Вернувшемуся с дипломом Брокку бросили в палисадник гранату. Семье пришлось нанять охрану, а сам он носил, как вериги, бронежилет.
Ситуация с рабочими руками стала еще более выигрышной, когда Эстонию приняли в Евросоюз. Кренгольмская мануфактура пережила парад хозяев и еле дышала, другие заводы тоже сокращали людей. Наличие дешевой рабсилы привлекало предпринимателей - первыми в Нарву метнулись швейники.
К тому времени Брокк уже запустил технопарк. Он рассудил так: раз моя отрасль загибается и клиентам выгодно заказывать только нишевую продукцию вроде хромированной кожи или обивки для мебели, значит, надо с этим смириться и зарабатывать как-то еще.
Брокк выбросил старое оборудование из цехов, очистил от тары склады и открыл двери перед знакомыми, решившими начать бизнес. Кроме них он заманил к себе мастерские европейских обувных и одежных брендов. Позже к ним присоединились другие предприниматели, и за десять лет оборот технопарка превысил 100 миллионов долларов.
Когда я вошел в кабинет, Брокк сидел, уставившись в ноутбук. Его левая рука обхватывала голову, а правая шарила мышью. "Садитесь и погодите секунду", - пробормотал он, не отрываясь от монитора. "Что-то случилось?" Брокк вздохнул и накрыл левую руку правой. На голове его образовалось что-то вроде кривой двускатной палатки.
Наконец он вымолвил: "Нанял тут хакера, чтобы залез на сайт института, где дочь учится, и скачал ведомость с отметками". - "И что, нормальные отметки?" - спросил я. "Ну, так, - отреагировал Брокк. - Она на третьем месте среди потока, но я ее знаю, могла бы быть первой".
Еще несколько секунд он елозил мышью, а потом захлопнул ноутбук и крикнул секретарю: "Принеси, пожалуйста, чаю. Мне зеленого. А вам какого?" - "Черного".
Из приемной раздалось блямканье, клокотание воды в чайнике, и вошла секретарь с подносом. "Я же просил зеленого!" - в отчаянии воскликнул Брокк.
Выпив чашку, он закутался в плащ и отправился показывать парк. Фабрика точно вымерла, разве что у ворот цеха разыгрывалась производственная драма. Дед с сигаретой в зубах, не стесняясь в выражениях, учил внука, покрытого белой пылью, как пользоваться ножовкой. Брокк умилился: "Семейное предприятие!"
"Предприятие" оборвало дискурс и поздоровалось. Они перемалывали пенопласт в крошку и формовали ее в теплосохраняющие панели. "В Нарве-то дома старые, холодные, народ утепляет", - обрисовал дед.
Брокк шагал в развевавшемся плаще между корпусами. Он открывал то одну дверь, то другую, заходил то туда, где шили одежду для газовиков, то туда, где лили резиновые лодки для рыбарей. Женщины на обувной фабрике, сосредоточенно пристрачивавшие подошвы, так и не подняли на него взгляд. В гулком ангаре ему что-то прокричали эстонцы, свесившись с потолка - там они монтировали фильтры для труб металлургических заводов.
Я спросил Брокка, почему он продолжает управлять парком и фабрикой сам - Нарва вряд ли станет чем-то большим, чем промплощадка с дешевой рабсилой; может, куда-то еще приложить капитал? Брокк отвечал, что играет роль не арендодателя, а платформы для развития предпринимательства, что ему особенно нравится на фоне всеобщей депрессии. "Это люди, которые если найдут на улице кошелек, вернут его владельцу, а не пропьют", - хвастал постояльцами Брокк. И добавил: "Страна-то маленькая, долго обманывать не сможешь".
Мы вернулись в кабинет, и секретарь опять перепутала, какой чай принести. Брокк обреченно вздохнул.
У ноутбука он сидел с печальным видом не потому, что дочь могла бы учиться лучше, а оттого, что прочел в ее письме, что она не хочет возвращаться в Нарву.
Брокк, Крючин, Ермаков, Анисимов, Еутых - все они самоучки. Не дети номенклатуры, которая высылала отпрысков учиться на Запад. Каждый из них стал успешным, потому что в свое время выиграл схватку с обстоятельствами за то, чтобы заниматься своим делом.
Звучит странно, но это была действительно схватка.
Их поколение начинало в разбитой, полуобморочной стране, стремясь зарабатывать тем, что любит. Получилось не у всех, и тогда происходило раздвоение личности - Крючин торговал металлом и стрелял, Ермаков возил грузы и ходил под парусом. Это метка поколения, сыгравшего роль газонокосильщика, ухаживающего за рекультивированной после долгой засухи лужайкой.
Они меняли мир в пределах возможностей, и это роднит их с известными предпринимателями. Твоей волей возникают новые производства, движутся товары, сервисы находят людей, улучшают их жизнь, экономят время и силы. Что еще нужно? Разве что успеть.
Говоря об "успеть", я вспоминаю Михаила Усова.
Архангельск. Стоя у лесопильной линии, Усов объяснял моему коллеге, как работает его бизнес. Грубая доска превращалась в профилированную евровагонку; компания "Белый медведь" зарабатывала 13 миллионов долларов в год.
Через два года, в последний день мая, я разговаривал с Усовым. Такова была идея: обзвонить наших героев и выяснить, как развивается дело.
К Белому морю подступило лето, мир цвел и требовал своего улучшения. Усов хотел строить дома из клееного бруса. Компания взяла кредит на комбинат избостроения - 40 000 квадратных метров жилплощади в год. В трубке восклицали: "В чем жить на Русском Севере, если не в доме из дерева! Строить для людей - это уже интересно, похоже на смысл жизни, да?" Я отвечал Усову, что, конечно, он прав, позавидовал температуре горения и простился с ним.
Первого июня он погиб. Его автомобиль вылетел с трассы у въезда в город, прямо у стелы с корабликом, поднятым бетонной волной.