- Нескладно получилось, - вздохнул Луньков. - Кто-то с командного пункта крикнул: "Проверить обоз! На острове остались подводы с продовольствием и люди из хозяйственного взвода!" Возвращаюсь на остров, проверяю: никого нет. Выхожу обратно на дорогу, а вас уже нет. Огляделся, вижу семь немецких автоматчиков. Схватился за сумку, там документы штаба. Думаю, по ним можно установить все, чего так тщетно добивается немецкая разведка. Уничтожить сумку нет времени… Закрываюсь маскхалатом и ложусь. Каратели подходят ближе, но не замечают меня. Когда они подошли почти вплотную, пустил по ним две очереди из автомата. Кстати, наши автоматы чудесно работают… Четыре фашиста остались на месте, а трое поспешно отскочили и залегли, так и не обнаружив меня. Скоро они опять поползли в мою сторону, снова очередь - и враги недосчитываются еще двух. Вдруг кто-то дернул меня за полу маскхалата, смотрю, а это кореец Виталий, командир взвода в отряде Сороки. Вместе с ним подполз еще один партизан с ручным пулеметом… Вот это уже здорово! Теперь не возьмешь! Рядом друзья, и на душе спокойно. Виталий кратко сообщил обстановку: противник близко подошел к острову, обозы Сороки и Мотевосяна отошли к лесу. Командиры просят меня явиться на совещание… На этом совещании мне поручили руководить выходом отрядов из блокированного района. Решили: восемьюдесятью партизанами задержать противника, а остальным отходить на сборный пункт; Сорока и я остались с партизанами для прикрытия. Наконец с боем отходим сами. Партизаны дрались отважно. Наши пулеметы и автоматы отлично поработали. Вдруг стрельба прекратилась. Воспользовавшись этим, мы отошли к сборному пункту. Примерно через двадцать минут начали рваться мины, ударила батарея. Немцы открыли огонь по лагерю Мотевосяна, что в пятистах метрах от сборного пункта. Затем послышалась двусторонняя стрельба. Екнуло сердце - думаю, градовцев окружили.
На совещании я предложил пойти к Шантаровщине и к северу от нее засесть под носом у противника. Некоторые это предложение встретили в штыки, большинство согласилось со мной.
Партизаны снова двинулись в путь, броском проскочили дорогу Таковище - Шантаровщина. Дальше шли через поляну, где когда-то принимали подарки из Москвы. Расположились в трехстах метрах от Шантаровщины. Было видно, как гитлеровцы бесчинствуют в деревне, грабят крестьян.
Место, где мы остановились, было опасное. Однако противник не обнаружил. Нас волновало то обстоятельство, что в отряде Сороки находились пятьдесят пять "самооборонцев". Кто знает, какой они номер могут выкинуть…
- Не предали? - перебил Лунькова Родин.
- Мужественно держались. Дрожали в своей одежонке от мороза, но терпели. Мы их распределили по трое среди своих партизан.
Сорока и я залегли за станковыми пулеметами на случай, если со стороны Шантаровщины появится враг.
Время шло очень медленно. Казалось, ночь не собиралась укрыть нас спасительной темнотой. Стертое годами прошлое вдруг ярко всплывало в памяти. Вспоминались годы работы, борьбы, друзья, родные…
Ко мне подошли двое партизан из отряда Сороки. Один из них, смущенно улыбаясь, подал мне кусок мороженого мяса.
- Товарищ командир, вы уже почти четверо суток не ели, хоть немного просим вас подкрепиться.
Одновременно второй партизан протягивает кусок хлеба.
Как сильны русские люди своей заботой о товарище!
На дороге Шантаровщина - Хорошево показались броневики и автомашины с карателями. Мы подготовились "достойно" их встретить, по фашисты, не задерживаясь, мчатся на Таковище. Хитрость удалась. Партизаны повеселели.
Спускалась ночь. Лежать дальше - значит, обморозить людей. И я решил вывести отряды в какую-нибудь не занятую противником деревню, чтобы обсушиться, обогреться и отдохнуть. В километре от нас находилась деревня Жданово. Послал туда разведчиков. Противника нет. Входим в деревню тихо и осторожно, так как юго-западнее нас в соседней деревне находился немецкий отряд, действующий в лесах вблизи Шантаровщины.
Только мы успели расположиться, как разведка доносит о подходе противника. Казалось, мы - в безвыходном положении. Противник подошел почти вплотную, нас разделял только небольшой лесок. Надо попытаться незаметно выскользнуть из окружения: ввязываться в бой при таком превосходстве врага - безумие.
Партизаны третьи сутки без сна и пищи.
Приняв все меры предосторожности, решили все же хоть на три часа дать отдых отрядам. Сорока, Мотевосян и я обходили избы, предупреждали об опасности, требовали спокойствия и запрещали спать.
В час ночи 28 января, коротко обсудив с командирами подразделения план, я дал команду выстраивать партизан в походную колонну.
План прост: учитывая, что с 24 по 27 января противник провел проческу Воробьевского леса и теперь считает его свободным от партизан, мы решили вернуться в Княжий Ключ.
Отдохнувшие партизаны снова тронулись в поход. Двигались без происшествий, прошли контролируемую противником дорогу, на опушке остановились. Разведка донесла, что власовцы держат заслон. Решили переждать. Не разжигая костров и закрыв морды лошадей, чтобы не ржали, просидели до вечера.
В двадцать часов находившиеся в засаде власовцы ушли по направлению Поликаровки, а мы двинулись следом за ними. Прошли Жилин Брод, Березинец; немцев там уже не было. До большого леса осталось три - четыре километра. Целиной обошли Поликаровку справа. Скрип полозьев встревожил было поликаровский гарнизон, послышалась стрельба… Но мы уже вне опасности. Чтобы не оставить следов, проехали по шоссе, вошли по проезжей просеке в лес и двинулись к месту прежней стоянки.
В километре от расположения лагерей сделали привал. Разведка донесла, что лагеря Сороки и Мотевосяна сожжены. Люди приуныли. Подошла другая группа разведчиков и сообщила, что лагерь градовцев цел, но заминирован. Я объяснил, что знаю проходы. Мы направились в лагерь и к двенадцати часам 29 января вошли в землянки.
- Тесно, но тепло, - заключил Луньков.
И на этот раз гитлеровцы своей карательной экспедицией не добились ничего. За дни блокировки они потеряли более восьмидесяти солдат убитыми и столько же ранеными. А в четырех партизанских отрядах около десяти партизан отморозили ноги и человек десять было ранено. Убитыми - ни одного.
…Стемнело, но мы забыли про сон. Не могли наговориться, как будто не виделись несколько лет. Сермяжко и Мацкевич рассказывали про свой поход на железную дорогу.
Без приключений достигли они лагеря отряда "Разгром". Сацункевич объяснил обстановку. Отдохнув, группа Сермяжко пошла дальше. Вместе с ними до железной дороги шли Морозкин и Кухаренок с группой Любимова.
В деревне Замостье остановились. Любимов с группой пошел посмотреть, как охраняется железная дорога. Вскоре за ними вышли Морозкин и Кухаренок.
Подрывники остались одни. Сермяжко и Мацкевич на дворе прислушивались: не раздастся ли стрельба около железной дороги, тогда надо бежать на помощь товарищам. Тихо. Ночь прошла спокойно. Иногда раздавался паровозный гудок, и эхо гулко разносилось по лесу. Значит, комиссар Морозкин прошел.
Утром подрывники начали готовиться к операции. Сермяжко, Ларионов и Афиногентов ушли в лес. Сермяжко нашел спрятанные им когда-то три снаряда.
Вечером крестьянин, знакомый Константину Сермяжко, раздобыл теплый тулуп и запряг лошадей. Сермяжко положил в сани снаряды, шестнадцатикилограммовую мину, и они выехали. Недалеко от Судабовки подрывники остановились. Валентина Сермяжко пошла в деревню, подползла к дому мужа и тихо постучала в окно. Двери открылись, и Валентина вошла в сени.
- Гриша? - шепотом спросила она.
- Нет, Коля, - ответил знакомый голос. - Ты, Валя?
- Да, дорогой. Поднимай Гришу, идем на железную дорогу, Костя в лесу ждет.
Коля разбудил брата, они быстро оделись.
- Может, поднять мать? - спросил Гриша.
Валентина заколебалась. Так хотелось увидеться со свекровью. Но зачем? Легче не будет, только слезы.
- Не нужно, - зашептала она. - В деревне много карателей?
- Половина немцев, половина полицейских, - скороговоркой ответил Гриша. Валентина, ничего не поняв, переспросила:
- Я спрашиваю, много ли всех?
- Такого навоза хватает, - весело пояснил Гриша.
Коля взял в шкафу краюху хлеба, и они пошли в лес.
Константин бросился к братьям, обнял их.
- Кто сегодня костры разжигает? - спросил он.
- С кострами пустяки, вот сегодня вдвое больше патрулей будет на полотне, - почесал затылок Коля.
Константин задумался.
- А около самой станции Жодино также разгуливают?
- Там меньше.
- Тогда ведите туда, а ты, Валентина, оставайся возле лошадей, - приказал Константин.
Пронести три тяжелых снаряда под самым носом у немцев было нелегко, и подрывники взяли только тол.
Слева - гарнизон Жодино, справа - забитая до отказа немцами станция, а сзади - гарнизон Судабовки. Трудно было подрывникам подойти к железной дороге.
- Заложим мину под самым носом у немцев, - лежа в снегу, шепнул Мацкевичу Сермяжко.
Расставив людей с таким расчетом, чтобы каратели никого не застали врасплох, подрывники по-пластунски подползли к железнодорожному полотну. Вдруг послышалось пыхтение паровоза. Все затаили дыхание. Андрей и Афиногентов бросились на полотно ставить мину. Вдруг кто-то сильно дернул Андрея за винтовку. Он оглянулся, оказалось, на винтовку намотался шнур. Андрей плюнул с досады и замерзшими пальцами пытался освободить от шнура, тот не распутывался, а пыхтящий паровоз неумолимо приближался. Вот он уже в нескольких метрах от Андрея, еще мгновение - и Андрей окажется под его колесами. Что это? Андрей неожиданно свалился под откос, словно его сдуло ветром. Все с замиранием сердца ждали взрыва, но его не последовало.
Когда эшелон прошел, взяли мину.
- Что случилось? - в недоумении спросил Сермяжко.
Ларионов молча подал ему винтовку с запутавшимся на ней шнуром, присел на пень и схватился за голову.
- Ах ты, сова курносая, - поняв, что случилось, потряс за плечо своего друга Дудкин.
- Я виноват и искуплю свою вину: в другой раз пойду один и подорву эшелон, - упавшим голосом говорил Ларионов.
- Пошли, Андрей, - тихо, без упрека сказал Сермяжко и повел товарищей к саням.
- Почему не подорвали? - удивился Гриша.
- Капсюль не взорвался, - спокойно ответил Сермяжко.
- Нужно же было так случиться, - сокрушался Коля.
- Всякое бывает. Ты мне лучше скажи, где мы могли бы поблизости от железной дороги провести день? Только не в поле.
- Не знаю, - смущенно сказал Коля.
- Тогда завтра вечером ждите нас в кустах у Замостья.
Сермяжко простился с братьями и, вскочив в сани, поторопил жену:
- Трогай скорее…
- Что у вас случилось? - уже в пути спросила Валентина у мужа.
- Неужели не знаешь нашего Андрея? Недавно упустил барана, отобранного у полицаев, а теперь эшелон упустил, - не выдержал Сермяжко.
Ларионов только тяжело вздохнул.
- Ротозейство большое, но не унывай, завтра исправим эту ошибку. - Сермяжко хлопнул Ларионова по плечу.
Весь день Андрей внимательно приготовлял шнур.
- Если теперь я с этим шнуром не сработаю, то можете меня повесить на нем, - сказал он вечером товарищам.
С наступлением темноты группа на двух подводах, захватив снаряды и мину, выехала в условленное место. Там уже ожидали Гриша и Коля.
- А в эту ночь капсюль не подведет? - спросил Гриша.
- Взорвется, обязательно взорвется, - сказал Ларионов.
- Хорошо знаете дорогу в этом направлении? - спросил братьев Константин.
- Не совсем, но здесь в деревне живет дядя Петр, он-то знает.
- А он поведет?
Коля утвердительно кивнул и скрылся в темноте. Скоро он возвратился с прихрамывающим пожилым усатым мужчиной.
- Как говорится, подарок на железную дорогу, - улыбнулся усач. - Пошли.
Возле лошадей опять осталась Валентина.
Приведя подрывников к речке Плиса, проводник остановился.
- Теперь и без меня дойдете, - сказал он.
Сермяжко поблагодарил дядю Петра, и партизаны начали осторожно спускаться с горки. Михайловский шел последним. Он нес тяжелый снаряд. Впереди шагал Андрей. Вдруг у него под ногами затрещал лед. Андрей отскочил в сторону, предупредил об опасности Михайловского. Тот взял правее и провалился по пояс. Руками действовать он не мог: нес снаряд, звать на помощь товарищей было опасно: могли услышать немцы. Оглянувшись, Сермяжко не увидел Михайловского и послал Дудкина выяснить, в чем дело. Только с помощью Дудкина Михайловский смог выбраться из проруби. Несмотря на уговоры Дудкина, он не вернулся к подводам, а пошел вместе с группой.
- Не замерзнешь? - спросил Сермяжко.
- Выдержу, - преодолевая дрожь, ответил Михайловский.
Около самой насыпи подрывники залегли. Сильный мороз давал себя знать, а шевелиться было нельзя. При лунном свете отчетливо вырисовывались на полотне фигуры охранников. Подрывники затаили дыхание. Белые маскхалаты надежно скрывали их.
- Эх, резануть бы из автомата, ни один не уцелеет, - прошептал Дудкин.
Постепенно удаляясь, немцы скрылись. Сермяжко расставил фланговые прикрытия. Мину должны были ставить Дмитриев, Красовский и Дудкин. У шнура лежал Ларионов.
Михайловский оледенел, по оставить товарищей и уйти к подводам не согласился. Он хотел увидеть, как взлетят на воздух ненавистные фашисты. Мороз пересилил его. Михайловский стал замерзать, и Сермяжко отправил его в сопровождении Афиногентова к подводам.
Отойдя с полкилометра, Михайловский и Афиногентов услышали пыхтение приближавшегося паровоза.
- Давай посмотрим, как полетят фашистские вагоны, - обратился Афиногентов к Михайловскому.
Они присели и стали ждать. Показался эшелон, сквозь зашторенные окна кое-где пробивался свет.
- С гитлеровцами, - прошептал Михайловский.
Под ногами партизан дрогнула земля.
- Отличная работа, - смотря, как лезут друг на друга вагоны, сказал Афиногентов.
- Теперь мне теплее стало, - стуча зубами, с усилием проговорил Михайловский.
Партизаны возвратились к повозкам.
- Вот это улов! - пошутил Дудкин.
Уже садясь в сани, Сермяжко сказал:
- Отдохнем дня три, ребята, потом снова закинем такую же удочку.
Дядя Петр восхищался:
- Ну и дали, аж под ногами снег поднялся, а пламя так выше ста метров поднялось.
- Спасибо тебе, отец, иди теперь домой спать, - поблагодарил Сермяжко.
- Если дороги опять не будете знать, позовите меня, - сказал дядя Петр и заковылял в темноту.
- Когда вас теперь ждать? - спросил Коля.
- Вы оба утром наведайтесь на станцию Жодино, походите по деревням, узнайте, что делают оккупанты и что говорят про взрыв, а ночью пусть один из вас придет на опушку леса у Замостья. Там встретите Валентину… Ясно? - сказал Константин.
- Ясно!
Подрывники вернулись в деревню Замостье. Отдыхали, Михайловский пил малиновый чай. Вечером, переодевшись в крестьянскую одежду, Валентина вышла в условленное место. Там ее уже ждал Коля. Он сообщил ей, что на станцию Жодино прибыл батальон эсэсовцев.
Выслушав жену, Сермяжко твердо сказал:
- Батальон эсэсовцев - угроза серьезная. Ничего, не испугаемся. Еще пару дней отдохнем и опять на железную дорогу, заряды обратно в лагерь не понесем.
Еще два вечера Валентина выходила в лес, и оба раза братья Сермяжко сообщали, что охрана значительно усилена.
- Все равно пойдем, - упрямо твердил Константин.
Вечером подрывники снова отправились на железную дорогу. На этот раз они пошли левее станции Жодино, кустами подползли к самому полотну. Афиногентов и Ларионов уже хотели идти с миной на рельсы, но невдалеке послышался разговор немцев, и они увидели, как гитлеровцы в длинных тулупах залегли в снег.
- Засада, - прошептал Ларионов.
Партизаны отползли назад.
- Засада не помешает поставить мину, лишь отрежет путь к отходу, - прошептал Сермяжко, и они кустами поползли вдоль железнодорожного полотна.
- Здесь положим, - остановился Константин.
Афиногентов, как тень, бесшумно приблизился к рельсам и быстро заложил мину.
Через полчаса - снова взрыв, снова пламя бушевало над разбитыми вагонами.
В стороне затрещали пулеметы и автоматы гитлеровцев, но подрывники благополучно отошли в Замостье.
- Теперь домой, - сказал Сермяжко.
По пути в районе Белая Лужа Сермяжко заглянул в тайник Каледы. Дядя Вася писал, что в районе началась карательная экспедиция.
Группа Сермяжко двое суток просидела в кустах и, только когда кругом затихло, решила заглянуть в лагерь. Здесь она встретилась с нашими разведчиками и партизанами Сороки и Мотевосяна.
9
Утром к нам в землянку вбежал радист Глушков и, волнуясь, подал мне лист.
- Читайте! - радостно сказал он.
Это было сообщение о разгроме немцев под Сталинградом.
- Об этом должны знать все партизаны и население, - сказал комиссар и вышел.
Из землянок выбежали бойцы, стихийно возник митинг.
Партизаны в течение дня размножили сообщение в сотнях экземпляров. Валя, Чернов, Денисевич, Ларченко и другие разведчики, взяв листки, разъезжали по деревням и раздавали их крестьянам.
Разгром фашистов под Сталинградом еще больше воодушевил партизан на борьбу с захватчиками.
- У дяди Васи была? - спросил Родин у Вали Васильевой.
- Еще нет, к нему попозже, - на ходу крикнула она.
- Поезжай сейчас, пусть обрадуется человек, обязательно сейчас! - приказал комиссар.
- Есть! - ответила Валя и, стеганув лошадь, помчалась.
Радисты дежурили у раций. Москва передавала все новые и новые данные о разгроме гитлеровских полчищ.
Под вечер, ведя лошадь на поводу, вернулась Валя. Рядом с ней, опустив голову, шел Василий Каледа. Он поднял глаза, и мы поняли, что случилось большое несчастье.
- Жену и младшего сынишку фашисты забрали, - с трудом проговорил Каледа.
Я взял его под руку и повел в штабную землянку. Василий Аксентьевич овладел собой, стал тихо рассказывать.
- Пронюхали, сволочи, что я вам помогаю… Когда карательная экспедиция началась, я со всей семьей был дома. Смотрю, по улице идут эсэсовцы, думал, мимо пройдут, где там - окружили дом. Я достал из-под пола наган и, крикнув "Бежим!", выскочил из дому. За мной выскочили дочь и старший сын. В упор я выстрелил в одного эсэсовца, тот рухнул, убитый наповал… Четыре километра преследовали нас гады, мы кое-как убежали. А жену и младшего сына забрали. Вероятно, их уже нет в живых, - тяжело вздохнул Каледа.
- Не отчаивайся, Василий Аксентьевич, - попробовал я успокоить его, но понял, что горе старика неутешно.
- Что ж, - сказал Каледа, - я знал, с кем веду борьбу. Так пусть же захлебнутся нашей кровью, звери! Я видел, что изверги сделали в деревне Воробьево: окружили дома и подожгли, а потом начали расстреливать выскакивающих из огня женщин и детей. Гады! Их нужно уничтожать, как бешеных псов… Неужели и сейчас не дадите мне оружие?!
- Где ваши сын и дочь? - спросил я.
- В деревне, у знакомых приютил.
- Приведите их в лагерь. Коско возьмет к себе.
- Сперва дайте оружие, - твердо сказал Каледа.
- Ступайте к Ларченко, он даст вам коня и автомат.