Скорбью в его сердце отозвалась почетная ссылка старца Варсонофия в 1912 году в Старо-Голутвин монастырь настоятелем. Но это было еще только на чалом скорбей, преддверием того крестного пути, по которому, как предсказывал о. Варсонофий, предстояло пройти будущему старцу.
Через 10 дней после Октябрьского переворота 1917 года манатейный монах Никон (Беляев) был посвящен во священника. Он по-прежнему работал письмоводителем в канцелярии, но уже не монастыря, а сельхозартели "Оптина пустынь", под видом которой еще пыталась держаться обитель. Все невзгоды советской власти о. Никон переносил с великим терпением, зная, что посылаются они для испытания веры и укрепления на крестном пути. Монахов в Оптиной оставалось всего человек пятнадцать, и, чтобы поддержать "артель", приходилось работать так много, что на богослужения часто просто не хватало времени. Каждый день ожидали изгнания, ареста, тюрьмы, ссылки, смерти.
17 сентября 1919 года о. Никон был арестован и без предъявления обвинений заключен в Козельскую тюрьму. Но на этот раз Бог миловал - он вернулся в обитель и стал принимать посетителей, переняв старческую традицию.
О. Никон был мудр и рассудителен не по годам, проповеди его были сильны твердой верой в Бога и Его Промысел, а потому действовали на души слушателей примиряюще с постигшими Россию бедствиями.
В 1923 году, когда и артель была упразднена, а бывший монастырь перешел в ведение "Главнауки" и кал исторический памятник был переименован в Музей "Оптина пустынь", о. Никон продолжал принимать всех нуждающихся в его духовной помощи: стали собираться не в храме, а, как правило, в больничной кухне, там служили и всенощные. О прозорливости его уже и в это время свидетельствуют его духовные чада. Он говорил всегда прикровенно, часто иносказательно. И только когда событие совершалось, человек понимал, что означали притчи о. Никона. Однажды приехала из Гомеля в гости к своим сестрам - шамординским послушницам - молодая девушка, которой о. Никон предсказал скорое замужество. Так оно и случилось. Выйдя замуж, она снова приехала в Оптину, и о. Никон дал ей пять красивых птичек, вырезанных из открыток, - два птенчика и три пташки. Смысл этого подарка стал понятен, когда гостья из Гомеля родила пятерых детей - двух мальчиков и трех девочек.
В конце июля 1924 года о. Никон был вынужден переехать в Козельск. Перед отъездом он произнес проповедь, в которой высказал те простые правила духовной жизни, следуя которым любой христианин в любом месте может спастись: "Постарайтесь очищать свои души исповедью, иметь добрую нравственность и благочестие, приобретите кротость, смирение, молитву, стяжите любовь… В остальном же во всем, во внешности, предадимся воле Божией, ибо воля Божия всегда благая и совершенная. Ни один волос с головы вашей не спадет без воли Божией…"
В Козельске в Успенском соборе чудесным образом появилась икона Божией Матери "Нечаянная радость", особо чтимая о. Никоном. Он счел это за благословение Божие и часто проводил в этом храме службы. Несмотря на запреты, произносил проповеди, вел духовные беседы, не щадя ни сил, ни здоровья. С немощными делился продуктами, которыми снабжали его духовные чада. Так провел он в Козельске три года - под негласным надзором ГПУ. Исповедовал прихожан у себя на квартире, что тоже не было секретом. О. Никон более всего заботился о тщательной исповеди приходящих, которых всегда умел расположить к себе, потому что учитывал и возраст, и воспитание, и образование, и характер, и состояние здоровья. Для всех он становился любящим отцом, на мудрое и любвеобильное руководство которого можно положиться. Когда спрашивали о том, не являются ли настоящие времена последними, он неизменно отвечал: "О времени пришествия антихриста никто не знает, как сказано в Евангелии. Но признаки скорого пришествия антихриста уже есть - гонение на веру, и надо ожидать, время приближается, но все нельзя точно сказать. Бывали и раньше времена, когда считали, что антихрист пришел (при Петре Великом), а последствия показали, что мир еще существует. Да и что толку в этом исчислении? Для меня это не важно. Главное, чтобы совесть была чиста, надо твердо держаться веры Православной, заповеди исполнять, надо жизнь проводить нравственную, чтобы быть готовым. Надо пользоваться настоящим временем для исправления и покаяния".
В 1927 году о. Никона арестовали и заключили в Калужскую тюрьму, где он провел в общей камере полгода. Несмотря на оскорбления и издевательства сокамерников, о. Никон не оставлял в молитве своих осиротевших духовных чад. При возможности отправлял им письма на волю.
Отец Никон был осужден на три года в Соловецкий концлагерь. В марте 1928 года этап прибыл в Кемь, сообщение с Соловками было прервано, и ссыльных оставили в пересыльном пункте, где о. Никон по состоянию здоровья был освобожден от тяжелых физических работ и назначен сторожем. Это ли не была милость Божия к старцу! После 8–9 часов нетяжелой работы оставались время и силы, чтобы писать своим чадам - назидать, увещевать и утешать их, как того требует старческое служение. Этих писем ждали как манны Небесной.
После двухлетнего пребывания в концлагере на Поповом острове о. Никона определили на "вольную ссылку" в Архангельск. Перед отправкой заключенных подвергли медицинскому осмотру. Тут обнаружилось, что у 43-летнего старца туберкулез легких в запущенной форме… Ему советовали обратиться в соответствующие инстанции с просьбой о переводе в места с мягким климатом. Но, как всегда, следуя не своей воле, а воле Божией, о. Никон остался. Его отправили в Пинегу, за 200 верст от Архангельска.
За два месяца до смерти преподобного Никона одна из его духовных дочерей, инокиня Ирина (Бобкова), видела сон, поразивший ее своей реальностью. В письме к старцу она описала этот сон. Виделось ей, что преподобный Варсонофий пришел к о. Никону на квартиру в Козельске и стал выносить вещи из комнаты. Когда же взялся и за кровать, она воскликнула: "Батюшка, зачем же вы кровать-то выносите? Ведь отцу Никону негде будет спать". На это старец Варсонофий ответил ей: "Он собирается ко мне, и ему кровать не нужна. Я ему там свою кровать дам". По благословению о. Никона инокиня Ирина приехала в Пинегу и до самой его кончины самоотверженно ухаживала за тяжело больным, но неунывающим духовным наставником. "Батюшка очень страдал от того, что легкие его сократились и ему нечем было дышать. В трудные минуты он метался, не находил места, то ляжет, то встанет: нечем, говорил, дышать, дайте воздуху, хоть чуточку воздуху! Просил положить на пол. Когда ему становилось легче, он тихо молился: "Господи, помоги, Господи, помилуй!" При повышенной температуре иногда бредил, вспоминал своих духовных детей, приводил их к покаянию, читал каноны, крестил воздух и очень часто вспоминал оптинского старца Макария". Когда он тихо скончался, "лицо его было спокойное, белое, приятное, улыбающееся". На календаре значилось 8 июля 1931 года.
На третий день после кончины состоялись похороны. За краткое время жития преподобного в пинежских лесах его узнали многие из ссыльных как отзывчивого, чуткого, достойнейшего пастыря. Все они в этот день собрались, чтобы дать почившему последнее целование. Одних священнослужителей было 12. Удивительно, что все они за неделю до кончины о. Никона находились на работах в лесу за много километров от своих жилищ. И вдруг были отпущены. Точно Никон преподобный ждал их возвращения и не умирал. Точно на погребение его они были отпущены.
"Преподобный Феодор Студит, сам бывший в ссылке, ликует и радуется за умирающих в ссылке" - это строчка из последнего письма смертельно больного 44-летнего старца оптинского Никона, который причислен к лику православных святых в чине исповедника, другими словами, мученика, претерпевшего жестокие испытания за Христову веру, однако мирно скончавшегося после перенесенных страданий.
Преподобный Исаакий, священномученик
В эпоху духовного и материального процветания Оптиной пустыни, продолжавшегося около ста лет до революции, помимо тех старцев, о которых рассказано в этой книге, существовали и другие, не столь заметные, однако имевшие благодатные дары рассуждения и прозорливости. Но наша повесть о тех 14 преподобных оптинских отцах, которые более других потрудились в старческом служении своему отечеству и сподобились быть причисленными к лику святых Православной Церкви. Дни их памяти нынче включены в общий круг годового богослужения.
Многие из преподобных оптинских старцев предвидели "гнев, наныдвижимый", скорбели о том, но воспринимали его как справедливый суд Божий. Ныне, когда еще не успокоилось житейское море России и старцы нынешние скрыты от масс народа, все же нет повода к унынию: преподобные оптинские старцы предстоят престолу Божию и молят Господа о России и о каждом, кто прибегает к их святой помощи.
Последний настоятель Оптиной пустыни священномученик Исаакий был старцем по древнему обычаю, когда игумен монастыря совмещал начальническое и старческое служение, будучи, как муж в семье, главой и отцом. Именно за это он и пострадал, приняв мученический венец от безбожной власти в 1938 году. Сбылось слово оптинского блаженного Василия. Преподобный Нектарий рассказывал, как появился в монастыре будущий архимандрит Исаа-кий: "Блаженный Василий привел его к батюшке Амвросию, говоря:
- Поклонитесь в ножки ему, это будет последний оптинский архимандрит, - а самому юноше сказал: - Тебя казнят".
По дороге в трапезную блаженный Василий призывал богомольцев: "Поклонитесь последнему оптинскому архимандриту…"
Благочестивый юноша Иван Бобриков (так звался в миру о. Исаакий) поступил в Оптину в 1884 году в возрасте 19 лет. В выборе этого пути много помог пример его глубокопочитаемого родителя, который уже монашествовал в Оптиной и закончил свои дни схимником Николаем.
Путь послушничества Ивана был долгим, только через 13 лет он вошел в число оптинской братии, а еще через два года, в 1899 году, был пострижен в мантию с именем Исаакий. На откровение помыслов он ходил к старцу Иосифу. Когда монаха Исаакия посвятили в священнический сан, тогда же, по послушанию, он стал уставщиком обители, наблюдавшим за правильным чинопоследованием церковных служб. Для этого пришлось внимательно изучить устав.
После кончины родителя, тихо и незаметно проведшего свою иноческую жизнь в монастыре, сын часто ходил на его могилу, и духовная связь между ними не прерывалась. Однажды о. Исаакий в чем-то не поладил со скитоначальником о. Феодосием, возникло между ними легкое неудовольствие. Спустя некоторое время о. Феодосий пришел к нему и рассказал, что видел во сне схимонаха Николая, который грозился на них с о. Исаакием. Задумался о. Исаакий, когда услышал рассказ. Потом тихо произнес единственное слово: "Чует!.." Мир после этого был восстановлен и больше никогда не нарушался.
В 1914 году на место почившего настоятеля о. Ксенофонта оптинская братия единодушно избрала смиренного и рассудительного о. Исаакия. Вскоре он был возведен в сан игумена, затем архимандрита. Не знаменательно ли, что старческий крест Господь возложил на своего избранника в несчастный для России год - начала первой мировой войны, которая по злому умыслу врагов отечества превратилась из империалистической в гражданскую. Крест сей становился все тяжелее: сначала война, потом революция, разруха и гонение на Церковь.
"По своей примерной, истинно монашеской жизни он был вполне достоин занять столь высокий пост, - вспоминала шамординская монахиня Мария (Добромыслова). - Очень большого роста, внушительной и благолепной наружности, он был прост как дитя и в то же время мудр духовной мудростью". В условиях начавшейся войны монастырю был нужен именно такой духоносный пастырь - с несокрушимой верой, великой мудростью и всепрощающей любовью. Восприняв дар старчества непосредственно от великих оптинских старцев, игумен Исаакий стал достойным продолжателем их делания - молясь и трудясь.
Архимандрит Исаакий, внимательный к огромному хозяйству монастыря, все дела вел соотносясь с Евангельскими заповедями, за внешними обстоятельствами прежде всего видел души людей с их слабостями и немощами и заботился о спасении их. Ярким примером служит собственноручная записка игумена, выданная им незаконному порубщику леса, в которой говорится, что виновный крестьянин "за свой проступок - покражу дерева с Макеевской дачи пустыни - на сей раз прощается, так как просит прощения и обещает более не делать".
Ректор Тверской семинарии, будущий митрополит Вениамин (Федченков), вспоминал об о. Исаа-кии: "Он перед служением литургии в праздники всегда исповедовался духовнику. Один ученый монах, впоследствии известный митрополит, спросил его: зачем он это делает и в чем ему каяться? Какие у него могут быть грехи? На это отец архимандрит ответил сравнением: "Вот оставьте этот стол на неделю в комнате с закрытыми окнами и запертой дверью. Потом придите и проведите пальцем по нему. И останется на столе чистая полоса, а на пальце - пыль, которую и не замечаешь даже в воздухе. Так и грехи: большие или малые, но они накапливаются непрерывно. И от них следует очищаться покаянием и исповедью".
За год до революции последний раз Оптину посетили представители дома Романовых - великий князь Дмитрий Константинович и княгиня Татьяна Константиновна. Как всегда торжественно встречала обитель царственных паломников, служил литургию настоятель Исаакий.
К концу 1916 года в монастыре уже чувствовался недостаток в жизненно необходимых вещах, однако это не стало поводом для отказа в помощи пострадавшим от войны. До минимума были сокращены собственные потребности, но беженцам из Польши и Белоруссии была отдана одна из гостиниц, для больных тифом - больничный корпус, затем еще гостиница - для приюта осиротевшим детям.
В 1918 году был издан декрет Совнаркома об отделении Церкви от государства. Это означало и закрытие Оптиной как монастыря. И только благодаря практической сметливости и духовной мудрости оптинского настоятеля Исаакия обитель кое-как еще оставалась жива под видом сельскохозяйственной артели. Многие отчаявшиеся, потерявшие родных и близких, обездоленные люди нашли здесь бескорыстную помощь. В этой неописуемой сумятице настоятель никогда не позволял себе суетиться: он полагался во всем на Бога.
Драгоценным духовным сокровищем Оптиной на протяжении последних ста лет было старчество. Сколько мог, берег это сокровище и о. Исаакий: в скиту еще принимали два старца - Анатолий (Младший) и Нектарий. Более всего за эту духовную помощь народу от духоносных старцев терпели от советской власти монахи во главе со своим настоятелем. Аресты и высылки не прекращались.
Первый раз о. Исаакия арестовали в 1919 году и поместили в Козельскую тюрьму, однако через некоторое время отпустили. В 1923 году настоятель вновь был заключен под стражу. В тюрьму была превращена монастырская хлебня с ее кельями. После второго освобождения о. Исаакию было запрещено ведение монастырских дел и приказано немедленно покинуть обитель вместе со всей старшей братией.
Изгнанные монахи расселились по квартирам в Козельске и пытались продолжать монастырскую жизнь, относясь к о. Исаакию как к своему настоятелю, испрашивая у него благословения и духовных советов. В Козельске еще оставался действующим Георгиевский храм. Чудесным образом так устроилось, что все должности в нем заняли оптинские иноки. Бывший оптинский благочинный и уставщик о. Феодот создал небольшой хор из живущих в Козельске монахов во главе с самим настоятелем Исаа-кием. Жителям нравилось служение по монастырскому уставу, и Георгиевский храм всегда был полон прихожан.
Сосредоточение в Козельске монахов и инокинь из упраздненных монастырей обратило на себя внимание властей, которые шаг за шагом целенаправленно подкапывались под народные святыни и уничтожали цвет монашества и священства. В 1929 году в Козельске были закрыты 7 храмов одновременно - кроме Благовещенской церкви. Большинство иеромонахов было отправлено в ссылку. О. Исаакий по благословению Калужского епископа в эти годы радел о том, чтобы достойных монахов и иеродиаконов посвящать в священномонахов, дабы отправлять их в приходы, чтобы не прекращалось служение в сельских храмах.
Из оптинцев в Козельске осталось всего несколько престарелых и молодых монахов, продолжала свою подвижническую жизнь небольшая община сестер. Все они окормлялись у своего старца - настоятеля Исаакия - до его третьего ареста в 1929 году. В 1930-м он был снова освобожден и отправлен в Белев Тульской области. В это время там собралось множество монашествующих из закрытых монастырей Тульской и Калужской епархий. Все тяжести изгнания разделил со своей паствой и настоятель Оптиной пустыни. К нему в Белев приезжали его духовные чада. Но вот в 1932 году снова арест и осуждение "за незаконную валютную операцию", ибо о. Исаакий был арестован при покупке иконы. Снова тюрьма. После пяти месяцев заключения власти предложили 67-летнему архимандриту покинуть Белев. Он знал о тысячах мученических смертей своих собратьев по вере, но твердо решил до конца оставаться верным своей участи: "От креста своего не побегу".