Мы сидели за столом, когда возвратился хозяин со старостой. Перешагнув порог, староста снял шапку. Перед нами предстал полысевший, с отвисшими усами пожилой человек.
- Оккупантам служите? - спросил я.
- Нет, не оккупантам. Волю жителей выполняю, - безо всякой робости ответил он.
Хозяин закивал, подтверждая слова старосты.
- Хорошо, - сказал я. - Обойдите всех жителей и скажите, чтобы из деревни никто не выходил. Лошади есть?
- Для вас найдутся, - ответил староста.
- Помещение побольше имеется?
- Есть школа.
- К обеду созовите туда народ, - закончил я.
Староста, заверив, что все будет сделано, вышел.
Через полчаса в переполненной школе комиссар рассказал о положении на фронте, о разгроме фашистских войск под Москвой.
Узнав про это, крестьяне обнимали друг друга, женщины плакали от радости.
- Недалек день и вашего освобождения, - закончил комиссар. - Не оставайтесь в стороне от борьбы. Не давайте немцам продукты, прячьтесь, чтобы вас не угнали на каторгу. Пусть среди вас не окажется ни одного предателя. Народ их строго карает.
Со всех сторон посыпались вопросы. Комиссар, Луньков и я не успевали отвечать. Было видно, что народ верил в победу, верил в свою Красную Армию.
При выходе из школы меня за руку взяла старушка:
- Мой сыночек тоже врага бьет, единственный он у меня… Может быть, встречали? - и она назвала фамилию.
Что я мог сказать? Разве можно ответить тоскующей матери "нет"?
- Видел, - сказал я, - под Москвой вместе фашистов били. Жив, здоров, скоро вернется.
Темнело. Приближалось время расставания с Рыжовым.
- Ваш путь теперь на запад, а нам пять километров в сторону, до объекта задания. Мы еще обождем здесь и поводим немцев за нос, чтобы они не могли напасть на ваш след. Счастливо, товарищи! - сказал он, прощаясь с нами.
Обнялись. Рыжов с бойцами остался в деревне, а мы, сложив вещи в сани, двинулись на запад.
Хотя метель стихла, ехать было трудно: дорога заметена снегом, лошади по брюхо проваливались в сугробы, ломались оглобли. До полуночи проехали двенадцать километров. Возле леса остановились, сняли груз с саней и отправили подводчиков обратно в деревню.
Мы надевали лыжи, когда где-то слева от нас грохнул взрыв, раздалась пулеметная стрельба.
- Рыжов с товарищами работает, - сказал кто-то из бойцов.
Забрались на возвышенность, и тут Луньков, толкнув меня локтем, показал на зарево: Рыжов выполнил задание - поднял на воздух немецкий штаб.
Мы облегченно вздохнули и тронулись в путь. Еще затемно достигли деревни Солодуха, остановились неподалеку в лесу. Воробьева и Добрицгофера послали в деревню разведать. Через некоторое время оттуда послышалась автоматная очередь. Партизаны вскочили на ноги.
- Пойду проверю, - поднялся Луньков.
- Иди! В случае опасности дай красную ракету.
Луньков с группой партизан ушел в деревню, а мы остались в лесу, приготовившись к бою. Вскоре все вернулись.
…Разведчики, побывав в двух избах и выяснив у крестьян обстановку, возвращались назад, но, перелезая через изгородь, наскочили на задремавшего вражеского часового, который с испугу открыл стрельбу.
- А чтоб он больше не шумел, мы его с Карлом Антоновичем пристукнули и дали ходу, - добавил Воробьев к рассказу Лунькова.
- Уже успели нашуметь. Как только немцы придут в себя, они обнаружат наши следы и организуют погоню. Нужно немедленно уходить, - рассердился Морозкин.
Мы двинулись в глубь леса. Отряд быстрым маршем к утру прошел более тридцати километров и благополучно достиг деревни Гурки. Помня прошлый урок, я долго наблюдал за деревней из кустов и, не заметив ничего подозрительного, повел в нее отряд.
В дом, где поместился наш штаб, вошел сгорбленный седобородый старик. Пригладив бороду, он оглядел нас и, протянув руку, представился:
- Иван Яковлевич, советский гражданин, по немецкой милости попал в старосты.
По тому, с каким уважением хозяйка поставила ему стул, мы поняли, что староста здесь - свой человек. Я припомнил старосту в деревне, куда привел нас Рыжов, и порадовался находчивости колхозников.
- Думаете, оккупантам служу? Ошибаетесь, - смело глядя нам в глаза, говорил старик. - Оккупанты от нас почти ничего не получили. И скот, и зерно попрятали. Немцы бесятся. Нужно кому-то отвечать - вот я и взял эту тяжесть на себя. Стар я, жизнью не дорожу, мне нечего бояться.
Иван Яковлевич дал нам много полезных советов. Луньков спросил, как добраться до поселка Воробьево и сильно ли охраняется железная дорога Витебск - Невель.
- Железную дорогу перейдем, а до поселка подвезу вас на санях, - уверенно ответил старик.
Вечером было запряжено восемь подвод. Каждый подводчик имел записку от старосты, будто он едет по заданию оккупационных властей в Воробьево.
В передние сани сели с ручным пулеметом Меньшиков, разведчики Малев и Назаров. Ко мне в розвальни плюхнулся Иван Яковлевич.
- Может, в дороге случится что нибудь. Коли сам поеду, лучше будет, - кутаясь в тулуп, проговорил он.
Чтобы быстрее проскочить опасный участок, решили до железной дороги ехать на подводах, пешком пересечь полотно, с тем чтобы подводы переехали ее пустыми, затем люди снова сядут в сани.
Железную дорогу миновали благополучно. Подъезжая к деревне, Иван Яковлевич посоветовал нам обождать, а сам на пустой подводе поехал вперед. Быстро вернувшись, он сообщил, что в деревне немцы.
- Сделал, что мог. Не поминайте лихом старосту из Гурок.
Мы тепло простились со стариком.
Тяжелый и опасный путь продолжался. В большинстве деревень стояли немцы. Двигались по лесной целине. Продовольствия оставалось мало. Отдыхали без костров. Лица партизан посерели и обросли.
В первых числах апреля, в ясное морозное утро отряд подошел к деревне Замошье Сиротинского района и остановился в лесу. Начальник разведки Меньшиков с тремя партизанами осторожно проник в деревню.
…Деревня еще спала. Забравшись в сарай, разведчики вели наблюдение. Через полчаса на улице появились люди. По всем признакам, немцев в деревне не было. Вот из ближней хаты вышел мальчик и направился к сараю. Увидев незнакомых людей в маскхалатах, он испугался, хотел убежать, но сильная рука Меньшикова остановила его.
- Хлопчик, не бойся, мы свои люди, - тихо проговорил Меньшиков.
- Если свои, так зачем хватаешь за рукав, - рванулся подросток.
- Свои, свои, партизаны мы. Вот смотри. - И Меньшиков откинул капюшон, прикрывавший красную звездочку.
Мальчик рассказал, что живет с матерью и дедушкой. Отец в Красной Армии.
В это время из хаты вышел старик и крикнул:
- Колька, где ты запропастился?
Наш новый знакомый растерянно посмотрел на разведчиков.
- Это мой дед, он терпеть не может немцев. Его можно позвать сюда. Он партизанить собирается. Я ему уже винтовку нашел, она здесь, в сарае, зарыта, - скороговоркой выпалил он.
- Зови, - согласился Меньшиков, - только не говори, что мы здесь.
Колька возвратился с еще довольно крепким высоким стариком. Старик, не замечая притаившихся партизан, ворчал на Кольку:
- Ну, что у тебя, пострел, стряслось? Опять, верно, винтовку разбирал.
В этот момент из угла вышел Меньшиков.
- Нет, дедушка, мы помешали. Не жури его, давай лучше знакомиться.
Он обнял и поцеловал старика. Озадаченный дед никак не мог прийти в себя и все время повторял:
- Вот пострел, вот пострел!
Колька успокаивал его:
- Дедусь, да это нашинские, из Москвы. Чего ты перепугался, посмотри, у них звезды на шапках.
- Ну, елки-палки, огорошили вы меня! Никогда в жизни так не робел, никак в себя не приду.
Стоявший рядом Колька ехидно ухмыльнулся:
- Сробел, сробел, а еще в партизаны собирался.
Тут дед вскипел:
- Ах ты, болтун окаянный, да нешто такое при посторонних людях говорят. - И тут же спохватился: - Оно, конечно, товарищи, вы не посторонние, а все-таки…
- Правильно, товарищ, - поддержал его Меньшиков, - конспирацию соблюдать надо.
Дед, все еще хмурясь, турнул внука:
- Беги в хату и скажи матери, чтоб готовила еду, а сам проведай на деревне, где полицейские, да смотри не выпяливай язык где не надо.
- Знаю, - ответил повеселевший Колька и пулей вылетел из сарая.
Дед рассказал, что в Замошье на днях прибыли пять полицейских, арестовали двух колхозников и намереваются отправить их в Германию. Угрожают отправить туда всю молодежь. Особую активность проявляет сын бывшего кулака, внезапно исчезнувший до прихода немцев и возвратившийся одновременно с их вторжением.
Прибежавший Колька с важным видом доложил, что полицаи до утра пьянствовали, а сейчас спят, что вооружены они винтовками и ручным пулеметом, а во дворе дома стоят две подводы.
Дед стал упрашивать разведчиков уничтожить предателей, избавить крестьян от этих извергов. Меньшиков возразил:
- Этих уничтожим, немцы других пришлют, которые еще больше издеваться будут.
Дед настаивал на своем.
- Вряд ли немцы найдут себе помощников, а если и найдут, то и их по проторенной дорожке направим.
Я призадумался, выслушав Меньшикова. Мне не хотелось начинать бой: это наверняка вызовет со стороны немцев активные меры к розыску и преследованию отряда, а наша задача - как можно скорее попасть в минские леса. Но оставлять предателей безнаказанными тоже не следовало. Посоветовавшись с комиссаром и Луньковым, приняли решение - ликвидировать полицаев.
Взяв с собой пять бойцов, мы с Луньковым направились к сараю старика. Здесь нас ожидали Малев и Назаров. Дед с Колькой радостно встретили партизан и повели к дому, где находились полицейские. Дом был двухэтажный, дверь на запоре. Проникнуть тихо и внезапно напасть на полицейских было невозможно.
Розум постучал в дверь, а остальные бойцы окружили дом. За дверью послышались голоса. Я крикнул полицаям, что они окружены, и предложил сдаться. Предатели молчали. Розум сильно рванул дверь, она распахнулась. Раздался выстрел - пуля ударила Розума в плечо, он покачнулся и отскочил в сторону. Дверь снова захлопнулась. Из окна застрочил пулемет. Я бросил в окно гранату. Стрельба прекратилась, один полицейский выпрыгнул на улицу и бросился бежать, его схватил за шиворот Карл Антонович и тряхнул так, что у того из рук выпала винтовка. Полицейские, оставшиеся в доме, возобновили стрельбу; тогда я бросил вторую гранату, на этот раз противотанковую.
Раздался оглушительный взрыв. Дом словно подпрыгнул, затем верхний этаж вместе с крышей осел, и на глазах у всех дом превратился в одноэтажный. Взметнулись жаркие языки пламени, дом запылал, как большой костер. В нем нашли смерть укрывшиеся предатели.
Добрицгофер привел пойманного полицейского. Обыскали. Нашли записную книжку и несколько немецких марок.
- За них продал свою шкуру? - зло глянул комиссар на полицая и бросил марки ему под ноги.
Полицейский молчал. Я перелистал записную книжку. На одном листке прочитал:
"Вчера поймали трех партизан, один удрал. Вечером пили, сегодня чертовски болит голова. Нужно найти еще выпивки".
- Расстрелять его! - раздались голоса крестьян.
Воля народа была выполнена.
Теперь надо торопиться. В пяти километрах находился немецкий гарнизон, а перед нами - открытое поле и большое озеро. К счастью, раненый Розум мог двигаться без посторонней помощи. Вереницей вышли из деревни. Нас провожали дед и Колька.
Идти было тяжело. Ношу Розума разделили между собой, хотели взять и автомат, но он не отдал. Быстро обойдя озеро, вошли в лес и, чтобы запутать следы, сделали большой круг.
2
Было начало апреля, а погода стояла холодная, ночью мороз достигал тридцати градусов, часто бушевали снежные метели.
За сутки преодолели около сорока километров и на рассвете подошли к деревне Лукашево, расположенной вблизи лесного массива у большой дороги. Разведка сообщила, что немцев в деревне нет. Дорога была занесена глубоким снегом, и машины проехать по ней не могли, поэтому мы, не опасаясь внезапного нападения, решили остановиться на отдых. Выставив посты, отряд разместился в трех рядом стоящих домах.
Узнав о приходе партизан, крестьяне собрались у домов, где мы остановились. Они просили рассказать о положении на фронте, о жизни на Большой земле. Комиссар и еще несколько коммунистов, забыв про усталость, подыскали подходящее помещение, установили рацию и созвали жителей.
Старики, женщины и дети, затаив дыхание, приготовились слушать Москву. Когда в тишине раздался голос диктора, даже в сумраке плохо освещенной избы стало видно, как радостно заблестели глаза собравшихся. Москва передавала сводку Совинформбюро.
- Жива наша армия! Живет и бьет проклятых фашистов! - вытирая слезы, сказала молодая женщина.
Мы услышали, что за месяц до нашего прихода в деревне фашистами зверски замучены тяжелораненый лейтенант и девушка, помогавшая раненым. Лейтенант, избитый до полусмерти, перед расстрелом плюнул в лицо гитлеровцу и крикнул:
- Я погибаю за Родину, за Коммунистическую партию! Стреляйте, собаки! Всех не убьете! Вы ответите за все страдания наших людей!
В хату, где поместился штаб, пришел мужчина лет тридцати пяти, высокий, но болезненного вида, обросший черной бородой, в крестьянском кожухе.
- Батальонный комиссар Ширяков Трофим Григорьевич, - представился он.
И рассказал о себе, что был ранен в бою, остался во вражеском окружении, лечился у местного фельдшера, теперь чувствует себя лучше, скоро поправится совсем. Сказал, что подобрал из деревенской молодежи группу в шесть человек и с наступлением весны собирается уйти в лес. Мы познакомились со всеми членами боевой группы Ширякова, рассказали, как практически включиться в борьбу с врагом, и оставили немного оружия: довершить свое вооружение группа должна за счет противника.
Крестьяне запрягли несколько подвод, и с наступлением сумерек мы выехали из деревни. То на лошадях, то на лыжах, обойдя местечко Пруды, через Заборье и Глухую достигли деревушки Захаровка. Немного отдохнули, закусили - и опять в путь.
В нескольких километрах от Захаровки проходила железная дорога Полоцк - Витебск, которую нам нужно было пересечь. Выходя из деревни, разведчики задержали восемнадцатилетнего юношу.
- Почему бежать пустился? - спросил я.
- Думал, немцы или полицаи. Они расстреляли моего отца, сестер, теперь ловят меня.
Юноша распорол подкладку поношенного пальто, вынул комсомольский билет.
- Идемте в деревню, крестьяне скажут, кто я, - взволнованно звал он.
Крестьяне подтвердили, что он действительно комсомолец Долик Сорин.
Сорин просил взять его в отряд. Посоветовавшись, решили принять. Кто-то из жителей дал ему лыжи.
Комиссар подозвал Долика:
- Так, говоришь, ты местный?
Долик кивнул.
- Сумеешь незаметно провести нас через железную дорогу?
- Проведу, - уверенно ответил он.
Вскоре отряд подошел к станции Оболь. По насыпи расхаживали немецкие патрули. Долик шепнул мне:
- Товарищ командир, видите речку в кустах? Она проходит под полотном. Через водосточную трубу, согнувшись, можно пройти, только лыжи придется снять.
Мы дождались, пока патрули отошли подальше, и почти под носом у часовых пробрались через бетонную трубу. Перейдя железную дорогу, собрались в овраге, густо поросшем кустарником.
- Молодец, - похлопал по плечу Сорина комиссар.
Добрицгофер порылся в вещевом мешке и, вынув сверток, отдал его Долику.
- Возьми мое нижнее белье. Надень его вместо маскхалата, а то ходишь, как ворона среди лебедей.
Сорин смутился и, не зная, что делать, вертел сверток в руках.
- Надевай, немцев напугаешь, - смеясь, подбодрил комиссар.
Большая рубашка Карла Антоновича свободно болталась на худеньких плечах юноши, кальсоны пришлось подвернуть. Партизаны добродушно смеялись: они тепло приняли Долика в свою семью. Так как Сорин хорошо знал местность, штаб назначил его в группу разведки Меньшикова.
Теперь мы быстрей продвигались вперед. Обойдя Леоново и Фитьково, отряд лесом вышел к Западной Двине. Вот она, наконец, долгожданная! Трудно различить в темноте ее обрывистые берега и русло, покрытое снежной пеленой. Издали вся местность казалась сплошной белой равниной. Надо было найти отлогий спуск, и мы послали разведчиков во главе с Воробьевым. Разведчики несколько минут всматривались в безбрежную равнину, затем, обгоняя друг друга, ринулись вперед. Вслед за ними тронулся отряд.
Вдруг разведчики исчезли, словно провалились сквозь землю. Полагая, что они спустились к реке, мы продолжали идти и внезапно чуть не полетели вниз - едва успели опереться палками. Вышедшая из облаков луна осветила неясные фигуры разведчиков, барахтавшихся в глубоком снегу на дне обрыва. Смерив взглядом высоту, мы удивились, как они после такого полета остались живы. Луньков осторожно обошел обрыв и, найдя пологое место, стал медленно спускаться к реке. Мы смело последовали за ним.
Вскоре все, за исключением группы Воробьева, были на противоположном берегу Западной Двины, а через полчаса отряд догнали и неудачливые разведчики. Воробьев, стараясь скрыть хромоту, неуверенной походкой подошел ко мне и доложил:
- Товарищ командир, спуска к реке не нашли.
- Зато покувыркались, - послышался голос стоящего позади Лунькова.
Я сердито смотрел на Воробьева, радуясь в душе, что все обошлось благополучно и все, по-видимому, целы.
- Раз-вед-чи-ки, - протянул я по слогам, стараясь придать своему тону язвительность. - Вышли из леса, увидели открытое поле и, как телята, кинулись очертя голову.
Воробьев виновато опустил голову, а я вызвал врача.
- Осмотрите их, может, кто ребра поломал. Если здоровы, двинемся дальше.
В шесть часов утра отряд вошел в деревню Усвица. Едва мы разместились, ко мне подошел Меньшиков и указал на остановившегося поодаль пожилого мужчину в рваном зипуне.
- Вот человек, присланный нашими разведчиками.
Крестьянин сообщил, что по шоссе в деревню на нескольких подводах едут полицейские.
- Что делать? - спросил у меня Меньшиков.
- Вы уверены, что это полиция? - переспросил я.
- Полицаи, точно, - кивнул головой крестьянин. - Должно быть, реквизиционный отряд. Они хотят забрать у нас свиней. Дать бы им по рукам…
Мы послали Меньшикова готовить оборону. Затем, посоветовавшись, решили без лишнего шума выпроводить полицаев из деревни. Я сказал крестьянину:
- Беги и скажи реквизиторам, что сюда прибыла крупная воинская часть Красной Армии.
Не нужно было долго объяснять ему. Он хитро улыбнулся:
- Будет сделано.
Выйдя за околицу, мы с Луньковым наблюдали в бинокль за крестьянином, спешившим навстречу полицаям. Вот он подбежал к ним и что-то сказал, указывая рукой в сторону деревни. Развернув коней, полицейские бросились наутек.
Жители деревни, довольные таким оборотом дела, долго смеялись над перетрусившими полицейскими. Потом забеспокоились, полагая, что, узнав, как ее провели, полиция выместит на них зло.