- Рудольф Заяц, - представился мне стройный, чуть выше среднего роста брюнет. Это был словацкий офицер. Он довольно хорошо говорил по-русски.
Рядом с ним стоял другой словак, блондин, могучего телосложения, такой же большой, как наш Карл Антонович.
- Ян Новак. Были отколоты от вас, а теперь товарищи… - попытался по-русски сказать он, но, сбившись, схватил мою руку и, улыбаясь, крепко сжал ее.
Познакомились со Штефаном Росьяром, Ёзефом Качалкой, Яном Голасом и остальными. Словаки были вооружены автоматами и пистолетами. На двух грузовых автомашинах они привезли пятьдесят тысяч патронов.
Партизаны приняли чехословацких товарищей как родных братьев.
Рудольф отозвал меня в сторону и, волнуясь, сказал:
- Хотели было вывести весь дивизион, но нашелся предатель, поэтому прибыл только расчет одной батареи. Только вы не подумайте, что другие словаки - ваши враги, - торопливо добавил он. - Мы на своей спине узнали, что такое фашизм, и давно хотели уйти к партизанам. Перейдут к вам и остальные… А теперь будем вместе бить гитлеровцев, - твердо закончил он.
- Будем, - подтвердил я и крепко пожал ему руку.
На другой день по указанию горкома партии Машков вместе с Рудольфом написали воззвание к солдатам словацкого дивизиона. Отпечатанные воззвания Мурашко отнес в город. Через Врублевскую их распространили среди солдат. Однако немцы после перехода к партизанам батарейного расчета увезли куда-то остальных словаков.
Из Озеричино вернулся Чернов и принес почту, свежие номера националистических газет "Раніца" и "Беларуская газета". Между газетами я нашел конверт. На нем было написано "Рудольфу Зайцу".
- Откуда это? - спросил я Чернова.
- Хадыка сказал, что кто-то ему в деревне передал, - несколько удивленно ответил Чернов и вышел из землянки.
Я осторожно раскрыл конверт. Внутри была маленькая записка.
- Что там? - спросил Лещеня. Я прочел вслух:
- "Господин Рудольф!
Уже прошло немало времени, как вы устроились у партизан.
Мы думаем, что вы умный человек и успели заслужить у них доверие. Советуем действовать, пока вас не разоблачили. Быстро уничтожайте штаб отряда и возвращайтесь обратно. С.".
- Скорее всего провокация, но проверить нужно, - сказал я.
Лещеня взял у меня письмо, внимательно осмотрел его и улыбнулся:
- Выдумка СД. - Он бросил бумажку на стол.
Я все же решил устроить маленькое испытание словакам. Вложил записку в другой конверт, аккуратно заклеил и, позвав Чернова, велел ему отдать письмо Рудольфу.
Спустя некоторое время в землянку вошел побледневший Рудольф. Он осмотрелся и, видя, что мы с Лещеней одни, проговорил:
- Ну и сволочи! Только фашист может так пакостно придумать. Вот! - Он подал мне знакомый конверт.
Я в присутствии Рудольфа принялся внимательно читать письмо. Ко мне подошел Лещеня. Потом мы оба подняли глаза на Рудольфа. Он был взволнован.
- Фашистам не по душе, что мы вместе с вами воюем, - блеснул глазами Рудольф.
- А товарищам своим вы показывали? - спросил, Лещеня.
- Нет, хотел раньше с вами посоветоваться, - ответил Рудольф.
- И не показывайте, - посоветовал я.
- Разрешите нам сегодня пойти на железную дорогу, мы еще раз покажем фашистам, кто мы такие, - нахмурился Рудольф.
Мы разрешили.
Словак вышел, а я позвал Андрея Ларионова и спросил о новых товарищах.
- С ними в огонь и в воду пойду, - горячо похвалил словаков Андрей. - Верные друзья.
- А вот посмотри-ка на это! - Я постарался принять недоверчивый вид и подал ему письмо.
Ларионов быстро пробежал записку и возмущенно посмотрел на нас.
- Не верю! - твердо сказал он. - В последний раз, когда мы были на железной дороге, нарвались на засаду. Я шел впереди. Все залегли и прикрыли меня огнем, а Рудольф, думая, что я ранен, подполз ко мне… Предатель этого никогда бы не сделал.
- А теперь, после этого письма, пойдешь с ними на железную дорогу? - спросил Лещеня.
- Пойду.
Я разыскал комиссара и все ему рассказал. Мы решили направить Ларионова вместе со словаками на задание.
Приближался 1944 год. Стали обсуждать новогодний номер газеты. В нем предстояло рассказать о великих победах Красной Армии на всех фронтах, о героическом труде рабочих и колхозников, о мужественной борьбе советского народа в тылу врага.
- Нужно написать и о славных походах партизан, - предложил Сакевич.
- А не будет ли это нескромным? - усомнился комиссар.
- Какая же тут нескромность. Напишем о совершенных в Минске диверсиях и о результатах боевой деятельности партизан. Пусть народ знает о нас, это будет его воодушевлять, - охотно поддержал редактора Машков.
- И прежде всего напишем о наших подрывниках, - закончил Лещеня.
На следующий день мы внимательно просмотрели журнал боевых действий отряда. В журнал мы записывали точные, проверенные результаты боевой деятельности отряда и сообщали затем в Москву.
Теперь, подсчитав все данные, мы сами удивились. За двадцать месяцев пребывания в тылу противника нашими подрывниками только одних вражеских эшелонов было пущено под откос более ста. А сколько за это время убито гитлеровских оккупантов, скольким советским людям, страдающим на временно оккупированной территории, вселили надежду, укрепили в них веру в скорое освобождение от фашистского ига!
Написав статью, мы отдали ее редактору.
Уже все было отпечатано, когда с железной дороги возвратился со словаками Ларионов.
- Два эшелона спущено, - едва перешагнув порог землянки, весело отрапортовал он.
- Вот и пиши тут статьи!.. Только закончили - и уже устарела, - улыбнулся комиссар.
- Как словаки? - прежде всего спросил я Ларионова.
- Одно горе, - ответил он.
- Что такое? - насторожился Родин.
- Рудольф идет напролом, не обращая внимания ни на какую опасность, и его нельзя удержать.
- Подробнее расскажи, - попросил я Андрея.
- Подошли к полотну, - начал он, - произвели разведку. Узнали, что последние дни поезда идут очень медленно, зато впереди них платформы с песком не пускают. Мы решили поставить мину нажимного действия.
Часовые ходили один от другого на расстоянии двухсот метров. К рельсам нужно было ползти по-черепашьи. В первый раз Рудольф благополучно заложил мину, и эшелон взорвался.
День просидели в кустах, а вечером опять подошли к полотну. Там постоянно сверкали электрические фонарики патрулей и охранников. Подойти незамеченными было невозможно.
Мы тихо лежали. С запада раздался гудок паровоза. Когда эшелон находился недалеко, Рудольф схватил мину и пополз вперед. Я попытался удержать его за ногу, он ловко выскользнул. Эшелон приближался. Внезапно Рудольф поднялся во весь рост и бегом пустился к насыпи. Его заметили часовые и открыли огонь. Тогда мы тоже начали стрелять по немцам, прикрывая Рудольфа. А он был уже на полотне; наклонившись, быстро заложил заряд и под обстрелом бросился назад. Лишь только он успел отбежать, как паровоз наскочил на мину, раздался взрыв и воздушной волной Рудольфа свалило с ног. Мы подбежали к нему и отнесли к своим. Затем стали отходить. Вот, собственно, и все подробности, - закончил Ларионов.
Я попросил Андрея позвать Рудольфа. Тот вошел в землянку и стал "смирно". Мы все поздравили его с успехом. Потом предложили ему присесть, закурили.
- Недоволен я вами, Рудольф, - сказал я между двумя затяжками.
- Почему? - с изумлением посмотрел он на меня.
- Зачем лезли прямо под обстрел? - строго спросил я.
- Иначе нельзя было заложить мину, - повел он плечами.
- Неправда. Вам не дает покоя грязная записка СД, и вы таким путем хотите доказать, что вы не предатель.
- Отчасти вы правы, - признался он. - Но ведь фашистов все равно нужно уничтожать.
- Вот для того, чтобы их уничтожать, и не надо лезть под пули. Небольшая мудрость жизнь отдать. За одну нашу жизнь оккупанты должны заплатить сотней своих - таков партизанский закон. И чтобы больше таких трюков не выкидывать. Узнаем - накажем, - строго предупредил я.
- Сам видишь, товарищ Рудольф, фашистам скоро конец. Начнется новая жизнь. Вашему народу понадобится много честных энергичных людей… А ты лезешь на рожон! В борьбе нужно быть не только смелым, но и сообразительным, - сказал комиссар.
- Учту, товарищ комиссар! - радостно ответил Рудольф.
- Мы хотим назначить вас командиром взвода, согласны? - обратился я к Рудольфу.
- Меня?! - удивился он.
- Да, да, вас… Будучи командиром, вы должны больше думать о том, чтобы ваши соотечественники стали осторожнее…
- Благодарю за доверие… - Губы Рудольфа чуть дрогнули, он плотно сжал их.
5 мая группа Павла Шешко ушла на очередное задание. Через восемь дней она возвратилась, но среди подрывников не было Вильяма Гомолы.
- Погиб, - чуть слышно проговорил Шешко.
- Как погиб? - схватил я его за плечо.
- Возле железной дороги, уже после подрыва эшелона, наскочили на засаду. С близкого расстояния по нас ударили из автоматов. Вило сразу был ранен, он шел впереди. Мы бросились к нему, отбили у противника, но, когда несли, он умер… Утром его похоронили, - сказал Павел и опустил глаза.
Печальная весть быстро облетела лагерь. Особенно тяжело переживал гибель товарища Карл Антонович, который успел крепко сдружиться с веселым и отважным словаком. У обоих родина была порабощена фашистскими захватчиками, оба мечтали скорее увидеть ее освобожденной… Вечерами старый австрийский коммунист и молодой словак вели долгие разговоры о судьбах своих народов, о судьбах Европы… И вот Вило нет…
- Отомстим за Вильяма!
В тот же день усиленные группы подрывников-добровольцев, взяв по четыре заряда, ушли на железную дорогу.
Приближался день двадцать шестой годовщины Великого Октября. Партизаны готовились встретить этот день боевыми успехами. На железную дорогу вышли группы подрывников Любимова, Сермяжко, Мацкевича, Ларионова и Дмитриева. Они спустили под откос семь вражеских эшелонов с живой силой и техникой противника, двигавшихся на фронт.
Подпольщики Минска тоже ознаменовали великую дату: на улицах и скверах падали сраженные меткими выстрелами подпольщиков фашистские вояки, на предприятиях, в столовых и казармах раздавались взрывы.
Сакевич и Родин подготавливали праздничный номер газеты, листовки и воззвания для населения. Развернулась и партизанская самодеятельность, украшались землянки, приводилась в порядок территория лагеря.
Мы знали, что оккупанты, как правило, в дни советских праздников проводят свои карательные мероприятия против партизан. Поэтому разведчики Меньшикова усилили свои действия. Конные дозорные объезжали отдаленные районы.
И вот Денисевич и Жардецкий сообщили, что из Старых Дорог в сторону нашего лагеря вышел полк немецких солдат.
- Праздничные гости, - со злостью сказал Луньков и пошел готовить роты. Мы послали связных в расположенные недалеко от нас отряды Сороки и Мысника. Гитлеровцы двигались к селу Поречье, с тем чтобы переправиться через реку Птичь, намереваясь восстановить движение по шоссе Осиповичи - Бобовня, находящееся под контролем партизан.
В районе деревни Хреновое фашистскую колонну встретили огнем из двух пушек партизаны отряда Сороки. Тогда гитлеровцы повернули назад, но навстречу им двигался наш отряд.
Из деревни Рудица отряд вышел колонной и направился к селу Обчее. Противника там еще не было, мы стали занимать оборону. На левом фланге, недалеко от деревни Селец, расположилась рота Усольцева. Возле большака залегла рота Малева, рядом с ней со станковым пулеметом и группой партизан устроился Назаров.
Ждали недолго. Жардецкий и Валя сообщили, что в обход села Обчее движется более тысячи гитлеровцев. Я еще раз осмотрел наши позиции. За флангом Усольцева на другой стороне дороги виднелась небольшая высотка. Если противник ее займет, он сможет вести кинжальный огонь.
Я послал к Усольцеву Чернова с приказанием немедленно занять эту высотку. Вскоре ее занял взвод Маслова со станковым пулеметом. Прошло еще несколько минут, и показались первые вражеские группы. Подпустив их метров на пятьдесят, Маслов открыл огонь.
Гитлеровцы, оставляя убитых, отступили. Затем осторожно начали обтекать высотку. На помощь Маслову я послал еще один взвод из третьей роты. Но во много раз численно превосходящий нас противник продолжал окружать высотку и плотным кольцом охватывать партизан, оборонявших ее. Партизаны, отстреливаясь, отходили.
В этот момент из пулеметов и автоматов ударила рота Усольцева. Противник дрогнул и опять повернул к селу Обчее, ему преградила дорогу рота Малева. Фашисты, неся большие потери, атаковали ее. В действие вступили еще три наших пулемета. Тогда противник залег.
По селу Обчее стали бить фашистские минометы. Жители уходили в лес.
Противник нажимал. Я отдал приказание Малеву отходить к деревне Рудица. Под прикрытием его роты отошла и рота Усольцева.
Атаковав еще раз и потеряв много убитыми, гитлеровцы отступили. Не удался фашистам и этот поход против партизан. На поле боя они оставили около тридцати трупов солдат и офицеров.
Когда бой затих, ко мне подошел Родин и позвал:
- Пойдем… Тяжело ранен Ваня Залесский.
Это был восемнадцатилетний юноша, всегда живой и жизнерадостный. Перед боем он подал заявление о приеме в комсомол.
Я молча шел за комиссаром. На носилках, накрытых плащ-палаткой, лежал неподвижно Ваня Залесский. Вокруг него, опустив головы, стояли партизаны. Чиркин перевязывал рану на груди, но спасти раненого было невозможно. Через час Ваня умер.
6 ноября 1943 года мы похоронили Ивана Залесского с партизанскими почестями возле его родного села Сыровадное. Ивана Залесского наградили посмертно орденом Отечественной войны 1-й степени.
Ночью слушали приказ Верховного Главнокомандующего. Радист Лысенко полностью записал приказ и передал Сакевичу для помещения в газете. Партизаны оживленно обсуждали приказ. Мы чувствовали беспредельную гордость за Родину. Наша победа значительно приблизилась.
"Все силы направить на окончательный разгром противника" - таков был приказ Родины.
Приехавшего в лагерь Степана Хадыку снабдили газетами и листовками с приказом.
Проводив Хадыку, я вернулся в землянку. Там меня ждал Лысенко. Он подал радиограмму. Это был Указ Президиума Верховного Совета о награждении орденами и медалями партизан нашего отряда. Я пробежал список и передал Родину.
Были награждены наши лучшие подрывники, разведчики и подпольщики.
- Созовем митинг, - сказал комиссар.
Начальник штаба громко зачитал Указ. Товарищи поздравляли награжденных. Орденом Ленина наградили Михаила Петровича Гуриновича, орденом Красного Знамени - Константина Прокофьевича Сермяжко, Павла Андреевича Афиногентова, Максима Яковлевича Воронкова, Николая Прокофьевича Фролова, Андрея Яковлевича Пастушенко, орденом Отечественной войны 1-й степени - Андрея Ивановича Ларионова, орденом Отечественной войны 2-й степени - Николая Михайловича Малева, Михаила Павловича Иванова, Константина Константиновича Тихонова, Лаврена Мартыновича Кишко, Дмитрия Александровича Меньшикова, орденом Красной Звезды - Константина Федоровича Усольцева, Анатолия Павловича Чернова, Ивана Васильевича Шевченко, Федора Санифановича Шереша, Павла Антоновича Шешко и многих других. В воздух летели фуражки, варежки, раздавались радостные возгласы.
Я отошел в сторону и увидел идущего ко мне Матузова с двумя женщинами.
- Дарья Одинцова, моя жена, а это наша подпольщица Ульяна Козлова, - представил Матузов женщин.
Тепло поздоровались, пошли в землянку. Скоро подошли Лещеня и Машков.
- Вот наша патриотка-подпольщица, - представили им Ульяну Козлову.
- Поздравляем вас и Капитолину Гурьеву с награждением орденом Отечественной войны 1-й степени. - Лещеня и Машков пожали руки всем троим.
- С каким успехом еще можно поздравить?
- Последнее время я работала в столовой немецкой части. Поздно вечером пятого ноября под большим столом я пристроила сильную мину с двенадцатичасовым взрывателем, и утром шестого ноября столовая взлетела на воздух. Погибло много эсэсовцев, среди них есть и большие начальники, - коротко доложила Ульяна.
Возвратилась из очередного похода в Минск Катя. С ней пришли Фролов и Иванов. Вид у девушки был подавленный, измученный. Я собирался спросить, что случилось, но она заговорила сама.
- Фашисты Константина повесили, своими глазами видела… - Катя закрыла лицо руками и разрыдалась.
- Мы с Фроловым ломали себе головы, как освободить Константина, - сказал Иванов, - но не могли даже установить, где он находится.
Мне вспомнилось кое-что из биографий двух братьев, так смело и решительно действовавших в подполье и так рано погибших в борьбе с немецко-фашистскими оккупантами.
Владимир Сенько родился в Минске в 1920 году, на отлично окончил 29-ю среднюю школу и его премировали полным собранием сочинений В. И. Ленина. Два года он был комсоргом старших классов, участвовал в художественной самодеятельности.
Поступил в Ленинградский горный институт, но на втором курсе заболел и получил академический отпуск. В начале 1941 года комсомол направил его на краткосрочные курсы самолетостроения в Москву, которые он успешно закончил и возвратился в родной город.
Грянула война. Владимир попытался уйти из Минска, но не смог и вынужден был вернуться. Чтобы не попасть на каторжные работы в Германию, устроился грузчиком на сельхозбазу.
Младший брат, Константин, родился в 1923 году. Окончил восемь классов той же 29-й средней школы. Поступил в военно-топографическое училище в Минске. Здесь и застала его война.
Оба брата были комсомольцами, скромными, честными, преданными своей Родине патриотами. Они искали возможности активно бороться с фашистами.
С июля 1942 года Владимир стал связным партизанского отряда Сороки (позднее отряд имени Калинина), выполнял с помощью младшего брата различные поручения, устраивал на работу подпольщиков, распространял листовки, собирал оружие.
Когда в 1943 году наш отряд установил связь с Владимиром и Константином Сенько, к ним уже приглядывались агенты СД. Однако братья были очень осторожны, действовали осмотрительно, "следов" не оставляли, ночевали на конспиративных квартирах. Домой заглядывали редко. Больной отец, как вспоминают друзья и родственники, иногда говорил:
- Что вы делаете? Из-за вас погибнем все.
Владимир обычно отвечал:
- Я комсомолец! Если буду поступать иначе, ты же потом стыдиться меня станешь.
Оба брата были неутомимыми разведчиками и диверсантами, смелыми и инициативными. На своем боевом счету имели две легковые и семь грузовых автомашин, вывезенных из Минска в партизанский лагерь, двенадцать убитых офицеров СД, три спущенных под откос воинских эшелона. Кроме того, они выполнили немало сложных разведывательных заданий, доставляли в столицу Белоруссии литературу, оружие подпольщикам, а из Минска - продовольствие партизанам.
Во второй половине ноября 1943 года Владимир совершил нападение на видного фашиста с баронским титулом - директора немецкого поместья в бывшем совхозе "Заозерье" (деревня Дубки под Минском). Во время завязавшейся перестрелки с охраной барона Владимир Сенько был убит.