– Ну, сынок, – сказал он серьезно, – ты знаешь, что ты хороший наблюдатель и должен нести свою сигнальную вахту как следует. Внизу очень много людей, и их жизни зависят от того, как ты будешь нести эту вахту.
Парень кивнул и сглотнул.
– Так точно, сэр, – выдавил он. – А значит, и моя жизнь тоже.
Жилых помещений в Манитовоке не хватало, и мы ютились почти что в лачугах, но жизнь была незабываемо приятной после суровых месяцев боевых будней. Я еще никогда так не уставал, как в последние дни заключительного боевого патрулирования на "Поллак", и было необыкновенной роскошью расслабиться и вновь пожить, как казалось, почти нормальной жизнью. Пока мы там были, мои однокашники по академии начали принимать командование над своими новыми субмаринами, мне предложили вернуться на Тихий океан и там получить под командование подлодку. Но я знал, что война продолжится еще долго, я длительное время занимался "Хокбилл", чтобы чувствовать, что тут нужен; мне нравились ее офицеры, и я был уверен, что ее ждут большие победы; и я думал, что мне будет полезно сходить еще в один поход в качестве старшего помощника. Помимо всех этих уважительных причин, конечно же была одна перевешивающая все прочие – я не хотел сокращать время, которое я мог провести вместе с женой и ребенком.
"Хокбилл" была введена в строй примерно в середине мая и пару недель проходила испытания на озере Мичиган. Непривычное ощущение – погружаться в пресной воде. Никогда не думал, что будут какие-то различия, но они были. Во-первых, к нашему удивлению, мы узнали, что в пресной воде радио работало так же хорошо на большой глубине, как и на поверхности, в то время как в соленой воде оно становилось практически бесполезным, когда мы уходили на глубину. Во-вторых, мы не могли использовать один из наших стандартных тестов на наличие течи в корпусе лодки. В Тихом океане, если кто-нибудь видел воду на палубе или она просачивалась через швы в подводном положении, он пробовал ее на вкус. Если она была соленой, то моряк знал, что лодка дала течь; если нет, то с ней было все в порядке. Нам понадобилось много времени, чтобы привыкнуть к тому, что этот способ не годился для озера Мичиган. Также было непривычно возвращаться после плавания в озере со льдом, покрывшим палубу. Было еще кое-что, с чем мы не встречались в Тихом океане.
Наконец мы вышли в море. Взяли курс на Чикаго, дошли своим ходом и были отбуксированы, когда шли через Чикагский дренажный канал. Затем, в Локпорте, штат Иллинойс, "Хокбилл" была помещена в своеобразный плавучий сухой док для того, чтобы быть в нем пущенной вниз по реке до Нового Орлеана. Я не совершал на ней этого путешествия по реке. В каком-то смысле я всегда сожалел об этом, потому что так чудесно было сидеть на палубе и читать о жизни Марка Твена на Миссисипи. Но был выбор: плыть вниз по реке на подлодке или ехать до Нового Орлеана на машине со своей семьей, и Марк Твен оказался на втором месте. Итак, мы покинули "Хокбилл" в Локпорте и б июня отправились в Мемфис. Едва мы двинулись в путь, как по радио началось вещание о дне высадки союзных войск на Атлантическое побережье Европы, и всю дорогу мы слушали сообщения о высадке войск в Нормандии. Перед еще одним предстоящим расставанием с семьей было особенно утешительным и воодушевляющим узнать о том, что переломный момент достигнут в войне в Европе.
Мы прибыли в Мемфис раньше "Хокбилл", и я договорился с береговой охраной о том, чтобы она доставила на ее борт меня и моего опекуна Уилсона Норткросса. Уилсон опекунствовал над Грайдерами после того, как в Первую мировую войну погиб мой отец, и проявил отеческую заботу об Энн в те дни, когда я был на Мэри-Айленд, а она ухаживала за своей умирающей матерью в Мемфисе. Мне казалось, что ему будет приятно поближе познакомиться с судном, на котором я уплыву из родных мест.
Служащие береговой охраны сказали, что нам придется покинуть плавучий сухой док и уйти на берег прежде, чем новая подлодка пройдет под мостом прямо к югу от делового района Мемфиса, потому что там кончается их юрисдикция и по причине, связанной с обстановкой военного времени, они должны покинуть корабль там. Поэтому Уилсон, еще один мой друг Сэм Ники и я сошли с буксирного судна, когда оно достигло Мемфиса, взобрались на палубу сухого дока и поднялись на борт "Хокбилл", чтобы постоять на ее палубе. Я думал, что останется время на то, чтобы спуститься вниз, поэтому проводил их к люку кормового торпедного отсека. По пути вниз колено Уилсона ушло под одну ступеньку скоб-трапа, а щиколотка попала под другую, и нога застряла намертво. Он висел так несколько минут, а мы, подойдя к мостику, поинтересовались, не отправится ли он, зависший в кормовом люке подобно торпеде, застрявшей в аппарате "Уаху", с нами в первое боевое патрулирование. Мы освободили его вовремя, к удовлетворению береговой охраны.
В Новом Орлеане у нас были замечательные проводы, продлившиеся четыре или пять дней. Сэм Ники, его жена, Энн и я ездили в центр города; там были жены или любимые всех других офицеров. Мы встретили Билла Вендела, моего соседа по комнате периода учебы в Военно-морской академии, который служил в Новом Орлеане командиром дирижабля. Билл демобилизовался после учебы в академии, а в военно-морской флот вернулся на время войны. Его дирижабль был задействован для того, чтобы сопровождать нас в залив после выхода из Нового Орлеана.
В те последние дни на берегу я научился ценить наших офицеров даже больше, чем когда был в Манитовоке. Они составляли чудесную компанию. Третьим помощником был Фред Такер, которому впоследствии предстояло спасти "Хокбилл" во время ее пятого выхода в море. Он вывел ее из мелководья, после того как лодка пережила бомбардировку глубинными бомбами и была выброшена на поверхность. Здесь были и Гей л Кристофер, и Л у Фокеле, и Джек Джексон, которые служили вместе со мной еще на "Поллак", и Эрик Шредер, и лейтенант Рекс Мерфи, один из самых солидных граждан, каких я когда-либо знал. Он вскоре нам понадобился в преодолении ситуации с одной из цистерн. Но теперь все мы веселились в Новом Орлеане до того, как наступит время расставания.
Билл Вендел со своим дирижаблем отправились опережая нас, а мы отбыли 16 июня. Но он не долго был впереди. Все пытался снизить дирижабль и быть достаточно близко к нам для того, чтобы спустить на нашу кормовую часть палубы кабель связи, и вместо того, чтобы оставаться впереди и высматривать подводные лодки, большую часть времени находился за кормой, направляя ругательные послания по светосигнальному аппарату, на которые я отвечал в том же духе. Я полагаю, это был хороший эскорт. Если какие-нибудь немецкие подлодки и находились в засаде у устья реки Миссисипи, они бы, наверное, побоялись атаковать из-за наших специфических маневрирований.
Первым нашим местом назначения была база подводных лодок в Бальбоа, в зоне Канала, и еще, прежде чем мы достигли его, нам неожиданно напомнили, что мы снова выступаем как часть воюющей нации. Мы проходили по Юкатанскому каналу между Кубой и Мексикой, когда были обстреляны торговым судном неизвестной принадлежности.
Уорс Скэнлэнд увидел его первым. Судно было на расстоянии восемь миль, когда Уорс засек вспышки его орудий. Он повернулся к сигнальщику и сказал:
– Внимательно посмотри примерно в двух милях от нашего левого траверза.
Сигнальщик непроизвольно откликнулся:
– Слушаюсь, сэр, – и чуть не свалился с мостика от удивления, когда снаряды разорвались в паре миль поодаль.
Уорс подождал, когда судно произведет еще несколько выстрелов, а потом мы достали свой большой сигнальный прожектор и дали ему знак: "Прекратить огонь". Судно тут же прекратило обстрел.
В Бальбоа мы сделали остановку на период боевой учебы с многочисленными пусками торпед, и наш результат меткости оказался лучше обычного, по крайней мере в двух случаях, когда торпеды пускал я. Боеголовки наших учебных торпед не имели боезаряда и должны были идти под цель. Но в день, когда я совершал свое первое сближение и выстрелил в бедный миноносец, который всю жизнь охотился за подводными лодками, что-то не сработало в механизме контроля глубины. Торпеда пошла непосредственно под поверхностью, попала в миноносец и прошила его до машинного отсека. Миноносец доковылял до порта, был кое-как залатан и дня через три появился вновь. Я сделал еще один пуск торпеды, и, ей-богу, опять произошло то же самое. В нашем миноносце оказалось две пробоины, прежде чем мы достигли Пёрла.
Ночью мы встали на якорь у островов Пёрлес, где-то в Панамском заливе со стороны Тихого океана. Острова Пёрлес были приятным и тихим местом. Мы ни разу не уходили с лодки; вечерами сидели кружком и смотрели на луну или удили рыбу с борта.
Примерно в середине июля мы отправились в Пёрл, где провели еще около недели, занимаясь по-настоящему интенсивной боевой подготовкой, прежде чем дозаправились и отбыли в свое первое боевое патрулирование. Наиболее ярким моим воспоминанием об этой остановке в Пёрле была встреча с адмиралом. Нам предстояло стать частью передового отряда разведки в крупномасштабной операции флота. В предвоенный период полагали, что такая тактика будет главной в действиях подводных лодок, но к ней очень редко прибегали с началом боев. И вот командиры и старшие помощники были вызваны на инструктаж к адмиралу Локвуду.
Локвуд с некоторыми подробностями раскрыл нам планы союзников по высадке на Филиппинах и нашу роль в этих планах. На меня он произвел огромное впечатление. Адмирал был компетентным, внимательным и вполне непринужденным при высокой ответственности человеком, который излучал и вселял уверенность. Вспоминая его прежнее послание, в котором он сообщал Машу, что его фотография на пианино, я вновь почувствовал гордость за то, что служу под началом этого одаренного богатым воображением, мужественного и в полной мере человечного командира. И на меня вдвойне произвело впечатление то, насколько секретной была информация, в которую меня посвятили. Предполагалось, что мы отправимся в тот же день, но отбытие отсрочили до следующего дня, однако я боялся выходить за пределы базы в тот вечер, из-за того что был носителем таких важных сведений. Я остался на борту корабля.
В то время на Гавайях было и другое большое начальство, и мы на "Хокбилл" использовали это наилучшим образом. Приближался день выборов, и военно-морское ведомство под давлением конгресса делало все возможное для того, чтобы привлечь для участия в выборах военнослужащих. Рассылались многотомные инструкции о методах, которые можно использовать для того, чтобы сообщить морякам об их правах, помочь взять открепительные талоны и даже проинструктировать их по объективному подходу к спорным проблемам дня. Эта инструкция должна быть вручена, когда экипаж будет отозван в казармы.
Однажды, когда мы были отшвартованы у дока на базе подводных лодок, нас оповестили о том, что один из участников пресс-конференции на высоком уровне, которая проходила в Пёрле, собирался проехать по базе. Все старшие помощники должны были вывести экипажи на палубу, построить людей вдоль борта и приветствовать гостя, когда он будет проезжать мимо.
Возможность объединить две директивы была слишком хороша, чтобы ее упустить. Я вызвал на палубу экипаж "Хокбилл" и построил моряков. Они выглядели довольно шикарно для экипажа субмарины во время войны – все носили рубашки и шляпы. Я раздал им инструкции о том, как получить открепительные талоны, и коротко проконсультировал о проблемных вопросах, поднимаемых в ходе выборов. Попутно я не отрываясь смотрел на дорогу, которая пролегала по обе стороны дока. Когда оживление, которое возникло вдоль дороги, приблизилось к нам, я, делая свои замечания предельно лаконичными и используя свою способность чувства времени, которой всегда гордился, объявил:
– А теперь я хочу, чтобы вы, так же как выполняете свои обычные служебные обязанности на этой лодке, встретили одного из наших кандидатов.
Повернувшись в этот момент, я дал команду отдать честь, и взор каждого на борту обратился на Франклина Делано Рузвельта, проезжавшего мимо и махавшего нам в знак приветствия рукой.
Согласно приказу, мы должны были выйти из Пёрла, дозаправиться в Сайпане и выйти на позицию линии передового дозора к востоку от Филиппин, неподалеку от пролива Сан-Бернардино. Мы вышли 23 августа и пришвартовались к "Холлаид", одной из наших плавучих баз подводных лодок, а через полторы недели – в Сайпане, для дозаправки и мелкого ремонта, и Уорс послал меня на плавучую базу гидросамолетов, чтобы взять кое-какие карты. Поднявшись в штурманскую рубку, я встретил флагманского штурмана и доложил ему о цели своего посещения. Тот крикнул находившемуся сзади высокому темноволосому офицеру:
– Слушай, Хэнк, пойди принеси мне такие-то и такие-то карты!
Я пробыл там, наверное, минут двадцать, и каждый раз, когда старпому было что-то нужно, он звал Хэнка. Я начал испытывать некоторую жалость к бедному малому, когда пригляделся к нему и узнал, что его зовут Генри Фонда. Годы спустя, когда я увидел его в "Мистере Робертсе", был сильно поражен портретом несколько раздраженного военно-морского офицера.
Наши большие надежды войти в боевой контакт с японским флотом не оправдались. Мы производили поисковые и разведывательные действия у восточных подходов к Филиппинам на протяжении большей части сентября, избегая самолетов и высматривая, не появятся ли корабли неприятеля, но они нам так и не попалась. В конце концов нам было приказано идти в район к западу от острова Формоза еще на несколько дней патрулирования, за время которого не произошло никаких событий. После этого мы направились еще дальше к югу, в Южно-Китайское море.
На этот раз там нас ждала удача.
Как-то около семи часов вечера – уже начинало темнеть – в перископ мы заметили большое грузовое судно с эскортом. Мы были на поверхности с выдвинутым на всю длину перископом, который использовали для обнаружения целей, полностью скрытых за горизонтом от ходового мостика. Мы сразу же стали маневрировать, чтобы выйти на позицию ночной надводной атаки. Через три часа мы были готовы и выпустили четыре свои электрические торпеды.
Главным преимуществом электрических торпед, которые имела на вооружении "Хокбилл", было то, что они не оставляли за собой разрывного снаряда. Движение парогазовой торпеды обеспечивается воздушно-паровой тягой, в результате чего за торпедой тянется хвост выхлопов, которые поднимаются на поверхность в форме маленьких пузырьков. Эти пузырьки и оставляют кильватерный след, который виден на несколько миль, в то время как винт электрической торпеды приводится в движение электричеством, и она оставляет лишь невидимое для глаза небольшое завихрение в воде. Преимущество, особенно когда вы атакуете эскортный корабль, очевидно.
Но что касается точности попадания, наши торпеды подвели нас, или же нам не удалось нацелить их должным образом. Все четыре прошли мимо по причинам, которых мы никогда не установим. Мы развернулись кормой и выстрелили еще двумя из кормовых аппаратов, но и эти промазали. Даже без выдававших наше присутствие кильватерных следов торпед наша активность неизбежно привлекла внимание эскорта, и он повернул на нас.
Он был меньшего водоизмещения и менее быстроходным, чем эсминец. Оставляя его за кормой и запустив на полную мощь двигатели, мы смогли оторваться от погони. Но, проведя в море сорок пять дней и не встретив ни одного вражеского корабля, Уорс Скэнлэнд был не склонен отступить. После того как успокоились корабли эскорта, мы пошли на новое сближение, с конвоем в надводном положении, и немногим более чем через полчаса после первой атаки выстрелили еще тремя торпедами.
Они попали, и начался фейерверк.
Наша первая торпеда попала в кормовой трюм судна. Он уже был охвачен пламенем, когда еще примерно через десять секунд вторая торпеда угодила в носовой трюм. Пламя охватило все судно, и последовала серия мелких взрывов.
Мы с Уорсом стояли на мостике, когда примерно через минуту после попадания первой торпеды все внутри у меня сотряслось от мощного удара. Меня обдало жаром, и одновременно прогремел чудовищный взрыв. Мы держались, чтобы не упасть, и смотрели на картину, которая открылась нашему взору, с благоговейным ужасом.
Мы нанесли удар по судну с боеприпасами, вызвав фейерверк, перед которым демонстрация дюжины вместе взятых фейерверков по случаю 4 июля выглядит как пара светляков. Весь район утонул в огне. Белые и желтые языки пламени образовали огромный гриб, взметнувшийся на сотню футов вверх от торпедированного судна. Ракеты и трассирующие пули вычерчивали причудливые рисунки в небе, а полыхающие обломки взлетали в воздух и, дымясь, падали в океан. Мы были свидетелями полного распада большого, тяжелогруженого судна.
Офицеры в боевой рубке столпились у выходного люка рубки, чтобы посмотреть. Уорс Скэнлэнд испытывал удовлетворение, напоминавшее жестокую радость Маша Мортона. Брат Уорса сражался в сухопутных войсках в Бирме, и наш командир, увидев, что это было судно с боеприпасами, сразу подумал, что этот груз мог предназначаться для использования в том самом районе, где был его брат.
Как будто желая внести свой вклад в пиротехническую феерию, развернувшуюся перед нами, эскортный корабль вдруг по непонятной причине стал выстреливать зелеными сигнальными ракетами предупреждения о подлодках в районе, в то время как обломки грузового судна, которое ему было поручено охранять, уже исчезли в воде. Но в следующее мгновение те из нас, кто смеялся над сигнальными ракетами, притихли. Эскортный корабль открыл по нас огонь 20-миллиметровыми трассирующими снарядами, и они со свистом проносились над мостиком. Взрывы раздавались в воде непосредственно вокруг нас. И все же Уорс не погружался. Он дал команду в дизельный отсек увеличить скорость, и мы стали медленно уходить из зоны обстрела. Прошел час, прежде чем мы снова могли вздохнуть свободно.
Вскоре после полуночи мы установили еще один контакт с противником. Радар засек большой корабль на расстоянии пятнадцати миль. Мы начали выходить на его курс. Когда вышли на дистанцию в пять с половиной миль, его уже хорошо было видно в бинокль – авианосец, эскортируемый двумя эсминцами, шел со скоростью семнадцать узлов.
Луна висела на нами, видимость была хорошей, а море довольно бурным. Уорс дал команду, чтобы двигатели работали на полную мощь. Но этого оказалось недостаточно; мы только едва могли сравняться с ним в скорости, а предпринимаемые в течение двух часов попытки выйти на позицию атаки не удавались. Очевидно, что у него самого был хороший радар, потому что на каждый совершаемый нами маневр он отвечал одним из своих контрманевров, заставлявших нас держаться на траверзе.
Это была такая привлекательная цель, и нам так хотелось ее достать, что мы почти забыли о миноносцах. В то время как судно, как за два часа до этого, все еще было от нас в пяти с половиной милях, мы вдруг обнаружили всего в трех милях от нас один из миноносцев, идущий к нам на всех парах.