Долгие годы белорусские националисты, изгнанные народом, околачивались по задворкам белоэмиграции. Все свои надежды они связывали с иностранной интервенцией против Советского Союза. В свое время белорусские националисты выполняли грязные поручения второго отдела белопольского генерального штаба и других иностранных разведок, а когда в Германии к власти пришли фашисты, переметнулись на службу к ним. Обласканные гитлеровцами, они проходили обучение в специальных школах шпионажа, террора, диверсии; в фашистских концлагерях получили большую практику палачей.
Вслед за гитлеровскими войсками, вторгшимися в Советскую Белоруссию, прибыли предатели белорусского народа во главе с кадровыми агентами империализма: Акинчицем, Островским, Ермаченко, Козловским, Ивановским, Шкеленком, Годлевским и другими.
Гитлеровцы полагали, что с помощью этих наймитов им удастся выявить советских патриотов и расправиться с ними, расколоть и обмануть белорусский народ.
Белорусские националисты охотно служили лакеями у наместника Гитлера, так называемого генерального комиссара Белоруссии Вильгельма фон Кубе.
Первоначально оккупанты не намеревались создавать никаких местных организаций, так как полагались на собственные силы и недооценивали советский патриотизм. Однако массовое сопротивление белорусского народа заставило Кубе предпринять ряд маневров, рассчитанных на подрыв единства белорусского народа и привлечение на сторону оккупантов всех, кого возможно.
Первый шаг в этом направлении был сделан 22 октября 1941 года, когда по распоряжению Кубе белорусскими националистами была сколочена профашистская организация "Белорусской народной самопомощи" - "БНС". Председателем "БНС" Кубе назначил своего проверенного агента, злейшего врага трудящихся масс, белогвардейца Ермаченко. Ермаченко в 1918-1920 годах служил в армиях Деникина и Врангеля и выполнял особые поручения при штабах белогвардейских армий. После того как остатки белогвардейщины были вышвырнуты за пределы Родины, Ермаченко вел враждебную работу против Советской власти в качестве "генерального консула" самозваного "правительства" несуществующей "Белорусской республики" в Турции. С 1939 года, после оккупации гитлеровцами Чехословакии, Ермаченко руководил пражским филиалом "Белорусского комитета самопомощи" в Берлине.
Видя в лице белорусских националистов изворотливых и продажных проходимцев, Кубе не выпускал из своих рук контроля за "БНС" как в Минске, так и в округах и не оставлял ей и признаков какой-нибудь самостоятельности.
Хозяевами окружных комитетов "БНС" были также гитлеровские окружные комиссары, так называемые гебитскомиссары. Но в уставе и программе "БНС" было тщательно зашифровано, что ее действительными хозяевами являются немецко-фашистские оккупанты.
Программа расписывала "БНС" как организацию, призванную готовить кадры государственного управления из среды белорусов. Это нужно было фашистам, чтобы заманить в "БНС" как можно больше людей и натравить их на советских патриотов.
Соответственно этому велась пропаганда и направлялась печать "БНС". Оккупанты не жалели средств на антисоветскую пропаганду. Ими издавались от имени "БНС" "Беларуская газета", "Голас вёскі", журнал "Новы шлях" и другие.
Через эту лживую печать немецко-фашистские оккупанты распространяли грубую клевету на Советское государство, Коммунистическую партию, на русский народ. Стремясь убить в белорусском народе веру в победу Советского Союза, газеты и журналы националистов крикливо выпячивали "стратегические успехи" немецко-фашистских войск.
Чтобы облегчить доставку рабов на каторжные работы в Германию, печать белорусских националистов на все лады расхваливала фашистский образ жизни, "новый порядок" в Европе. Выполняя указания своих хозяев, стремившихся подорвать дружбу между белорусским и русским народами, эта печать прибегала к фальсификации истории белорусского народа, отождествляя царизм с русским народом.
Главари "БНС" выполняли также роль контрагентов германских монополистов. Они содействовали захвату экономики Белоруссии немецкими капиталистическими фирмами, услужливо оформляя передачу им различных промышленных предприятий.
Под прикрытием создаваемых "БНС" в городах и районных центрах клубов, читален, хоровых и драматических кружков орудовали немецкие разведывательные и контрразведывательные органы, которые готовили свою агентуру для засылки ее в партизанские отряды, в подпольные патриотические организации и в тыл Красной Армии.
Главари "БНС" использовали свою растленную пропаганду и агитацию для вербовки членов "БНС" в полицию и другие гитлеровские карательные формирования.
Белорусский народ быстро распознал предательскую сущность "БНС". В эту организацию шли главным образом кулаки, бывшие помещики, появившиеся вместе с оккупантами, а также уголовники, многим из которых были предоставлены административные должности в управленческом аппарате оккупантов.
Все потуги "БНС" идейно растлить, расколоть единство белорусского народа и поставить советских людей на службу немецко-фашистским оккупантам терпели провал.
Огромные потери немецких войск на фронтах зачастую не давали возможности сколотить сколько-нибудь серьезные силы для борьбы с партизанами, и Кубе изыскивал все новые способы, чтобы спровоцировать через "БНС" хотя бы незначительную часть белорусского населения на борьбу с партизанами.
В июне 1942 года Кубе в официальном послании обратился к руководителю "БНС" Ермаченко, в котором говорилось о необходимости создания "корпуса самообороны" для борьбы с партизанами. Вооружение и обучение такого корпуса немцы брали на себя, предоставляя "БНС" любыми средствами втягивать в него население.
По команде Кубе 4 июля 1942 года главный совет "БНС" выступил в печати с "воззванием к белорусскому народу", подписанным Ермаченко, Годлевским, шпионом в рясе - архиепископом Филофеем, начальником минской областной полиции Саковичем, бургомистром Минска Ивановским и редактором "Беларускай газеты" Козловским. Предатели белорусского народа призывали население вступать в "корпус самообороны".
Тогда же в Минске был создан штаб по формированию отрядов "белорусской самообороны" в составе тех же Ермаченко, Саковича, Кушеля и полковника армии буржуазно-помещичьей Польши Святополка-Мирского.
Для подготовки командного состава спешно организовывались полицейские школы и курсы.
Таким образом, из сугубо "цивильной" как будто организации "БНС" по команде фашистских хозяев молниеносно превращается в откровенную банду, провоцировавшую братоубийственную резню в Белоруссии. С "БНС" была сорвана маска благотворительной организации, и она предстала перед белорусским народом в отвратительной наготе убийц и палачей.
Поэтому ни вербовка, ни насильственные мобилизации путем облав не дали положительных результатов. Белорусская молодежь, загнанная в подразделения "Белорусской самообороны", со всем вооружением и боеприпасами переходила в ряды партизан. Белорусская молодежь осталась верна своему народу и социалистической Родине.
Кубе и свора его приспешников - белорусских националистов бесились от постигнувшей их неудачи. Они искали новых методов, как втянуть молодежь в "БНС".
Выслушав подробные рассказы Воронкова и Гуриновича и прочитав принесенные ими воззвания националистов, я посоветовался с Морозкиным, Кусковым и Кухаренком. Мы решили провести открытое партийное собрание, посвященное одному вопросу: усилить разъяснительную работу в деревнях.
Землянки, в которой могли бы разместиться все коммунисты, не было, и партийное собрание Кухаренок открыл на небольшой поляне.
- Товарищи! Палач Кубе и его лакеи - белорусские националисты хотят устроить братоубийственную резню между белорусами. Они еще осенью начали создавать "корпус самообороны" для борьбы с партизанами. Закоренелая банда предателей своей грязной пропагандой пытается завлечь нашу молодежь в свои ряды. Иногда им удается кое-кого завлечь, и наша парторганизация также несет ответственность за это. Нужно больше выпускать воззваний и листовок. У нас нет типографии, но мы должны печатать их на пишущих машинках. Мы должны добиться, чтобы "корпус самообороны" не получил ни одного солдата.
После Кухаренка выступил я и рассказал о методах, которыми буржуазные националисты втягивают молодежь в "корпус самообороны".
Слово взял Юлиан Жардецкий. Он напомнил собранию про антисоветскую деятельность Островского и Ермаченко в период гражданской войны.
- Наш народ, - говорил он, - имеет одно свойство: он быстро забывает обиды. Обязанность коммунистов напомнить народу о предательской деятельности руководителей корпуса еще в гражданскую войну, напомнить, как банда Островского уничтожала стариков, детей и женщин, выжигала дотла деревни. Только тогда наша агитация будет действенной, принесет ощутимые результаты, - взволнованно закончил Жардецкий.
- Правильно! - раздались возгласы.
- Каждый коммунист должен быть пропагандистом и агитатором, - сказал Иван Любимов.
- Сколько мы выпускаем экземпляров сводок Совинформбюро? - спросил Морозкина Коско.
- Около полутораста, - ответил комиссар.
- Мало! - горячо сказал Коско. - Нужно гораздо больше выпускать сводок и воззваний. Народ хочет слышать верное слово коммунистов.
Партийное собрание обязало всех коммунистов вместе с остальными партизанами вести разъяснительную работу в деревнях. Приняли решение больше выпускать листовок и воззваний. У нас, членов партии, возникло что-то вроде конкурса на написание лучших листовок.
Я отправил обстоятельную радиограмму в Москву о действиях белорусских националистов, потом навестил Сороку и Мотевосяна.
- Одновременно с разъяснительной работой надо усилить боевые операции, - сказал Сорока. - Мы должны показать нашу мощь, чтобы вести о наших делах далеко разнеслись.
Было уже отпечатано немалое количество воззваний. Разведчики и связные, уходя в поход, брали воззвания с собой. Был дан строгий приказ понапрасну их не расходовать, чтобы они распространялись в тех населенных пунктах, где редко бывают партизаны.
Из Москвы была получена радиограмма, одобряющая наши действия. Нам предлагалось проникнуть в штаб "корпуса самообороны" и разрушить его изнутри. Москва запрашивала также, не нуждаемся ли мы в боеприпасах.
Через несколько дней в десяти километрах от лагеря, близ деревни Борки, мы приняли два самолета. Москва прислала нам взрывчатку, патроны, гранаты, два миномета и - чего мы совсем не ожидали - много маскхалатов, военных полушубков и тридцать пар лыж.
Большинство наших партизан было плохо одето, и поэтому я очень обрадовался, когда из мешков стали доставать белые полушубки.
- Партия о нас заботится, как о сынах, - прошептал Коско.
В тот же день получили радиограмму из Москвы, где предлагалось отправить в Москву комиссара и секретаря парторганизации для доклада о результатах нашей работы.
Начали подготавливать материалы для отчета. Два дня напряженной работы - и вот все документы, которые могут интересовать Центральный штаб партизанского движения и военное командование, собраны и упакованы. Хотя документы брали самые важные, получилась изрядная ноша.
Морозкин и Кухаренок готовились к походу. Им предстоял далекий путь: группа наших партизан будет сопровождать их до лагеря Воронянского, откуда они пойдут через другие партизанские отряды в прифронтовую полосу. Оттуда - на самолете…
- Выбирай, кто тебя будет сопровождать, - предложил я Морозкину.
- Возьму Любимова, с ним везде пройдем, - грустно улыбнулся комиссар. - Только бы отпустили поскорее обратно…
Любимову была выделена группа автоматчиков в двадцать пять человек. Вместе с ними до железной дороги Минск - Москва пойдет также Сермяжко с группой подрывников.
Наконец последние приготовления закончены. Отряд выстроился для проводов комиссара, Георгий Семенович Морозкин тепло попрощался с каждым партизаном. Было заметно, как у него вздрагивают губы.
- Ты радируй, чтобы поскорее меня обратно отправили, - говорил он мне.
Нелегко было расставаться с комиссаром. Сколько тяжелых и радостных часов мы пережили вместе.
Молча обнялись, расцеловались.
8
Разведчики и связные сообщали, что в ближайшие гарнизоны прибыли новые подразделения. Было ясно: готовится новая карательная экспедиция.
Посоветовавшись с командирами соседних отрядов Сорокой и Мотевосяном, мы решили встретить врага на месте. Начали готовиться к обороне, расчистили окопы, расширили минное поле.
В эти дни Василиса Гуринович передала через Хадыку письмо заместителя начальника штаба "корпуса самообороны"; он просил встретиться с нами и обсудить важные вопросы. Место встречи - деревня Пережир, в доме самой Василисы Васильевны. "Женщина с ума сошла, - подумал я. - У себя принимать таких типов!.."
Письмо было написано грамотно, красивым твердым почерком. Я показал его Кускову, Лунькову и Сороке.
- Может быть, провокация…
- Что ж… Нам не впервой. И с открытыми врагами, и с провокаторами, - ответил начальник штаба.
- Да! Нельзя отказываться от малейшей возможности ослабить врага.
Автор письма ставил условие, чтобы с обеих сторон было не больше, чем по пятнадцати вооруженных человек.
Мы решили заранее выслать в район деревни Пережир сильную группу партизан. Я вызвал Усольцева:
- Возможно, это и провокация, но мы все-таки пойдем на встречу. Подбери крепких ребят.
Встреча должна была состояться 20 января в десять часов вечера. Времени оставалось немного. Усольцев отобрал тридцать автоматчиков и десять пулеметчиков. Сорока также взял двадцать автоматчиков. Партизан одели в лучшее обмундирование: в белые полушубки и чистые маскхалаты. Подготовили пятнадцать подвод.
Вечером 18 января двинулись в путь и к рассвету 19 января прибыли в район встречи. Произвели разведку местности, выставили скрытые посты наблюдения, заняли оборону. Усольцеву был дан строгий приказ: в случае, если на дороге покажется больше пятнадцати человек, открывать огонь без предупреждения.
С наступлением темноты Луньков, Сорока, Карл Антонович, Малев, Назаров, Денисевич и я пошли в дом к Василисе Васильевне.
- Это вы придумали, Василиса Васильевна? - перешагнув порог, строго спросил я.
- Что такое? - улыбнулась она.
- Приглашаете в свой дом всяких… Можно было и в другом месте встретиться…
- Я понимаю ваши опасения, - сказала хозяйка. - Но я уверена, что это не провокация.
Стали ждать. Скоро во двор въехало двое саней. Из одних выскочил военный и легкой походкой направился к дому. Когда он вошел в комнату, я увидел высокого, с правильными чертами лица мужчину.
- Вы подполковник Градов? - спокойно спросил он.
- Да, я. А вы кто?
- Моя фамилия вам ничего не скажет. Но как вы знаете из письма, я заместитель начальника штаба так называемого "корпуса самообороны". Называйте меня просто майором Евгением.
- Можно и так, - согласился я и пригласил: - Разденьтесь, побеседуем.
- Видел ваших партизан во дворе, прекрасно выглядят. А нам говорят, что вы оборванцы, обросшие… - не зная с чего начать, заметил Евгений.
- А вы верите фашистской пропаганде и геббельсовской брехне? - улыбнулся Луньков.
Майор тяжело вздохнул.
- Когда попали в плен? - спросил я.
- Прошлым летом.
- С оружием в руках?
Задав этот вопрос, я ожидал, что он возразит: "Нет, меня взяли тяжелораненым…" Однако Евгений ответил:
- Да, с оружием. Но до этого расстрелял все патроны. И был один…
Мне понравилась его откровенность.
- Ладно, - сказал я. - О плене - особый разговор. Но почему вы надели гитлеровскую форму, почему пошли к ним служить? Немецкие оккупанты временные "гости" на нашей земле. Настанет день, когда Красная Армия вконец разобьет немецко-фашистские войска. Измену Родина не простит. Вам придется строго ответить за свои поступки.
Майор побледнел и сказал:
- Сейчас мне трудно оправдываться… Да, я смалодушничал. Но предателем не стал. И вину свою искуплю…
Помолчав, он продолжал:
- Оккупанты нам не доверяют. Следят, подстерегают… У нас в корпусе есть нелегальная организация. В ней тринадцать офицеров. Настроены так же, как и я…
- Чем вы можете помочь партизанам? - прямо спросил я.
- Я штабной офицер, и, мне кажется, не нужно объяснять вам мои возможности.
- Значит, приказы, циркуляры, дислокация подразделений вам известны? - спросил Луньков.
Майор утвердительно кивнул.
- Про замыслы оккупантов можете заранее узнавать? - спросил я.
- Иногда узнаем. Сам Кубе вызывал два раза на инструктаж.
- Расскажите о работе корпуса, - попросил я его.
Майор положил на стол планшетку и достал бумаги.
- Здесь копии, - пояснил он и отдал нам приказы, списки личного состава, дислокацию подразделений. Потом спросил: - Что еще нужно?
- Пока оставайтесь на своем месте, будете получать от нас указания, - ответил я.
Майор замолчал, погрузился в раздумье. Потом резко поднял голову.
- Если я сегодня передам вам со всем оружием одно подразделение, вы их не расстреляете?
- Послушайте, майор, - я положил ему руку на плечо. - Неужели фашистская пропаганда так быстро засорила ваши мозги? Какой разговор может быть о расстреле?
- Тяжело, когда нет под ногами опоры, - вздохнул Евгений. - Я хочу вам верить и прошу, чтобы верили и мне.
- Где стоит подразделение? - спросил Сорока.
- В местечке Дукора. Подразделение насчитывает пятьдесят пять человек.
- А как вы его думаете передать?
- Офицер подразделения состоит в нашей организации. Мы выведем солдат якобы для инспекторского осмотра. В дальнейшем действуйте сами.
Я задумался. "Самооборонцы" как солдаты нам были не нужны; тем более, что мы ожидали карательную экспедицию противника. Но, с другой стороны, переход целого подразделения к партизанам окажет сильнейшее влияние на остальных "самооборонцев".
- Как вы думаете? - спросил я товарищей.
- Если майор честно хочет нам помочь, стоит рискнуть, - ответил Луньков.
- Здесь нет никакого риска, - покраснев, твердо сказал Евгений.
- Едем! Готовь партизан, - обратился я к начальнику штаба.
Опасаясь нарваться на засаду немцев, решили ехать прямо по полям, минуя дороги. Майор сел в мои сани, а его провожатые поехали впереди.
- А как ваши спутники, не выдадут? - спросил я.
- Свои люди. Хотят уйти к партизанам, но вы их пока не принимайте. Если я вернусь без них, на меня падет подозрение, - проговорил майор.
- Понимаю, - согласился я.
Не доезжая Дукоры, остановились. Мы отошли к кладбищу, а майор взял из своих трех провожатых и направился в местечко. Один из них должен был дать нам сигнал, когда можно будет идти в местечко. За кладбищем оставили лошадей. Усольцев занял оборону.
Начало светать. Из местечка, махая шапкой, бежал посыльный. Мы поднялись.
- Вы, товарищ командир, идите сзади. Черт знает, что они задумали, - сказал Усольцев и с пулеметчиками выскочил вперед.
Вот наконец и школа. Во дворе, занесенном снегом, по двое выстроены "самооборонцы" в черных шинелях. Вдоль шеренги прохаживались майор и еще один офицер.
- Смирно! - подал команду майор.