Но я наслаждался триумфом, который для меня был более личностным, чем какой-либо другой, испытанный мной в сражениях. Что бы ни произошло, никто теперь не мог обвинить меня в трусости. Я избавил себя от бремени вины, свалившейся на мои плечи, которое я ощущал весь день. В этот момент мне было наплевать, пойдет "Флэшер" ко дну или нет. Я схватил Джима, когда он направлялся к люку, точно так же, как когда-то Маш Мортон схватил меня, и потащил его обратно. И в этом ослепительном свете мы, тщательно прицелившись, дали залп из четырех торпед по третьему танкеру, а затем почти бесстрастно запустили двигатели и взяли курс на юг.
Мы отправились не раньше, чем взорвался третий танкер. Когда пламя трех горящих судов пошло по воде, четвертый танкер, пока целый, но отчаянно дававший задний ход своим машинам, по инерции шел вдоль побережья на третий. Был ли он благополучно отведен назад или нет, мы так никогда не узнали.
Примерно в миле от них эскортные корабли выглядели как игрушки на залитой красным светом воде. Эсминец, который постепенно отходил назад вдоль правого фланга конвоя, пока не оказался почти на траверзе четвертого танкера ко времени атаки, теперь стоял в стороне на расстоянии двух миль от нашего левого борта по носу и почти на траверзе.
Теперь он развернулся и, так же как и мы, взял курс на юг. Его действия сразу же привели к разногласиям между Филом и мной.
– Фил, этот эсминец совсем близко. Он готовит носовое орудие к бою.
– Да, сэр. Командир, разве мы не можем взять влево? Мы на очень опасном мелководье.
– Ради бога, нет, Фил, нам нельзя влево. Нам нужно уйти от эсминца.
– Да, сэр, но мы можем сесть на мель.
– Не важно, нам нельзя поворачивать к этому чертову эсминцу. Он теперь уже снял чехлы с нового орудия. Разве мы не могли бы совсем немного подать вправо?
– Нет, командир. Здесь слишком мелко. Нам нужно идти влево.
Пока мы шли вдоль чужого берега, все вокруг приобрело сверхъестественный вид, больше похожий на сон, чем на реальность. Создавалось впечатление, что эсминец как будто привязан к нам – не приближается, не опережает и не отстает, скользит по красной воде в каком-то недоступном пониманию феерическом движении. У меня не было сомнения в том, что он нас видел, и каждое мгновение я ожидал, что он повернет к нам или даст по нас бортовой залп.
Я отправил сигнальщиков вниз и стоял с рукой на сигнале экстренного погружения, готовый погружаться даже на этом мелководье, если он повернет к нам.
Но странные события продолжались, и наш молчаливый компаньон даже не двинулся, чтобы приблизиться. Мы целых две мили шли курсом на юг со скоростью около восемнадцати узлов, в то время как Фил все время просил разрешения повернуть налево, а я настаивал на том, что нам повезет, если нам не придется поворачивать направо.
Затем эсминец повернул и ушел прочь. Он взял лево руля, развернулся и вернулся к горящему конвою.
Я так и не смог объяснить его действия. Возможно, его возвращение было ответом на просьбу о помощи четвертого танкера, но почему он раньше не повернул к нам, почему так и не открыл огонь, я не понял. Может быть, он совсем нас не видел, хотя это кажется почти невероятным. Может быть, капитан думал, что вблизи конвоя была еще одна подлодка, и повернул, чтобы ее отыскать.
Какова бы ни была причина, но он повернул прочь, и наше чувство облегчения было неописуемым. Наконец мы могли убраться от несущих угрозу берегов.
– Ладно, Фил. Он повернул влево. Дам тебе повернуть на пять градусов.
А затем, пока эсминец удалялся все больше и больше, а мы уверовали, что он и в самом деле ушел навсегда, взяли курс в открытое море, туда, где под нами была желанная глубина. Моряки по нескольку человек поднимались наверх, чтобы полюбоваться на зрелище позади нас. Даже на расстоянии в четыре мили это было незабываемое зрелище – адский огонь на романтическом тропическом берегу.
Было почти сладостным удовольствием чувствовать все больше саженей глубины под собой. Мы достаточно долго оставались на поверхности, для того чтобы немного зарядить аккумуляторные батареи, а когда стало совсем светло и после того, как я направил адмиралу донесение о том, что, надеюсь, показал себя с лучшей стороны во время ночного приключения, велел Снэпу погрузить лодку до двухсот футов и взять курс на Перт. На "Флэшер" бодрствовали не более четырех-пяти человек. Мы собрались в кают-компании и некоторое время вспоминали ночную атаку, прежде чем лечь спать.
Я встал не ранее четырех часов второй половины дня 22 декабря. Поздно вечером мы получили послание от адмирала Кристи: "Великолепно. Рождественский подарок. Грайдер, поздравляю вас всех. Возвращайтесь домой. Рубин может гордиться своим старым кораблем".
Мы не узнаем об этом до тех пор, пока не будут получены все данные после войны, но "Флэшер" к тому времени уже уничтожила больше тоннажа вражеских танкеров в одном-единственном боевом походе, чем любая другая субмарина на Тихом океане.
Глава 13
"ЗАЧИСТКА"
Мы пересекли экватор к западу от Борнео в день Рождества и отметили это, расстреливая плавающие мины, сорванные штормом. Разбуженный по такому поводу, я сонно размышлял о странности того, что благодаря потоплению шести японских судов на "Флэшер" установилась атмосфера всеобщей радости и доброжелательности, даже миролюбия. После полудня Фил организовал торжественный ужин. Весь экипаж собрался у кормовых батарей, чтобы спеть рождественские песни, а сам Фил выступил в роли Санта-Клауса, раздавая всем подарки. Самый толстый моряк на борту получил корсет, самому большому обжоре дали маленькое корыто, Маккэнтс получил парик, чтобы прикрыть свою лысину, а Тому Беку досталась пара ботинок. Мне дали бейсболку с козырьком в фут длиной, что вызвало насмешки других членов экипажа, которые, видя меня не снимающим бейсболки, рассматривали это как умеренную степень эксцентричности. В тот вечер квартет "Флэшер" собрался у микрофонов общей системы оповещения с фонариками и песенниками в руках и исполнял песни. На мгновение я почувствовал, что вновь обрел дух Рождества, но даже мои умные рассуждения о парадоксах некоторое время назад в этот день не смогли изничтожить нехристианскую гордость за наш недавний триумф. Часть моего сознания напомнила мне, что временами в прошлом мне недоставало скромности и что всегда происходило нечто, чтобы восполнить этот пробел.
На этот раз это была проблема физического и психологического свойства, проблема прохождения через Малайскую гряду островов.
От побережья Индокитая мы проследовали через Южно-Китайское море вниз к Яванскому морю. Там лежала эта гряда, цепь островов, тянущаяся с востока до Малайского полуострова, между нами и относительно безопасными водами Индийского океана. Мы возвращались другим путем, отличным от того, которым шли туда, а ключ проблемы был в проливе Ломбок.
Пролив отделял остров Бали от острова Ломбок, оба они были в руках врага. Я проходил через него лишь однажды, на "Хокбилл". В то время мы сделали это без происшествий, но были многочисленные доклады о трудностях, с которыми субмарины встречались в этом заливе, и во мне неотступно росло убеждение, что нам придется заплатить в проливе Ломбок за легкость, с которой нам удалось уйти после грандиозной атаки.
Мы пересекли пролив Каримата возле Борнео в рождественскую ночь и вошли в Яванское море. Еще через два дня, приближаясь к острову Ломбок, я решил срезать путь к западу от маленькой группки островов под названием острова Кангеан. Это сократило нам путь примерно на сто миль, и мы оказались в непосредственной близости от блестевшего на солнце тропического острова под названием Гоа-Гоа, с прилепившимися к нему многочисленными рыбацкими парусными лодками.
В боях легко становишься суеверным. Я вспомнил, как мы передавали блок сигарет экипажу парусной лодки в начале патрулирования и это принесло нам удачу. Почему бы не попытаться сделать это на счастье на обратном пути? Мы догнали один из парусников у Гоа-Гоа и передали сигареты и несколько буханок хлеба. Первая буханка не попала в лодку, и один из туземцев прыгнул за ней в воду, его зубы сверкали в широкой улыбке, когда он нырял, а я помахал ему рукой и устремил взгляд в направлении пролива Ломбок.
При всех своих дурных предчувствиях я держался самоуверенно. Когда ближе к вечеру мы заметили самолет, летевший в направлении пролива из Сурабаи, я выждал до последней минуты, прежде чем опуститься до перископной глубины. В ту же минуту, как только самолет пропал из вида, мы снова были на поверхности и шли в направлении залива, настолько нам не хватало терпения дожидаться темноты.
В ширину пролив Ломбок достигает десяти – двенадцати миль, и в мирное время, я уверен, он выглядит гигантским. Но единственный раз за всю войну чувство клаустрофобии появилось у меня, когда мы входили в этот пролив. Он казался ужасно узким, когда я подумал о береговой артиллерийской батарее противника на острове Бали. Но мы вошли в него, и примерно на закате оператор радара сообщил о контакте на расстоянии в пять миль, несколько ближе к корме по траверзу с правого борта. Мы увидели направляющийся к нам патрульный катер.
Я совсем не хотел идти на вынужденное погружение, и менее всего в проливе Ломбок, поэтому отвернул и запустил четыре дизеля в попытке оторваться от него. Некоторое время он постоянно сокращал расстояние, пока не оказался на дистанции примерно в три тысячи ярдов, но я все еще не погружался. Я был полон решимости этой же ночью пройти пролив, зная, что, если сейчас мы отложим это, вторая попытка будет вдвое труднее.
Он мог бы воспрепятствовать нашему движению, если бы изменил курс так, чтобы оказаться между нами и проливом, однако продолжал следовать за нами по прямой. Наконец мы прибавили скорости и стали отрываться, с ускорением примерно один фут в минуту. Мы произвели свое последнее изменение курса и шли посередине пролива с патрульным катером за кормой, когда опустилась ночь. Тогда катер открыл по нас огонь.
Поначалу я отказывался это признать.
– Он стреляет, командир, – сказал мне вахтенный офицер Том Бек с нотками озабоченности в голосе.
Я отрицательно и с надеждой покачал головой.
– Нет, – сказал я, – он подает сигнал.
Мне очень хотелось так думать, а через минуту пришлось признать правоту Тома. У катера на носу, как оказалось, была 20-миллиметровая пушка, и снаряды начали падать вокруг нас, за кормой впереди нас и справа и слева по борту.
И все же я не хотел нырять. В проливе было множество других сторожевых кораблей, и если бы мы сбавили скорость, то оказались бы в затруднительном положении. Я решил, что самый лучший выход попытать счастья с этим противником – продолжать идти полным ходом в Индийский океан. Я отправил Тома и сигнальщиков вниз и остался на мостике один.
И там, наверху, в темноте, я пошел на долго откладываемый вынужденный шаг. Никто на "Флэшер" не знал, что со мной произошло в несколько следующих минут.
Мы заранее разработали план на случай ситуации, и внизу, в боевой рубке, все думали, что я приводил его в исполнение. Это был достаточно хороший план: мы приготовили бидон, наполненный порохом и пропитанными маслом тряпками с фитилем. Идея состояла в том, чтобы поджечь его в случае атаки патрульного катера и выбросить за борт. Он взорвется и вспыхнет, а противник подумает, что это мы, и будет его расстреливать, в то время как мы весело продолжим свой путь.
Бидон стоял позади меня на мостике, но, когда снаряды стали падать ближе к "Флэшер", у меня пропал всякий энтузиазм к тому, чтобы зажечь даже спичку на мостике. Это дало бы слишком хороший ориентир на цель. Вместо этого я выбросил бидон за борт и стал думать, какую часть своего тела мне не так жалко подставить под удар.
На мостике всегда было несколько выдерживающих большое давление контейнеров для хранения боезапаса для нашего автоматического малокалиберного орудия. Они были округлые, около восемнадцати дюймов в диаметре и хороши для того, чтобы за ними спрятаться, за исключением одного недостатка. Я обнаружил, что могу укрыть за контейнером примерно одну треть своего туловища.
Слишком мало написано о проблеме того, что выставлять, если у вас вообще есть что выставлять. Она может быть весьма мучительной.
Сначала я согнулся, спрятав голову и плечи за контейнер, думая предохранить свои верхние уязвимые части тела. Просвистел снаряд, моя нижняя часть дернулась, и ужасная мысль пришла мне в голову.
– Боже мой! – пробормотал я. – Если меня в конечном счете заденут, это будет ужасно! Что я скажу?
Я нервно повернулся, сел на корточки и высунул голову.
Но кому нужны нетронутые ягодицы, если будет снесена голова?
Я размышлял над этим вопросом со все большим беспокойством и наконец сделал отчаянный шаг, о котором прежде не признавался никому. Обстрел стал наиболее интенсивным, и был период, когда подлодка США "Флэшер", это славное победоносное оружие военного флота Дяди Сэма, шла курсом на юг через Ломбокский пролив со скоростью девятнадцать узлов, с пустым мостиком, если не считать командира, у которого виднелась лишь одна верхняя часть головы. Я разрешил проблему, убрав нижнюю часть тела в люк.
Я подвергался этому наказанию все время, пока патрульный катер не остался далеко позади, и лишь тогда возвратился на свой пост и как ни в чем не бывало позвал Тома Бека, чтобы сказать ему, что теперь он может подняться не опасаясь. Он подошел, и мы радовались вместе, пока не посмотрели вперед и не увидели второй патрульный катер, приближающийся к нам с юга.
На этот раз и в самом деле не оставалось ничего другого, как уходить под воду. Мы погрузились, и я сказал себе, что теперь, 22 декабря, мы должны выдержать глубинную бомбежку, которую заработали, но не получили.
Он прошел прямо над нами и продолжил путь дальше, так и не сбросив глубинную бомбу. Вероятно, он нас так и не заметил. И что еще лучше, когда мы ушли под воду, совершенно сбили с толку первый патрульный катер. Через полчаса мы уже вновь были на поверхности, двигаясь на юг и ликуя.
Оставалось еще миновать береговые батареи на острове Бали, на южном конце пролива. Теперь моя самонадеянность улетучилась. По мере того как мы приближались, я становился все напряженнее. Мы подтянулись как можно ближе к острову Ломбок и осторожно шли вдоль него, задержав дыхание, и в тот самый момент, когда я подумал, что для них самое подходящее время, чтобы открыть огонь, в небе над Бали сверкнула молния, и я чуть не свалился за борт от неожиданности.
Для меня в тот вечер это был последний знак судьбы, который состоял в том, что меня прикрыла вспышка молнии.
Батареи так и не открыли огонь, и через несколько минут на "Флэшер" началась качка, и она стала зарываться в воду, когда окунулась в высокие, славные и удивительно безопасные волны Индийского океана.
Теперь мы могли расслабиться и подшутить над Снэпом Коффином. Снэп был инженером, на берегу бегал по общественным делам, но был очень серьезным офицером на борту корабля. Учитывая установившуюся традицию, согласно которой на меня были возложены штурманские обязанности при возвращении домой "Уаху" во время третьего патрулирования, Снэпу поручили быть штурманом на оставшееся время пути.
У нас оставалось топлива на опасном пределе, о чем ему, как инженеру, было прекрасно известно. Это требовало точной обсервации, а у Снэпа было очень мало опыта в этом деле. В течение первых двух дней он проявлял беспокойство, пока к нему не стала возвращаться самоуверенность, тогда офицеры и другие члены экипажа "Флэшер" сговорились против него и чуть ли не подорвали его моральный дух.
Мы были в добрых шестистах милях от ближайшей суши и шли курсом на залив Эксмут к пункту на северо-западе Австралии, где должны были дозаправиться. Однажды мы сидели в кают-компании, когда вошел Снэп со своим дневным докладом для меня.
Он обозначил мне наше местоположение, а я поблагодарил его и спросил, уверен ли он в своей правоте.
– Да, сэр, я уверен, – сказал он. – Это наше точное местоположение. Я сделал утром отличную обсервацию и проложил линию системы координат от положения утреннего солнца, а теперь определил обсервационное место судна в полдень. Я знаю точно, где мы находимся.
Просто сердце кровью обливалось при виде его самоуверенной гордости, ввиду того что его ожидало впереди.
– Отлично, Снэп. Как у нас с топливом?
– Ну, нам надо будет заправиться. Мы сможем это сделать только в заливе Эксмут.
А потом, как раз в самый подходящий момент, вошел вестовой.
– Сэр, палубный офицер докладывает, что в перископ они видят землю.
Я смотрел на Снэпа и молча ждал ответа.
– Нет, сэр! – воскликнул он горячо. – Это не может быть земля!
– Вероятно, это мираж, – сказал я непринужденно. – Давай пойдем взглянем.
Я встал и медленно направился в боевую рубку. Снэпу до смерти хотелось попасть туда первым, но ему пришлось пропустить меня вперед. В боевую рубку я первым прошел вверх через люк и направился к перископу. Мы были на поверхности, но перископ давал нам гораздо лучшее поле зрения, чем с мостика.
Поднимаясь по лестнице, мы слышали, как рулевой говорил:
– Приготовиться… дайте пеленг… – и выкрикивал пеленг.
Другой рулевой озабоченно записывал его.
– Дай посмотрю, – сказал я и примерно в течение минуты стоял у перископа.
– Ей-богу, ты прав, – сказал я наконец. – Это земля, Фил, посмотри-ка.
Старпом подошел к перископу.
– Дайте мне посмотреть, – попросил Снэп со все возрастающим беспокойством в голосе.
– Нет, погоди минутку, Снэп, – сказал Фил. – Командир, это поразительно. Похоже на что-то вроде здания на побережье. Посмотри туда!
Я посмотрел и согласился, а затем сообщил, что видны дома, и передал перископ Филу, который тоже увидел дома. Отчаянные просьбы Снэпа взглянуть становились просто душераздирающими.
– Снэп, – спросил Фил строго, – что это может быть за место?
– Этого не может быть! – воскликнул он. – Это мираж!
– Ладно, – сказал я, – до тех пор, пока мы не выясним, где находимся, нам лучше погрузиться. Снэп, как полагаешь, не следует ли нам произвести замер глубины лотом?
– Разогреть эхолот! – трагически простонал Снэп. – Произвести замер глубины!
Голос из боевой рубки прозвучал как приговор:
– Три сажени.
– Командир! – позвал сигнальщик с мостика. – Мы уже отсюда видим землю!
Бедный Снэп бросился через люк наверх, в шоке оглядел огромные морские просторы вокруг. Только благодаря железной дисциплине на флоте он никого не убил голыми руками.
Мы чуть было не использовали нашу последнюю торпеду в нескольких милях от залива Эксмут.
Радар показал контакт с судном, о котором нам не докладывали. Яркая луна только всходила, и на горизонте мы видели неясное пятно. Мы начали его преследовать и послали донесение в Перт, запрашивая, есть ли в этом районе какие-нибудь наши суда. Тут же был получен отрицательный ответ.