Мясницкая, д. Сытова, кв. 31, тел. 142-48
В Нерви у доктора Залманова лечились многие деятели левого движения: Плеханов, Герман Лопатин, Клара Цеткин, Роза Люксембург, Анжелика Балабанова, Инесса Арманд. Сам он вспоминал и о том, как к нему обращались уцелевшие матросы с "Потемкина". Доктор находил для них работу и помогал материально.
Племянница Германа Лопатина Злата Александровна стала гражданской женой Залманова, и в 1912 году у них родилась дочь Лидия.
Злата Александровна воспитывалась под сильным влиянием дяди-революционера, поэтому взглядов придерживалась прогрессивных, свободных, я думаю, даже и по нынешним меркам. После рождения дочери они какое-то время жили все вместе – Ольга Эммануиловна, Абрам Соломонович и Злата Александровна с дочкой. В Италии в то время параллельно с итальянским гражданским кодексом действовал также знаменитый кодекс Наполеона. В соответствии с его положениями в свидетельстве о рождении дочери Злата Лопатина указала, что она является матерью и отцом новорожденной.
С Залмановым Злата Александровна прожила недолго. По воспоминаниям ее внучки бабушка часто говорила, что у настоящей женщины в доме не должно водиться мужчин и тараканов.
Лидию в семье звали Литли, официально – Литли Абрамовна Лопатина. Впоследствии она была дружна со Штихами, даже какое-то время жила на Банковском с матерью, мужем и дочерьми в крохотной комнатке, отгороженной от кухни.
Когда началась Первая мировая война, полковника медицинской службы Залманова назначили комендантом санитарного поезда. В этом поезде в октябре 1914 года побывал Алексей Толстой, писавший очерки с театра военных действий. Упомянут в них и наш родственник:
…Веселый и шутливый дух в нашем поезде поддерживается Абрамом Соломоновичем Залмановым, он – человек с неутомимой силой и страшной жадностью к жизни. Небольшого роста,, красивый, чисто выбритый, черный, с глазами всегда точно невинными.<…> От санита,ра до врача, – всем в нашем поезде понем, ногу внушил Залма, – нов это приподнятое отношение; ра, боте ли, отдыху ли, веселью отдаивать все силы. Некоторые еще сопротивляются, конечно, но молодежь восприняла его дух, и наш поезд считается образцовым. Вообще для русской молодежи подобный пример человека очень полезен. ("По Галиции".)
Сам Залманов вспоминал эти времена пятьдесят лет спустя в письме к Мише: "[Я] остался тем же озорным студентом 40 лет, который водил моего приятеля А.Н. Толстого во время войны 1914 года на цепочке и демонстрировал его, как сына персидской королевы и леопарда. Толстой брал шапку в зубы и пытался собирать медяки. Больные, собравшиеся толпой, медяков не клали, но верили в зоологическое и геральдическое происхождение Толстого".
Не нужно думать, что жизнь в санитарном поезде была сплошным весельем. В очерке Толстого есть и другие слова:
Все эти веселые беззаботные люди десять дней назад вывезли из-под шрапнели и пуль пятьсот раненых солдат и сейчас ждали одного – как бы вновь допустили их подальше к самым боям.
Приезжая на побывку в Москву, полковник Залманов не изменял себе и продолжал хулиганить. Однажды он гулял с Мишей по Мясницкой, надев гимназическую фуражку. (Вспомним, что в те времена к соблюдению военной формы относились очень строго.) Племянники познакомились с его ординарцем, солдатом Сусовым. Где-то, очевидно, на ярмарке он "снялся на карточку". На фотографии – нарисованный аэроплан, а Сусов, просунув голову в специальную дыру, представляется героическим летчиком. Солдату очень нравилась эта фотография, он показывал ее братьям Штихам, а потом послал домой, надписав стихами собственного сочинения:
Жена моя Матрена,
Летаю над тобой.Герой-доброволец Сусов
Дядька рассказал племянникам, как Сусов выжил из их вагона второго врача, женщину, которая чем-то сильно его допекла. Герой-доброволец наловил в спичечный коробок клопов и выпустил в ее купе. Дама тут же переселилась в другой вагон. Эти и другие похождения Сусова описывает в своем очерке и Толстой, но я запомнил с дедушкиных слов только эти два и немного не так, как даны они у Алексея Николаевича.
В 1915 году Абрам Соломонович Залманов получает чин генерала медицинской службы и должность старшего врача – руководителя санитарных поездов.
Будучи знаком со многими русскими революционерами лично, Залманов через них, заочно, знал и Ленина, который часто передавал ему приветы. Поэтому совершенно естественно вышло так, что после революции он получил ряд высоких постов в Наркомздраве. Так, в числе прочего, он назначается директором всех курортов и организатором борьбы с туберкулезом. Участвует в законодательной работе, и благодаря его стараниям был принят закон, запрещающий строительство заводов ближе 15 км от городов. В это время он знакомится с Лениным лично и на время становится его и Крупской персональным врачом. В шестидесятые годы он описал свою деятельность того времени в письме к генерал-майору в отставке Михаилу Петровичу Еремину – коллекционеру, собирателю документов для музея Ленина:
Узнавши в октябре 1918 г., что я в Москве, Владимир Ильич захотел лично со мной познакомиться.
Жил он в маленьких трех комнатах. В одной жила Мария Ильинична, в другой – Владимир Ильич и Надежда Константиновна, в третьей, промежуточной, находился крошечный кабинет.
Не было лифта. У Надежды Константиновны была базедова болезнь. Сердце было расширено, и мне стоило больших трудов настоять, чтобы был сооружен подъемник, так как подниматься на третий этаж было очень трудно для слабого сердца Надежды Константиновны. Обстановка была спартанская. С трудом удалось мне перевести на один-единственный месяц Крупскую в детскую санаторию в Сокольниках.
По пятницам в 7 часов вечера за мной приезжал автомобиль из Кремля. У меня был пропуск в Кремль в любое время дня и ночи.
Если никого из приглашенных не было, Владимир Ильич беседовал со мною на политические, исторические и литературные темы, а также о положении дел на фронтах гражданской войны. Изредка после многих напоминаний удавалось мне по воскресеньям уговорить его покататься в открытом автомобиле. Никак не могу себе объяснить, чем я заслужил такое к себе отношение. Пациент он был на редкость непослушный. Оба они – он и Крупская – не были в состоянии долго лечиться.<…> Наша беседа всегда носила характер разговора двух студентов, до того Владимир Ильич был прост и ни одним словом, ни одним жестом не подчеркивал своего исключительного положения в мире.
В слово "студент" Абрам Соломонович вкладывал особый смысл, в нем была для него и философия, и жизненная позиция. Уже в глубокой старости он повторял: "Нужно до конца оставаться молодым студентом перед чудесами жизни".
Крымская одиссея
20 марта 1919 года Ленин подписал декрет "О лечебных местностях общегосударственного значения". Для его реализации в Крым направлялся доктор Залманов в звании уполномоченного Совета Народных Комиссаров РСФСР. Для исполнения полномочий Залманову выдали мандат. На бланке СНК РСФСР рукой Ленина было начертано:
Удостоверение
Податель – Абрам Соломонович Залманов – лично мне известный советский работник, врач, работающий в Нар-комздраве.
Прошу все советские учреждения, железнодорожные, военные власти оказывать всяческое содействие врачу Залманову, едущему по делам службы.
Пр. СНК В. Ульянов (Ленин). 28.V.1919.
Вместе с Абрамом Соломоновичем отправился в качестве секретаря его племянник, Михаил Штих. Поехал на летние каникулы – командировка не должна была оказаться долгой. Мишино удостоверение намного скромнее, но куда ж в России, да еще при большевиках, без удостоверения?
Рос. Соц. Фед. Сов. Респ. (видимо, аббревиатура РСФСР еще не прижилась. – С.С.)
Народный комиссариат по просвещению Московская государственная консерватория 31 января 1919 г. № 3662
Удостоверение
Настоящее выдано из Московской государственной Консерватории Народного Комиссариата по просвещению Штих Михаилу Львовичу (Несанелевичу) для представления по принадлежности в том, что он в настоящее время состоит учеником Московской консерватории по классу скрипки.
Директор
Правитель дел.
Спустя годы Михаил Львович вспоминал эту поездку – как они ехали в отдельном спецвагоне, как он бегал с мандатом Ленина, требуя, чтобы вагон прицепляли куда надо. Потом они приехали в Симферополь.
В одно прекрасное утро, выйдя на улицу (два еврея с мандатом Ленина в кармане), они узнали, что в городе – белые, а на ближайшем перекрестке стоит казачий патруль и проверяет документы граждан. Деваться было некуда. Но Залманов выбрал лучший способ обороны – нападение.
В то время как племянник (по собственным его словам) уже прикидывал, на каком из фонарей их сейчас повесят, дядя начал громко возмущаться и потребовал, чтобы их отвели к офицеру. Тот находился недалеко. Когда родственники предстали перед ним, Абрам Соломонович сказал:
– Господин офицер, мы – врачи из Москвы, и, даю вам слово интеллигентного человека, никаких документов у нас нет. Вы верите слову интеллигентного человека?
Хорошо, что слову интеллигентного человека офицер поверил.
Однако командировка затянулась. Перебираться через линию фронта с советскими документами было очень опасно. Дядя с племянником пробовали попасть в Москву через меньшевистскую Грузию, но из этого тоже ничего не вышло. За время крымской эпопеи Миша дважды являлся на медкомиссию по призыву в белую армию. В результате консерваторское Удостоверение украсилось двумя печатями:
Подвергался 8 августа 1919 года в Ялтинском Уездном по воинской повинности присутствии поверочному освидетельствованию и признан совершенно неспособным к военной службе по статье 56 расписания болезней.
19 сентября 1920 года Мишу освидетельствовали повторно, но освободили уже по статье 17. Я не искал тогдашнего расписания болезней, и причины Мишиного освобождения от службы не знаю. Как не знаю и того, была ли эта причина настоящей или призывник умело "косил" от военной службы, пользуясь квалифицированными советами дяди.
Вернуться домой они смогли только после взятия Крыма красными, пробыв "в командировке" больше года. Однако почему-то родственники двинулись разными путями: Абрам Соломонович поехал на поезде, а Миша – морем, на старой, романтического вида парусно-моторной шхуне "Риск". В итоге Залманов оказался в Москве 14 ноября 1920 года, а Миша пережил новые приключения. Название судна оказалось пророческим: начавшийся шторм больше недели мотал потерявшую управление шхуну, а после его окончания оказалось, что паруса порваны, а двигатель не работает. Пережив целый ряд мытарств, переболев двусторонним воспалением легких, Михаил Штих попал в Москву только в конце зимы 1920-21. Несколько месяцев родные ничего о нем не знали. Когда он вернулся, его долго мыли (как он сам говорил, третьей водой еще можно было заправлять авторучки), а потом два врача – отец с дядькой – провели тщательнейший осмотр вернувшегося блудного сына. "Счастлив твой бог, Михайла", – резюмировал дядя.
Миша тоже в молодости писал стихи. Пережитое приключение описано им в стихотворении "Шторм":
Все случилось очень просто:
Замутилась бирюза,
Налетел порыв норд-оста
И – в лохмотья паруса!
Оглушил шальным ударом,
Сбрызнув веки снопом искр.
Разве эта шхуна даром,
Сослепу зовется – "Риск?"
Вспомнишь ты и мать, и друга,
Жизнь и ту, что жизнью звал,
И опять – матросов ругань,
И опять – за шквалом шквал.
Думал – прямо в руки счастье?
Может, скажешь – свет не мил?
Гнется борт, и рвутся снасти,
Мачту крепче обними!
Где-то на другой планете
Есть и кров, и порт, и мол.
Может быть. Утешься этим!
И когда в неверном свете
На корму ползущий холм
Рухнет – Поверни иначе:
Скатерть, стол, уют, тепло.
Там тебя, тревогу пряча,
Ждут и плавят лбом горячим
Запотевшее стекло.
И – назад: огонь в гортани,
Жажда, грохот, стужа, темь.
Гибель? Защитись бортами!
В мачту! Кровь из-под ногтей!
И – стрелой, черпая краем,
В самый тихий в мире порт.
Эй! Все к трюму! Погибаем!
Груз за борт!
Великий лекарь
Через год после возвращения из Крыма Залманов навсегда покинул Россию. Сам он описывал свой отъезд так:
В ноябре 1921 года, когда накопилось у меня сознание неполности моих знаний, я поделился моим нравственным состоянием с Владимиром Ильичом. Он спросил меня: "А если Вам дать возможность выехать за границу?" Я ответил, что попытаюсь отыскать что-нибудь новое в основах. Назавтра я получил паспорт, деньги на дорогу и место в дипломатическом вагоне.<…>
На вокзал меня отвозил т. Гиль – шофер Ленина.
Залманов снова едет в Германию. Там он знакомится с книгой Августа Крога об анатомии и физиологии капилляров, удостоенной Нобелевской премии 1920 года. Идеи датского ученого оказывают на Абрама Соломоновича большое влияние, и он отправился учиться к продолжателю работ Крога, профессору Мюллеру в Тюбинген. Он снова студент – в 46 лет. Он снова работает в разных клиниках Европы. Однако скоро пребывание в Германии и Италии становится опасным для врача с еврейским именем и советским паспортом – а Залманов до конца жизни остался гражданином СССР. Доктор с женой Надеждой Сергеевной и сыновьями Андреем и Данилой перебирается в Париж, где много и плодотворно работает. В Париж к нему приезжают из Германии и других стран ученики и пациенты. Слава доктора, успешно побеждающего многие трудные случаи, распространяется широко. У него лечатся некоторые титулованные особы и члены правительств многих стран.
Но вскоре начинается Вторая мировая война, немцы захватывают Францию. Андрей ушел сражаться в Сопротивление.
В оккупированном немцами Париже Залманова нашел его гейдельбергский ученик, военный врач, носивший высокий чин в немецкой армии, и предложил возглавить Парижский госпиталь. Доктор отказался. Он сказал: "Я – гость Франции. Франция мне этого не предложила, и я не могу принять этого от вас". В бесчеловечных условиях самой жуткой из войн Абрам Соломонович продолжал жить по правилам человеческой порядочности.
Из-за начавшейся болезни Залманов попал в больницу. Кто-то выдал местным властям, что он еврей. Его должны были забрать немцы, однако о доносе стало известно друзьям. Бежать больной доктор не мог, но Бог хранил его и в этот раз. И снова, как и в Крыму, избавление носило характер детектива. Теперь его спас сын Андрей, который явился в больницу, переодевшись в эсэсовскую форму, и увез отца по подложным документам.
После того как в июне 1941 года началась война Германии с Советским Союзом, Залманова арестовали. Когда его привели на первый допрос и поставили перед сидевшим за столом молоденьким лейтенантом СС, доктор строго заметил ему, что он – русский генерал медицинской службы и никогда не слышал, чтобы в какой бы то ни было армии младшие по званию сидели, не предлагая старшим сесть. Он опять оборонялся – нападая. И опять победил: отныне на допросах он сидел. Немецкие офицеры отдавали ему честь. Вдумайтесь: офицеры СС отдают честь арестованному еврею, генералу русской армии, бывшему личному врачу главного коммуниста всех времен и народов. Такого не сочинишь.
Вскоре его отпустили под полицейский надзор. Доктор продолжал тайно лечить бойцов Сопротивления. Впоследствии Андрей, кавалер ордена Почетного легиона, жил в Будапеште. Московские родственницы – единокровная сестра Лит-ли и ее дочь – встречались с ним.
А сам Абрам Соломонович до самой смерти прожил во Франции. Энциклопедически образованный и мыслящий очень широко, доктор был недоволен главным направлением, в котором развивалась медицина в двадцатом веке. Он считал, что антибиотики, химические препараты и прочие средства официальной медицины слишком грубо вмешиваются в работу организма, мешая ему самостоятельно справиться с истинными причинами болезней. Полагая, что залог здоровой жизни – в поддержании правильных обменных процессов, протекающих в пронизывающих все тело человека капиллярах, Залманов разработал способы диагностики и лечения многих заболеваний. Свой метод он назвал капилляротерапией. Для лечения широчайшего спектра внешне совершенно непохожих друг на друга болезней Абрам Соломонович применял ванны. Добавляя в воду натуральные продукты – живичные скипидары, настои сена, листьев грецкого ореха и другие природные вещества и тонко дозируя температуру раствора и продолжительность процедур, Залманов добивался поразительных успехов. Свои взгляды и опыт он систематизировал и изложил в трех фундаментальных трудах. Книги "Тайная мудрость человеческого организма", "Чудо жизни" и "Тысячи путей к выздоровлению" вышли в Париже соответственно в 1958, 1960 и 1965 годах. Они были переведены на ряд языков и опубликованы во многих странах.
Экземпляр своей первой книги Secrets et sagesse du corps Абрам Соломонович прислал Михаилу Львовичу Штиху с надписью:
Милому, дорогому Мише на память о престарелом, но не устаревшем спутнике нашей молодости. "Умереть молодым въ 90 лет!" Всю жизнь был верен этому лозунгу. Твой А. Залманов. Paris. 1-IX-1961.
Забавная деталь: Абрам Соломонович, свободно владевший пятью европейскими языками, переводивший Пушкина на французский стихами, ошибся в русском правописании: вся надпись выдержана в правилах советской орфографии, но в предлоге вдруг выскакивает дореволюционный "ъ". Видимо, русским письменным доктору приходилось пользоваться нечасто.
После присылки книги между дядей и племянником завязалась переписка. В ней Абрам Соломонович очень живо описывал свой образ жизни и некоторые взгляды – медицинские и общие: