Мне повезло, что когда я пришла в театр, то попала именно в опытные руки главного концертмейстера А. А. Левиной. Великолепная пианистка, она дала мне очень много, была не просто аккомпаниатором, а настоящим педагогом. Прекрасно зная мир оперетты, ее специфику, она была буквально пропитана духом нашего театра, знала обо всех все. Анна Ароновна много помогала актерам, особенно молодым, участвовала, несмотря на разницу в возрасте, в наших "вылазках", ездила с нами на пикники. И не просто ездила, а была среди главных заводил. Характер у нее был хоть и непростой, но очень живой…
Работать с ней было интересно - это была личность, незаурядный, эрудированный, мудрый человек, наша "Тортилла"… Все свои партии я сдавала нашему главному дирижеру Г. А. Столярову с Анной Ароновной. Она же вводила меня и в московскую театральную среду, знакомила с актерами других театров. Я уже упоминала, что раньше не было ни одного более-менее значительного концерта, в котором бы не участвовали артисты Театра оперетты, - так вот, аккомпанировала им почти всегда Анна Левина. Это имя было известно многим исполнителям, так что знала ее чуть ли не вся театральная Москва, и везде Анна Ароновна была своя.
Хотя в театре я готовила новые партии и с другими концертмейстерами, но на концертах А. А. Левина была моим постоянным аккомпаниатором. Была она со мной и во всех моих гастрольных поездках. И вот после стольких лет совместной работы, после стольких лет дружбы мы с Анной Ароновной расстались. Вспоминаю всю эту историю и по сей день терзаюсь раскаянием, казню себя, потому что расстались мы, наверное, все же по моей вине.
Почему такое произошло, до сих пор не могу понять до конца… Ведь серьезных причин для этого не было… Но боль от случившегося мучает меня по-прежнему… Не должна я была тогда поступать так необдуманно… В одном я чиста, одно утешает меня - что сделала я что-то не то не специально…
Сложилось так, что в театре пошли спектакли, вести которые была назначена Наталья Столярова, один из наших концертмейстеров. Готовя роли в новых постановках, я занималась с ней, а на концертах мне, как всегда, аккомпанировала Анна Ароновна. В этом нет ничего особенного, и не имеет значения, с каким пианистом ты занимаешься, репетируешь в театре, а с каким выступаешь. Но в какой-то момент то ли А. А. Левина не смогла поехать со мной на гастроли, то ли мне стало неудобно, что я занимаюсь с Наташей, а выступаю с другой пианисткой, только я без всякой задней мысли предложила ей поехать со мной в поездку. Съездили мы с Натальей раз, другой…
Такого Анна Ароновна пережить не смогла и перестала со мной работать… Если бы я могла предвидеть ее реакцию… Как говорится, знал бы, где упадешь, подстелил бы соломку… Сколько раз я подходила к Анне Ароновне, извинялась, говорила: "Давайте опять работать вместе". Ответ был один: "Нет! Второй я никогда не буду!" Такой у нее был принципиальный характер: если один раз обошлась без меня - то все…
И до сих пор корю себя за случившееся. Не должна была я просто так перестать сотрудничать со своим многолетним концертмейстером… Не те были у нас отношения… Я должна была что-то предпринять, несмотря на обиду Анны Ароновны, постараться еще и еще раз уговорить ее.
А она стала выступать в концертах с нашим актером Николаем Коршиловым, но при этом до последнего дня хранила у себя мои фотографии: у нее дома была застекленная "горка" и вся она была уставлена моими снимками… Совсем как у бывшей моей свекрови, "киевской мамы"…
Вскоре после того как из театра ушел В. А. Канделаки, как не стало Г. А. Столярова, Анна Ароновна перешла работать в Институт имени Гнесиных. Она не могла приспособиться к новому руководству, к новым веяниям в театре, к новой среде, к атмосфере, менявшейся не в лучшую сторону…
А с Натальей Захаровной Столяровой мы сотрудничаем до сих пор, хотя она теперь и не работает у нас в театре. Нашему творческому союзу вот уже тридцать лет, и я не представляю себе, как могла бы выступать с кем-то другим. Н. З. Столярова - и человек надежный, и музыкант великолепный. Она украшение наших концертов, где у нее есть и свое соло - вариации на тему оперетт. Про нее справедливо говорят, что она человек-оркестр - так под ее руками звучит рояль…
Вообще должна особо сказать о концертмейстерах. В театре они едва ли не самые большие труженики. От них зависит немало - ведь для актеров очень важно, в какие руки попасть. Считаю, что нашему театру с концертмейстерами повезло - у нас работают Николай Ермаков, Людмила Семешко… Людмила так заботится о нашей молодежи, так их опекает, что устроила у себя в классе для них настоящий дом. Про нее в шутку говорят "мать-наседка", хотя Люда - еще молодая женщина. Работает у нас и прекрасный музыкант Шурочка Куксо. Правда, ей больше нравится, когда ее называют Алекс, и она всегда довольно улыбается, когда я называю ее именно так…
Вспоминаю сейчас Г. А. Столярова, Г. А. Шаховскую, А. А. Левину, И. И. Кацафу… Удивительное поколение удивительных людей, для которых театр являлся смыслом жизни. Их увлеченность, преданность делу были поразительны. Поразительны, если смотреть на них со стороны, но для них самих это было естественным. Я уже говорила, вспоминая о И. И. Кацафе, что он почти жил в театре, как и многие другие тогда. Театр заменял им дом.
К этой плеяде принадлежала и Риза Осиповна Вейсенберг, замечательный художник по костюмам. Мы не уставали поражаться тому, как малыми средствами ей удавалось достигать необходимого эффекта. Это сейчас есть большой выбор всевозможных тканей, а в те времена с этим было весьма непросто. В распоряжении Ризы Осиповны в основном были марля, дешевенький шелк, который мялся, иногда крепдешин, а из мехов - кролик… Тут особенно не разгуляешься… Но из этого Риза Осиповна умудрялась создавать невероятно красивые костюмы. И главное - они всегда были в характере спектакля, стилистику которого она чувствовала удивительным образом.
До сих нор у меня перед глазами костюмы, сшитые для "Чаниты", для "Цирка"… Когда в роли Глории я выходила в белом в черную полоску наряде с красной юбочкой, в маленькой красной шапочке, в зале начинались аплодисменты. А каким эффектным было платье для номера "Двенадцать музыкантов"! Черное бархатное, с большими золотыми кругами и с нижней разноцветной юбкой. Когда я кружилась - была настоящая радуга…
Помню и вечернее платье удивительного цвета, свекольно-красноватого, выглядевшее так, словно оно было сшито из органди. Конечно, никакое это было не органди, а просто недорогой материал так крахмалили, что он держал форму. К этому платью Риза Осиповна сделала белый палантин, смотревшийся как шикарный мех, хотя это был самый обычный кролик… Помню еще одно свое сценическое платье, изумрудно-зеленое, и к нему короткое черное пальто…
С одним из платьев, сшитых Ризой Осиповной, у меня связано забавное воспоминание. В "Графе Люксембурге" она придумала мне очень эффектное платье-"рыбку", не просто облегающее фигуру, а в обтяжку, или, как мы говорим, "в облипку". У меня должен быть выход, потом ария… Пошла. А перед сценой у нас была приступочка, о которую я и споткнулась. И не появилась эффектно, а прямо свалилась на сцену. Лежу и не могу подняться, потому что платье очень узкое. Кручусь в нем и так и сяк. Сначала в зале ахнули, потом начали смеяться. Помочь некому - на сцене я одна. Сейчас уже и не помню, как, перекатываясь, ползком добралась я до этой приступочки и кое-как встала… А платье было здесь ни при чем - его же сшили не для того, чтобы я в нем падала…
Излишне говорить, что костюм очень помогает артисту создавать образ, выходить на сцену с особым настроением. И мне повезло, что долгие годы со мной рядом была моя дорогая Риза Осиповна. Признаюсь, было ей со мной нелегко - порой я доставляла ей лишние хлопоты. И все из-за своей стеснительности, от которой страдала и сама. У меня была такая особенность - я с юности всегда носила платья без всяких вырезов, только под горлышко, и обязательно с рукавами, потому что не любила оголять руки. Я уже рассказывала, что когда родители решили впервые взять меня с собой в ресторан, то мама сшила мне но этому случаю бархатное платье. И сделала на нем совсем небольшой вырез уголочком - для "взрослости". Вот из-за этого весьма скромного выреза я ни в какую и не хотела надевать новое платье. Мама еле-еле уговорила меня…
Примерно с такой же проблемой приходилось сталкиваться и Ризе Осиповне - я долго не соглашалась выходить на сцену в костюмах, которые казались мне слишком открытыми. И если Риза Осиповна пыталась сделать на платье вырез чуть больше, пусть даже на сантиметр, для меня это было мучение. Я начинала чуть ли не плакать. Риза Осиповна, человек хотя и строгий, но добрый, терпеливо уговаривала меня: "Танечка, это же театр, так надо…"
Помню, и мама говорила мне: "Ничего, ничего, подожди… Вот станешь стареть, сама начнешь открываться…" Не дождалась этого моя мамочка… А я и по сей день верна себе, особенно не открываюсь, разве что когда это требуется по роли…
И все же Ризе Осиповне наконец-то удалось меня "раздеть". Правда, до "раздеть" было весьма далеко - просто я согласилась появиться на сцене в серебристого цвета купальничке, поверх которого была надета длинная и тоже серебристая юбка. Было это в спектакле "Только мечта", поставленном по оперетте эстонского композитора Б. Кырвера. По мизансцене моя героиня, красотка Долли, спускалась на сцену с высокой лестницы и на середине ее должна была сбросить с себя эту блестящую юбку.
На спектакль "Только мечта" впервые пришли мои родители. И вот мама, глядя на эту сцену, обращается к папе: "Жанчик, смотри, до чего же красиво! И какие ножки хорошенькие…" Потом, присмотревшись, переведя взгляд от ножек к лицу, узнала в той, кто так эффектно спускалась по лестнице и сбрасывала юбку, свою дочь. Закрыв лицо ладонями, мама воскликнула: "Ой! Это же наша Танька!.. Какой ужас!.."
Удивительно, но мои родители-театралы так и не "пристали" к Театру оперетты, хотя их дочь работала в нем и была там не на последних ролях. К моему "примадонству" они относились весьма спокойно. Никогда у нас не было разговоров ни о моей игре, ни об актерских данных. Своя ведь - чего тут обсуждать. Конечно, они бывали на всех моих премьерах, но сказать, что много ходили на наши спектакли, не могу. Правда, потом, когда мамы не стало, папа ходил к нам уже чаще. Дома ему было одиноко, и он шел в театр, в основном к И. И. Кацафе. Посидит какое-то время в зале, сходит в буфет, потом идет в кабинет к Иосифу Исааковичу. Сидят вдвоем, говорят, говорят… Темы для разговоров у них находились всегда…
Мама любила актеров и считала, что артист должен быть обязательно красивым. А таких у нас в театре было немало. Среди всех она выделяла Татьяну Санину и Алексея Феону, про которого говорила: "Какой у него благородный вид! Такие артисты были раньше…"
Что же касается Татьяны Саниной, то она была мало сказать красивой - она была настоящей красавицей. Помню, когда я впервые вышла играть в "Фиалке Монмартра", то просто онемела, увидев ее - Санина пела тогда партию Нинон. Загляделась на нее настолько, что стояла и молчала - так она была хороша. И голос у нее был замечательный. Хотя в том спектакле "Фиалки" номер "Карамболина" был поставлен не столь блестяще, как потом, через несколько лет, уже в новом здании на Пушкинской, но все равно Санина была в нем неотразима.
Она была тогда признана лучшей Сильвой, с успехом пела и другие партии как в классике, так и в советских опереттах - Олесю в "Трембите", Ганну Главари в "Веселой вдове"… В "Принцессе цирка" она выступала и с Георгом Отсом, когда он приезжал к нам в театр на гастрольные спектакли. После шумного успеха фильма "Мистер Икс" Георг Отс пользовался тогда невероятным успехом, и когда на афишах нашего театра появлялось его имя, зал, и без того никогда не пустовавший, был забит до отказа. И зрители никогда не уходили со спектакля разочарованными: Татьяна Санина и Георг Отс на сцене были парой просто великолепной - оба с красивыми голосами, а об их внешней привлекательности и говорить не приходилось. Правда, Татьяна считала, что как партнер Отс был все же холодноватым. Впрочем, тому есть вполне понятное объяснение - он ведь прибалт, а они люди не самые темпераментные.
В жизни Татьяна Санина совсем не походила на опереточную актрису - она выглядела настоящей гранд-дамой. Красота этой стильной женщины с дивными черными волосами, гладко зачесанными назад, была царственной. Но даже не она была главной, а нечто иное - то редкое, почти магическое свойство, которым Татьяна Санина привлекала к себе и которое называют "манок". Когда она выходила на сцену, на концертную эстраду, сразу становилось ясно - вышла королева. Если уж женщины отдавали ей должное, то что говорить о мужчинах - они просто немели от этой красоты.
Из поколения Саниной была и Инна Никулина, жена Василия Зарубеева. Назвать ее писаной красавицей нельзя, но она была из тех женщин, про которых говорят породистая. В отличие от Татьяны Инна играла не самые главные роли, но запомнилась на сцене своей особой женственностью и темпераментом…
В то время, когда я начала работать в театре, в самом расцвете своей красоты и популярности была Зоя Белая. Хорошая актриса и с хорошим голосом, она играла в основном в советских опереттах. Одной из лучших ее ранних работ была, как я уже упомянула выше, роль Стеллы в "Вольном ветре". Если внешность брюнетки Татьяны Саниной была броской, светловолосая Зоя привлекала к себе какой-то мягкой, русской красотой.
У нас в театре и тогда и потом было немало других красивых актрис, и каждая из них была хороша по-своему… Вера Вольская, Вера Чуфарова, Зоя Иванова, Тамара Лагунова…
Вера Вольская пришла в театр немного раньше меня. По амплуа она была даже не столько субретка, сколько каскадная актриса. Играла много - помню ее Олесю в "Трембите", хороша она была в "Бале в Савойе", в номере "Танголита". Вера должна была играть и в "Мадемуазель Нитуш", но тогда спектакль почему-то не состоялся… При Канделаки приехала из Киева интересная актерская пара - рыжеволосая, зеленоглазая красавица Зоя Иванова и Георгий Гринер, обладатель великолепного баритона. Они очень много играли и в классическом репертуаре, и в советских опереттах. Примерно в то же время в театре появилась еще одна красивая актриса - Тамара Лагунова, броская блондинка, эффектная, яркая женщина. Как и Зоя, она много выступала в ролях героинь, в основном в классике…
Несмотря на то, что оперетта традиционно считается видом искусства легким, развлекательным, наши актрисы были совсем не легкомысленными, а, я бы сказала, более целомудренными, чем это принято думать об актрисах. Все они в большинстве своем были женщинами семейными, хотя дети были не у всех.
К числу немногих счастливых матерей принадлежала Вера Чуфарова. Она и ее муж Анатолий Пиневич были моими самыми близкими друзьями в театре. Вера играла героинь, но выступала недолго: после ухода В. А. Канделаки и появления нового главного режиссера она в числе двух десятков других актеров вдруг оказалась ненужной. И ушла работать на радио.
А с Толей Пиневичем мы много выступали вместе в различных спектаклях, часто ездили на гастроли. Он не только исполнял свои номера, но и был очень хорошим ведущим наших концертов. Талантливый актер, умный, обаятельный человек, Пиневич выделялся среди наших ребят особой эрудицией, писал стихи. В театре к нему относились с уважением. Завести ребенка они с Верой решились довольно поздно - ей тогда было уже за сорок. Помню, в театре говорили: "Вы с ума сошли! Когда же вы успеете его вырастить?!" А они не только вырастили прекрасную дочь, но и внука дождались… Толи не стало совсем недавно…
В 50-60-е годы у публики пользовался успехом Алексей Феона, хотя голос его был небольшим и с весьма специфическим тембром. Но тогда теноров у нас в театре почти не было - Михаил Качалов, по сути дела, уже сходил со сцены, а у Николая Рубана голос более мужественный. Несмотря на то, что Феона нравился маме, я относилась к нему спокойно. Просто работала с ним, пела в спектаклях, в том числе и в "Фиалке Монмартра", где моя Виолетта была влюблена в Рауля - Феону. Я же не могла сказать такого о себе, хотя Феона внешне был привлекателен. Особенно хорош он был в ролях классических, "фрачных" героев. И в поведении отличался интеллигентностью - Феона из Ленинграда, но по воспитанию он был не ленинградец, а именно петербуржец. Как партнер он был для меня холодноват, да и в жизни Феона держался в театре как-то в стороне от других актеров - никаких отрицательных эмоций ни у кого не вызывал, но и особой дружбы у него ни с кем не было. Жил как бы сам по себе, был каким-то индифферентным. Мне было не по душе одно из свойств его характера - некоторый "нарциссизм". Феона мог позвонить после спектакля жене и сказать: "Все прошло хорошо. Сегодня мне никто не мешал". То есть он считал, что спектакль - это его соло, а остальные актеры - только фон для него…
Но за стенами театра поклонниц у него было немало - они постоянно поджидали его у служебного входа. Очень симпатизировала Алексею Феоне и Галина Брежнева (тогда она была женой артиста цирка Евгения Милаева). Мы часто видели ее в те годы на наших спектаклях, особенно в Театре сада "Эрмитаж", где выступали в летнее время. Ее отец еще не занимал самого высокого поста в стране, но уже входил в руководящую партийную элиту.
Милаевы жили в одной квартире с нашей актрисой Нелли Крыловой, в известном "чкаловском" доме неподалеку от Курского вокзала - у каждой семьи было по две комнаты. Нелли, по амплуа субретка, и на сцене, и в жизни была очень симпатичная. Она обладала особым женским шармом и даром из ничего делать что-нибудь пикантное. И всегда это у нее получалось со вкусом. И человеком она была приятным - милая, деликатная, никогда не участвовала ни в каких театральных интригах. Мне это в ней нравилось, и мы с ней дружили, я знала и ее маму. Мужем Нелли был наш актер Борис Поваляев, с которым они когда-то вместе учились в студии и вместе были приняты в театр. Впоследствии Нелли вышла замуж за известного телевизионного диктора, красавца Виктора Балашова с его неповторимым по тембру голосом… Нелли Крыловой в середине 60-х годов пришлось уйти из театра, когда новый наш руководитель Ансимов принялся "перетряхивать" труппу, увольняя актеров…
Что касается поклонниц тех лет, то о них надо сказать особо. Таких теперь уже нет… Я помню, как целые толпы их стояли около служебных входов почти всех театров и концертных залов в ожидании выхода своих любимцев. Были у нас просто поклонники оперетты, общие для театра, но в основном в этой толпе были поклонники (вернее, по большей части поклонницы) какого-то конкретного актера или актрисы. В этих группах существовала своя иерархия, свои правила, кипели страсти - ревность, зависть, если кому-либо из них удавалось подойти ближе других к своему кумиру, удостоиться нескольких слов или разговора, получить иной знак внимания…