Остановились, зашли в молельный дом - заперто. Неотличимая от иных изба, только крест и высокое крыльцо. Постучали в дом наставника. Дверь распахнулась в длинный стол. Перекрестились на образа. На дальнем конце сидела жена наставника, показалось, с юга, быстрый взгляд. "Хозяйка, можно посмотрим? Человек издалека, а у нас вертолет через час". Разулыбалась. Вальтеру можно, он строит новый храм.
Две комнаты со снесенной перегородкой, отапливаемые. Слышу от хозяйки: иконы XVI века, литье современное. Строгие, без барочной пышноты. Спрашиваю - охотников за досками нет? Далеко мы, от нас не убежишь, отвечают полушепотом. Но был случай, свой завернул в тряпку и вывез рекой, продал где-то в Сыктывкаре. Причастия у вас нет? Нельзя, священников-то наших больше нет.
У Фотовой бабушки не было молельной, но был кут - святой угол с иконами, - перед которым она несколько раз в день становилась на колени с Псалтырем. Кроме этого, читала с внуком старые, тяжелые книги, молилась, чтоб того не съели звери. Сейчас школьников возят в Замежное на лошадях, а сорок лет назад Вальтер переходил болота со слегой.
Фот закончил техникум, уехал в нефтяной город Усинск и нанялся к геологам трактористом. Там вырос по службе и учредил фирму, которая возила оборудование на месторождения. На кредит от американской нефтекомпании купил первый грузовик, потом еще несколько. Чтобы в срок забрасывать грузы по тайге требовалась редкая сила воли. Вскоре компания купила железнодорожный тупик для перевалки груза на вездеходы и построила рядом склад.
Однажды, рассказывал Фот, к нему явились бандиты. Раньше "Пижму" спасало лишь то, что в Усинске не жили воры в законе - не то заметили бы быстрее.
Пацаны, канонические, златая цепь на дубе том, пришли гнуть "коммерса". Фот увидел перед собой дуло. Глухим радио ему бубнили: крыша, уважать, общак. "Не, - сказал Фот. - Не боюсь. Смерти-то нет. Стреляй".
"В меня это вбили так, что ничто не выбьет, - рассказывал потом, глядя в чашку. - Прошло какое-то время, а я стоял как в тумане, не заметил, как они вышли".
Его бизнес резко вырос в нулевые, когда цены на нефть пошли вверх. Штат достиг ста человек, выручка исчисляется десятками миллионов долларов, в Москве сидит представитель. Фот дружит со шведскими предпринимателями, намерен продавать им модное биотопливо - сбрикетированные опилки.
Еще один проект Фота - строить в Коми дороги. Когда я спросил Фота, не боится ли старовер лезть в коррупционноемкий бизнес, он помолчал, а потом сказал что-то вроде: "Ну и что, мы дела делаем честно", а потом сменил тему. "У нас в Цильме красиво, мы и гостиницу строим, чтобы туристов было где принимать. Утром полетим на карьер - тут двое с Сыктывкара приехали, инспекторы горного надзора, проверять".
Мы зашли в краеведческий музей, купили в лавке при нем сказок и словарь. Поднялись в квартиру и выпили три рюмки, закусывая рыбой чиром. Стол накрыла сестра Вальтера. Когда подняли первую, произнесла: "Спасибо, что приехали, не погордилися".
Сходились гости. Явился муж сестры, в таком же, как у Фота, комбинезоне. За ним главный инженер "Пижмы", с Усинска. Сразу набросились с вопросами - зачем к нам приехали, зачем мы вам нужны.
Рассказали, что до 1983 года от телевизоров Бог берег цилемов, а от коммунистов увильнуть не вышло. Староверы пошли навстречу власти - осознали, что на дотянет до них руки, если захочет. Им спускали план - в каждой деревне должно быть три коммуниста. Вступавших в КПСС почитали мучениками за остальных.
Цильма стоит на высоком берегу, продуваема ветрами, но основательна. И простор, и уют, покой да воля. Село не беднело, разрушенных домов нет, аккуратные сады - за такую жизнь отчего не расписаться в красном партбилете.
Проснувшись утром, я посмотрел в окно - серый сентябрьский день, черный от дождя тротуар, по которому идет девочка с ранцем. Желтая трава между избами, мостки через ручей, пелена над Печорой.
Приложив лоб к стеклу, я думал, что за два дня понять, как здесь живут, можно лишь проткнув реальность иглой некоей идеи. Например, о сохранении веры в среде, где заповеди невозможно соблюдать без вреда для себя.
Насколько Фоту удалось остаться старовером в условиях тотальной коррумпированности? Интересно, что бы он ответил не шантрапе с пушкой, а чиновникам, предлагающим "занести" за выигрыш дорожного тендера.
На вертолет мы сели вместе с инспекторами, которые вечером поддали и с утра, похоже, добавили. Инспекторам было не сильно за двадцать, плащевые черные куртки, кожаные туфли с фальшивыми шнурками, на самом деле застегивающиеся сбоку молнией. Дул ветер, они шатались и шутили. Главный инженер рассказывал, куда летим - сначала карьер, затем в Михайловскую, там берем мясо и молоко и в Усинск. В Михайловской у "Пижмы" свои стадо и ферма.
Понеслась мимо накренившаяся Цильма с причалом, буксирами, домами. Полоска Печоры забиралась к горизонту, пока не истончилась совсем. Вскоре болота отстали. Тайга лежала ровно, а потом вздыбилась кряжем - скальными зубами у реки и холмами с редколесьем.
Через полчаса приземлились в карьер. Инспекторы выбрались, осмотрелись, сразу что-то обнаружили и затребовали документы на разработку дальнего участка. Фот чуть нахмурился и что-то спросил у инженера, тот у "пижемца", который развел руками.
Все они как-то помягчели в движениях, скупость жестов стерлась. Деликатно взяли размахивающих руками инспекторов в круг. "Мы устраним… есть все разрешения… кто же знал, что на это тоже нужно…"
Инспекторы чувствовали себя виноватыми, что мешают дело делать своими придирками, но в то же время не теряли бдительности и настаивали на представлении неких разрешений. Кроме этого, они, кажется, нашли еще какие-то огрехи. Теперь инженер не напирал на запутанность правил, а все больше обвинял "пижемца". Тот оправдывался, как бы обреченно.
Я следил за Фотом. Его спина не согнулась, и в движениях было меньше мягкости, чем у подчиненных. Иногда он останавливал спор и что-то спрашивал. Чиновник помоложе, как бы разминая шею, что-то выбарматывал и опять начинался спор. Инженер нагибался к нему, и они что-то обсуждали. Остальные уходили в сторону, бросая их вдвоем.
Постепенно дело налаживалось. Чиновники в чем-то уступали и разъясняли уже не санкции, а что следует сделать. Фот и его команда теснили их к вертолету. Договорив, спорщики полезли в салон.
Инспекторы расстегнулись, показывая, что работа позади. Фот высматривал что-то в иллюминаторе. Мы поднялись в воздух, и инженер проорал, что летим на охотничью заимку, перекусить и оставить Фота поохотиться.
Я подумал: почему мне кажется странным эпизод в карьере? Дело бизнесмена - выполнять обязательства перед заказчиками, а как он обеспечивает жизнедеятельность компании - не так интересно. В чем тогда тличие русского протестанта от сонма предпринимателей, которые "работают" с чиновниками?
Ми приземлился у заимки. Фот отстранялся от инспекторов, но те лезли обниматься, и он давал поговорить с собой, отвечал. Сам он, похоже, не пил и посматривал на поле, где сидел вертолет. Летчики благодарно ели. Дождь палил по навесу очередями.
Через полчаса мы пожали на прощание руки, и Ми оторвал колеса от луга.
Высоко не поднимались, потому что цель - Степановская - близко. Сели на поле рядом с крайним домом. Вышли, стали ждать. Пилот в усах объяснял инспектору, что кожаная куртка нужна, чтобы в случае пожара одежду не пришлось срезать вместе с обгоревшей кожей.
Наконец вдалеке что-то затарахтело и по полю заковылял трактор с торчащими из прицепа корягами. За трактором шли пятеро героев. Все заросшие, в измазанных зипунах, с ними пацаны на велосипедах в старых курточках и дырявых сапогах. Процессия достигла вертолета, и тогда "пижемец" сказал: "Давайте перегружать". Летчик добавил: "Только осторожно".
"Чо, ну эта, штоли", - сказали герои и откинули борта прицепа. Оказалось, там ехали не коряги, а мороженые коровьи ноги и ребра. Пацаны счастливо глядели на задний винт и пробовали его раскрутить. Механик шугал их.
Инженер наклонился к уху и, качаясь, зашептал: "У них здесь ничего нет, вообще, ни колхоза, ни работы - на подножных кормах. Эти в ту же школу, что Вальтер, мотаются. Если бы не он, тут вообще…" И крестообразно разрубил воздух.
Оказалось, работники "Пижмы" в Усинске питались михайловскими продуктами, - а земляки Фота получали за это деньги, генераторы, топливо, лекарства. Я спросил "пижемца": они староверы? Он посмотрел как на идиота: мало осталось староверов, мало.
Из Степановской вертолет взлетал, едва не задевая ели. Кабина пилотов сотрясалась от проклятий. Когда вертолет закладывал вираж, туши интимно приобнимали замороженными ногами инспекторов.
Через два часа внизу проступили очертания спичечного коробка с тянувшейся к нему проволокой. Выяснилось, это и есть Усинск - квадрат со стороной в пять улиц и аппендиксом в виде вокзала и промзоны, среди которой торчали ангары и горы грузов - территория "Пижмы".
У директора на стене висел календарь поморской церкви с праздниками и постами. Рабочие в таких же, как у Фота, комбинезонах разгружали вагон.
Вернувшись домой, я сделал в блоге набросок посещения Цильмы. Прошло несколько недель, и на запись отозвался неизвестный собеседник - скорее всего, из прокурорских или конкурент. Он заявил, что Фот много лет связан с новгородским вором в законе и поэтому бандиты ушли от него несолоно хлебавши, пораженные не духовной силой, а влиятельной крышей. Кроме этого, собеседник намекнул, что Фот уходит от налогов и даже дал адрес фирмы, зарегистрированной в квартире, где сидят десятки компаний-однодневок.
Диалог не удивил - у всякого предпринимателя есть пятна в биографии. Я думал о том, что староверу катастрофически трудно сосуществовать с его этикой - шаг вправо, шаг влево, и ты свалился в грех. Хождение по лезвию.
Но даже если Фот не испугался усинских бандитов, потому что был под крышей более сильного бандита - можно ли его осуждать? Он, похоже, жертвовал чем-то важным, и это была ситуация loose-loose, созданная не по его вине.
После бессонных часов в самолете Усинск - Москва и переезда из аэропорта на вокзал я сел на электричку. Она была заполнена наполовину, и я разместился на солнечной стороне, где луч полз по сиденью. Раскрыл словарь, купленный в музее, и погрузился.
Вскоре краем глаза я увидел, что пришли попутчики, бабки. Заняли всю лавку, разложили какие-то тюки. Одна стала закидывать кладь на полку и врезала по затылку сидящему впереди парню. Тот отозвался: "Давай помогу, тетя". - "Не надо, не вчера родила, сама доброшу".
Села, оглядела попутчиков, помотала головой, вздохнула. "Смори, Татьяна, девки-то ни титок, ни холок, и жопа, как осколок. Таки же и мужики". Татьяна сидела недвижно и не отвечала. Через минуту она не спеша проговорила: "Дочка грит, ее мужик целый день-деньской все че ле ходит во двори. Беспутню мялку мнет, себя жалет, отдохнет". Та, что у окна подхватила: "А ты замиряй их. У меня вона молоды расфуркаются, дэк по недели ходят не разговаривают, не смотрят друг на друга. Я се молодки наговариваю: любо не любо, а почаще взглядывай - и никакой ссоры не будет".
Электричка замерла, пропуская поезд. Несколько минут мы стояли в тишине.
Соседка, которую я раньше не заметил, вздохнула: "Старухи ниче не стали соблюдать. Грамотным поболе денег дай - кобылу отпоют. Жадность-та у всех одинака". - "Новы постуют, а сами сплетничают, - отозвалась Татьяна. - Таким никакой пост не зачтется. В писаньи Павел не зря сказал: не что в рот, а что изо рта".
Оказалось, их много, полвагона. Паломничать, поди, едут. "К Богу припадать надо, без Бога не до порога, - говорили откуда-то с прохода. - Работу работай, как встарь, с правилом, молись, и все бует". - "Аккуратно надо жить, вдумчиво, с Богом в душе, - произнес приглушенный голос. - Грешим, а настояшша-то жизнь будет там. Родимся в гости, умрем на век".
Луч уполз на соседнее сиденье, голоса стихли. На потолке задребезжал динамик, и металлический голос объявил, что на следующей станции выходить.
Я проснулся и понял, что Усть-Цильмы, которую искал, нет.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. НЕФОРМАЛЫ
Человек работает в неплохом месте, получает серьезные деньги, у него перспективы роста - многие позавидовали бы. Но он сидит ночами и рисует планы, мечтает о собственном деле и однажды уходит в свободное плавание.
"Жадность правит миром, - говорил в фильме "Уолл-стрит" инвестор Гордон Гекко. - Жадность к деньгам, славе, любви". Первое свободное поколение российских предпринимателей (те, кому сейчас около тридцати) тоже имеет жадность - к изменению реальности.
Эти мечтатели с детства конструировали миры: один рисовал карты Средиземья и дрался с орками, другой был погружен в музыку, третий придумывал во дворе государства с разными формами правления. Прошли годы: первый создал сеть книжных магазинов, второй владеет одним из лучших хостинг-провайдеров страны, третий окончил Стенфорд и строит интернет-молл.
Пока они сколачивали капитал, Россия ушла от демократии и получила вертикаль власти - и в итоге стала еще более заколдованным местом, которое мечтатели хотят расколдовать.
Многие из них сражаются не только с коррупцией и другими бедами, но и с самими собой. Они ищут ответы на вопросы о том, нужна ли на самом деле предпринимателю свобода и навязывать ли клиентам и партнерам свои ценности. Эта внутренняя драка иногда горячее той, что они ведут с конкурентами.
Глава I. Траектория кочевника
2006, СЫКТЫВКАР
- Он свихнулся, да?
- Чего выкаблучиваться-то, распечатал и забыл!
- Да показушник он, вот и все…
Только бухгалтер понял Федора и поднес к глазам лист с цифрами. За спиной шепталось пол-офиса - барин чудит, непробиваемый и упертый, глядит сквозь очочки, отутюженный, вежливый. Чудит и делает вид, что чистюля.
Впрочем, в глаза Федору никто ничего не сказал, связываться с чудаками все боятся, особенно если этот чудак - начальник.
Бухгалтер кивнул, и Федор протянул ему свои ничтожные рубли. Потом расписался в ведомости и забыл шепот за спиной.
Десять минут назад он стоял у принтера, мечущего в лоток раскаленную бумагу со статьей в "Материалы по археологии Европейского Северо-Востока" - "К вопросу об истоках культуры харинского типа". Собрав рукопись, заполнил бриф, сколько израсходовал чужой бумаги, и направился за нее платить.
Менеджеры, дизайнеры и копирайтеры ржали над ним, потому что бумага была фактически его собственной. Федор управлял агентством, наполовину принадлежавшим его матери, и, видите ли, хотел возместить ей тридцать листов, чернила и пробуждение сомнамбулы-принтера. Идиот. Князь Мышкин.
Федору, впрочем, было наплевать. Он думал, как реализовать идею, которая должна была превратить его из менеджера в кочевника, несущегося по завоеванным территориям.
Единственное, что обижало Федора, - это то, что людям плевать на работодателей, их издержки, амортизацию мощностей - не говоря о доброй традиции выноса с заводов, пароходов и управлений гаек, запчастей, канцтоваров, рулонов, свертков, емкостей и сыпучих субстанций. Плюнуть и растереть, да. Я ничему не хозяин, но все мое.
Правда, Федор сразу вспоминал реку Понью, и вокруг сгущался стыд.
Они сплавлялись по Полярному Уралу. Тундра, горы, покрытые жестким, как наждак, мхом, гребни, плавностью изгиба напоминавшие волны. Группа наткнулась на лагерь хантов-оленеводов. Федор записал в дневник: "Нашли секретное стойбище. Никто нас не ждал здесь. Небольшие домики - срубы, кораль для оленей, много саней, нарт. Я набрал сувениров - ножны, бляшки, охотничий лук".
Разрешил себе чужое - ну да кто об этом думает? Стоя у принтера, Федор размышлял, что, взяв тогда ножны, вторгся в сотворенное чужими руками и растоптал уважение к труду и собственности.
Федор возненавидел внутреннего хама. Он сделал себя отутюженным, чтобы отделиться от лохмотьев, плевков и необязательности мира, хохочущего над щепетильностью.
Федор нуждался в том, чтобы построить свою жизнь заново. Ему не нравилось управлять чужим бизнесом - даже бизнесом матери, - потому что он жаждал свободы и захвата новых территорий, как в его любимую эпоху Великого переселения народов, когда кочевники изменили карту мира. Он мечтал построить компанию, которая выйдет за пределы города и покатится волной по стране.
О том, что для осуществления своего плана Федор хочет обмануть банк и завладеть его деньгами, не знал никто. Единственным человеком, которого Федор посвятил в замысел, был встреченный на детской площадке друг. От прочих он тщательно скрывал, даже от семьи.
Друг также вышел гулять с коляской, в которой спал младенец. Федор задал неосторожный вопрос, тот уточнил, и сцепились. Оппонент изготавливал щиты и баннеры наружной рекламы, чувствовал себя опытным бойцом и жестоко критиковал Федора.
"Даже если банк поведется и даст денег на ремонт твоей дурацкой квартиры, ты все просадишь за два месяца. Посмотри, где мы живем. Это Сыктывкар, а не Питер или Москва. Думаешь, здесь кто-то читает книги? У тебя жена и дочь, а ты авантюрист!" (Младенцы проснулись и заблажили.)
Федор отвечал: "У всех семья, но это ж не повод не рисковать. Книжные магазины - это торговля, сразу формируется денежный поток, так что без копейки не останемся".
Рекламщик вздохнул. Как растолковать Федору, что пока он найдет помещение, мимо которого течет поток покупателей, наймет людей, оговорится с издательствами - кредит растает. "В этом городе никто ничего не читает! И ты никогда не торговал!"
"А я уже нашел помещение, - отбивался Федор. - Кое-какие люди завербованы. Торговать научусь и на поставщиков уже вышел. Рынок недооценен, ниша интеллектуального книжного с художкой и бизнес-литературой пуста. Вон в Кирове больше книжных на душу населения! Спрос на книги не убьешь - человек стремится к саморазвитию".
Рекламщик вздохнул, цинично улыбнулся и откланялся.
Федор не стал рассказывать оппоненту, что его выкладки базируются также на вере. Думая о книжном, он верил в дождь.
У меня есть гипотеза. Она заключается в том, что дождь благоприятно влияет на продажи книг. В дождливую погоду люди больше читают. Я пытаюсь вспомнить самые сильные моменты погружения в книги. Читал в сарае у бабушки на старой раскладушке, когда по крыше барабанил несколько дней дождь. Читал "Бесов" Достоевского из библиотеки деда. Осталась прочная ассоциация "дождь - Достоевский". Читал в геологическом балке"Сто лет одиночества" Маркеса, когда из-за непрекращающегося дождя невозможно было вести разведку. Прочитал кучу книг по маркетингу в августе, когда каждый вечер шел дождь. Погода не отвлекала. Как в тихой библиотеке.