Бегству Георгия способствовало ухудшающееся положение с продовольствием, поскольку все правительственные учреждения, включая и его комитет, отправляли на юг небольшие делегации для того, чтобы реквизировать продукты питания. Украина была занята немцами, и поэтому Георгий, один офицер военно-воздушных сил, два морских офицера и один матрос были посланы в Воронеж. Матрос был для них хорошим прикрытием, потому что большинство из них перебежали к красным. Георгий взял с собой две дешифровальные книги. Он вспоминал позже о двух больших томах с номерами 96 и 97, в которых слова были заменены цифрами. Он сжёг их где-то по дороге, но они послужили поводом для начавшегося практически сразу же преследования.
В Воронеже он разыскал бывшего инспектора Марьевки, который переехал в город. А он, в свою очередь, нашёл им проводника, которому уже не один раз доводилось пробираться через немецкую линию. Правда, сначала они сели на поезд, чтобы проехать сто шестьдесят вёрст через украинскую степь в южном направлении. Днём они прятались в деревенских избах, а оставшуюся часть пути проделывали лунными ночами в телеге. Они сняли военную форму и переоделись в штатское, хотя, в случае ареста, это послужило бы для них дополнительным источником опасности.
Их путь проходил недалеко от Марьевки. Во время своего последнего приезда сюда Георгию удалось со своими тремя борзыми голыми руками поймать волка-трёхлетку; для восемнадцатилетнего охотника это было знаменательным достижением. Когда они ехали по тряской дороге под светлым небом, усеянным звёздами, Георгию показалось, что он слышит лай охотничьих собак и снова чувствует буйное волнение той отчаянной скачки; но ни один звук не нарушал бесконечную тишину степи, кроме скрипа колёс телеги. Радостное воспоминание об охоте обернулось гнетущей подавленностью; теперь он сам и его друзья стали преследуемой добычей.
Наконец он заснул от безмерной усталости и неожиданно вскочил в четыре часа утра, когда услышал рядом немецкую речь. С чувством глубокого облегчения Георгий и его спутники поняли, что находятся в безопасности. Георгий поехал дальше, в Харьков, где у него были друзья, а оттуда он добрался до Крыма. Как оказалось, это было счастливое решение, потому что вскоре после этого Харьков заняли красные и сразу же приступили к его поискам. Эта поездка Георгия продолжалась больше месяца.
Значительное большинство населения Крыма было настроено против большевиков. Многие позднее бежали с Украины, когда её заняли красные, и пытались найти какие-то возможности для того, чтобы переправиться в другую часть России.
Георгий тоже надеялся добраться до владений своей семьи на Урале, однако ему не удалось уехать дальше Ростова. Если бы у него это получилось, он бы попал прямо в мышеловку. Вместо этого он снова поступил на морскую службу.
Георгий в Ялте
Георгий хорошо знал Ялту ещё с того времени, когда он жил у своей тёти во время японской войны. На всех виллах жили люди, потому что Крым считался вначале надёжным убежищем, местом, где можно было спокойно переждать, пока не улягутся волнения. Он часто бывал у своих живущих на побережье родственников и обещал их предупредить, если дальнейшее промедление будет становиться опасным.
В предвоенные годы императорско-русское правительство начало разработку крупномасштабного, долгосрочного проекта развития огромной империи, свою роль должны были играть и окружающие "колонии". При этом возникла щекотливая проблема в отношении бухарского эмира, который, несомненно, заслужил своими злодеяниями того, чтобы быть повешенным. Однако столкновение с эмиром могло бы повлечь за собой нежелательные последствия в отношениях с соседним Афганистаном и привести к такому развитию событий, как это было, например, во время кавказской войны, а этого необходимо было избежать во что бы то ни стало. После всех трудностей со снабжением своего флота, с которыми пришлось столкнуться Рождественскому во время его долгого пути на Дальний Восток, Россия была прежде всего заинтересована в выходе в Персидский залив. Однако считалось, что будет умнее подождать до тех пор, пока не произойдёт неминуемое ослабление английского влияния в Индии. Персия всегда была готова вести переговоры, в то время как враждебно настроенный Афганистан мог только представлять опасность в тылу любой будущей морской базы.
Результатом подобных рассуждений стало то, что эмира осыпали золотом, а в конце концов он получил возможность поселиться в роскошной вилле на Крымском побережье, где ему время от времени наносили визиты его соседи.
В хаосе дальнейших событий Георгий не мог предугадать, что станет с ним дальше.
Штаб-квартира флота Белой армии размещалась в бывшем губернаторском дворце. Расположенное на самом верху небольшого холма, это здание возвышалось над городом Севастополем, который простирался, спускаясь по отвесным склонам, до самой долины. Отсюда были видны все улицы, ведущие к городу, Малахов курган, Балаклавская бухта на севере, улица, ведущая к Байдарским воротам на востоке, а также Ялта.
Когда однажды днём Георгий сидел один в своём бюро, он вдруг вскочил от неожиданности, потому что услышал, как с французского флагманского корабля "Жан Бар" было произведено три выстрела, что означало, что все должны немедленно явиться на корабль. Часом позже в районе Малахова кургана и Балаклавы началась артиллерийская стрельба. На улицах Севастополя появились французские морские патрули; французы покидали свою штаб-квартиру на главной площади напротив Графской пристани, названной так в честь знаменитого графа Тотлебена, героического защитника Севастополя во время Крымской войны. Пристань представляла собой красивую аркаду с двумя рядами белых колонн, от которых к воде спускалась мраморная лестница.
Большевики между тем продолжали своё наступление; орудия, установленные на французских военных кораблях, стоявших в бухте на якоре, лишь слабо отвечали на их артиллерийский огонь. А англичане, проявив беспечность, переправили два орудия своего единственного крейсера "Калипсо" на землю и потащили их на линию фронта.
Западные союзники обещали верховному командованию Белой армии поддержку как на суше, так и на море. Севастополь был одновременно военным портом и крепостью; его защита имела решающее значение, если речь шла о том, чтобы удержать Крым. Однако в апреле 1919 года и без того не слишком активная помощь союзников прекратилась совсем, отчасти под давлением своих собственных правительств, отчасти под влиянием коммунистической пропаганды. Команда французского военного корабля устроила бунт под руководством матроса Марти, который стал позже депутатом французского парламента от коммунистической партии.
Под давлением союзников адмирал Саблин отдал приказ остаткам русского флота сняться с якоря и взять курс на юг, в Новороссийск, в то время как французы начали готовиться к сдаче Севастополя большевикам. Они предпочли сделать это без участия Белой армии в качестве свидетеля.
Ещё перед отъездом Саблина некоторые офицеры Балтийского флота слышали, что генерал Юденич готовится к открытию нового фронта на севере, чтобы идти на Петроград. Они просили разрешения идти в Балтийское море через Дарданеллы и Средиземное море на большой яхте "Лукулл" водоизмещением в триста тонн. А пока они оставались на месте в твёрдой решимости защищать Севастополь до конца. Последние часы их пребывания там прошли в чрезвычайно напряжённой обстановке, поскольку за их спиной французы вели переговоры с Красной армией.
Перед отплытием яхты русские офицеры присутствовали в соборе на богослужении по случаю страстной пятницы – последнем для них богослужении на русской земле.
Французский адмирал Амэт попытался побудить команду "Лукулла" спустить Андреевский флаг, но команда не сдалась. Последним жестом доброй воли с его стороны было то, что он гарантировал кораблю безопасный проход в Дарданеллы, а оттуда в Средиземное и далее в Балтийское море. Вся команда выстроилась на палубе, "Лукулл" поднял самый большой из имевшихся на корабле Андреевский флаг и покинул Севастопольскую бухту под салют французских военных кораблей. Это был последний русский корабль императорского флота, отплывший от Крымского побережья.
Для русских пасхальные праздники – символ надежды и радости, но та пасхальная ночь 19 апреля 1919 года была мрачной. Корабль был переполнен, и у молодых офицеров не оставалось другого выбора, как разместиться прямо на палубе, среди них был и Георгий. Море штормило, волны ударялись о борт, и, когда корабль стало качать, у Георгия началась морская болезнь. Один из офицеров взял на корабль огромного дога, который, видимо, уловил запах борзых, исходящий от одежды Георгия, поскольку вскоре он уже расположился рядом с ним. Взглянув на собаку, Георгий увидел, как по щекам животного катятся крупные слёзы. В своём глубоком несчастье он прижался к собаке.
Пройдя мимо Константинополя, они приплыли в порт Пирей, где "Лукулл" вынужден был остаться.
Плавание на корабле подошло к концу, каждый был предоставлен теперь самому себе. Георгий не собирался покидать Россию, но это было неизбежно, и такой ход событий поразил его в самое сердце.
Эмиграция
У дяди Георгия, графа Сергея Александровича Строганова, одного из самых богатых людей России, был ещё дом в Эз, на французской Ривьере, и квартира в Париже. Но, по желанию Николая II, все русские, жившие за границей, должны были в 1915 году вернуть в Россию все свои валютные запасы; царь сам первым показал в этом пример. Тем временем графиня Ольга и её дочь Элен добрались до Англии. Побыв немного у своего дяди, Георгий поехал к ним. Чтобы закончить своё образование, он в течение трёх лет посещал в Англии Оксфордский университет.
Его молодость, некоторая беспечность и способность надолго сохранять дружбу помогли ему справиться с трудностями эмиграции, дали возможность выдержать изменения, произошедшие в его жизни. Он и на чужбине чувствовал себя, как дома. Многие из его соотечественников, находившиеся в точно таком же положении, не были так счастливо предрасположены, как он. В будущем Георгию предстояло принимать нелёгкие решения, часто отказываясь при этом от своей свободы.
Несколько лет он прожил в Париже, но, в конце концов, решил окончательно переехать в Соединённые Штаты. Огромные размеры страны, сердечная теплота её жителей значительно больше нравились ему, чем перенаселённые западноевропейские страны, где эмигрантов в лучшем случае терпели, не давая им возможности полностью приспособиться.
Во всяком случае, все русские верили, что их возвращение на родину вскоре состоится. В определённом смысле они "сидели на чемоданах". Французская революция казалась им в этом смысле вдохновляющим примером.
Во время второй мировой войны
Вторая мировая война означала для Советов наступление решающего кризиса. Если бы Гитлер и Розенберг не проводили такую безумную политику, дела с коммунизмом обстояли бы совсем плохо. Но когда русский народ понял, что произошла лишь замена одной формы угнетения на другую, он, как это было уже не раз в русской истории, поднялся на борьбу против чужеземных захватчиков.
Так получилось, что на долю Георгия выпало стать непосредственным участником надвигающихся событий. Пока он, находясь в Соединённых Штатах, ещё ждал дальнейшего их развития, некоторые из его родственников уже были на войне. Его мать в то время жила в Париже, а сестра в Англии. Когда в 1941 году Германия объявила Соединённым Штатам войну, Георгий сразу же попытался добиться зачисления в американский флот. Дело осложнялось тем, что у него не было документов о получении им гражданства. Он затребовал их из Европы, когда там началась война, но они ещё не были получены.
М-р Олдрич, сестра которого была замужем за Джоном Рокфеллером, морским офицером, рекомендовал Георгия Щербатова-Строганова адмиралу Якобсу, начальнику отдела кадров американского флота. Там, несомненно, мог пригодиться человек его происхождения и с его знанием русского языка. Документы о получении гражданства всё ещё не были найдены. Тем не менее Георгий ходатайствовал о зачислении его добровольцем с тем, чтобы, как он говорил, "ознакомиться со всеми сторонами дела, поскольку речь, в конце концов, все-таки шла о другом флоте". Через три месяца, в декабре 1942 года, он стал лейтенантом флота и американским гражданином. После двух месяцев учёбы в Форт-Скайлер он успешно сдал в Нью-Йорке экзамен и был откомандирован на морскую базу в Филадельфии. Он жил у друзей, Уайденеров, и каждое утро в течение месяца являлся на службу. А затем он неожиданно был направлен в Вашингтон – "со степенью срочности номер один, что само по себе было значительно во флоте любой страны", – как философски заметил Георгий.
В Вашингтоне формировались языковые группы на случай возможной в будущем высадки американского десанта. Группы состояли из пятнадцати человек рядовых и ещё семи офицеров. В лагере Краудер Георгию было поручено руководство "русской" группой войск связи. В лагере было размещено семьдесят пять тысяч солдат; температура воздуха поднималась выше сорока градусов, а вокруг не было ни одного дерева. Через три месяца, в октябре, Георгий со своей группой был отправлен в Англию.
Эти группы действовали "совершенно секретно" и подчинялись непосредственно адмиралу Кингу. Они не имели права без его разрешения расходиться больше, чем на двадцать четыре часа, а также не должны были выполнять ничьей другой команды.
Главнокомандующий всеми военно-морскими силами в Европе, адмирал Штарк, был сердечно рад их приезду, поскольку они были единственной группой и в армии, и на флоте, говорящей по-русски, а работать приходилось с большой по численности советской военной миссией под командованием адмирала Харламова, ставшего позднее командующим Балтийским флотом.
В начале 1944 года представители Советской армии были приглашены в Вулакондскую бухту в Ирландском море, где они должны были осуществлять наблюдение за подготовкой союзников к высадке во Франции. Руководил всем этим морской атташе капитан Миллер, позднее – адмирал Миллер, и офицер по делам печати на флоте.
Это была первая встреча Георгия с советскими русскими. Вначале его отношение к адмиралу было сдержанно-вежливым, так как груз прошлого был тяжким бременем для них обоих. Однако общий родной язык, верный тон, который Георгию сразу же удалось найти, и его непринуждённая манера общаться помогли навести мосты через разделявшую их пропасть. Советский адмирал, несмотря на своё более высокое служебное положение, стал вскоре относиться к Георгию с уважением и доверием. Однажды Харламов спросил неожиданно, есть ли у него возможность связаться по телефону со своей семьёй в Лондоне. "Я хотел бы, чтобы они покинули город, если будет воздушный налёт", – сказал он. Георгия соединили по телефону непосредственно с его родными. В ту же самую ночь на Лондон действительно был совершён массированный воздушный налёт. Это повторялось несколько раз, и Георгий мог только предполагать, что советскому посольству, с которым Харламов поддерживал связь, об этих налётах было известно заранее. Советы никогда не передавали эту информацию своим британским союзникам, хотя им, наоборот, сразу сообщались все подробности относительно поставок оружия, о котором они так просили.
В марте 1944 года президент Рузвельт передал советскому Северному флоту, состоявшему только из эсминцев, построенный в 1921 году модернизированный крейсер "Милуоки". Корабль был оснащён самыми современными радарными установками. Георгий сопровождал этот крейсер и провёл вместе с советскими моряками целый месяц в России. В пути их эскортировали корабли британского флота, чтобы обеспечить безопасность на случай возможного столкновения с немецким суперлинкором "Тирпиц", затаившимся в водах норвежских фиордов. "Тирпиц", в конце концов, был потоплен британскими самолётами.
В конце марта они приплыли в Мурманск. В течение сорока восьми часов после их прибытия двадцать пять американских офицеров и двести пятьдесят человек команды были заменены тем же количеством русских офицеров и матросов. Русские моряки были в восторге от душевых комнат с горячей водой и один за другим принимали душ.
Георгий был здесь в качестве представителя американского командира корабля, который привёл сюда крейсер. На нового советского командира, контр-адмирала, "подарок" произвёл очень большое впечатление, точно также, как и на всех остальных офицеров высокого ранга, которые приезжали сюда из Москвы и Ленинграда и проводили на корабле целый день.
Около пяти часов вечера и американцы, и русские покидали корабль, а на борту оставался только собственно экипаж судна. Георгий мог откровенно обсуждать с русскими в их каютах любые темы, поскольку было известно, что здесь нет подслушивающих устройств. Советский флот не так сильно пострадал от сталинских чисток, как Красная армия. В процессе разговоров и на основе более поздних знакомств у Георгия сложилось впечатление, что девяносто восемь процентов морских офицеров были только военными людьми и отнюдь не коммунистами. Они боролись за Россию, а не за режим. В Мурманске, позднее в Ялте и на Дальнем Востоке Георгий нередко слышал, как они говорили: "Надо пойти купить водки. Правда, она стоит десять рублей, но если предъявить партбилет, то она обойдётся только в пять рублей. Это единственное, на что он годится". Они знали, что брат Георгия участвовал в Цусимском сражении на крейсере "Россия", и постоянно повторяли: "Мы много слышали о вашей семье, и нас можно считать коммунистами не в большей степени, чем вас. Мы только защищаем свою родину".
Они ненавидели войска НКВД и говорили, что во время немецких налётов они уходят за третью линию окопов. Они рассказывали, что высшее руководство Советской армии и штаба было полностью уничтожено перед началом войны, поэтому у Сталина и были такие трудности после нападения немцев на Россию. По их словам, во время чисток было расстреляно также свыше ста тысяч младших офицеров.
Крейсер "Милуоки" был переименован и назывался теперь "Мурманск". Его командир, русский контр-адмирал в возрасте за 60 лет, вёл себя чрезвычайно корректно по отношению к Георгию, но и весьма прохладно. Через неделю после передачи крейсера он сказал ему: "Не хотите ли вы посидеть у меня в каюте и выпить немного?" После нескольких глотков он спросил:
"Щербатов! Князь?"
"Да".
"А где вы жили в России?"
"Недалеко от Воронежа".
"А я родился в Россоши".
"Это в сорока верстах от нашего имения", – сказал Георгий.