Я разыскал Коско: он наблюдал, как партизаны укладывали сено под навес.
- Откуда? - спросил я, показывая на сено.
- Не беспокойтесь, никого не обидели. Это сено было заготовлено в лесу, - поняв мое опасение, ответил Коско. - Вот только с продуктами плохо: большинство населения охотно помогает, но ведь у самих мало… Я думаю, пора нам отнимать у немцев. У меня уже есть кое-какой план.
- Как говорится, экспроприировать самих экспроприаторов, - отозвался я.
- Правильно!
- Для этого надо, чтобы кругом были наши надежные и умелые помощники. Вот об этом я и пришел потолковать. Помню, вы очень хорошо отзывались о местном леснике…
- О Василии Каледе? - напомнил Коско. - Замечательный человек.
- Расскажите о нем поподробнее, - попросил я.
Коско снял шапку и, выбирая из нее стебли клевера, начал:
- Подробностей всей его жизни я, правда, не знаю. Но верю ему, крепко верю. Ведь еще в гражданскую Василий Аксентьевич за Советскую власть бился, Как раз в здешних краях. Старожилы рассказывали мне, что однажды белые окружили их маленький отряд, а часовой уснул… Стали спящих резать. Тут вдруг проснулся Каледа и в один миг все понял. Как схватился за гранаты!.. Правда, его самого осколками поранило - но что ж!.. Иначе бы никому не спастись…
- Надо повидаться с ним, - сказал я.
- Когда?
- Чем скорее, тем лучше.
- Тогда можем ехать сейчас, только бы дома застать, - сказал Коско. - Сам Василий Аксентьевич удачно перед немцами маскируется, - объездчиком служит.
Полозья саней легко скользили по снегу, лошади бежали бодро. На опушке леса мы остановились, прислушались. По шоссе, подавая глухие сигналы, пронеслась немецкая автомашина. Оставив подводы с прикрытием, мы с Коско подошли к шоссе. Впереди была видна деревня Буда-Гресская, там стоял вражеский гарнизон.
- Как же ты, Иосиф Иосифович, пройдешь туда? - с сомнением спросил я.
- Ничего, - спокойно ответил Коско, - дом Каледы с краю, мне не в первый раз сюда ходить… - И он, кивнув мне, направился в деревню.
Спустя некоторое время недалеко от меня треснула ветка, послышался легкий свист, и из густых кустов показался Коско, а за ним высокий, по-видимому, сильный мужчина. Виски его были седыми.
Мы поздоровались.
- Про здешних немцев могу подробно рассказать, но пока больше ничего не знаю, - заговорил Каледа.
Я выслушал его информацию о численности и составе местного гарнизона.
- А к Всеволоду Николаевичу ты не сможешь нас доставить? - спросил Коско.
Я вспомнил, что Коско другого своего надежного знакомого, объездчика Туркина, называл именно Всеволодом Николаевичем.
- Могу. Он и в Минске бывает. Он побольше знает, - ответил Каледа.
- Сейчас можешь?
- Можно и сейчас, всего двенадцать километров отсюда.
Мы поехали быстрой рысью. Лошади весело бежали, из-под копыт вырывались комья снега, смешанные с землей, и с легким шумом ударялись о передок саней. Впереди мелькали фигуры Ларченко, Вали и других конных разведчиков.
Доро́гой Каледа подробно рассказал о жителях своей деревни. Потом мы вспомнили бои гражданской войны и незаметно почувствовали себя старыми знакомыми.
В небе угасали последние звезды, когда Коско остановил разгоряченных лошадей.
- Придется обождать, пусть рассветает, - посоветовал Каледа. Мы вылезли из саней, чтобы немного размяться.
Через час Каледа пошел в деревню Шищицы и возвратился с Туркиным. Полный, краснолицый, он говорил свободно и спокойно, прямо глядя в лицо собеседнику.
- Как вы попадаете в Минск? - спросил я.
- На машине, она в моем распоряжении, и пропуск имею. В Минске у меня немало знакомых, - говорил Туркин.
- А кто из ваших знакомых согласился бы помогать партизанам? - спросил я.
- Помогать могу я, а в отношении знакомых надо подумать.
- Не могли бы вы на своей машине отвезти в Минск наш пакет? - спросил я. - Но так, чтобы немцы не пронюхали.
- А то голову снимут, - закончил мою мысль Туркин.
- Было бы хорошо, если бы у вас был доверенный человек, которому вы могли бы оставить пакет, - сказал я.
Туркин задумался.
- Есть один. Это инженер лесозавода Борис Велимович, он не выдаст.
- Не одни лишь прямые предатели выдают, - сказал я. - Не споткнется ли на чем-нибудь? Не проболтается ли?
- Если верите мне, верьте и ему, - все так же спокойно ответил Туркин.
- Что ж, - сказал я, помолчав. - Я верю Иосифу Иосифовичу, - значит, полагаюсь и на вас.
- Кому должен Велимович передать пакет? - спросил Туркин.
- Об этом сейчас договоримся. К Велимовичу придет человек и спросит: "У вас, кажется, есть баян для продажи?" Велимович должен сказать: "Дорого уплатите?" После того как пришедший ответит: "Три червонца", Велимович должен отдать пакет, и на этом его миссия кончается… В пакете будут тол и капсюли. Предупредите Велимовича: пусть он держится в стороне, не имеет больше никаких связей. Этого требует конспирация. А на язык Велимович не слаб? - опять спросил я.
- Будет молчать как рыба, - заверил Туркин.
Условившись о времени и месте, когда и где Туркин получит пакет, мы уехали.
- Будьте спокойны за обоих, - говорил Коско дорогой, - и за Каледу, и за Туркина.
Через два дня Коско устроил мне встречу еще с одним своим знакомым.
На опушке леса к нам подошел молодой человек в очень бедной крестьянской одежде.
Он тепло поздоровался с Коско, затем подал руку мне, отступил на шаг и быстро отрапортовал:
- Боровик Федор Васильевич, комсомолец с тысяча девятьсот тридцать восьмого года, рождения двадцать третьего, колхозник деревни Кошели…
Уловив озорную усмешку в его карих глазах, я, подобно ему, вытянулся и скороговоркой отрекомендовался:
- Подполковник Градов, рождения девяноста девятого года, десантник.
Тут мы все трое рассмеялись, и я еще раз крепко пожал руку комсомольцу.
Вскоре я узнал о Боровике то, чего не знал и Коско, чутьем распознавший в комсомольце настоящего, сильного борца.
…В сентябре сорок первого года, как раз в то время, когда Боровик, не будь оккупации, должен был быть призванным в армию, он встретился с работником Гресского райкома партии Владимиром Зайцем, который сколачивал партизанскую группу.
Заяц, вооруженный автоматом ППД, проходил по деревне. Федя Боровик так и кинулся к нему.
Однако тот сурово отстранил юношу, успев при этом ласково шепнуть ему, что они должны разговаривать не здесь, а в лесу, и назначил место.
Когда они встретились вторично, Федя Боровик попросил у старшего товарища несколько гранат, обещая в ту же ночь забросать ими казарму ближайшего гарнизона. Однако приказ работника райкома поначалу разочаровал его: Феде до особого указания были запрещены активные действия; он получил задание выявлять надежных людей из молодежи, а также бывать в окрестных гарнизонах и узнавать о них все подробности…
Эту ответственную задачу хорошо законспирированного партизанского разведчика Федор Боровик с честью выполнял уже полтора года.
Теперь он будет помогать и нашему отряду.
Лагерь жужжал, как развороченный улей: на полянке лежала цистерна, а вокруг нее суетились Вербицкий и другие партизаны.
- Что здесь делается? - удивленно спросил я Вербицкого.
- Баня, - весело засмеялся он. - Выкопаем, нальем ключевой водицы… плеснешь ковш на красные камни, так пар к земле прижмет, - скороговоркой выпалил он.
- Замечательно, - обрадовался Коско. - А откуда цистерну приволок?
- Со смолярного завода.
- Ага! Вспомнил. - И Коско тоже присоединился к работающим.
Я зашел в штабную землянку. Перед Морозкиным и Меньшиковым сидели двое мужчин, одетых в крестьянские полушубки, из-под которых были видны полинявшие воротнички гимнастерок. При моем появлении незнакомцы встали. Полный, несколько рыхловатый блондин лет тридцати и быстрый в движениях, тоненький смуглый молодой человек с маленькими черными усиками.
- Пополнение прибыло, товарищ командир, - доложил Меньшиков. - Это военные врачи, их в деревне Кошели наши нашли, приписниками были. Все проверено.
- Александр Чиркин, - представился блондин.
- Михаил Островский, - назвался второй.
Я посоветовался с комиссаром и направил новых врачей в распоряжение Лаврика.
- Теперь наша санчасть укомплектована, - радовался комиссар. - Островский - хирург, Чиркин - терапевт, а Лаврик - начальник.
- Зубного врача не хватает, - пошутил Меньшиков.
- Найдем и этого, а пока побереги свои зубы, лучше фашистам выбивай, - засмеялся Морозкин.
Мы вышли из палатки и направились к окопам. Рытье их уже заканчивалось.
- А что, если перед окопами заминировать? - предложил я.
Всем понравилось мое предложение. Я вернулся в лагерь, зашел в землянку к Сермяжко.
Константин читал вслух книжку, его жена, Валентина, чинила одеяло, несколько партизан отдыхали на нарах.
Сермяжко вскочил и закрыл книгу. Это была "Война и мир" Л. Н. Толстого.
- Как думаешь, Константин, можно вокруг лагеря сделать минное поле из противопехотных мин? - я вопросительно смотрел на Сермяжко.
- Сделаем, - коротко ответил он.
- А сколько времени потребуется на это дело?
- Завтра будет закончено.
Через полчаса все подрывники были заняты делом. Одни из досок делали маленькие ящички, другие укладывали в них тол.
На другой день возле лагеря появились дощечки с надписью:
"Осторожно! Заминировано".
В то же время наши разведчики установили связь с тремя партизанскими отрядами, действующими в этом районе: имени Фрунзе, которым командовал Иван Васильевич Арестович; имени Калинина под командованием Леонида Иосифовича Сороки и имени Чапаева под командованием Хачика Агаджановича Мотевосяна. Отряд имени Фрунзе находился в десяти километрах от нашего лагеря, в лесу Жилин Брод, а отряды имени Калинина и Чапаева, дислоцировались в деревнях Пуховичского района, на восточном берегу реки Птичь.
Сорока и Мотевосян прибыли к нам. Это были уже проявившие себя в боях с немцами, опытные руководители отрядов.
Мы показали им лагерь, уютные землянки, баню, в которой могли мыться одновременно двадцать человек, не достроенную еще пекарню и другое наше хозяйство.
Потом решили испытать баню в действии и, обождав, пока закончит мыться очередная партия партизан, вошли в нее. Помывшись, пошли в парикмахерскую, где ловко работала недавно прибывшая из Марьиной Горки молоденькая парикмахерша Надя Петруть.
- Замечательно! - воскликнул Мотевосян.
- Стройся и ты, кто тебе мешает, - сказал Сорока. - А что, если и вправду нам перебраться в лес? - обратился он к Мотевосяну.
- Примете в соседи? - спросил Мотевосян.
- Всегда рады: чем больше, тем веселее, - ответил Морозкин.
В тот же день в двух километрах от нашего лагеря мы нашли удобное место для отрядов Сороки и Мотевосяна.
- А вы нам своих инженеров пришлете? - прощаясь, спросил Сорока.
- Принуждать мы никого не можем, а вот вы придите и побеседуйте с ними, - ответил комиссар.
Помогать соседям вызвались Белохвостик и Жардецкий. Вскоре у нас появились два надежных соседа.
Подошел день встречи с Туркиным. Сегодня нужно было отдать Туркину посылку для отправки в Минск. В простой деревенский мешок мы аккуратно упаковали двадцать килограммов тола, отдельно положили капсюли и бикфордов шнур.
В условленный час прибыли к мостику, что в четырех километрах от Белой Лужи.
Через несколько минут на шоссе показалась полуторка. Из кабинки высунулся Туркин. Мы вышли на шоссе. Туркин быстро взял мешок и бросил его в кузов.
- А не опасно ли так? - забеспокоился я.
- Так будет лучше. Немцы заглядывают под сиденье и в другие укромные уголки, а на то, что лежит у них на глазах, зачастую не обращают внимания, - уверенно ответил Туркин.
- Счастливо, Всеволод Николаевич. Желаю успеха. Не забудьте пароль, - попрощался я.
- Будьте спокойны!
Машина покатила по шоссе, вздымая снежную пыль.
В тот же день возвратилась диверсионная группа Любимова.
…Доехав до деревни Горелец, подрывники слезли с саней и пошли пешком; не доходя пяти километров до железной дороги, они остановились в глухой деревушке Скрыль, расположенной в болотистой местности.
Крестьяне приняли их очень приветливо, рассказали о расположении охраны на железной дороге. Оккупанты в связи с сильными морозами засад не устраивали, а ограничивались лишь проверкой костров, которые жгло население, и патрулированием полотна.
Любимов решил, что это один из тех случаев, когда затрата времени и сил на предварительную разведку сопряжена с не меньшим риском, чем немедленные действия: ведь разведчики оставили бы следы, которые могли насторожить патрульных.
Подход к железнодорожному полотну изучили по карте. Погода благоприятствовала, началась снежная метель. Воспользовавшись этим, подрывники, одетые в белые маскхалаты, поздно вечером, ориентируясь по компасу, по-пластунски подползли к железной дороге. Справа и слева сквозь бушевавшую метель были видны тускло светившиеся костры.
Группа залегла, стала вести наблюдение. Снег засыпал партизан, коченели руки и ноги. Однако партизаны не двигались.
Прошел состав из Минска, но подрывникам нужно было перехватить воинский эшелон, идущий в сторону фронта на Минск.
Скоро, громко разговаривая, размахивая руками и притопывая от холода, прошли немцы. Через некоторое время они прошагали обратно.
После полуночи со стороны Марьиной Горки послышалось пыхтенье паровоза. Партизаны затаили дыхание. Шешко и Чернов бросились на полотно ставить приготовленный заранее десятикилограммовый заряд тола. Шишко и Прокопеня поползли на фланги для прикрытия. У шнура лежал Денисевич.
Вернулись Шешко и Чернов. Ежась от холода, они доложили Любимову, что мина поставлена.
Паровоз приближался. Денисевич дернул шнур - раздался взрыв: белое пламя осветило темное небо. Началось столпотворение: вагоны лезли друг на друга, слышались крики фашистов.
Партизаны были уже метрах в четырехстах от железнодорожного полотна, когда противник открыл беспорядочную стрельбу. Пройдя двадцать километров, подрывники на день остановились в деревне Липники, а вечером вышли к лагерю и скоро усталые, но довольные вернулись домой.
Всем участникам похода я объявил благодарность.
- Теперь в баню, в парикмахерскую, потом обедать, - сказал я, выходя вместе с ним из землянки.
…Необходимо было сообщить подпольщикам в Минске, что Велимовичу доставили взрывчатку. Мы стали советоваться, кого послать в Минск.
- Пошлем опять Воронкова и Гуриновича, - сказал Морозкин.
- Обождите, ведь у Сороки, кажется, в деревне Озеричино, а это рукой подать до Минска, есть связной, так, может, с ним поговорить? - спросил Меньшиков.
- Хадыка? - спросил Кусков.
- Совершенно верно. Он.
Я задумался.
- Я его не знаю. Надо познакомиться.
- Да ты знаешь ли, какая дорога: сорок километров через гарнизоны противника. Нет, командиру нельзя оставлять отряд, - запротестовал комиссар.
- А на что заместитель, комиссар и начальник штаба? - в свою очередь возразил я. - Справитесь здесь и без меня.
Я позвал Гуриновича и Воронкова. Они все время просились на боевые задания, я их не отпускал, готовя для похода в Минск.
- Работа есть? - весело спросил Гуринович, войдя в землянку.
- Садитесь, поговорим, - предложил я и, когда они сели, спросил: - С этой стороны дорогу в Минск найдете?
- Для нас сейчас все дороги в Минск ведут, - ответил Воронков. - С любой стороны найдем.
- Да этим путем еще лучше, - подтвердил Гуринович. - Недалеко от Минска с этой стороны живет моя двоюродная сестра Василиса.
- Далеко от Озеричино?
- Километров десять.
- Тогда готовьтесь к походу, поедете со мной.
Взяв с собой семь партизан, мы на двух подводах выехали из лагеря.
С рассветом приблизились к Озеричино, остановились и, когда высланная вперед разведка доложила, что немцев нет, въехали в деревню. Найдя нужный дом, я со двора постучал в окно. Двери скоро открылись. Показавшийся на пороге мужчина спросил:
- Вам кого?
- Мы от Алексея, - ответил я.
- Заходите, сейчас зажгу свет, - сонно пробормотал хозяин.
Это был мужчина лет сорока, темноволосый, с длинными руками. На первый взгляд он казался неуклюжим и вялым.
- Вас только трое? - все так же сонно спросил он.
- Нет, с нами еще семеро, они во дворе с двумя санями, - сказал я.
- Тогда нужно скорей распрячь лошадей и завести в сарай, а товарищи пусть заходят в дом, - сразу сбросив с себя сонливость, сказал хозяин.
Лошади были быстро поставлены в сарай и накрыты попонами. Четверо партизан вошли в дом, трое остались караулить, укрывшись в сенях и сарае.
Степан Хадыка, не будя хозяйки, поставил на стол хлеб, сыр, вскипятил чай.
Я назвал себя, сообщил о цели прихода.
- Какая разница: Сорока или Градов - мне все равно. Пока я жив, под моей крышей всегда найдется место для партизан; чем могу, тем и помогу.
Затем он предупредил нас, что в четырех километрах, в районном центре Руденске, находится сильный немецкий гарнизон.
- Теперь река замерзла, и немцы могут нагрянуть неожиданно, - сказал Хадыка.
- Что же вы советуете нам делать? - спросил я.
Хадыка задумался.
- Что ни советуй, а днем ехать все равно нельзя. Надо ждать. Теперь вам не мешало бы поспать.
- Не могли бы вы съездить в Пережир к одной женщине? Она раньше учительницей была, может, и сейчас там живет… Я дам письмо, а вы отвезите на нашей лошади.
- На вашей не поеду, - затряс головой Хадыка, - еще беды наживешь, лучше на своей. - И, поднявшись из-за стола, сказал: - Я пойду лошадь запрягать, а ты пока пиши.
Хадыка, накинув кожух, вышел во двор.
Гуринович написал, чтобы сестра приехала вместе с нашим посланцем. Хадыка уехал. А мы, усилив посты, нетерпеливо ожидали его возвращения.
Вскоре Хадыка вернулся, рядом с ним сидела женщина. Легко спрыгнув с саней, она стряхнула снег с полушубка и вошла в дом. Женщина была высокая, стройная, с чуть поседевшими волосами. Остановившись у порога, она окинула нас внимательным взглядом и, заметив Гуриновича, бросилась к нему.
- Мишенька! - заплакала она.
- Ну что ты, Василиса, - успокаивал ее Михаил.
- Школу закрыли, - сквозь слезы говорила она. - Хожу по людям, стараюсь, чтобы духом не падали… Муж и сын в отряде "Беларусь"… Где они сейчас, не знаю… Какое счастье партизан повидать!
Василиса Васильевна рассказала, в каких населенных пунктах под Минском стоят немецкие гарнизоны, как оккупанты выдают паспорта и особые пропуска.
- Вы в Минске бываете? - внимательно выслушав ее, спросил я.
- Приходилось, мой паспорт в порядке.
- В Минске у нас имеются свои люди, не могли бы вы поддерживать связь между ними и нашим отрядом… В последнее время эту связь осуществляли ваш брат и его товарищ, - я кивнул в сторону Воронкова, - но им очень рискованно: часто ходить они не могут.