Правительство решилось на осуществление грандиозного проекта по развитию отличавшихся высоким плодородием областей центрально-азиатской части России (не Сибири). Но, несмотря на убедительные доводы в пользу переезда на новые земли и предоставление транспорта, жилья и кредитов на выгодных условиях, крестьяне шли на это неохотно, поскольку их пугал риск самостоятельности. Чтобы поддержать правительство в этом чрезвычайно полезном начинании, Щербатовы взвешивали для себя возможность покупки большого участка земли в Центральной Азии. Они хотели сами обрабатывать эту землю и надеялись, что им удастся своим примером привлечь сюда крестьян.
Князь Щербатов никогда не занимался политикой, точно так же, как и не занимал никогда никакой государственной должности; он интересовался, главным образом, землёй, крестьянами и их жизнью. Он и его друзья надеялись развить гражданские свободы таким образом, чтобы при этом не пострадала монархия. Князь был назначен предводителем дворянства в своём районе; занимая такого рода административную должность, он должен был три раза в неделю ездить в Москву по делам. В октябре 1916 года он с целым рядом своих друзей, таких, например, как политик Самарин и президент московского банка Филипп Николаевич Шипов, вошёл в состав делегации, главной целью которой было обратить внимание царя на губительное влияние Распутина. Мнение делегации было проигнорировано. Распутин был убит спустя два месяца.
Когда началась Первая мировая война, Щербатов снова был назначен председателем Красного Креста, в то время как Ольга взяла на себя оснащение медицинским оборудованием и организацию работы двух поездов Красного Креста, которые, имея в своём составе по 30 вагонов каждый, постоянно курсировали между Москвой и Варшавой. Все расходы взяли на себя Ольга и её брат, который также оплачивал содержание полевого госпиталя, где одновременно могла быть оказана помощь шестистам раненым. В санитарных поездах и в госпитале в общей сложности помощь получили 90 000 раненых.
Олег, Элен и Георгий
Ольга Александровна родила трёх детей. Старший, Олег, родился в 1881 году. Несведущий священник ошибочно утверждал, что нет святого с таким именем, и поэтому ребёнка крестили как Александра, но звали всегда Олегом. Затем родилась сестра Элен и много позже Георгий, который был на шестнадцать лет моложе своего брата. Пока родители путешествовали зимой по дальним странам, дети "выдавались во временное пользование" другим членам семьи, например, их дяде князю Борису Васильчикову, зятю, коллеге и другу их отца, или сестре их матери Мисси Ягминой, которая жила на первом этаже во дворце Строгановых в Санкт-Петербурге.
При такой большой разнице в возрасте дети были бы очень одиноки во время продолжительных разлук со своими родителями, если бы не относившиеся к ним с такой любовью тёти и дяди и не тщательно подобранные гувернантки и учителя. У Ольги отсутствовали материнские наклонности. "Дети не должны быть избалованными" – гласил её основной принцип. Комнаты для детей были скудно обставлены и располагались в мансарде; "плохую" еду, которую давали детям английские няни, приходившие сюда с другими детьми в гости, считали несъедобной. Детей не баловали, уже в раннем детстве они должны были уметь ездить верхом, они не должны были ни на что жаловаться, однако у них была свобода и независимость, что могло бы послужить предметом зависти для других детей.
Во время отсутствия родителей маленького Олега сначала оставляли на попечение школьного учителя, который был настолько "прогрессивен", что поручал Олегу чистить его сапоги. Когда в Васильевское приезжали гости, чтобы осмотреть знаменитые конюшни, их сопровождал начальник конюшен м-р Вильямс. Они восторгались прекрасными лошадьми, которых мыли и чистили щётками конюхи в безупречных ливреях. Гости осматривали отполированные до блеска седельные сбруи, а потом вдруг натыкались на маленького растрёпанного мальчика в нахлобученной соломенной шляпе, в изношенных сандалиях и с лицом ангела, который бесстрашно появлялся из-под копыт лошади. Изумлённые его появлением, они спрашивали, что это за мальчик, и слышали в ответ: "Князёк, наследник сказочного состояния".
Не считая школьных каникул, Олег много времени проводил в Петербурге, поскольку он решил избрать карьеру морского офицера. Рождение его младшего брата Георгия в 1897 году в Лондоне было связано со всякого рода неприятностями. Его крёстным родителям, графу Сергею Александровичу (брату его матери) и тёте Мисси Ягминой (маминой старшей сестре) пришлось предпринять длительное путешествие из Санкт-Петербурга в Англию, чтобы приехать на крестины. Затем заботы о мальчике взяла на себя пухлая бретонка – медицинская сестра по уходу за детьми. Испуганные и одновременно захваченные этим зрелищем, маленькие друзья Георгия наблюдали позже, как она не только собирала лягушек, но и ела их. Затем её сменила мягкая по характеру английская няня, которую Ольга, не любившая сентиментальничать, часто спрашивала в насмешливом тоне: "Ну как сегодня дела у нашего драгоценного сыночка?" И хотя няня была взята только на несколько месяцев, она продолжала жить в доме вплоть до революции на положении, не поддающемся какому-либо конкретному определению, так, как это было заведено и в других русских домах.
Когда ему исполнилось семь лет, Георгий был доверен "дядьке", матросу по фамилии Котов, который был ранен в Цусимском сражении как раз в ту минуту, когда он стоял рядом с Олегом. Олег взял его к себе домой, чтобы тот окончательно поправился. Наполовину камердинер, наполовину детский воспитатель, Котов при каждой предоставлявшейся ему возможности с гордостью надевал свой Георгиевский крест и стал, наконец, правой рукой для всех членов семьи.
Пока их родители были в Сибири во время японской войны, Элен жила у Ягминых, которые в то время были на Кавказе, а Георгия отправили в Крым, в Ялту, где его взяла под своё покровительство сестра отца, графиня Лина Толстая. После обеда они часто садились в типичную для того времени лёгкую плетёную коляску с натянутым над ней навесом с бахромой и ехали в гости к друзьям. Таким образом Георгий побывал в большинстве вилл, расположенных на побережье.
После своего возвращения с Дальнего Востока в 1906 году князь Борис (Боря) Васильчиков был назначен министром по сельскому хозяйству; Георгий жил у него в Санкт-Петербурге вместе со своим воспитателем. Мальчик тут же заболел ветрянкой, которая в то время была опасной болезнью. Его дядя уже не мог принимать у себя ежедневный поток посетителей и вынужден был переехать в другой дом, пока не закончился карантин. Тем временем с юга вместе с Элен вернулись Ягмины и поселились во дворце Строгановых. С тех пор дети проводили зимние месяцы у них, в то время как их родители разъезжали по свету.
В соответствии со своим возрастом и не желая без важного повода появляться при дворе, ни Щербатовы, ни Ягмины не придавали особого значения участию в больших общественных мероприятиях города. При Александре I и в юности Николая I придворные балы были весёлыми, захватывающими и полными пышности и блеска. Позднее о них стали отзываться, как о помпезных и натянутых. Гости скучали, если даже и чувствовали себя польщёнными, присутствуя на таком приёме. Украшенные орденами и диадемами, они собирались в огромных залах. Гости тихо беседовали между собой, пока не открывались двойные двери, ведущие во внутренние апартаменты, и не появлялись их императорские величества. Приглашённые по очереди представлялись или приветствовались. Император или императрица открывали бал вместе с почётным гостем. Великие княгини посылали адъютанта к кавалеру своего выбора, чтобы пригласить его на танец – обычай, вызывавший чувство неловкости у обеих сторон. В полночь императорская семья удалялась, а гости становились немного веселее. Частные балы, устраивавшиеся в красивых, наполненных цветами частных дворцах, были известны царившими там оживлением и радостным настроением.
В хорошем обществе скандальных сплетен почти не было. Если становилось известно о каких-нибудь связях, то обсуждали такое событие очень сдержанно, иначе неотвратимым следствием этого была бы дуэль. Екатерина II пыталась отменить этот варварский обычай, однако до самой революции даже полковые командиры высказывались за то, что нужно требовать удовлетворения, если они считали, что кто-либо из их офицеров был оскорблён.
В больших домах хозяйка обычно после обеда или вечером принимала гостей, окружённая близкими или платоническими почитателями. Редко, но такие случаи всё-таки были, вспыхивала взаимная страсть. Тогда любящие бежали в романтическую Италию, в Неаполь или Сорренто. Их неожиданное исчезновение в обществе старались скрыть. Но на солнечный юг отправлялись также и молодые люди с заболеванием лёгких в сопровождении заботливых родителей или родственников. Неожиданно, на прогулке, в театре или на вершине Везувия они встречались с влюблёнными. Смущённое молчание. Мужчины обмениваются сдержанными приветствиями; дамы изображают преувеличенное восхищение красотой открывающегося вида, прячась при этом под своими зонтиками от солнца. Пути к возврату были отрезаны. Дома им никогда не простят скандала.
Под руководством Мисси Ягминой дела в доме Строгановых велись с большим размахом. Круг её друзей охватывал все возрасты. Она была одинаково внимательна в проявлении своей симпатии как к взрослым, так и к детям, но охотнее приглашала гостей к себе, чем сама ходила в гости. Это случалось очень редко.
Домом правил огромный, сильный и величественный мажордом Александр, который внушал Элен и Георгию глубокое уважение. Но среди всех окружавших их людей самой любимой для них была их "тётя Мисси". Время, не занятое школьными занятиями, племянники охотно проводили у неё; в её гостиной им всегда были рады.
Она имела обыкновение появляться днём, когда её гости приезжали на завтрак. Потом она выезжала, чтобы посетить императрицу-мать (сестру английской королевы Александры) и нескольких своих близких подруг. Обед обычно был блистательным событием, но больше всего дети были счастливы, если гости вместе с дядей Ягминым уезжали в театр, потому что до их возвращения и перехода затем к ритуалу вечернего чаепития с ними занималась "тётя Мисси".
Увитые плющом и ломоносом шпалеры образовывали зелёные аркады, от которых, казалось, исходил нежный, косо падающий свет. Тюльпаны, мимозы и сирень из теплиц создавали иллюзию того, что весна уже наступила. В руке Мисси держала папиросу в длинной ручке, которую она меньше курила, чем размахивала ею, как бы делая акцент на отдельные слова. Она ходила по гостиной, и рюши её шёлкового платья тихо шуршали, когда она проходила мимо маленьких столиков, уставленных драгоценностями Фаберже. Время переставало существовать, когда она, мечтая вслух, рассказывала о прошлом: о больших балах, приёмах и значительных мероприятиях. Она ещё помнила своего деда, графа Сергея Григорьевича Строганова, который жил во времена правления Екатерины II и сражался под Бородино. А тот, в свою очередь, питал глубокую симпатию к своему тестю, Павлу Александровичу, которого он провожал в последний путь и который в юности попал в неразбериху Французской революции. А его отец опять же родился около восьми лет спустя после того, как завершилось царствование Петра Великого.
Дети слушали, как зачарованные. Им казалось, что столетия протягивают друг другу руки и что всё это произошло только вчера. Под этой крышей впервые исполнил свои концерты Бортнянский. Здесь были частыми гостями поэты Державин и Пушкин и такие художники, как Лампи, Левицкий, Боровиковский и Кипренский. Казалось, что в этом старом доме ещё ощущается отзвук страстей и блестящих приёмов. Иногда детям казалось, что их предки могут, только что вернувшись с прогулки или из длительной поездки, в любую минуту войти в зал, оставить трость, снять шляпу и тяжёлую шубу или накидку на соболином меху и снова чувствовать себя как дома, потому что с тех пор здесь практически ничего не изменилось.
Несмотря на театры, балеты и концерты, которые проходили в созданном графиней Паниной "Народном доме", и даже несмотря на состязания по верховой езде, Георгий не любил тогда Санкт-Петербурга. Высокие дома и ущелья улиц стесняли его, ему страстно хотелось снова оказаться на природе. Однако, когда он скользил на коньках по Мойке под звуки оркестра, который играл здесь несколько раз в неделю после обеда, или оказывался по случаю приглашённым в Выбити или Гатчину, это его немного отвлекало и помогало легче переносить долгие часы учения.
Дети Строгановых всегда были желанными гостями в поместье своего дяди "Бори" Васильчикова, расположенном в трёхстах верстах юго-западнее Петербурга, под Сольцами. Наряду с семьёй Голицына, князем Виктором Кочубеем и Шереметевыми, вокруг бездетной пары, дом которых всегда был открыт для гостей, нередко собирались и молодые люди.
Здесь был частым гостем учёный по физике, мировая знаменитость князь "Бобби" Голицын, мать которого была найдёнышем: его бабушка и дедушка нашли её возле своей двери и удочерили. Голицын учился в Гейдельберге, закончил морскую академию и был затем астрономом и директором обсерватории в Пулково. Им был изобретён первый сейсмограф. Вообще он был интересной личностью, восторженным рассказчиком и замечательным пианистом.
Перед такими поездками Георгий обычно получал подробные указания, кому он должен дать на чай; ему также вручали визитную карточку его отца на случай неожиданных затруднений.
Императорская охота в Гатчине
Князь Дмитрий Голицын, Ольгин троюродный брат и всеми любимый сосед по Васильевскому, возглавлял охоту в Гатчине, где обычно проводила свой летний отдых императрица-мать Мария Фёдоровна.
Большая семья Голицыных всегда была рада гостям – и молодым, и старым. Они сами и гости размещались в хорошо отапливаемых и уютно обставленных домах; на выходные дни туда съезжались толпы молодых людей, которым часто приходилось спать даже в ванной. Георгию обычно предоставлялась маленькая комнатка в главном доме. В ночи мерцала лампадка, висевшая на цепочке перед иконой в углу комнаты, утешение всех русских детей.
Молодёжь каталась на лыжах или занималась лыжным джорин-гом, мчась по улицам небольшого местечка Гатчина вслед за быстрыми арабскими лошадьми, петляя между санями и другими повозками. Однако такое развлечение не находило одобрения у взрослых.
Императорский охотничий парк, где проходила охота, был расположен в семи верстах от Гатчины; там всё кишело фазанами, зайцами, лисами и куропатками. В глубине раскинувшегося на большой площади елового леса весной охотились на редкую птицу – глухаря. А исключительно для охоты на медведя применялась особая порода собак – меделяни, которые были такими же огромными, как сенбернары.
Одну из таких собак пообещали Георгию. Революция уже шла полным ходом, когда один из императорских охотников в мундире со всеми полагающимися знаками отличия привёл собаку к дому Строгановых. Огромное животное, видимо, внушало уважение, потому что бушующая толпа даже не попыталась их задержать.
Великий князь Николай Николаевич, двоюродный брат Александра III и главнокомандующий армией, часто приезжал в Гатчину. В июле 1916 года он заявил, что до апреля 1917 года будет стоять армия численностью в пять миллионов человек, готовая вести войну в течение двух лет на линии фронта протяжённостью в три тысячи километров. Немцы, видимо, прослышали об этом оптимистичном высказывании и решили, воспользовавшись революцией, справиться с Россией заранее.
По общему мнению, хотя великий князь и не был военным гением, он тем не менее в значительной мере обладал здравым человеческим рассудком. Его очень любили солдаты за непринуждённую манеру общения.
Семья Романовых состояла сплошь из одних великанов, но после Александра III все Романовы были маленького роста. Царь Николай II чувствовал, что возвышающиеся над ним его дяди затмевают его во всех отношениях. Когда он, сопровождаемый своей свитой, участвовал в охоте, он вёл себя скромно, естественно и любезно. Николай II производил впечатление соседа по усадьбе, а не правителя-автократа.
После поездки из Царского Села по железной дороге его обычно отвозили в санях в дом Голицына или в его ставку. Он был превосходным стрелком, однако стрелял только тогда, когда был уверен, что убьёт, а не ранит зверя, в силу чего его охотничья добыча была меньше; его дядя, великий князь Николай Николаевич, палил во всё, что попадало ему под ружьё. Через три или четыре часа охоты начинался пикник, во время которого все участники непринуждённо разговаривали друг с другом. Когда обращались к царю, то называли его "государь", что звучало более непринуждённо, чем "Ваше Императорское Величество".
Он прекрасно знал все свои недостатки, однако постоянно царица и её окружение требовали от него проявления твёрдости, которая была чужда его существу. Можно даже предположить, что в качестве ответной реакции он настаивал на том, что будет ездить по своей столице без сопровождения. Полицейские облегчённо крестились, когда он, живой и невредимый, исчезал из поля их зрения.
Однажды, когда Олег и Георгий шли пешком в Зимний дворец, их обогнала обычная пролётка, в которой сидел единственный пассажир – полковник в мундире. К удивлению своего младшего брата, Олег вдруг остановился, как вкопанный, приложив руку к козырьку фуражки. Это был царь, который возвращался домой один, без какого-либо эскорта.
Воспитание сестры и братьев
У Элен, которая была на девять лет моложе Олега и у которой постоянно возникали стычки с властной по отношению ко всем матерью, к счастью, была гувернантка, Елизавета Александровна Брянцева, оказавшаяся не только красивой и образованной женщиной, но и явившаяся для детей прибежищем – для бывшего на семь лет моложе Георгия тоже. Дети искренне её любили и часто, укрывшись в её комнате, пили там чай с вареньем и слушали, как она читала им вслух. Как бы между прочим, она сумела привить им глубокое и духовное понимание православной веры.
Настало время, когда матрос Олега, его "дядька" был заменён домашним учителем Георгием Никаноровичем Маловым, только что окончившим университет. Это был молодой человек с романтическими наклонностями, который вскоре по уши влюбился в Елизавету Александровну. Она была на десять лет старше его и поэтому значительно больше интересовалась лихим кавалерийским офицером полковником Бендерским, украшением элитарной высшей школы верховой езды, который, со своей стороны, был почитателем неотразимой гувернантки.
Дети были захвачены этими любовными страстями и благодарно поедали коробки конфет несчастного Малова, которые Елизавета с презрением выбрасывала. Дело зашло настолько далеко, что мать Георгия, обеспокоенная состоянием здоровья влюблённого юноши, отправила его на несколько недель отдохнуть на Кавказ. После возвращения его страсть немного остыла, но он всё равно оставался верен своей любви. Позднее он стал секретарём Олега.
После 1918 года полковник Бендерский сбежал в Китай. Георгий Никанорович и Елизавета Александровна, о которой он трогательно заботился в годы голода и террора, всё-таки поженились. Несколько писем от них попали на Запад, но потом наступила полная тишина, которая не предвещала ничего хорошего.