Могилу выкопали под старым дубом, прорубив топором место между корнями. Подразделение, с которым Виктор ходил на задание, отсалютовало погибшему несколькими выстрелами. Холмик свежей земли застлали осенними луговыми цветами.
На твердой бугристой коре дуба я вырезал ножом: "Здесь похоронен Виктор Карюкин. Сентябрь, 1943 год". А ниже вырезал свои инициалы.
Через 25 лет, попав в Киев, я принимал участие в телевизионной передаче, посвященной Великой Отечественной войне. Вспоминал фронтовые годы, рассказывал о боевом пути нашего полка от Волги до Эльбы, о своем последнем полете над поверженным Берлином. Вспомнил, конечно, Переяславщину, стариков Шевченко, побратимов-партизан. На следующий день мой номер в гостинице был похож на настоящий партизанский гарнизон: приехали товарищи из Конаровки. Все сходились на том, что лучше всего будет отметить наш сбор в тех местах, где вместе воевали.
В Переяславе-Хмельницком зашли к секретарю райкома партии Григорию Марковичу Кебкало, посетили местный музей, в Комаровке заглянули в знакомый мне двор Ивана Степановича и Татьяны Семеновны Шевченко. Приняли нас, как родных. О многом было тогда переговорено. Имя Виктора Карюкина не сходило с уст: его помнили все. Тогда и решили разыскать могилу под дубом и перенести останки Карюкина в Хоцки, где похоронены погибшие советские воины и партизаны.
Время сберегло вкопанные в землю партизанские столы, бункеры и даже колодец с питьевой водой. Молодые деревья скрыли старый дуб, но местные товарищи показали к нему тропинку. И могильный холмик, и надпись на коре тоже сохранились.
В те дни в перечне имен, высеченных на обелиске в Хоцках, появилось еще одно - капитан Виктор Карюкин. Пусть люди знают это имя. Человек, носивший его, прошел через большие испытания и никогда ни перед кем не склонял головы.
В те дни много работы досталось штабу нашего партизанского соединения и начальнику штаба Ногайцеву: каждый час менялась обстановка в районе, который был под контролем партизан. Красная Армия приближалась к Днепру - уже слышалась артиллерийская канонада. Оккупанты поспешно оттягивали свои войска. По дороге, пролегавшей невдалеке от нашего лагеря, в направлении Киева сплошным потоком двигались машины. В селах останавливались вражеские обозы, банды удиравших фашистских прислужников. Оперативная группа Тканко и штаб создавали подразделения, оснащенные плавсредствами для переправы на правый берег в районе Великого Букрина.
В это напряженное время партизанское соединение подготовило и успешно осуществило операцию по разгрому отступающих гитлеровцев в селе Хоцки.
Наши разведчики донесли о сосредоточении в селе Хоцки отступающих войск и указали на схеме места их расположения. Нам были известны хаты, хозяйственные и общественные помещения, забитые гитлеровцами, полицаями и тысячами военнопленных. Перед выступлением Иван Приймак определил каждому подразделению объект для нападения.
Узнав, что готовится боевая операция, я попросил у командира разрешения участвовать в ней. Комиссар Ломака, присутствовавший при разговоре, и на сей раз начал обосновывать свой отказ:
- В бою на каждого из нас может найтись пуля-дура… Вот вернешься в свой полк, тогда и будешь палить по этим гадам сразу из пулеметов, из пушек, да еще бомбочку подкинешь на всякий случай, а тут… Ну что ты сделаешь с одним автоматом?
- Я возьму с собой еще несколько гранат.
Комиссар продолжал настаивать на своем. Самым убедительным аргументом, подействовавшим на него, было упоминание о Викторе. Я сказал, что хочу отомстить врагам за смерть друга. И тут Емельян Демьянович сдался.
Около трехсот партизан, кто на повозках, а кто верхом, двинулись на Хоцки. Выехали на закате, чтобы осуществить нападение ночью. Некоторое время я находился вместе с комиссаром в его тачанке. Мой товарищ - Николай, вдвоем с которым мы должны были уничтожить часового у караульного помещения, а потом и весь караул, охранявший военнопленных, ехал рядом на телеге, выделенной для нас.
- В селе сбилось столько всякой сволочи, - неторопливо говорил комиссар, что кто его знает, как нам удастся ее перемолоть… Гитлеровцы - раз, власовцы - два, полицаи - три, команда факельщиков - четыре. И все вооружены до зубов, все злые, как собаки. Спят и во сне видят Киев. Любой ценой стремятся перепрыгнуть на правый берег Днепра. Считают, что тогда будут спасены. За Днепром, дескать, их никому не достать.
- А как вы об этом узнали? - не удержался я от вопроса.
- А вы, когда летали на штурмовку аэродрома, разве не знали, сколько там стоит "Юнкерсов", сколько "Мессершмиттов"? - ответил он на вопрос вопросом.
- Но у нас воздушная разведка, фотосъемки.
- У нас тоже воздушная…
Я не понял, что хотел сказать Ломака, и растерянно молчал. А он, выдержав паузу, продолжал:
- Насчет воздушной разведки я, конечно, пошутил. Но данные имеем самые точные. Наши парни вчера под вечер не зря облетали село. Благодаря им мы знаем все, вплоть до того, как и в каком помещении расположены окна и двери, где находятся караулы, когда они сменяются… Если не уничтожим этот сброд в Хоцках, придется воевать с ним на улицах Киева, в лесах Пущи Водицы… У твоего напарника - бесшумная винтовка, которую где-то раздобыл Клейн. Когда Николай снимет часового, вы забросаете гранатами помещение караулки и освободите пленных. Вот, кстати, и развилка. Здесь вам с Николаем надо свернуть налево. Следите за ракетой!
- Есть! - ответил я, выпрыгивая из тачанки.
Наша телега остановилась в километре от села. Мы с Николаем сначала шли, а потом ползком добирались до жилищ. Вокруг было тихо, но мне чудились голоса, я прижимался к земле, будто прячась от недобрых взглядов.
Залегли у бригадной хаты. Вдоль белой стены двигалась темная фигура часового. Николай тронул меня. Я подобрал гранаты и подался вперед, ожидая сигнала.
Красная ракета на миг озарила Хоцки. Я взглянул на Николая и тут же услышал глухой выстрел из винтовки. Все вокруг сразу заклокотало. Неведомая сила подняла меня на ноги. Я кинулся к дому, прижался к стене. Рядом темнело окно. Бросив в него гранату, перебежал к другому окну и повторил бросок. За стеной раздались крики и стоны.
Николай подхватил несколько гранат, лежавших на земле, и потянул меня за руку. Пригнувшись, я побежал за ним. Стало светло как днем - вокруг полыхало пламя. Где-то рядом застрочил пулемет. Я бросился на землю. Когда огляделся, Николая рядом не было, а нам еще предстояло забросать гранатами две соседние хаты с гитлеровскими солдатами. Я привстал на колени, над головой засвистели пули. Пополз сначала за угол хаты, а оттуда - к строению, из которого бил немецкий пулеметчик. Здесь я и увидел Николая. Вдвоем мы забросали гранатами дом и перебежали дальше. У нас еще оставалось несколько гранат. Когда я швырнул последнюю в окно намеченной хаты, оттуда раздался такой вопль, что я на какое-то мгновение застыл на месте. Из проема окна прямо на меня выпрыгнул человек и выбил у меня автомат. Я схватил гитлеровца, и его шинель, которая, видимо, была наброшена на плечи, осталась у меня в руках. Белая фигура в нижнем белье нырнула в кусты. Николай выстрелил вдогонку.
Натянув на себя немецкую шинель, я ползком продвигался за Николаем - нам надо было добраться до большого колхозного сарая: там находились пленные.
Широкую дверь с тяжелым замком можно было выбить только ударами бревна. Нам помогли еще несколько партизан, и дверь рухнула. В глубине сарая мы разглядели множество сгрудившихся черных фигур.
- Выходите, товарищи, мы - партизаны! - крикнул Николай.
Военнопленные толпой хлынули к дверному проему…
Бой длился еще около часа. Выстрелы начали стихать. Я с трудом отыскал в темноте нашу повозку. Сложил в нее несколько подобранных немецких автоматов и кое-какое трофейное имущество. Рассвет застал нас на пути в лагерь…
С каждым днем все громче становилась докатывавшаяся до леса канонада. Ее звуки отзывались в душе тревожной радостью: фронт приближался. И однажды ранним утром по лагерю разнесся сильный рев мотора. Я выбежал из шалаша и увидел между деревьями тридцатьчетверку со звездой на башне. На броне танка во весь рост стоял человек в кожанке и шлеме.
К танку со всех сторон мчались партизаны. Когда я подбежал ближе, танкиста уже качали, и я присоединился к тем, кто с радостными возгласами подбрасывая его в воздух. Наконец виновника торжества бережно опустили на землю.
Майор с полевыми погонами, с орденами на кожаной куртке поднял руку, и возбуждение улеглось.
- Товарищи! Красная Армия, преследуя гитлеровские войска, сегодня ночью вышла к Днепру. Я рад приветствовать партизан. Дорогу к вам указали местные жители. Я прибыл за подмогой. Нам необходимо переправиться на правый берег. Командование фронта приказало нашей третьей гвардейской танковой армии сегодня форсировать Днепр.
Раздалось мощное "ура!". Кольцо вокруг танка сомкнулось еще плотнее. Командир и комиссар партизанского соединения договаривались с танкистом об осуществлении переправы. В разговоре называли залив, где стояли отбитые у врага катера и лодки, упоминали фамилии партизан, которым доверялось ответственное, опасное я почетное задание.
Широкий, глубокий Днепр протекал в нескольких километрах от нашего лагеря. Река ждала смельчаков, которые ринулись бы в ее воды и освободили правобережье…
Мысленно я уже видел себя в родном полку. Последний, трудный вылет, принесший мне столько испытаний, завершался.
Штаб третьей гвардейской танковой армии разместился недалеко от нашего лагеря - в селе Вьюнище. Услышав об этом от майора-танкиста, комиссар партизанского соединения приказал запрячь лошадей и решил сам отвезти меня туда. Партизаны тоже оставляли обжитый лагерь и уходили колонной в другой район. Мы с Емельяном Демьяновичем укладывали свои вещи на тачанку. Я взял с собой шинель и фуражку немецкого образца, трофейную бритву, нож, ложку. Сердечно распрощался с товарищами, и мы двинулись в путь по разбитой дороге.
Выбравшись из леса, мы попали на открытый луг, по которому к Днепру шли танки, самоходные орудия, грузовые машины.
- Вчера наши войска переправились на тот берег, - сказал комиссар. - Это идет подкрепление.
Пока мы любовались развернувшейся перед нами картиной, в небе появились вражеские самолеты. Давненько не слышал я завывающего гула "Юнкерсов", свиста падающих бомб. Рев моторов нарастал. Кони забеспокоились, стали натягивать вожжи. К счастью, уже показалось Вьюнище. Комиссар свернул во двор крайней хаты.
На дубовые рощи, окружавшие Вьюнище, и на само село посыпались бомбы. Мы успели добежать до погреба. Когда все затихло, двинулись дальше - штаб находился в противоположном конце села. Но тут в небе появилось еще три-четыре десятка вражеских бомбардировщиков. Наших истребителей не было видно. "Наверное, наши аэродромы отстали от передовых частей", - подумал я. Пришлось нам с комиссаром снова спускаться в погреб…
Здесь, во Вьюнище, мы распрощались с Емельяном Демьяновичем Ломакой, но после войны судьба не раз сводила меня с этим замечательным человеком, и я искренне благодарен ей за это…
Штабу 3-й гвардейской танковой армии был придан полк самолетов По-2, базировавшийся вблизи Переяслава-Хмельницкого. Меня направили туда, предупредив, что в штаб 2-й воздушной армии я полечу с летчиком Запорожченко.
День, когда я летел с северной Украины на фронтовой аэродром Причерноморья, остался в памяти на всю жизнь, ведь с ним было связано главное в моей жизни: возвращение в небо…
Спустя почти двадцать лет мне передали письмо бывшего заместителя командира эскадрильи По-2 капитана И. Н. Запорожченко. Случайно увидев мой портрет в одной из газет, он вспомнил и так описал тот полет: Я приземлился возле хутора недалеко от Переяслава-Хмельницкого и на КП увидел мужчину среднего роста в фуражке с красной ленточкой партизана, в зеленой немецкой шинели и зеленых бриджах, обшитых кожей. Мы познакомились. По дороге к самолету т. Лавриненков (в моей летной книжке записано Лавриненко) вкратце рассказал, как попал в плен, как бежал и находился в партизанском отряде. Сперва мы сели возле с. Каневщина на аэродром штурмовой дивизии, которой командовал Герой Советского Союза генерал т. Байдуков. Прославленный чкаловец приветливо встретил нас, назвал пункт, в направлении которого должны лететь, проводил т. Лавриненкова до аэродрома, пожелав счастливой дороги. Через час мы были в штабе 2-й воздушной армии, там и расстались с летчиком-партизаном.
…Командарм 2-й воздушной армии генерал С. А. Красовский быстро установил связь с 8-й воздушной армией, оттуда прислали самолет, и я около полуночи уже мчался на- машине по улице степного села недалеко от Аскании-Нова.
Остановились у штабной хаты. Заместитель командующего армией по политчасти генерал А. И. Вихорев выслушал мой рапорт, улыбнулся, оценив взглядом мой партизанский наряд. Затем обнял меня и, ни о чем не расспрашивая, приказал привести меня в нормальный вид.
Хозяйка хаты, куда меня поместили, нагрела воды, поставила корыто, дала полотенце и душистое мыло, которого я давно не видел. Пока мылся, мне принесли белье, обмундирование, фуражку, щетку для обуви.
Через час я зашел к генералу совсем в ином виде. В его кабинете тоже произошли некоторые изменения: посередине комнаты стоял стол, накрытый для ужина.
Во время ужина я рассказал генералу о своем трудном вылете, о Викторе Карюкине, о партизанах. Потом генерал Вихорев встал из-за стола, подошел к сейфу, открыл его и выложил на стол мой партийный билет, Золотую Звезду, орден Ленина, три ордена боевого Красного Знамени…
В тот миг я испытал такое огромное счастье, что на глаза набежали слезы, ведь мне посчастливилось вырваться из кромешного ада, откуда удается бежать далеко не каждому летчику, сбитому над вражеской территорией…
- Когда пилот не возвращается с задания, его ордена и документы отсылают из части, - сказал генерал Вихорев, когда я взял себя в руки. - Командарм Хрюкин разрешил хранить твои документы и награды здесь, на фронте. Мы верили: ты вернешься. Командарм ждет тебя. Прикалывай свои награды и иди… Потом возвратишься ко мне. Здесь и переночуешь…
Очень волновался я, входя в кабинет генерала Т. Т. Хрюкина. В памяти свежи были все обстоятельства неудачного последнего вылета. Хорошо помнил я и слова командарма: "Сокол-семнадцать, я не узнаю вас"… Как-то теперь он оценит тот вылет, мой "поцелуй" с "рамой", пребывание в плену? Ведь всего этого могло и не быть… Разве сбить "раму" было сложным, тяжелым для меня делом? Нет. Я чувствовал себя в какой-то мере виноватым за последствия того боя. Но "рама" сгорела на земле, задание я выполнил, хоть и дорого поплатился потом. Из плена вырвался сам. Разве это не оправдывает меня перед моими любимыми командирами, которые доверяли мне и уважали меня?
Волнуясь, открыл дверь в кабинет. Навстречу мне шагнул высокий, стройный командарм. Он улыбался, и сразу как рукой сняло все мои тревоги и сомнения. Тимофей Тимофеевич пожал мне руку, обнял меня, и я впервые почувствовал полное счастье возвращения в нашу боевую семью.
Командарм не только расспрашивал меня, но и сам рассказывал о нашем полке. Он назвал новых Героев Советского Союза - Амет-Хана и Алелюхина, сказал, что перед армией поставлена ответственная задача - обеспечить поддержку наземных войск в операциях по освобождению Крыма.
У меня учащенно забилось сердце: значит, завтра смогу идти в бой! Командарм словно угадал мои мысли, услышал невысказанные слова.
- Ваш полк воюет отлично. Ты за это время отстал от товарищей. Придется потренироваться, подтянуться. Самолет - это тебе не партизанский автомат. Согласен?..
Той же ночью командарм повез меня на своей машине к командующему фронтом генералу армии Ф. И. Толбухину. Загруженный делами даже поздней ночью, Федор Иванович, полный, с болезненной одышкой, попивая крепкий чай, между короткими телефонными разговорами расспрашивал меня, как удалось бежать и переправиться через Днепр.
- Обязательно расскажи обо всем однополчанам, - сказал он потом. - Обо всем! Особенно о партизанах. Какая это сила! - и тут же обратился к Хрюкину: Где он будет продолжать службу?
У меня по спине пробежал холодок. Я не выдержал:
-- Хочу летать, товарищ командующий, в своем полку.
- Может, ему трудновато будет в этом полку? - посмотрел командующий фронтом на генерала Хрюкина.
- Прошу вас, товарищ генерал, отправить меня в прежний полк, - настойчиво повторил я.
- Так как ты считаешь? - снова спросил Толбухин нашего командарма.
- Федор Иванович, в полку уже знают, что Лавриненков вернулся. Однополчане ждут его.
- А почему это ты без погон? - обратился ко мне Толбухин.
- Только переодели, товарищ генерал…
Хрюкин объяснил, в какой одежде прибыл я в штаб армии. Командующий фронтом вызвал своего адъютанта.
- Принесите погоны капитана.
Тот ушел и возвратился с новыми погонами, на которых было по четыре звездочки, а через несколько минут подал Толбухину приказ о присвоении мне звания гвардии капитана. Генерал армии подписал его, вручил мне погоны, поздравил с новым офицерским званием и пожелал боевых успехов.
- Уверен, что "Сокол-17" еще не раз прославится в небе. У нас много боев впереди…
На следующий день в полной форме я явился к нашему командарму.
- Товарищ командующий, капитан Лавриненков представляется по случаю отбытия в свою часть. Хрюкин окинул меня внимательным взглядом:
- Ну, вот теперь вижу, что ты - Герой Советского Союза. Приказ о твоем назначении командиром эскадрильи уже отправлен. Желаю новых подвигов!
Побывал я и в штабе дивизии. Там тоже пришлось рассказывать все сначала. Командир дивизии сказал, что доволен боевыми делами нашего полка, с похвалой отозвался о многих летчиках, с которыми я расстался почти два месяца назад. Услышав знакомые фамилии, я понял, что за период победного наступления советских войск от Миуса до Днепра наш полк не понес больших потерь, и очень обрадовался. Это означало, что все мои друзья живы, все летают и прославили себя. Быстрее бы только попасть к ним!..
За время моего почти двухмесячного отсутствия полк перебазировался на целых 270 километров на запад!
Когда наш По-2 закружил над аэродромом у хутора с лирическим названием Чаривный, я и в самом деле был очарован тем, что увидел. Неоглядная степь лежала вокруг, а по ней живописными островками были разбросаны села, утопавшие в садах, бежали дороги, ярко зеленели лесополосы…
К нашему самолету, остановившемуся невдалеке от штабной землянки, со всех концов аэродрома спешили люди. Я сразу узнал среди них техника Моисеева, летчиков Остапченко, Тарасова, Плотникова, Карасева, Амет-Хана, Морозова, Верховца. Лица их светились улыбками, и у меня от волнения что-то заклокотало в груди. Дорогие друзья! Сколько раз вспоминал я их в тяжкие минуты! Вера в их дружбу помогла мне пройти через все испытания и невзгоды…
Множество рук подхватили меня и подбросили в воздух, а потом уже я оказался в крепких объятиях:
- Коротким был твой отпуск!
- Считай, Володька, что тебе повезло!
- Мы искали тебя на Миусе, как ищут иголку в сене…