- Сначала в лесу, потом в деревнях Радевичи, Ейпаравичи, последнее время жил в деревне Сухой Остров. Здесь и встретился с вашими партизанами, - без запинки рассказывал он.
Вопрос сложный: может, на самом деле честный человек, хочет бороться с фашистами?.. "Что делать?" - думал я.
В это время мимо проходила Настя с выстиранным бельем в руках. Увидев нас, она остановилась, взглянула на меня, потом на задержанного, подошла ближе.
- Честное слово, тот самый! - прошептала она.
Задержанный отвернулся.
- Кто? - поинтересовался я.
- Тот, который у меня по дороге в Минск документы проверял.
- Это точно? - переспросил я.
- Дайте еще раз взглянуть на него, - она посмотрела на задержанного и спросила: - Узнаешь меня?
- Нет… нет! - задрожал задержанный, поняв, что его карты раскрыты.
- Он! Честное слово! - уверенно сказала Настя.
Я посмотрел на шпиона.
- Зачем сюда пришел?
Он молчал, я повторил вопрос. Автоматчики взяли оружие наизготовку.
- Отпустите меня, я не виновен… Отпустите, я искуплю свою вину, - запричитал предатель.
- Кто тебя послал в этот район?
- Минское СД, - выдавил он.
- С каким заданием?
- Я должен был следить по деревням, к кому приходят партизаны, разведать их лагерь и какие у них силы.
- Много сведений передал минскому СД?
- Еще ничего… Я только начал… Я не виновен, простите меня, - захныкал шпион.
- Куда должен был передавать сведения?
- В Логойск, начальнику гарнизона… Но я еще ничего не сообщил… Отпустите меня.
Я расспрашивал шпиона о том, кто является начальником гарнизона в Логойске, сколько там эсэсовцев и полицейских, чем они вооружены. Шпион, надеясь спасти свою шкуру, подробно отвечал на вопросы. Я записал его показания, потом привел шпиона к штабной палатке. Подошли вызванные Воронянский и Тимчук.
- Вот кого прислало нам минское СД, - показал я на шпиона. - Что с ним делать будем?
- Расстрелять предателя, - сказал Воронянский.
Услышав это, шпион неожиданно рванулся и бросился в кусты, но сильный удар прикладом в плечо повалил его на землю.
Приговор был приведен в исполнение. На другой день встали до восхода солнца. Делегатов собралось много, прибыли представители от двадцати грех отрядов. Начиная совещание, я сообщил, что по решению Центрального Комитета партии и Государственного Комитета Обороны в Москве 30 мая 1942 года создан Центральный штаб партизанского движения во главе с Пантелеймоном Кондратьевичем Пономаренко, первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии. В ответ послышалось громкое "ура!".
Чувства партизан мне были понятны. Для них, много месяцев оторванных от родных мест и Большой земли, создание Центрального штаба означало не просто организационное мероприятие, а признание того непреложного факта, что партизаны находятся в одном боевом строю с военнослужащими Красной Армии. Отсюда и та окрыленность, которую испытывали мои товарищи.
Мы подсчитали наши силы в северной зоне Минской области. Оказалось более трех с половиной тысяч партизан. Они уже наводили ужас на оккупантов. Однако еще не все отряды были хорошо организованы. Одни наносили чувствительные удары врагу, другие только вступали в борьбу. Но всем им не хватало опыта и оружия.
Члены партизанского Военного совета выслушали сообщения делегатов о нуждах отрядов. Делегаты в большинстве своем были помощниками командиров или руководителями диверсионных групп, поэтому хорошо знали, чего не хватает в отрядах.
В день прихода делегатов нами был принят четвертый самолет из Москвы.
Начальник штаба отряда Луньков выдал каждой делегации по двадцать пять килограммов тола и патроны, Морозкин снабдил литературой. Здесь были свежие номера "Правды", "Красной звезды", "Комсомольской правды", книги о героических подвигах советских воинов на фронте. И надо было видеть, как осторожно и бережно делегаты укладывали литературу в вещевые мешки.
Константин Сермяжко жадно смотрел на оставшуюся литературу.
- Дайте еще, - не вытерпев, попросил он, - нам она дороже хлеба.
- И так много набрали, не донесете, - возразил комиссар.
- Я скорее соглашусь оставить часть патронов, а литературу возьму… У вас есть рация, вы каждый день слушаете Москву, а мы всегда с нетерпением ожидаем новостей с Большой земли… Не жалейте… Патроны мы у немцев отнимем, а этого-то нигде не достанешь, - взволнованно говорил Сермяжко.
- Хорошо сказано! - улыбнулся Морозкин и добавил пачку литературы.
Кто-то тронул меня за плечо. Я обернулся и увидел озабоченное лицо Воронянского. Он отозвал меня в сторону.
- Украинцы, перешедшие к нам, нервничают. Цыганков прислал их представителя, - сказал он. - Они чувствуют себя обиженными, видя наше недоверие. Просят Цыганкова дать возможность увидеть партизан, поговорить с ними. Цыганков ручается, что ребята они хорошие, смелые…
Воронянский посмотрел на часы и предложил:
- В занятиях с делегатами сейчас перерыв. Давайте сходим пока к украинцам.
- Пойдем, - согласился я.
На пути нас перехватил молодой коренастый парень в белом фартуке и таком же чепчике.
Это повар Володя; раньше он ходил на боевые задания, показал себя смелым и смышленым партизаном, но однажды обмолвился, что пищу приготовляют у нас невкусно, что он мог бы приготовить лучше. Партизаны уговорили его показать свое искусство. Володя Стасин приготовил вкусный обед. Воронянский попробовал и решил:
- С сегодняшнего дня придется тебе вооружиться черпаком.
- Что вы?! - изумился и вознегодовал Стасин. - Я только показал, как нужно готовить. Черпаком пусть тот вооружается, кому винтовка не по плечу…
- Нет, нет… Будешь поваром, - ответил Воронянский. Партизаны единодушно поддержали решение командира.
Так и пришлось Володе стать поваром. Он согласился с условием, чтобы его время от времени отпускали на задания.
Володя вытянулся и приложил руку к головному убору.
- Что скажешь? - остановился Воронянский.
- Товарищ командир! Среди других продуктов Москва рис прислала. Разрешите угостить всех делегатов настоящим пловом, какого в здешних краях не умеют готовить.
Воронянский, смеясь, разрешил.
Через час мы были возле лагеря Цыганкова. Оставив автоматчиков, подошли к украинцам.
Они окружили нас. Это были молодые, крепкие ребята. Цыганков навел порядок.
- Товарищи, не толпитесь, садитесь в ряд.
Они уселись. Один из них встал, поправил гимнастерку.
- Я не знаю, кто вы, и не знаю… - он помедлил, словно подыскивая слова, - не знаю, имеем ли право назвать вас товарищами, но разрешите мне обратиться к вам просто как к советским людям… Мы понимаем свою вину перед Родиной. Но не из-за любви к фашистам мы оказались в их форме… Все мы были в гитлеровском плену, пухли от голода, мерли как мухи. И вот нас, украинцев, начали вербовать в добровольческие части… Кто отказывался - убивали сейчас же. Мы согласились записаться и стали ждать удобного случая, когда сумеем повернуть оружие гитлеровцев против них самих. Вы дали нам эту возможность, и мы горячо вас благодарим. Мы все ваши боевые задания выполняем честно. Но нас мучит ваше недоверие к нам… - Голос его дрогнул, он на секунду замолчал, преодолевая волнение. - Верьте нам, мы искупим свою вину перед Родиной. Оккупанты нас за собак считали… Но вы… вы не считайте нас продажными псами.
В рядах украинцев послышался одобрительный гул. Я шепотом спросил Цыганкова:
- Кто это выступал?
- Их командир.
Когда шум утих, поднялся другой его товарищ, снял пояс и вместе с гимнастеркой поднял нижнюю рубашку, повернувшись к нам спиной.
- Вот что сделали со мной гитлеровцы, - он показал сизовато-красные рубцы не заживших еще ран.
Воронянский, повернувшись к их командиру, спросил:
- Чего вы хотите?
- Мы хотим, чтобы нас приняли в ряды партизан, - взволнованно ответил тот. - Чтобы мы стали, как все. Мы оправдаем…
Воронянский, Цыганков и я отошли посоветоваться.
- Красноречивый у них командир, ничего не скажешь, - подмигнул я Цыганкову.
- Он не только говорить умеет… Позавчера, выхватив у пулеметчика пулемет, расстрелял в упор полную машину гитлеровцев, - ответил Цыганков.
- А об остальных как думаешь? Ведь ты с ними смеете уже около пуда соли съел? - спросил Воронянский.
- Хорошие ребята, в бой идут смело! - горячо воскликнул Цыганков.
- А может, просто желаешь от них скорее избавиться?
- Нет! Нет! - затряс головой Цыганков. - Я говорю, как мне совесть подсказывает.
- Попробуем принять, - шепнул я Воронянскому.
В знак согласия тот кивнул головой и снова подошел к украинцам.
- Товарищи! Вы знаете, что мы находимся в тылу противника. Враг лют и коварен, вы сами достаточно испытали это на себе. Не обижайтесь за то, что мы осторожничали. Мы решили принять вас в партизанский отряд, чтобы вместе громить врага до полного его уничтожения.
Радостное оживление охватило украинцев, кто-то крикнул "ура!". Всего минут пять понадобилось им, чтобы собрать продукты, снять часовых и построиться.
- За мной, шагом марш! - скомандовал Воронянский. Вскоре сквозь деревья показались палатки нашего лагеря. Украинцы с большим интересом рассматривали хорошо вооруженных партизан.
- Да… это сила! - пробормотал шедший рядом со мной командир украинцев и уверенно добавил: - С вами не пропадем!
Цыганков привел их к рации. Сидя на траве, они слушали Москву.
К Воронянскому подошел Володя и что-то прошептал на ухо. Воронянский встал и обратился ко всем:
- Товарищи, обед готов, пойдемте подкрепимся.
Наш отряд стоял рядом с отрядом Воронянского, и мы пользовались одной кухней. Под большими котлами весело трещали сухие дрова, по всему лагерю разносился вкусный запах. Около котлов суетился старший повар Володя Стасин со своими помощниками.
- Ну, показывай, что приготовил, - обратился к Володе Воронянский и, сняв пробу, сказал: - Эх, перцу нет.
- Все, кажется, прислала Москва, а про перец забыла, - развел руками повар и тут же нашелся: - Отпустите поскорее на задание - у немцев отниму.
К кухне потянулись партизаны и делегаты, только украинцы стояли в стороне.
- А что вы, друзья, ждете? - шагнул к ним Тимчук. - Подавальщиц у нас нет, нужно самим себя обслуживать.
И украинцы, осмелев, подошли к котлу. Последним брал плов их командир.
Партизаны сидели прямо на траве и, разделываясь с пловом, весело переговаривались.
- Володя, не забудь про людей, которые в наряде! - крикнул Тимчук, с удовольствием глядя на обедающих.
- Не забыл… Плова много. У кого хороший аппетит, могу добавить, - весело ответил повар. - Так, значит, разрешаете мне к немцам, за перцем?..
6
Был солнечный теплый день 15 июля 1942 года. На взмыленной лошади прискакал верховой. Это Владимир Романов, начальник разведки отряда "Мститель". По хмурому лицу Владимира я сразу понял: случилось что-то недоброе. Подойдя к нам, он тихо доложил:
- В поселок Валентиново прибыло двадцать пять автомашин с карателями. Оставив машины, фашисты направились к нашей приемочной площадке.
- Сколько их? - спросил я Романова.
- Около тысячи.
Воронянский и Тимчук, не закончив есть, выскочили из-за стола. Заметно посуровели их лица. Положение было серьезное. Впереди лес, за которым расположился немецкий гарнизон, сзади река Илия. Отходить некуда.
- Что будем делать? - обратились ко мне партизаны.
- Организуем активную оборону, - ответил я.
Всем было ясно, что отойти без боя не удастся. Начальники штабов Луньков и Серегин получили приказание: поднять по тревоге отряды, предупредить "соседа" - отряд Сергея Долганова. На опушку леса послали дополнительных наблюдателей. Отдали приказ первыми огня не открывать, стараться как можно дольше не обнаруживать себя.
Когда прибыли Долганов и Ясинович со своим отрядом, подсчитали силы. В отряде "Борьба" - 70, в "Мстителе" - 80, в нашем вместе с делегатами - 90 человек и 38 украинцев. Всего 278 человек.
- Маловато, - сказал Воронянский, - но не в арифметике дело.
Прибежавшие из секрета партизаны доложили, что лес окружен. Эсэсовцы шли от деревни двумя колоннами, охватывая полукольцом площадку, на которую мы принимали самолеты. Теперь дорога каждая минута. Нужно было как можно скорее занять линию обороны. Если бы только знать: известно ли немцам наше местонахождение? Юдин и его подручный могли сообщить об этом гитлеровцам только приблизительно. Но мы принимали самолеты - немцы могли "засечь" место выброски груза и по этим данным определить, где мы находимся. Однако противник не может знать, какими силами мы располагаем.
Поделившись этими соображениями с Морозкиным, Тимчуком и Воронянским, я дал команду:
- Занять линию обороны по окраинам приемочной площадки.
Партизаны немедленно заняли круговую оборону. Каждый знал свое место, так как заранее, еще до приема самолетов, был составлен план обороны приемочной площадки. Боевые расчеты знали свои места и секторы обстрела, каждое подразделение могло вести кинжальный огонь, причем непоражаемых пространств не было. Левый фланг обороняли украинцы, ими по-прежнему командовал Цыганков.
Перед боем у меня мелькнуло опасение: не зря ли мы привели в лагерь перешедших к нам из "украинского" батальона? Я высказал его Воронянскому.
- Поздно гадать, Станислав Алексеевич, лучше не спускайте с них глаз, - ответил Воронянский.
Я понял, что и Василия Трофимовича мучит та же мысль. Едва успели привести украинцев в лагерь, и - нападение противника. Что это? Случайное совпадение или заранее выработанный гитлеровцами план?
Я в бинокль наблюдал за опушкой леса, откуда должны были показаться каратели, изредка бросал взгляд влево, где залегли украинцы.
Чуть шелестели листья, щебетали на разные голоса птицы.
На командный пункт прибежали разведчики.
- Идут прямо на площадку…
- Подпускайте как можно ближе, - отдали по цепи приказание.
Прошло еще несколько минут. Эсэсовцы шли, как на параде: в новеньких мундирах, при галстуках, на рукавах эмблемы - череп и две скрещенные кости.
В цепи партизан - тишина.
Нервы напряжены до предела.
Кто-то попробовал шутить:
- Ну что ж, пусть все их черепа и кости полягут на этой площадке.
Вот из леса, прямо против середины площадки на короткое время появились каратели и снова скрылись.
- Собираются идти по сторонам площадки, - прошептал Воронянский и дал приказание Долганову перейти с отрядом на правый фланг, Серегину - на левый.
Партизаны поползли на указанные рубежи. И действительно, через некоторое время с обеих сторон площадки показался противник. В руках передних эсэсовцев - ручные пулеметы и автоматы. Вот уже можно различить их откормленные лица. Они совсем близко. Идут, прижимаясь к земле, прячась за стволы сосен. На правом фланге приблизились уже на двадцать пять метров. Я посмотрел на лежащего рядом Лунькова. Его лицо спокойно и строго, взгляд устремлен на накатывающиеся цепи противника. За Луньковым притаился Карл Антонович. Он сосредоточен. Быть может, ему вспомнилось сейчас, как шли каратели на баррикады восставшего венского пролетариата…
Далее в бинокль можно было разглядеть украинцев. Они внимательно следили за противником. Внезапно на правом фланге раздался голос Воронянского:
- По фашистской сволочи! За Родину! Огонь!
Его голос потонул в грохоте залпа. Дружно заработали ручные пулеметы, автоматы и винтовки, метко бил батальонный миномет отряда "Борьба". По цепи был отдан чрезвычайно редкий у партизан приказ: "Патронов не жалеть!"
От первых залпов противник дрогнул и остановился.
- Огонь! - крикнул Воронянский, и по рядам противника ударил повторный шквал.
Серая полоса порохового дыма стояла впереди нас, и несколько мгновений ничего нельзя было различить. Но вот легкий ветерок разогнал дым, и мы увидели, как одни каратели лежали неподвижно, другие со стоном уползали в кусты.
Вдруг на участке, обороняемом украинцами, замолкли автоматы. Мы заволновались: "Не предательство ли?" - по в этот момент прибежал посыльный от Цыганкова.
- Мы заходим в тыл, - быстро проговорил он и помчался назад.
Каратели, опомнившись, перегруппировались и открыли сильный огонь. Над головами свистели пули, заставляли прижиматься к земле. Эсэсовцы то ползли, то делали короткие перебежки, стреляя на бегу.
Вдруг, как по команде, на мгновение все стихло. От непривычной тишины зазвенело в ушах. Но это лишь на миг. Гитлеровцы поднялись в атаку.
Ко мне подбежал вспотевший, с темным от дыма лицом руководивший боем Воронянский.
- Проучим еще! - крикнул он и залег.
Ни на секунду не прекращая огня, каратели приближались. Их искаженные злобой лица были видны невооруженным глазом. Наша оборона молчала. Уже не более сорока шагов отделяло нас от немцев.
- Приготовить гранаты! - сквозь стрельбу раздался голос Воронянского.
Вдруг я заметил, как позади карателей выскочили украинцы. Они, прикрываясь толстыми соснами, открыли прицельный огонь с близкой дистанции. "Молодцы ребята!" - обрадовался я, и мне стало стыдно за недавние подозрения.
Неожиданный удар с тыла ошеломил карателей. Они, беспорядочно отстреливаясь, поползли назад.
Чаще захлопали разрывы наших гранат. Вновь поднялась туча порохового дыма. Справа донесся голос Воронянского:
- За Родину! Вперед!
Партизаны бросились в контратаку. Укрываясь за пнями и деревьями, они поливали огнем и забрасывали гранатами гитлеровцев.
Фашисты не выдержали контрудара, начали отступать; отбежав, они залегли за бугры и снова открыли огонь; но в атаку больше не поднимались. В течение полуторачасового боя противник беспрерывно пускал в воздух серии красных ракет.
- Помощи просят, - сказал я Воронянскому.
- Вероятно, придется отойти. Как ты думаешь? - отозвался он.
К нам подошел Долганов, его одежда была перепачкана землей.
- У вас раненые есть? - спросил он, с трудом шевеля пересохшими губами.
Мы с Воронянским отрицательно покачали головой.
- Черт побери, а у меня четверо ранены.
Посоветовавшись, мы приняли решение отойти.
Думая подкрепиться после боя, партизаны собрались возле кухни. Повара Володи нигде не было видно; под котлами чуть тлели угли. Партизаны бродили в кустах, разыскивая свои котелки. Вдруг мы увидели трех убитых карателей. Кровавый след уходил в кусты. Вскинув автоматы, партизаны пошли по следу. Он привел к месту, где лежал четвертый немец в форме ефрейтора.
- Это работа Володи. Но где же он сам? - забеспокоился Воронянский.
Володя пропал.
Лаврик перевязал раненых. К счастью, раны у всех были легкие, все могли двигаться. Надо было уходить с этого места. Но куда? Впереди залегли эсэсовцы, сзади речка Илия с вязкими берегами, покрытыми высокой, в рост человека, крапивой.
- Через нее и проползем, - сказал я Воронянскому и Тимчуку, рассматривая карту, - другого выхода нет.
Они согласились.