- Нет, - ответила она. - Час тому назад проходила разведка отряда имени Фрунзе, но куда ушла, не знаю.
Ее слова заглушил усилившийся огонь минометов, пулеметов и автоматов. В воздухе во всех направлениях летели трассирующие пули, взлетали ракеты. В окнах дребезжали стекла, лошади становились на дыбы.
- В деревню Шантаровщина! - приказал я Меньшикову. Он передал приказание Ларченко, и тот скрылся в темноте.
Партизаны легли в сани, отпустили вожжи, и лошади вихрем понеслись из деревни. Вокруг рвались мины.
"А если впереди засада?" - кольнуло в сердце. Но вот мы благополучно свернули в лес.
Неподалеку от деревни Шантаровщина был расположен лагерь отряда имени Фрунзе. Я дал приказ двигаться к нему. В пути мы встретились с самим отрядом. Командир отряда Арестович сказал, что возле деревни Шантаровщина стоят броневики и танки противника, поэтому он решил отходить в Воробьевский лес. Я сообщил, что наш отряд был вынужден оставить лагерь.
- Оккупанты хорошо подготовились к карательной экспедиции и долго не дадут нам покоя. Необходимо уйти из этих районов. Если отряды Сороки и Мотевосяна остались в Вороничских болотах, то, прорываясь отсюда, мы облегчим их положение: оттянем на себя большую часть сил противника. Временно перейдем в Полесье, - предложил я.
Арестович высказал сомнение в возможности прорыва через Варшавское шоссе и железную дорогу. По данным его разведки, днем и ночью там курсирует бронепоезд, а Варшавское шоссе покрыто засадами. Я рассказал Арестовичу о своем плане прорыва.
- Уйти в Полесье - это единственный выход, - поддержал меня комиссар Родин.
В это время гитлеровцы открыли огонь и осветили местность ракетами. Мы прямо по целине оттянулись в глубь леса.
Дальше отряды двигаться были не в состоянии: лошади окончательно выбились из сил. Остановились на дневку в лесу, в трех километрах южнее деревни Щитковичи. В этой деревне стоял штаб власовцев. Поэтому, несмотря на тридцатиградусный мороз, разжигать костры запретили. Партизаны обоих отрядов заняли круговую оборону.
В ночь на 26 января выслали в разные стороны четыре разведгруппы. Никто не спал. Над лесом вспыхивали ракеты и стояло зарево пылающих деревень. Во всех направлениях были слышны пулеметные и автоматные очереди.
Утренние донесения вернувшихся разведчиков ничего хорошего не предвещали. Противник занимал все окружающие деревни.
Я подозвал радиста Лысенко.
- Можешь связаться с Москвой?
Он снял рукавицы, пошевелил замерзшими пальцами и ответил:
- Попробую.
Я написал:
"Противник проводит карательную экспедицию. Из блокированного района с боем прорываемся в Полесье. Держать связь с вами этими днями не будем. Ждите наших позывных".
Радист быстро передал радиограмму и, получив ответ, настроил приемник на Москву. Передавали приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина от 25 января 1943 года. Возле рации собралась группа партизан. Лысенко записывал называемые цифры и города.
"…Красная Армия… разбила сто две дивизии противника, захватила более 200 тысяч пленных, 13 000 орудий и много другой техники и продвинулась вперед до 400 километров. Наши войска одержали серьезную победу. Наступление наших войск продолжается".
Затаив дыхание, изнуренные, промерзшие партизаны слушали названия освобожденных городов. Родин, взяв у радиста исписанный листок, уселся в сани и на машинке отпечатал двадцать экземпляров. Эти листки он роздал партизанам.
- Не сдадимся, будем биться до последнего вздоха! - крикнул Денисевич, когда кончили передавать приказ.
Этот приказ влил в партизан новые силы. Все стойко переносили трудности.
Во второй половине дня прибежали разведчики Арестовича.
- Враг движется колонной!
Мы отдали приказ: вывести обозы из зоны обороны на юг, личному составу приготовиться к бою, разведку противника не трогать и пропустить через линию обороны, основные силы подпустить как можно ближе, огня без команды не открывать.
Момент напряженный, в цепи партизан тишина. Но противник что-то задержался, не подходил.
- Что они, на четвереньках ползут или на черепахах едут, - нетерпеливо сказал Рахматул Мухамендяров.
- Черт их поймет! Скорей бы! - отозвался лежавший с ним рядом Анатолий Чернов.
- А вы сходите проверьте, - предложил я им.
Спустя несколько минут они вернулись и доложили, что карателей нет. Оказалось, что разведчики Арестовича приняли за карателей местных жителей, убежавших из своих деревень.
На минуту напряжение спало. Я посмотрел на часы - было около четырех часов дня. Мы решили, не ожидая сумерек, двигаться к Варшавскому шоссе по лесному массиву, по целине, объезжая населенные пункты.
Отряды снова двинулись. До Варшавского шоссе в головной колонне пошел отряд имени Фрунзе. Партизаны этого отряда были лучше знакомы с местностью.
Кусков снял посты, а я проверил, все ли партизаны на месте. Не оказалось моего адъютанта Малева. Он пропал где-то в районе деревни Поликаровка. "Придется идти без него", - подумал я.
Впереди шла разведка, по флангам двигались сильные группы прикрытия во главе с Усольцевым и Ефременко, весь остальной состав отряда был также готов в любую минуту вступить в бой.
Полозья звучно скрипели, лошади тяжело дышали и часто проваливались по брюхо в снег. Сани натыкались на скрытые под снегом пни, упряжь то и дело надо было починять, ломались оглобли. Это сильно замедляло движение. За одиннадцать часов мы продвинулись лишь на двадцать километров.
Наконец подошли к Варшавскому шоссе. Разведчики осмотрели местность. Выставив на флангах сильные заслоны, отряды начали переходить шоссе, и через час вся колонна благополучно перебралась.
Но впереди еще одна серьезная преграда - железная дорога. Я чувствовал, что до рассвета мы не успеем перейти ее: партизаны были вконец измучены; они находились в таком состоянии, когда человек может уснуть на ходу. Устали и лошади. Делать же дневку между шоссе и железной дорогой опасно: по следам противник мог легко нас обнаружить, да и местность для обороны непригодна. Надо при любых условиях переходить железную дорогу, даже если и не успеем миновать ее до рассвета.
К девяти часам утра мы с трудом дошли до железной дороги. Комиссар Родин с разведчиками выяснил у местных жителей обстановку; она оказалась весьма тревожной.
- Нелегко нам придется, - обратился ко мне комиссар. - Разъезд Верхутино в двух километрах, немецкий гарнизон в последние дни усилен, бронепоезд находится в двенадцати километрах на станции Старые Дороги… Но делать нечего. Стоять здесь тоже нельзя.
- Нужно действовать быстро, - сказал я.
Мы вышли к полотну железной дороги. Канавы по обеим сторонам неглубокие, насыпь низкая, но по другую сторону полотна в кустах протекала вязкая речка. Бросить лошадей, продовольствие, боеприпасы и двигаться пешими? Нет, нужно пройти железную дорогу со всем обозом.
Подбежала Валя Васильева.
- Правее находится переезд, но там дзот, - доложила она.
- Дзот для нас не препятствие, двинемся через переезд, - сказал Родин.
Сейчас же выслали к переезду Меньшикова с группой. Немецкая охрана сразу заметила их и открыла из дзота пулеметный огонь.
Приказав Кускову и Арестовичу под прикрытием нашего огня быстро переходить железнодорожное полотно, я взял группу Усольцева и повел ее на дзот.
Прижатые огнем противника к земле, недалеко от дзота лежали Меньшиков и его разведчики.
- Окружить дзот! - крикнул я.
Партизаны перебежками стали обходить дзот. Из леса показались первые сани, из дзота по ним сейчас же был открыт пулеметный огонь. Усольцев и Назаров установили пулеметы и в свою очередь открыли огонь по дзоту. Пулеметчик Оганесян по глубокому снегу подобрался ближе к дзоту и с расстояния пятидесяти метров короткими очередями расстрелял по амбразуре два диска. Пулеметы противника замолкли.
Спустя двадцать минут оба отряда с обозами перешли железную дорогу. Когда партизаны скрылись в лесу, поднялись и мы. Дзот молчал.
Прошли два километра и вдруг сзади услышали шипение паровоза. Ударили орудия - это открыл огонь бронепоезд.
- Опоздали, гады, - сказал Усольцев, и его усталое лицо повеселело.
В десяти километрах от железной дороги в деревне Пасека мы сделали привал. Коско и Долик бегали по колонне и торопили партизан накормить и укрыть от холода лошадей.
Валя тяжело сползла с лошади, привязала к саням поводья и, как подкошенная, свалилась в сани и уснула.
- Бедняжка, четверо суток в седле. Нужно отнести ее в дом, иначе замерзнет. - Родин с грустью и нежностью посмотрел на Валю и позвал партизан. - Эй, ребята, сюда!
- Я один ее донесу, - улыбнулся Карл Антонович и, взяв Валю на руки, как ребенка, понес в дом.
Перекусив, комиссар отправился посмотреть, как отдыхают партизаны, а мы - Арестович, Кусков и я - принялись обсуждать дальнейший маршрут.
Далеко на юге начиналось Полесье - леса, овеянные народной легендой. Туда лежала наша дорога. Там мы немного отдохнем, а затем опять сюда - ближе к Минску, где ждет нас начатая работа.
В деревне Пасека мы пробыли до вечера. Противник нас не тревожил. Видно, находились здесь не слишком большие его силы и потому нападать не решался.
Валя все еще спала. Родин осторожно потряс ее за плечо:
- Поднимайся, партизанка, в поход.
Она встрепенулась, кулаками протерла глаза.
- Где мой конь?
- Все в порядке, кавалерист, - улыбнулся Родин. - Напейся чаю, и - опять в поход.
Пожилая хозяйка принялась угощать Валю. С искренним восхищением смотрела она на девушку.
После отдыха двигаться было легче. Слышны были смех, шутки. Неожиданно ко мне подъехали Ларченко, Валя и два незнакомых всадника.
- Разведчики из отряда Шубы, - пояснил Ларченко. - Их отряд стоит в деревне Осовец.
- Здесь не было карательной экспедиции? - спросил я их.
Партизаны переглянулись и ответили отрицательно.
- Поблизости есть гарнизоны противника? - продолжал расспрашивать я.
- В Верхутино и Старых Дорогах, а у нас спокойно.
- Где мы можем остановиться?
- Впереди будет деревня Зеленки, там и остановитесь. Нам по пути, проведем, - предложили разведчики.
Еще издалека мы увидели огни деревни. Предупрежденные разведчиками, жители высыпали на улицу. Сани свободно въезжали в открытые ворота.
Я зашел в теплую избу, приказал Меньшикову выставить посты и тут же, не раздеваясь, лег на кровать и уснул. Проснулся под утро. Партизаны мылись в банях, брились. Хозяйки угощали партизан, дарили шерстяные носки и рукавицы.
Днем с комиссаром съездили в деревню Осовец. Познакомились с командиром отряда Алексеем Шубой и его комиссаром Георгием Машковым. Шуба рассказал, что в этом районе относительно спокойно, что на хуторе Альбино находится Минский подпольный обком партии.
Вернувшись в лагерь, мы обошли деревню. Партизаны чинили одежду, обувь, чистили оружие. Зашли к врачам. Островский какой-то мазью натирал партизану Павлуше обмороженные ноги. Чиркин и Лаврик за перегородкой принимали больных жителей.
- Нет у нас этого лекарства. Конечно, я могу его прописать, но где вы достанете? - говорил Чиркин.
- Вы только напишите, а я у знакомого аптекаря раздобуду, - донесся до нас женский голос.
Мы ушли из "больницы", пропитанные запахами йода.
Меньшиков со своими разведчиками расположился в конце деревни в двух больших домах. Большинство разведчиков отдыхало: мы готовили для них новое трудное задание. Нужно было узнать, где находятся отряды Сороки и Мотевосяна, разыскать начальника штаба Лунькова, Шешко с группой, Малева и узнать, не возвратился ли Сермяжко.
- Нужно готовиться в поход, - сказал я Меньшикову.
- Назад?
- Да. Узнаем, что кругом делается. Выдели людей.
29 января группа в двадцать человек во главе с Меньшиковым выступила на лыжах в Воробьевский лес. В группе были Чернов, Леоненко, Ларченко, Валя Васильева, Назаров и другие.
В этот же день я послал в Москву радиограмму:
"Отошел в Полесье, в Любанский район; отряд потерь не имеет. Завтра выезжаю в Минский подпольный обком партии. Разведчики высланы. Скоро собираюсь возвращаться обратно".
В ответ получили:
"Советуйтесь с обкомом и старайтесь возвратиться обратно".
- Может, и зря отошли, - сказал я Родину. - Отряды Сороки и Мотевосяна отсидятся где-либо, и все.
- Не зря, - покачал головой комиссар. - Если они и удержались на месте, так в этом мы им помогли. Оттянув на себя немцев, мы дали отрядам возможность замести следы, - твердо сказал Родин и тут же спросил: - Когда поедем в Альбино?
- Видимо, завтра утром, - предположил я.
На рассвете мы выехали. Первого секретаря Минского подпольного обкома партии Василия Ивановича Козлова не застали, он был вызван в Москву. Нас повели к Мачульскому, оставшемуся за Козлова.
Вошли в выбеленную крестьянскую избу. На окнах белые занавески. Из-за стола поднялся высокий мужчина в гимнастерке с офицерской портупеей.
- Роман Наумович Мачульский, - представился он и пожал нам руки. - Поздравляю с прибытием, товарищ Градов. Больше полугода вы у нас, а впервые встречаемся. Много рассказывал о вас Ясинович. Обком собирался этими днями послать к вам своих людей, а вы здесь сами… В отряде много коммунистов?
- Больше пятидесяти, - ответил Родин.
- Большая сила! Как работаете с населением? - спросил Мачульский.
Я коротко рассказал о работе отряда, подробно ознакомил с подпольной работой наших доверенных людей в Минске. Мачульский выслушал, помолчал. Я чувствовал, что он старается запомнить все, что мы ему рассказали.
Мачульский ознакомил нас с последними указаниями Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии по работе в тылу врага.
Затем мы с комиссаром зашли к членам бюро обкома Иосифу Александровичу Бельскому и Ивану Денисовичу Варвашене побеседовать по партийно-организационным вопросам.
- Помните, - сказал Иосиф Александрович, - враг старается засылать в наши ряды провокаторов. И поэтому основой подпольной работы должно быть расширение и укрепление связей наших людей с населением. У нас всюду должны быть надежные наблюдатели. Тогда мы своевременно будем узнавать о планах врага и сможем парализовать его провокации.
Варвашеня дал много ценных советов о ведении работы в сельских местностях.
В Альбино я встретил знакомого десантника, с которым вместе воевал под Москвой, комсомольца Гейнца Липке. По просьбе Гейнца и с согласия обкома партии взял его в отряд.
Распростившись, мы вышли во двор. Здесь стояло несколько запряженных в сани и оседланных лошадей. Покрытая инеем шерсть свидетельствовала о том, что ночью лошадям пришлось пробежать немалое расстояние. В дом заходили все новые и новые люди. Стоявшие у дверей автоматчики проверяли документы. Сюда приезжали и приходили командиры партизанских отрядов и соединений, политработники, секретари первичных парторганизаций. И все они получали необходимые указания и полезные советы.
Ожидая своих разведчиков, мы стали готовиться к возвращению на старые места. Коско с хозяйственниками исправлял сани и упряжь.
Двое партизан отморозили себе ноги.
- Необходимо лечение в больнице, а может, даже и операция, - сказал мне Лаврик.
Я закусил губы. Брать их назад с больными ногами мы не могли - стоял сильный мороз. Комиссар поехал в отряд к Шубе. Тот обещал взять к себе обмороженных партизан, а потом первым же самолетом отправить их на Большую землю.
Через несколько дней вернулись разведчики. Секреты заметили их еще далеко в поле и дали нам знать. Все вышли им навстречу. Мы напряженно всматривались в их лица: улыбаются - кажется, все хорошо…
- Ну как? - нетерпеливо спросил Меньшикова Родин.
- Все живы-здоровы и шлют большой привет, - отстегивая ремни лыж, ответил Меньшиков. - Сейчас расскажу.
Валю и других разведчиков окружили партизаны и повели к себе. Каждому хотелось узнать про судьбу товарищей.
Меньшиков выпил чаю и стал рассказывать:
- Наш лагерь цел, только потрепан сильно. В нем живут Луньков, Малев, Шешко с группой и оба отряда. Сермяжко с задания вернулся. Наш прорыв действительно сбил с толку фашистов. Среди них пошли слухи, что через железную дорогу прошла трехтысячная армия. Потому они и не преследовали дальше. В Воробьевском лесу карательная экспедиция закончена, теперь фашисты, кажется, готовятся провести ее в Полесье.
- Нужно сообщить Шубе, пусть он передаст в обком партии, - сказал Родин.
- А мы домой, - радовался Кусков.
Мы подняли партизан в поход. Над лесом садилось солнце, когда мы оставили деревню.
По ненаезженной полевой дорожке Меньшиков провел отряд через железную дорогу, затем через Варшавское шоссе, и к утру мы уже достигли своего лагеря.
Все вокруг напоминало о жестоком бое: деревья изрешечены пулями и осколками, земля изрыта минами, снег вытоптан, валялись патронные гильзы, чернели пятна крови. По-прежнему висели дощечки с надписью "Осторожно! Заминировано".
- Это спасло наш лагерь, - улыбнулся Карл Антонович.
- Здравствуйте, Станислав Алексеевич! - первым заметив меня, бросился Малев.
- Где ты пропадал? - обнял я его.
- Виноват, товарищ командир. В районе Поликаровки, когда началась стрельба, лошади испугались, я остался их успокаивать. А потом уже потерял из виду отряд. В лесу встретил группу партизан из отряда Мотевосяна…
Из землянки без шапки выскочил Луньков, схватил меня в свои медвежьи объятия, сильно сжал. Подошли Сорока, Мотевосян и Шешко.
- Вы с похода, вам нужно отдохнуть, - сказал Сорока и бросился отдавать распоряжения.
В уцелевших землянках с трудом разместились два отряда. Начали думать, куда определить третий отряд. Мотевосян заявил, что он нашел выход из положения. Он быстро построил свой отряд к походу.
- Куда вы, Хачик Агаджанович? - спросил я.
- Землянки сейчас нечего строить - скоро весна, так что пойдем в деревню.
Вскоре со своим отрядом вышел и Сорока. Остались мы одни и начали устраиваться снова.
Долик Сорин и другие партизаны хозяйственного взвода возвратили крестьянам лошадей, взятых у них перед экспедицией. Рахматул Мухамендяров заделывал пробитые минами стены конюшни. Повара устраивали кухню. Вербицкий ремонтировал что-то в бане, и вскоре из трубы повалил синеватый дымок.
В штабной землянке ничего не изменилось: те же стены, обитые шелком парашюта, тот же стол, нары. Но сама она казалось теперь милее и дороже.
- Расскажи, Алексей Григорьевич, как ты здесь уцелел? - попросил я начальника штаба.