- А потом ты другое в расчет возьми, - поддержал комиссара бывший пограничник Малев, - если бы сейчас были вместе все отряды, в этих кустах нам бы не разместиться, а теперь мы свободно расположились здесь. Если бы нас было еще меньше, то мы могли бы и днем перейти шоссе.
- А когда понадобится ударить покрепче, то, будьте покойны, людей у нас снова будет достаточно, - говорил Морозкин. - Основа партизанской тактики - маневренность: в одних случаях - мгновенно рассредоточиться, рассыпаться, исчезнуть для противника; в других - также быстро собраться в кулак…
Я заметил, что партизаны, несмотря на крайнюю усталость, подходят к говорящим, слушают. Решил тоже принять участие в разговоре. Партизаны повеселели, и все-таки день тянулся нестерпимо медленно.
Солнце как будто не хотело садиться. Низкие кусты не давали возможности встать, страшно хотелось курить, но это было строжайше запрещено. Во второй половине дня вблизи нашей стоянки послышался звон колокольчиков. Это забрели коровы. Они испуганно и подозрительно смотрели на партизан. Вскоре раздались голоса пастухов, и трое мальчиков вышли из кустов. Заметив часовых, они хотели убежать, но их успели успокоить. Я подошел к подросткам, усадил их возле себя и, развязав вещевой мешок, дал им по куску сахару.
- Это вам прислали из Москвы, - сказал я.
У ребят заблестели глаза.
- Нам? - широко раскрыл глазенки меньший.
Старший мальчуган снисходительно усмехнулся и по-приятельски подмигнул мне.
- Конечно, вам, - продолжал я. - А когда вы в последний раз видели партизан?
- О, уже давно, - грызя сахар, отозвался меньший.
- Если не знаешь, так не суйся, - покраснев, вмешался старший, спрятавший свою долю в карман. - У моего отца позавчера были…
- Не врешь? - переспросил я.
- А если правда, тоже нехорошо всем рассказывать, - строго сказал я.
Парнишка еще больше покраснел и, запинаясь, стал оправдываться.
- Я… я… не всем, я только вам. Ведь вы партизаны?.. Правда?..
- Ох, и слаб же ты на язык! - махнул рукой молчавший до сих пор третий.
- Сейчас тебе повезло, - сказал я. - Мы действительно партизаны. А нарвись ты на полицаев да расскажи им об отце - они бы его убили. Да и сейчас… Уж лучше я не отпущу вас, пока мы не уйдем отсюда. А то и о нас кому-нибудь расскажете.
Они растерянно переглянулись.
- Так нельзя, - заговорил третий, очень бледный и худенький, не по возрасту сдержанный, - мы с вами будем сидеть, а коровы забредут куда-нибудь, попадут еще к немцам, - рассуждал он. - Пусть двое здесь останутся, а я сбегаю посмотрю на коров, за меня можете быть спокойны.
Мне понравился этот мальчонка, и я разрешил ему уйти. Он быстро вернулся. Тогда отправился тот, который слишком пооткровенничал. Я был уверен, что он не забудет моего внушения.
По шоссе продолжали двигаться колонны автомашин с солдатами и техникой. Мы вынуждены были бездействовать, поэтому день показался тяжелее любого похода. Мы легко вздохнули, когда на землю спустилась темнота. Поползли к шоссе, широкой прямой лентой перерезавшему холмы и кустарник. От него веяло запахом пыли и бензина.
- Остановиться! - скомандовал я и подозвал Лунькова и Морозкина.
- Правильно решил, - улыбнулся подошедший Луньков.
- Что решил? Ведь я ничего еще не сказал.
- И без этого понятно. Не поставить мину на этом шоссе было бы непростительно. Мы должны обязательно ее поставить на память фашистам, в честь нашего благополучного ухода от карателей, - шутливо сказал Морозкин.
Карл Антонович быстро выкопал ямку на шоссе, положил в нее пять килограммов тола. Но как быть? Шоссе широкое, мина занимает маленькое местечко, может пройти много машин, прежде чем какая-либо из них наскочит на заряд. Тогда Карл Антонович принес дощечку, лежавшую недалеко от шоссе, положил ее на мину поперек шоссе и тщательно замаскировал.
- Теперь не проскочит. Нам было ясно без слов.
Хотелось посмотреть, как взлетит на воздух немецкая автомашина, однако короткая летняя ночь не позволяла ждать, и мы продолжали путь. Шедший впереди Гавриил Мацкевич хорошо знал местность и умело руководил разведчиками.
В полночь прошли шоссейную магистраль Минск - Москва, достигли железной дороги. Кругом было тихо, только мерно гудели телеграфные провода. Мы развернутым строем проскочили через полотно железной дороги, залегли в лесу. Подрывники заминировали обе колеи.
На рассвете отряд вброд перешел реку Плиса. Главные мытарства позади. Мы находились в относительно безопасном районе, хотя впереди оставалось еще немало препятствий. По пояс в воде, мы в течение десяти часов форсировали труднопроходимые Судобовские болота. Затем остановились на короткий отдых, чтобы высушить и вычистить одежду. Немного приведя себя в порядок, партизаны легли, но сон не шел. От усталости кружилась голова: во рту было горько. С жадностью пили болотную воду.
Тронулись дальше. Через два часа вышли к деревне Замостье Смолевичского района. Зайдя в деревню, выставили часовых. Отсюда было недалеко до лагеря отряда Сацункевича. Его делегаты пошли сообщить ему о нашем прибытии.
Мы грелись на солнце и пили принесенное крестьянами молоко Я лежал под тенистой березой. С полей доносился запах свежескошенного сена и зреющих хлебов. Мысли наплывали одна на другую, клонило ко сну. Уткнувшись лицом в мягкую траву, я уснул. Снилось детство, годы борьбы за Советскую власть в Литве. Двадцатый год…
- Приехали! - разбудил меня громкий голос сменившегося часового.
Я вскочил на ноги. В деревню, поднимая пыль, примчался верховой. Сзади на некотором расстоянии двигалась вереница немецких трофейных фургонов. Спросонья я чуть было не поднял тревогу. Всадник подскакал ко мне - я узнал делегата Сацункевича Не сходя с лошади, он поднялся на стременах и отрапортовал:
- Прибыл комиссар отряда "Разгром" Иван Леонович Сацункевич, - он плетью указал на фургоны.
Из первого выпрыгнул полный, одетый по-деревенски мужчина и легкой походкой подошел ко мне.
- Командир партизанского отряда подполковник Градов, - представил меня своему комиссару всадник.
- Иван Леонович, - протянув мне левую руку, отрекомендовался Сацункевич.
Я смотрел на его полное лицо с большим лбом и вздернутым носом. Глаза были голубые, приветливые. Но… на правой руке я увидел протезную перчатку.
- Старая история, - перехватив мой взгляд, глухо сказал Сацункевич, и по его лицу скользнула едва заметная тень. - Не люблю рассказывать… С одной рукой тоже можно воевать.
Через несколько минут мы беседовали как старые знакомые.
- Для кого этот караван? - махнул я рукой в сторону фургонов.
- Наши делегаты сообщили, что вы очень устали, так не можем же мы допустить, чтобы уставшие гости ходили пешком, - засмеялся Сацункевич, - да и лошадям приятнее будет возить партизан, чем оккупантов.
Приехавших окружили партизаны. Я познакомил Сацункевича с комиссаром и начальником штаба. Мы уложили в фургоны вещевые мешки и рацию, посадили тех партизан, кто был послабее.
- Садитесь, - пригласил меня Сацункевич, указав на фаэтон, который подъехал к нам, - довезу, как фон барона.
Рядом со мной уселся Луньков. Мягко покачиваясь, мы тронулись в путь. Из последних сил я старался не закрывать глаза, но, словно налитые свинцом, веки опускались сами.
- Далеко еще? - спросил я, почувствовав, что мы остановились.
Сацункевич добродушно засмеялся; я увидел, что партизаны распрягают лошадей, а недалеко от нас дымятся землянки.
Сацункевич как заботливый хозяин повел нас в баню. Помывшись, плотно поужинали. Я хотел сразу же договориться о разделении обязанностей между нашими отрядами, но Иван Леонович протестующе покачал головой.
- И не думай, вам нужно отдохнуть. В сторожевые наряды пойдут наши ребята.
Я не противился. Через час в лагере было слышно только глубокое дыхание крепко спавших партизан.
Проснулся я рано утром, чувствуя себя свежим и бодрым.
Между шалашами расхаживали прозябшие за ночь дневальные. Сацункевич был уже на ногах, он что-то показывал на карте-двухкилометровке своим разведчикам. Мы вышли из лагеря, сели на вывороченной ели.
Сацункевич рассказал о себе и об отряде. Перед войной он работал секретарем Минского обкома партии. В начале Великой Отечественной войны по заданию партии остался в тылу врага для организации партизанской борьбы. В его отряде около семидесяти партизан. Сравнительно невелик отряд, он уже нанес несколько чувствительных ударов по оккупантам: в ближайших населенных пунктах разгромлены гарнизоны, уничтожено много автомашин.
- Сейчас семьдесят, полгода назад было двадцать, а месяца через три, наверное, будет сто семьдесят, - уверенно говорил Сацункевич. - Силы народа неисчерпаемы, надо только уметь организовать их на борьбу.
Мы беседовали о положении на фронтах. Нерадостные сведения поступали с Большой земли: гитлеровские банды прорывались на юг - к Ростову, Воронежу…
- Да-а… Не так разворачивается война, как мы надеялись, а? - тихо сказал Сацункевич.
- Не так, - кивнул я. - Но вспомним девятнадцатый год. И потяжелее бывало. Мы помолчали.
- А союзники? - иронически прищурился Сацункевич. - Все еще готовятся?
- Готовятся, - в тон ему ответил я. - Только боюсь, что не к войне с фашизмом, а к дележке…
Сацункевич рассказал о положении в районе. Еще весной, когда наш начальник разведки Меньшиков побывал в его отряде, они вместе взорвали на шоссе Березино - Минск два моста и надолго парализовали движение. Были уничтожены все мосты в окружающих деревнях, гарнизоны противника вынуждены были убраться в районные центры, строить там дзоты и блиндажи.
У партизан отряда "Разгром" до встречи с Меньшиковым не было подрывного материала, и они ограничивались лишь организацией засад.
- Сделали немного, очень немного. Это были только укусы, а хочется ударить по-настоящему, так, чтобы враг кровью захлебнулся, - закончил Иван Леонович.
- Сейчас наша главная задача - парализовать железнодорожное движение. Взрывчатки у нас достаточно, и хранить ее в то время, когда враг рвется в глубь нашей Родины, было бы преступлением… В отряде есть подрывники? - обратился я к Сацункевичу.
- Есть. Есть и минеры, и артиллеристы, словом, представители всех родов войск.
- Надо выделить группу подрывников. Проведем совместную операцию.
- Отберу сейчас же, - ответил Сацункевич.
Под вечер, взяв с собой три мины, на участок Жодино - река Плиса вышла группа партизан под командованием Ивана Любимова. На другой участок: Марьина Горка - Осиповичи вышла группа Гавриила Мацкевича. Местность для партизан нашего отряда была незнакома, и я попросил Сацункевича выделить для нас проводников.
Через день Луньков выбрал из отряда "Разгром" семь партизан, подготовил их и, снабдив взрывчаткой, отправил на участок железной дороги Жодино - Борисов.
Наконец появился долгожданный Меньшиков. Рано утром я дремал в землянке, как вдруг почувствовал чье-то прикосновение, раскрыл глаза и увидел его энергичное, радостное, улыбающееся лицо. Рядом с ним стояли разведчики Кирдун, Николай Денисевич, Николаев. Они с честью завершили свою "командировку".
Мы познакомили Меньшикова с новыми партизанами и опять поручили ему руководство разведкой.
Наш отряд быстро рос: приходили бывшие военнослужащие, колхозники, рабочие и интеллигенция. Это очень радовало, одновременно приходилось быть бдительными, так как немецкая разведка могла легко подсунуть шпиона.
Часто я с завистью смотрел на командиров других отрядов: они могли свободно переходить из одного района в другой. У нас же такой свободы действий не было. Мы должны были как можно ближе держаться к Минску, поддерживать связь с подпольщиками города и всячески помогать им. Недаром мы носили почетное наименование "Отряд особого назначения".
Действовать возле Минска нелегко: леса маленькие, много населенных пунктов с сильными вражескими гарнизонами, много шоссейных и железных дорог. Поэтому мы придерживались принципа "не количество, а качество" и принимали в отряд только хорошо проверенных людей. Нам понадобился человек, который бы специально занимался вновь пришедшими и проверял их преданность Родине.
- Придется тебе, Дмитрий Александрович, взяться за это дело, - сказал я Меньшикову.
- Справлюсь ли? - обеспокоенно свел он брови.
- Мы с комиссаром надеемся на тебя. Помни, что здесь ошибаться нельзя: принять в свои ряды шпиона - значит, погубить отряд, - сказал комиссар.
- Понимаю, - коротко ответил Меньшиков.
2
Состоялось партийное собрание. На повестке дня один вопрос: усилить помощь армии. Партизаны, свободные от нарядов, каждый день толпились у рации и с болью в сердце слушали сводки Совинформбюро. Снова отступала Красная Армия, отходя на юге все дальше и дальше в глубь страны. Хмурые и озабоченные коммунисты пришли на собрание. Сели на площадке за лагерем.
Секретарь парторганизации Николай Кухаренок встал. Он прошел с отрядом от Москвы до родного Минска. Преодолевая волнение, он срывающимся, хриплым голосом начал:
- Товарищи коммунисты, мы собрались в тяжелый для Родины час, когда фашистские орды, не считаясь с потерями, рвутся в глубь Советской страны. Красная Армия и весь народ напрягают силы, чтобы задержать ненавистного врага, который, безусловно, будет остановлен и отброшен. Нам, коммунистам, в этой священной борьбе выпало особо трудное задание. Мы должны во всем быть примером, должны показывать, как нужно ненавидеть и бить врага. Наша задача - напрячь все силы, чтобы партизаны наносили по врагу удары все более ощутимые. Этого требует Центральный Комитет партии, этого требует обстановка. Что нам делать сейчас? Главные удары должны быть нацелены на железные дороги, на вражеские коммуникации. Коммунисты отряда должны еще более усилить разъяснительную работу среди партизан, чтобы в такой ответственный момент среди нас не было места унынию и пассивности. Каждую минуту мы должны помнить, что являемся членами славной Коммунистической партии, под руководством которой советский народ придет к великой победе над фашизмом!
- Смерть фашистским захватчикам! - в дружном порыве поднялись коммунисты.
Начались выступления.
- Я как коммунист, - сказал Назаров, - обязуюсь не только быстро и точно выполнять все приказы командиров, но и усилить политическую работу среди местного населения.
Попросил слова Алексей Николаев.
- Здесь говорили о том, что надо вести политическую работу среди населения. Это ясно как дважды два. Мне хотелось бы обратить внимание товарищей на то, что недостаточно вести разъяснительную работу, нужно также и помочь крестьянам. Партизанские отряды "Непобедимый" и "Разгром" уничтожили гарнизоны гитлеровцев в близрасположенных деревнях, оккупанты остались только в районных центрах и крупных населенных пунктах. Начинается уборка урожая, немцы стараются весь урожай забрать себе. Наша задача состоит в том, чтобы оградить крестьян от грабежа…
- Правильно! - раздались голоса.
- Не дадим отнять хлеб у советских людей, - громко сказал никогда не выступавший Юлиан Жардецкий.
- Не для того мы его сеяли, чтобы он достался грабителям.
Собрание кончилось. Луньков готовил группы подрывников для отправки на железную дорогу. Партизаны пошли по деревням побеседовать с крестьянами о сохранении урожая.
Вечером мы возвратились в свой лагерь. Партизаны уже соорудили шалаши рядом с лагерем Сацункевича и теперь занимались приготовлением ужина. Весело трещали сухие ветки, аппетитно пахло жареным. Начальник штаба назначал ночные наряды.
Около рации толпились партизаны, они, видно, только что прослушали сводку Совинформбюро и теперь оживленно ее обсуждали.
- Откуда они, сволочи, берут столько техники? - угрюмо произнес Жардецкий. - Каждый день на фронтах мы уничтожаем сотни машин, а у них опять новые.
- Отец, - ответил ему Карл Антонович, - на немцев работает вся европейская промышленность, которая досталась им почти без боев. А наши эвакуированные в глубь страны заводы лишь недавно возобновили работы. Скоро и мы выпрямимся во весь рост.
- Ты говоришь, работает вся европейская промышленность, - не отставал Жардецкий, - но союзники могут ведь разбомбить их военные заводы…
- Нет, отец, надеяться надо на самих себя. В немецкую промышленность вложены десятки миллионов американских долларов. Некоторые немецкие военные предприятия и теперь приносят прибыль американским капиталистам. Конечно, союзники бомбят военные заводы, но… с оглядкой: как бы не нанести себе ущерба!
- Но, - возразил опять Жардецкий, - союзники воюют в Африке.
- Африка, - иронически повторил Добрицгофер, - в Африке всего восемь немецких дивизий. Там, по сути дела, не война, а что-то вроде маневров. Берлин превозносит своего Роммеля, Лондон прославляет полководческий гений Монтгомери. А всю тяжесть войны несет советский народ.
- Да, тяжела ноша, - согласился Юлиан Жардецкий. - Выходит, нам одним долбать фашистов?
- Нет, не одни мы, - вставил подошедший комиссар. - Поднимаются патриоты всех оккупированных стран: поляки, албанцы, югославы, чехи, болгары, французы… Во всех странах героически борются коммунисты-интернационалисты… Такие, как наш дорогой Карл Антонович, - кивнул он на Добрицгофера.
- Когда наша армия перейдет границу, тогда союзники вынуждены будут открыть второй фронт, - сказал Карл Антонович и обернулся ко мне: - Правильно я говорю?
- Похоже на правду, - подтвердил я.
Я передал Лысенко радиограмму, в которой сообщал, что боеприпасы кончаются. В тот же вечер получил ответ:
"Подготовиться к приему самолета".
На следующий день около деревни Маконь мы нашли подходящую площадку, подготовили сигнальные костры и с нетерпением стали ждать известия из Москвы.
В первых числах августа мы приняли два самолета с боеприпасами и взрывчаткой. Взрывчатку распределили между отрядами. Подрывные группы стали каждую ночь выходить на отведенные им участки. Несколько групп мы послали на шоссейные и грунтовые дороги, чтобы преградить немцам доступ в деревни.
В это время на полях под охраной партизан шла уборка урожая. Обмолоченное зерно крестьяне делили между собой, прятали в ямы, пекли партизанам хлеб.
Немцы узнали, что мы по ночам принимаем самолеты, и по ближайшим гарнизонам стал расходиться слух, будто в смолевичских лесах высадился крупный десант Красной Армии. Постоянные взрывы на железных дорогах Минск - Борисов и Минск - Осиповичи заставили оккупантов поверить этой легенде. Естественно было снова ожидать нападения больших сил противника. Мы с Сацункевичем, взяв по нескольку партизан из каждого подразделения, создали сильную боевую группу обороны лагеря.
После боев с карателями, придя в лагерь, мы стали рассматривать документы убитого эсэсовского офицера.
Из имевшейся у него топографической карты было видно, что немцы точного расположения нашего лагеря не знают. На карте было отмечено несколько предполагаемых мест партизанских стоянок, но ни одно не совпадало с действительным. Оккупанты знали лишь, где находится наша приемочная площадка. Среди документов нашли приказ командира эсэсовской дивизии, в котором коменданту шипьянского гарнизона предписывалось усилить охрану дорог и подходов к железнодорожному полотну, установить точное местонахождение нашего отряда, его численность и вооружение.