Для подкрепления своих доказательств Павел Александрович Строганов подчеркнул: "Отмена крепостного права, освобождение крестьян оказывает влияние на два слоя населения: на крестьян и на дворянство. Без всякого сомнения, крестьяне будут приветствовать своё освобождение. Что касается дворян, то значительная часть людей, ставших дворянами, получила этот статус на основе функций, присущих этому классу обществ . Они часто плохо образованы, невежественны и ограниченны, воспитаны лишь в преклонении перед самодержавной властью монарха, игнорируя полностью право и закон. В их среде никогда не возникнет ни малейшая оппозиция. Лишь немногие из них, которые получили определённое образование и обладают чувством подлинной справедливости, будут подобную государственную акцию приветствовать. Что же касается девяти миллионов людей, которые из-за крепостного права не могут в полную меру воспользоваться своими способностями, вынуждены ограничивать свою деятельность и продуктивный труд, то они беззаветно преданы монарху и убеждены в том, что всякое угнетение исходит лишь от царских министров".
Граф Строганов на шестьдесят лет опередил своё время; правильность, справедливость, истинность его взглядов подтвердились лишь в последующих поколениях, однако, несмотря на его пророческие суждения, ему, к его глубокому сожалению, не удалось достичь главной цели. Александр I, который в принципе одобрял воззрения Павла Александровича, всё ещё не решался сделать решительный шаг и принять окончательное решение. Государь колебался взять на себя ответственность за столь важный шаг из-за опасности переворота с непредсказуемыми последствиями. После его смерти в его письменном столе был найден проект конституции, который основывался на вышеуказанных принципах. Граф Павел Александрович Строганов писал своему двоюродному брату Новосильцеву: "Нам (он имел в виду государя) не хватает решительности… и мы (снова о государе) не можем отважиться предпринять своевременно определённые меры… Поскольку время не ждёт, пока монарх соизволит предпринять практические шаги, предпринимаются полумеры, которые могут причинить лишь вред".
На своих тридцати шести заседаниях, которые проходили под председательством государя, "Негласный комитет" обсуждал вопросы внешней политики, отношения с Грузией, задачи тайной полиции, вопрос о казаках, вопросы военного обучения и, прежде всего, вопросы общего образования и реформу высшей школы. При этом были использованы некоторые идеи Лагарпа. Павел Александрович Строганов защищал и отстаивал систему начального образования, которая, как и во Франции, находила своё продолжение в форме дальнейшего специального образования. Был создан "Школьный комитет", который, в конце концов, был преобразован в "Ведомство по надзору за школой" во главе с П. В. Заводовским; однако вместо того, чтобы осуществлять прогрессивные реформы, Заводовский проявил себя, подобно "тормозной колодке". Граф Павел Александрович Строганов сухо заметил в одном из писем своему двоюродному брату Новосильцеву: "В области образования мы продвигаемся очень медленно. Господь создал мир за шесть дней, а на седьмой день уже отдыхал. Наш же министр не только ничего не делает в течение шести дней, но и на седьмой день устраивает себе отдых".
"Негласный комитет" реформировал сенат и министерства, которые были учреждены вместо "коллегий", созданных Петром Великим. Совет определил задачи государственного совета и комитета министров. Граф Павел Александрович Строганов придерживался точки зрения, что этот комитет будет лишним, параллельно действующим вредным административным органом. По его мнению, "министры должны обладать действительной властью и нести ответственность за свои действия. Комитет же министров снимает всякую личную ответственность, большинство его членов выражает волю этого комитета, которая ограничивает неприкосновенную волю монарха". К мнению графа Строганова прислушивались, подобный комитет не был создан в качестве самостоятельного органа, тем не менее через некоторое время этот комитет всё же возник, и Градовский в 1880 году заметил то, что предвещал Павел Александрович Строганов: "Этот комитет освободил отдельных министров от всякой личной ответственности".
Были утверждены полномочия сената, его значение усилилось. Члены "Негласного комитета" поставили свои далеко идущие реформы под твёрдый контроль центральной авторитетной власти, однако их честные старания улучшить положение дел в стране постоянно сдерживались колебаниями Александра, которые были частично связаны с чрезвычайными сообщениями полиции о возможных беспорядках. Граф Павел Александрович Строганов писал:
"Хотя мы все придерживаемся мнения, что крепостное право является подлым, позорным явлением, государь лишь до тех пор будет склонен освободить крестьян, пока кто-нибудь или что-нибудь не изменит или уменьшит его волю".
Вместо освобождения крестьян был введён в действие указ от 3 февраля 1803 года о "вольных хлебопашцах", сословии, которое существовало ещё до Бориса Годунова. В соответствии с компромиссным предложением Румянцева в указ был добавлен дополнительный пункт, который выражал требование о наделении надлежащих лиц подобающим земельным владением. "Негласный комитет" с самого начала намечал полное освобождение крестьян, однако такое освобождение осуществилось лишь в прибалтийских странах.
Половинчатое решение вопроса об общинной собственности "мира" привело к бездействию всех необходимых структур и экономическому застою.
Страх перед потрясением социальной структуры государства удержал Александра I от принятия окончательного решения.
Интерес государя к внутриполитическим вопросам становился всё меньше и меньше, все его мысли были направлены на международные проблемы, Александр стал им уделять всё больше внимания. Соблазн предпринять против Наполеона ответный шаг был велик. Кроме того, таким образом он мог избавиться от тяжёлых по своим последствиям решений, которые ему хотел навязать "Негласный комитет".
На заседании комитета 22 января 1802 года Строганов и Чарторыйский со всей решительностью заявили:
"Настало время положить конец властолюбивым проискам Франции, ибо мы в состоянии нанести ей большие потери, чем она нам".
Государь, однако, придерживался той точки зрения, что Тройственный союз будет держать Наполеона под контролем и окажет полезное влияние на европейскую политику.
Заседанием девятого ноября 1803 года существование "Несогласного комитета" без лишнего шума закончилось, он прекратил свою деятельность.
Граф Кочубей был назначен министром внутренних дел, его трое друзей стали заместителями министров, графа Павла Александровича Строганова назначили через некоторое время заместителем министра юстиции, он находился в подчинении Кочубея и Новосильцева; в этом ведомстве он проявил себя особенно полезным деятелем. Чарторыйский стал заместителем государственного казначея: в скором времени он заменил заболевшего графа Воронцова на посту министра иностранных дел. Это назначение вызвало в общественных и придворных кругах большое недовольство, так как Чарторыйский стремился во что бы то ни стало восстановить польское королевство, причём значительно раньше, чем это сделает французский король. Другой любимец государя, князь Пётр Петрович Долгорукий, который был послан в Берлин, чтобы побудить короля Фридриха Вильгельма III заключить союз с Россией и выступить вместе на поле боя против Франции, открыто выступил с нападками на Чарторыйского: "В ваших словах чувствуется польский князь, а мне любы русские князья. Мы с Вами придерживаемся разных взглядов". Александр не вмешивался в их отношения.
В 1804 году государь написал графу Павлу Александровичу Строганову ответ на письмо графа, в котором Павел Александрович отказался от наград, которые государь пожаловал ему:
"Я, дорогой друг, ни одного мгновения не сомневался в истинной природе Ваших чувств и в Вашем благородном и просвещённом образе мыслей… Граф Кочубей спросил меня, намерен ли я, распределяя награды и поощрения среди членов "Негласного комитета", включить в число награждаемых и Вас. Я высказал мнение, что, по моему убеждению, Вы никогда не согласитесь ни на что подобное… Но граф Кочубей счёл правильным, несмотря ни на что, предложить Вам соответствующую награду.
Я не возражал, но был убеждён ещё до того, как получил Ваше письмо, что подобное предложение не имеет никакого смысла.
Я целиком разделяю Ваш образ мыслей и не считаю возможным в чём-либо Вас упрекнуть из-за Вашего отказа от любого поощрения, и я рад знать, что есть люди, есть мужи, которые служат из любви к своему народу и ради блага своей отчизны.
Всегда Ваш Александр".
Между тем в Санкт-Петербург прибыл Алексей Андреевич Аракчеев. Государь его знал ещё по Гатчине. Это была мрачная личность, с собачьей преданностью служившая Александру I и оказывавшая на государя всё большее влияние.
Чрезвычайный посланник при дворе Сент-Джеймса
В 1804 году государь направил Новосильцева Чрезвычайным и Полномочным Посланником в Лондон. Остальные друзья Александра I, за исключением Кочубея, сопровождали государя во время похода 1805 года и второго декабря были с ним при поражении русской армии под Аустерлицем. Против полководцев-союзников, которым было далеко за шестьдесят, а некоторым и за восемьдесят, и которые поэтому не привыкли к новому ведению войны, к его быстроте и большой подвижности, сражались отважные молодые генералы Наполеона. Александр I отверг мудрый совет Кутузова не бросать вызова Наполеону и не простил ему правильного взгляда на эту войну. Россия потеряла двадцать пять тысяч человек. Её союзники называли эту потерю небольшим кровопусканием, но для Александра это был тяжёлый удар.
Героизм, который проявили русские войска, несмотря на неспособность высшего командования союзников, побудил графа Павла Александровича Строганова посвятить себя целиком военной карьере, которую он ещё мальчиком считал своим призванием.
Он спешно написал несколько строк жене:
"У меня сейчас лишь столько времени, чтобы сообщить Тебе, что всё идёт хорошо. Ты, конечно, понимаешь, что когда я возвращусь, то расскажу Тебе о многом, надеюсь, что это будет уже скоро. Как Тебе известно, при отъезде из Петербурга у меня было подавленное настроение, ибо я не предвидел ничего хорошего.
К сожалению, я не ошибся, мы оказались в неважном положении. Всего хорошего, моя любовь". Через четыре дня Павел Александрович ещё раз написал жене из Галича: "Ищу наше снаряжение, так как мы всё потеряли. Всё, что я имею, на мне".
Однако его возвращение затянулось.
"Русское поражение под Аустерлицем имело большее значение, чем победа Франции над союзниками, – считает историк Соловьёв. – Александр более не доверял своим способностям полководца. После Аустерлица он понял, каким серьёзным противником оказался Наполеон". Кроме того, столкнулись французские и русские интересы, которые в Лондоне представлял граф Павел Александрович Строганов.
Глубоко взволнованная событиями, Софья писала мужу патриотические, овеянные мечтой и полные любви письма. В Петербурге совершенно не поняли сначала масштаба катастрофы под Аустерлицем: государю устроили пышный и восторженный приём, который Софья описала в своём письме от 22 декабря 1805 года следующим образом:
"Видимо, нет необходимости говорить Тебе, что для меня значит то, что Ты не имеешь возможности приехать домой.
Я уже немного успокоилась, так как представила себе, как Ты рад, что находишься в стране, в которой Ты всегда мечтал побывать… Невозможно описать восторг общества, с которым встречали возвращение на Родину нашего дорогого государя. Государь прибыл в ночь с пятницы на субботу, и следующее утро все залы и галереи дворца были полны народа, в то время как толпа на площади всё больше и больше увеличивалась. Когда государь появился, все пытались поцеловать ему руку и даже пальто. Государь был растроган до слёз. На следующий день, в воскресенье, в дворцовых покоях толпилось столько же людей, как в рождественскую ночь… После богослужения государь беседовал с дамами, а затем попросил меня сопровождать государыню. Государь обращался со мной с величайшей любезностью и рассказал о Тебе чудеса храбрости. Он заверил меня, что никогда не забудет Твоей преданности и привязанности, которые Ты проявил к нему в тех обстоятельствах. Его переполняли дружеские чувства к Тебе, чем я была очень довольна… Обнимаю Тебя крепко и очень люблю".
По прибытии в Лондон (февраль 1805 года) граф Павел Александрович Строганов убедился, что его мнение о положении русского посла при дворе Сент-Джеймса – графа Семёна Романовича Воронцова, человека цельной натуры, обладающего большим опытом, полностью подтверждается .
Софья пыталась сохранить в своих письмах к мужу шутливый тон, однако сквозь строчки прочитывались её большая привязанность к мужу, её озабоченность и глубокая тоска из-за его отсутствия.
"Впервые после нашей свадьбы встречаю Новый год без Тебя, и поскольку, как Ты знаешь, я не упускаю случая прослезиться, то и на этот раз для меня представился подходящий случай сделать это. Твои письма, которые последовательно приходят, делают меня счастливой и смягчают мою печаль из-за нашей разлуки… Вчера при дворе давался маскарад: как обычно, множество людей и великолепное угощение в заново перестроенных апартаментах. Всё было роскошно. На обед были приглашены иностранные послы. Погода у нас самая мартовская: тает и на санях ездить уже нельзя.
С нетерпением жду известия о Твоём прибытии в Лондон и с ещё большим нетерпением о Твоём отъезде оттуда. Боюсь, что очарование этой страны будет Тебя там удерживать; эта мысль меня очень расстраивает… Вчера в столицу прибыл Багратион и был принят государем со всеми почестями… Реакция общества на несчастливую битву под Аустерлицем такова: битва не проиграна…
Ты пишешь мне короткие письма, откладывая более подробные на будущее. Последнее письмо было также довольно коротким и меня совсем не обрадовало, ведь в нём Ты сообщаешь, что задержишься за границей. Будь уверен, я не буду противиться твоим замыслам, раз они доставляют Тебе столько радости.
Но я бы очень хотела знать о Твоих истинных планах и о том, будет ли продлено Твоё пребывание в Лондоне, так как в этом случае я бы попыталась приехать к Тебе. Поверь, мне так хочется снова Тебя увидеть. Только эта надежда может меня утешить, когда я уеду из-за этого из дома, покину наш домашний очаг… Мне кажется, что я стала хуже относиться к Англии, ибо она явилась причиной нашей разлуки".
Такие опытные дипломаты в ранге послов, многие годы занимавшие эту должность, как граф Семён Воронцов, очевидно, были бы не очень довольны прибытием эмиссаров и доверенных лиц государя, наделённых полномочиями, которые часто превышают полномочия посла. Однако русский посол Воронцов сделал всё от него зависящее, чтобы способствовать миссии графа Павла Александровича Строганова. Граф Воронцов представил Строганова премьер-министру Англии Фоксу и участвовал во всех переговорах между русским посольством и британским правительством.
Граф Семён Воронцов был пожилым человеком, который находился на должности русского посла в Англии с 1783 года. Через некоторое время он ушёл в отставку. Павел Александрович Строганов был тронут тем радушием, с которым его принял граф Воронцов, и счёл полезным для себя советоваться с ним и в дальнейшем, что, в свою очередь, понял и сам Воронцов, который написал об этом своему сыну: "Я настолько ценю и доверяю графу Павлу Александровичу Строганову, что у меня от него нет буквально никаких тайн; нет ни одного личного или особо доверительного письма, которое я бы ему не показал… Его откровенность при беседе с лордом Гранвилем в высшей степени благородна и свидетельствует о его незаурядном уме".
В подробном письме своей супруге от восемнадцатого февраля 1806 года, написанном в доверительном тоне, Павел Александрович Строганов делится с ней своими чувствами и суждениями:
"Я ждал удобного случая, чтобы рассказать Тебе о своих намерениях и замыслах. Князь Адам (Чарторыйский) и Новосильцев объяснят Тебе мои взгляды, которые они полностью разделяют.