- Оккупанты, чувствуя свой близкий конец, вывозят из города научные и художественные ценности, надо помешать им грабить народное добро. У нас есть воззвания к интеллигенции, не возьмется ли Клумов распространить их?
- Я думаю, возьмется, - уверенно сказал Константин. - Разрешите ехать домой?
До Озеричино братьев провожала Мария. Гуриновичу в город идти не пришлось.
Мы с нетерпением ждали возвращения Воронкова и Усольцева. Они вернулись через двое суток и привели шестьдесят военнопленных. Военнопленные долго умывались, приводили себя в порядок и еще дольше обедали. Врачи Лаврик, Чиркин и Островский внимательно осматривали больных и строго определяли диету.
Начальник штаба Луньков и его помощник Андросик составляли список нашего пополнения.
- Кто среди них Коненцов? - спросил я Воронкова.
- Его здесь нет, он возвратился в Минск.
Созвали митинг бывших военнопленных. Среди них было и восемнадцать бывших их охранников.
- Как дальше жить будете, друзья? - обратился комиссар к военнопленным.
- Мы теперь поняли, что значит сдаться в плен, - отозвался пожилой исхудалый мужчина. - Дайте нам немного окрепнуть, и мы опять возьмем в руки оружие.
- Но партизаны в плен не сдаются, - необдуманно крикнул кто-то из наших.
- Надо бы понимать, браток, что иногда в плен не сдаются, а ранеными попадают, - прозвучал негромкий голос из группы пленных.
Наступило короткое тягостное молчание. Его прервал Родин:
- Партизанская борьба требует большой выдержки и сильной воли. Кто желает, может уйти, мы никого не принуждаем.
- Будем воевать! - раздались дружные голоса, и военнопленные дали клятву.
Новых бойцов распределили по группам, им выдали оружие.
Почему-то давно не показывался в отряде Мурашко, и мы стали беспокоиться. Взяв с собой Анну Воронкову, я выехал в Озеричино. Деревня была партизанской. От стоявшего по соседству в Руденске немецкого гарнизона ее отделяла река Птичь, мосты через которую были сожжены. Фашисты изредка постреливали через реку из пулемета. Между гарнизоном и деревней стояли некошеные поля - мертвая зона, в которую без нужды не заходили ни партизаны, ни немцы. Косить траву возле реки крестьяне ходили только с наступлением темноты.
Я остановился в доме Степана Хадыки, а Анна пошла в Сеницу и на другой день возвратилась с Мурашко.
- Где вы пропадали? - обняв его, спросил я.
- Меня как будто начали подозревать, так я без нужды не хочу здесь показываться, - медленно проговорил он.
- Может быть, тогда напрасно я сейчас вызвал?
- Ничего страшного, - махнул рукой Мурашко, - я и сам собирался прийти, чтобы получить еще мин.
- Уже израсходованы?
- Осталось несколько, но ведь удары надо наносить непрерывно. Эти мины приклеивали только к цистернам. Олег Фолитар заминировал восемь цистерн, Игнат Чирко - шесть, но не удалось узнать результатов взрывов. Мины устанавливаются с двенадцатичасовым расчетом. Кое-как выяснили только о пяти взрывах: сгорели восемь цистерн; остальные маломагнитки взорвались в пути следования уже за Борисовом. Чирко познакомился со служащим станции Минск-пассажирская Гавриловым. Гаврилов тоже помогает нам.
Потом Мурашко рассказал про аэродром, где вместе с Зоей Василевской с недавнего времени начала работать и Александра Никитина. Она немного моложе Зои, работает под ее руководством. Александра владеет немецким языком. Василевская и Никитина выяснили, сколько на аэродроме и каких самолетов, какой запас горючего.
- Значит, пополняется ваша группа?
- Да. Но я не тороплюсь ее расширять, - сказал Мурашко, - подолгу присматриваюсь к людям… На аэродроме работают и двое наших военнопленных: Василий Оперенко и Борис Капустин. Они также подробно информируют меня и просят, чтобы мы им дали возможность заминировать самолеты. Как вы на это смотрите?
- Пока не стоит. Пусть продолжают собирать сведения.
Мы условились с Мурашко, что в районе совхоза "Сеница" он или Исаев будут ежедневно класть в тайник записку с новыми сообщениями об аэродроме. Я отдал Мурашко последние шесть маломагнитных мин, имевшихся на контрольном пункте, и попрощался.
В лагере я застал большое оживление.
- Наша армия освободила Орел и Белгород, на, читай, - и Кусков подал мне сообщение Совинформбюро от 7 августа 1943 года.
"В результате упорных наступательных боев войска Брянского фронта, при содействии с флангов войск Западного и Центрального фронтов, разгромили отборные части немецкой армии, сосредоточенные германским командованием в районе Орла, ликвидировали Орловский плацдарм врага и 5 августа заняли город Орел, в течение почти двух лог находившийся в руках немецких оккупантов".
- Эту сводку населению уже отправили?
- Только что приняли, размножаем.
Листовки, содержащие сообщения с Родины и сводки Совинформбюро, мы доносили до самых отдаленных деревень. Весть об освобождении Орла нужно было немедленно послать в Минск. На этот раз в Минск пошла Анна Воронкова.
В лагерь Анна возвратилась на машине, нагруженной продуктами. Из кабины выскочил Владимир Сенько, за ним следом выпрыгнул его брат Константин. Я отвел в сторону Владимира:
- Я уже запретил вам заниматься добыванием продуктов.
Братья, опустив головы, молчали. Потом Владимир проговорил:
- Товарищ командир! Здесь ничего опасного не было. Я устроился работать в гараже, и эту машину закрепили за мной. Наряд на продукты организовал Михаил Иванов; погрузили законно среди белого дня, взяли пассажира и… приехали.
- А теперь как будете?
- Машину оставим вам. Служба в гараже закончена. Меня уже нацелились проверять… Домой возвратимся пешком…
Владимир достал из-под сиденья машины кожаный портфель и принес его мне. В портфеле были немецкие пистолеты и эсэсовские документы.
Уже в палатке я стал расспрашивать братьев, как обстоят дела с Клумовым.
Дело в том, что немецко-фашистские оккупанты старались привлечь на свою сторону белорусскую интеллигенцию и даже заигрывали с известными учеными, популярными артистами и педагогами, не успевшими эвакуироваться из города. Немцы рассчитывали авторитетом таких людей прикрыть и приукрасить гнусности своего "нового порядка", а также получить поддержку буржуазных националистов. Под предлогом "спасения" художественных и научных ценностей оккупанты давно грабили музеи, картинные галереи, театральные и банковские склады и все ценности вывозили в Германию.
Чтобы помешать дальнейшему грабежу и предупредить население о необходимости прятать от врага народное добро, уникальные картины и другие национальные богатства, мы составили обращение к интеллигенции, надеясь распространить его через известного врача - профессора Евгения Владимировича Клумова. В подполье профессора знали под кличкой "Самарин".
Владимир Сенько подробно рассказал о своих встречах с "Самариным".
- Сначала я один пошел к профессору прямо на работу, в его клинику. Встретил он меня не очень любезно, даже хотел выпроводить и пригрозил позвонить в СД. А потом смягчился и спросил меня: "Что вы хотите?" Я ответил, что есть разговор по поручению партизанского командования. Коротко объяснил ему, что к чему. Профессор внимательно вгляделся в меня и уже совсем спокойно сказал: "Глаза у вас честные… Пожалуй, я вам поверю. Вечером приходите ко мне домой и принесите воззвания. Если есть, прихватите с собой побольше листовок".
Этим же вечером Владимир в сопровождении Константина пришел на квартиру Клумова. Он встретил партизана очень радушно, прочитал текст обращения к интеллигенции и так разволновался, что чуть не заплакал. Обращение и пачку листовок спрятал во дворе.
Перед уходом Владимир спросил профессора, не хочет ли он уйти к партизанам, там безопаснее. Однако Клумов твердо заявил:
- Я здесь нужнее. Врачи у вас есть?
- Есть.
- Тогда мне нечего там делать. А если понадобятся медикаменты, я всегда достану.
- На том мы и распрощались, - закончил Владимир.
Профессор Клумов нас не подвел, воззвания неведомыми путями быстро распространял среди минской интеллигенции, что сыграло свою роль в борьбе против оккупантов и их буржуазно-националистических прихвостней. Многие государственные ценности были спрятаны и спасены.
Никогда не будет забыто светлое имя Евгения Владимировича Клумова. Во время оккупации Минска гитлеровцами он сразу же включился в борьбу с захватчиками. Многих раненых подпольщиков и партизан профессор вернул в строй, многим помог бежать из города. Но осенью 1943 года гитлеровцы неожиданно арестовали Е. В. Клумова. Угрозами, пытками и заманчивыми обещаниями они стремились склонить его на свою сторону. Все домогательства фашистов он отверг. В марте 1944 года профессор Е. В. Клумов и его жена Г. Н. Клумова были казнены гитлеровцами.
Мы с Родиным принялись разбирать принесенные братьями Сенько эсэсовские документы, подробно выясняя, когда и при каких обстоятельствах они были захвачены.
- За вами в городе не следят? - озабоченно спросил я.
- Следят за всеми. А специально за нами - пока нет. По ночам выходим на охоту, сейчас трудновато, меньше чем впятером эсэсовцы не разгуливают, да и то по центральным улицам.
- Вы, друзья, больше с машинами не возитесь, - положив руки братьям на плечи, сказал я.
- Обещаем, - в один голос ответили они.
Они остались в лагере и стали готовиться к тому, чтобы вместе с подрывниками идти на железную дорогу подрывать эшелоны.
5
Борьба на железных дорогах все усиливалась. Теперь из нашего отряда каждый месяц выходило на задания по пятнадцать групп. В отряде, исключая хозяйственный взвод, не было партизана, который бы не участвовал в подрыве вражеских эшелонов.
Некоторые новые партизаны из бывших военнопленных также стали подрывниками. Но большинство из них были еще больны и не могли принимать участия в боевых операциях.
С каждым днем становилось яснее, какой провал потерпел новый маневр Кубе с созданием "Союза белорусской молодежи". Ганько и Абрамовой не удалось втянуть в эту организацию белорусскую молодежь. Благодаря усиленной работе подпольных партийных и комсомольских организаций вся молодежь отвернулась от предателей-националистов. Она живо откликнулась на призыв Коммунистической партии и широким потоком вступала в партизанские отряды. В течение только одного месяца в наш отряд пришло около двухсот человек. Большое пополнение получили 2-я и 3-я Минские партизанские бригады.
Теперь в нашем отряде было около восьмисот партизан. В августе по решению Минского подпольного обкома партии отряд Кускова "Непобедимый" выделился из нашего отряда и влился в 3-ю Минскую партизанскую бригаду. Тех партизан, которые имели связи с минскими подпольщиками, обком партии предложил оставить в моем отряде.
- Значит, расстаемся, Тимофей Иванович, - сказал я Кускову, - выбирай себе партизан.
После отделения отряда Кускова у нас осталось около трехсот партизан.
Родин, Луньков и я начали перестраивать структуру отряда. Так как большинство партизан являлись военнослужащими, решили создать в отряде три роты. Командиром первой роты назначался Малев, а его заместителем по политической части - Мацкевич; командиром второй роты - Усольцев, заместителем - Михайловский, командиром третьей роты - Сидоров, заместителем - Маурин. Командиром хозяйственного взвода оставался Коско, его заместителем - Вербицкий.
В последнее время в отряд прибыло много минских подпольщиков с семьями, и мы решили создать отдельный семейный лагерь, чтобы не ослаблять нашей маневренности. Для обеспечения лагеря продовольствием и охраной создали комендантский взвод во главе с опытным партизаном Евдокимом Павленко.
Изменение в структуре отряда требовало и перестройки партийной работы. Теперь в каждой роте была создана своя партийная организация. Во вновь избранное бюро отряда вошли: Михайловский, Мацкевич, Родин, Сермяжко и я. Секретарем бюро вновь был избран Сермяжко.
Комсомольская организация также была перестроена по тому же принципу. Комсоргом избрали радиста Яновского Александра Николаевича.
В конце августа получили радиограмму, что 6 сентября гитлеровцы собираются отмечать какую-то годовщину в истории их нацистской партии. Не исключена возможность присутствия на банкете и самого Кубе.
Летом 1943 года немецко-фашистское командование объявило Минск на осадном положении. Въезд и выезд из города разрешался только по специальным пропускам, по определенным улицам, в определенное время. В городе действовала сложная система контроля. Нужно было предупредить всех наших подпольщиков, чтобы они подготовились. Мы с Родиным вызвали Максима Воронкова, Михаила Гуриновича и братьев Сенько.
Я рассказал им о содержании радиограммы и спросил:
- Согласны пойти в Минск выполнить важное задание?
- Пойдем, - уверенно сказал Воронков.
У братьев Сенько были хорошие документы. Они помогли "обновить" надлежащим образом старые документы Гуриновича, но Воронкову не смогли изготовить подходящих бумаг.
- Пойду и так, - махнул он рукой.
- Мы его на машине привезем в Минск, - заверил Владимир.
В Кайковском лесу Гуринович и Воронков остались ждать, пока за ними приедет Иванов, а братья Сенько пошли в Минск.
После полудня Иванов приехал, но не на легковой машине, а на грузовой.
- Легковую не удалось взять, - улыбаясь, объяснил он и стал просматривать документы Гуриновича. - Твои хорошие, а вот с товарищем неважно. - Он почесал себя за ухом и, немного помолчав, сказал: - Ты, Максим, садись в кабину между нами, как-нибудь проскочим.
Так они и уселись втроем. К городу приближались быстро. Вот в сгущающихся сумерках стали видны первые дома. Впереди контрольный пункт. На шоссе перед контрольным пунктом показались четыре эсэсовца с собакой, один из них поднял руку.
Машина остановилась. Впереди был виден еще наряд фашистов.
"Эх, кажется, влопались", - с тоской подумал Воронков и сжал в кармане пистолет. Гуринович спокойно подал эсэсовцу документы. Тот повертел их и возвратил. Затем он проверил бумаги Иванова.
- А у меня нет с собой документов, - сказал Воронков.
Ему приказали вылезти из машины и идти на контрольный пункт. Он посмотрел на Гуриновича, тот моргнул: "Иди!", и Максим в сопровождении эсэсовца двинулся по шоссе. Оставшиеся трое осмотрели машину и разрешили следовать дальше.
- Дай свет, а подъезжая к Максиму, немного притормози, - шепнул Гуринович Иванову.
Тот кивнул головой и нажал педаль.
Сердито заурчав, машина резко рванулась и помчалась по шоссе. Гуринович приоткрыл дверцу кабины и вынул пистолет.
Машина поравнялась с эсэсовцем - из кабины сверкнул огонек. Фашист упал в канаву, а Максим быстро вскочил на подножку.
Иванов дал полный газ. В кузов ударились пули. Потушив фары, Иванов ловко маневрировал. Машина на полном ходу ныряла в темные переулки, и, чтобы не вывалиться из кабины, Гуринович и Воронков крепко упирались руками в потолок и хватались за выступы.
- Тебе теперь в городе нельзя появляться, - предупредил Максим Иванова.
- Ничего, номер машины сменю, и никто не узнает, - улыбнулся он, - а документы-то я ему не свои показывал. - Пожав товарищам руки, Иванов уехал.
Гуринович и Воронков укрылись на еврейском кладбище, чтобы удостовериться, нет ли за ними погони. Кругом было тихо. Они хотели уже выходить из укрытия, как вдруг услышали шаги. По улице прошли три эсэсовца, и опять все стихло.
- Пойдем, - прошептал Воронков.
- Куда?
- К Матузову.
Крадучись, друзья продвигались по темным, словно вымершим улицам. Вот и Второй Опанский переулок. В темноте подошли к большому деревянному дому. Здесь живет Матузов. Партизаны приготовили пистолеты: ведь неизвестно, кто их встретит - свои или фашистские агенты.
Гуринович постучал в окно, как было установлено. Раздвинулись занавески - выглянул сам хозяин. Он узнал своих и указал на крайнее окно во дворе. Воронков и Гуринович долго прислушивались и, убедившись, что за ними никто не следит, влезли в открытое окно.
- Ух, наконец-то, - вздохнул Воронков и закурил.
Встала Дарья Николаевна, зашторила окна, зажгла каганец. Она взглянула на Воронкова и воскликнула:
- Максим, что с вами? Почему ваше лицо в крови?
Только теперь, проведя рукой по лицу, Максим почувствовал боль.
- Маленькое столкновение с фашистами, - пояснил Гуринович.
Дарья Николаевна заботливо обмыла Воронкову лицо. Оказалось, что он расцарапал лицо при прыжке в машину.
- Пожалуй, нам лучше от вас уйти, - забеспокоился Гуринович, - может случиться обыск.
- Положим вас спать в кладовой, а оттуда есть ход в подпол. Никуда не пойдете, - твердо сказала Дарья Николаевна. Матузов поддержал жену.
Утром Дарья Николаевна пошла к Галине Киричек и попросила ее передать Красницкому, что его ждут у Матузова. По дороге она завернула к Кате.
Вечером по одному собрались у Матузова Владимир Сенько и Иванов. Дарья Николаевна тщательно закрыла окна, зажгла свечку и поставила чай.
Воронков рассказал о цели своего прихода в Минск.
- Я готовлю еще одну диверсию на заводе и создаю новую подпольную группу, но у меня нет людей, которые могли бы проникнуть к Кубе, - сказал Красницкий.
- Проникнуть к нему трудно, значит, надо по дороге подкараулить, - заявил Владимир.
Обменялись сведениями и разошлись.
Начали настойчиво следить за работниками СД: не готовятся ли они к сборищу. Матузов узнал, что в Университетском городке, в бывшем здании, историко-филологического факультета, находится столовая СД. В ней работают члены его подпольной группы молодые девушки Капитолина Гурьева и Ульяна Козлова.
- Возможно, что там хоть ненадолго появится и палач Кубе, - сказал Матузов.
Воронков попросил Матузова устроить ему встречу с Козловой или Гурьевой. Пришла Гурьева. Воронков и Гуринович по ее рассказам набросали подробный план здания и выяснили обстановку. Капитолина рассказала, что в зале столовой на перевернутой бочке стоит пальма.
- Тяжелая она? - спросил Максим.
- Конечно, - ответила Капитолина и непонимающе подняла глаза на Воронкова.
- А вы вдвоем с Ульяной могли бы поднять ее? - спросил Максим.
- Мы поднимали втроем, но, если нужно, поднимем и вдвоем.
Воронков испытующе посмотрел на Гурьеву. Он видел, что она уже поняла его план и согласна выполнить… Но как доставить подрывной материал в столовую и вывести из города семьи тех, кто совершит диверсию? Он поделился своими мыслями с Капитолиной.
- Обеим нам нет нужды уходить из города в лес. У Ульяны шестого выходной день. На нее не будет подозрения, а свою семью - маму и двух сестренок - я выведу сама.
Вместе с Матузовым Воронков и Гуринович тщательно проинструктировали Капитолину и Дарью Николаевну, как обращаться со взрывчаткой, как ставить маломагнитку со взрывателем в заряд тола, и составили план действий. Подрывной материал на машине привезет Иванов, маломагнитку со взрывателем принесет Дарья Николаевна, а Капитолине и Ульяне останется подложить ее.