В кабинет влетел запыхавшийся Миша. За его спиной болтался латаный полосатый мешок. В мокрых волосах дотаивали снежинки.
- Быстро сгонял?
- Молодец, молодец, мой Мишенька! - погладила его по голове Ольга. - Прямо хоть на состязание вас пускать. Но откуда столько? - приподняла она увесистый мешок.
- Я еще к Шершуковой забежал, у нее все готовое выгреб и Дуся сейчас от себя добавила. Табак вот тоже в типографии ребята собрали, - вытащил он из кармана бумажный сверток. - Эх, прорвался! Мокрой рукой я, дурак, взял.
- Ничего, - принял от него пакетик костистый, - самая малость просыпалась. Мы соберем. Табачок-то у нас дороже всего. Курцы, которые, значит, без него обойтись не могут, так за цигарку подштанники, а то и рубаху дают.
- Давайте я им хлеб сейчас поделю, - подошла к Ольге молчавшая все это время Женя.
- Не стоит, - отстранила ее руку та. - Они сами лучше нас это сделают. Бери, землячок, Христа ради!
- И тебе, мадамочка, спаси тя Христос, благодарствуем, - поклонился ей в пояс костистый солдат. - Ишь, сколько тут! - взвесил он на руке мешок. - И нам хватит, и дружкам принесем гостинец.
Пленный пошарил рукой в мешке, вынул завернутое в газету блюдо со студнем, развернул, понюхал.
- Хорош! С чесночком!
Потом осторожно пошарил в боковом кармане ватника, вытянул оттуда осколок стекла и, вырезав им кусок студня, положил на отломленный кус свежей румяной булки.
- Снеси немцу. Он свое тоже получить обязан, - передал он студень с хлебом ближайшему солдату.
Немец внимательно осмотрел незнакомую ему еду, тоже понюхал и, уловив запах чеснока, жадно куснул.
- На жратву они ходкие, - ухмыльнулся костистый. - С солдатского котла, хотя бы и с немецкого, не зажиреешь. По триста двадцать граммов им хлеба дают… Разве это еда солдату?
Он разостлал газету на полу и вытряхнул на нее холодец. Блюдо протянул Ольге.
- Бери, дамочка, свое. Нам оно ни к чему, а тебе полезное. Где теперь такое купишь? - постучал он ногтем по зазвеневшему фаянсу. - Это от царского времени. А за мешочек-то извиняй нас. Себе оставим, а то и донести не в чем. Они же, хохлы эти самые, как вели нас, карманы у всех посрезали. Ну, куда же тебе хвортопьян ставить? К энтой стенке? Берись дружней, ребята, постараемся для хозяйки.
- Russishe Wurst? - спросил немец, показывая на последний кусочек студня.
- Kriegswarst, военная колбаса, - весело ответила Ольга. - А до революции в России была такая колбаса, какой и не видели в Германии, - задорно добавила она по-немецки.
- О, да, - солидно согласился немец. - Россия очень богата.
- А ты, хозяйка, сама откудова будешь, что земляком меня опознала? - спросил красноармеец, равнявший по стене пианино.
- С самой широкой Волги, - развела руками во весь мах Ольгунка, - с Волги-матушки я. В Кинешме рождена.
- То-то, я и по говору слышу, что нездешняя. Верно угадала, земляк с тобой я. Сам-то из-под Серпухова, с Оки… Тоже река знаменитая.
- Широка страна моя родная, - не удержавшись, вполголоса пропел присмиревший Пошел-Вон. Теперь он явно побаивался Ольги.
- Вот этот самый гражданин, - указал на него пальцем костистый, - говорит, сталинский мы авангард. А какой мы авангард? Пропади он пропадом этот Йоська, никому от него житья нет. С того мы и в плен подались, чтобы ему, черту усатому, не служить. А то разве взял бы нас немец? В первую-то войну на Карпатах как стояли? Стенкой! Даром, что снарядов не было, а стояли. Потому - было за что стоять. Рассея была.
- Боже, царя храни! - нарочитым дискантом, но и теперь вполголоса пропел Пошел-Вон.
- А все-таки я когда-нибудь вас побью, Пошел-Вон! Крепко побью. Но не сегодня. Сегодня мир и радость во имя Рожденного, - протянула ему руку Ольгунка. - Была Россия, земляк, и будет! Будет!
- Дай Господи! - перекрестился костистый.
Пошел-Вон неожиданно перестал вихляться, принял пальцы протянутой Ольгой руки на всю ладонь и, почтительно склонившись, поцеловал их.
- При других обстоятельствах и в другую эпоху из вас, вероятно, Жанна Д'Арк получилась бы, - с неожиданной серьезностью в голосе проговорил он. - Эдакая Жанна Д'Арк с налетом Ольги Псковской или боярыни Морозовой… в суриковских тонах. Но в другую эпоху. Теперь - нет. Теперь все впустую. Всё зря.
- Будет, будет! - исступленно твердила Ольга.
- Будет! - потряс за плечи красноармейца Мишка. - Будет, отец!
ГЛАВА 33
Русские собирались на вечеринку постепенно, поодиночке, иногда по двое. Кроме штатных сотрудников редакции и головки типографии, пришли приглашенные: старый эмигрант-генерал из Белграда, неизвестно что делавший при немецком штабе, и почему-то носивший русскую форму с защитными генеральскими погонами, молодой художник Белявский, только что успешно проведший выставку своих работ. И теперь ходко, с необычайной быстротой, в дватри сеанса писавший портреты немецких офицеров, и тихая, незаметная Мария Васильевна "капля молока", как ее звали в городе. Ее чуть не силой притащила на вечер Ольга.
Немцы пришли все разом. Их было трое: доктор Шольте, Вернер и здесь с упоением вспоминавший о своей службе в Вологде у господина Собакина, и длинный, как жердь, зондерфюрер Онэ, сын эмигрировавшего из Петербурга немцакондитера, объект особой ненависти Женьки, окрестившей его "нацистским комсомольцем". Эта кличка была дана метко: рожденный в России и носивший русское имя Борис, Онэ всеми силами старался показать свою принадлежность к расе господ и был единственным в абтейлюнге немцем, нередко ссорившимся с русскими.
Все три немца несли по аккуратно завернутому пакету.
- Зект… Настоящий, французский, - таинственно шепнул Брянцеву Шольте, передавая свой увесистый сверток. - Десять бутылок. Это нужно поставить сначала на лед.
- Без вас знаем, - весело ответил Брянцев. - Во время оно немало шампанского попили. Спасибо, Эрнест Теодорович! Признаюсь, сначала революции ни капли этой прелести не проглотил.
- А я так и сроду не пробовал, даже в глаза шампанского не видал, - добавил, принимая от Брянцева кулек, Мишка. - На лед его, значит?
- Закопать, - отчетливо разбив слово по слогам, ответил Шольте и даже руками показал, как это нужно сделать.
В других пакетах был коньяк и немецкие настойки. То ли начали разгрузку интендантских складов или по другой какой-нибудь причине, но подарок Шольте был щедрым.
Прямой потомок Карапета Великолепного доказал свое происхождение от знаменитого предка: и сервировка, и закуски, и честно доставленные, прекрасно откормленные Пошел-Воном гуси густо заполнили винный комбинированный стол одними давно позабытою, а другими совсем невиданною роскошью.
Ольгунка сияла и ежеминутно шепталась с потомком Великолепного. Тот тоже блистал потным от усердия лбом и атласными лацканами добытого в театральной костюмерной фрака.
- Савсэм как мэтрдотель на болшой ресторан, - выпавлинивал он перед Ольгою, взмахивая белоснежною салфеткой. - Одна бэда - официантов нэту. Старый - умирал вэсь, молодой - одын баришня, порядку не знает.
- Пир во время чумы, - ораторствовал Пошел-Вон. - Однако ни гуси, ни вино передатчиками этой болезни не являются. Поэтому вперед без страха и сомненья! - Ему не терпелось сесть скорее за стол.
- Официальные тосты? Как? Будут? - тихо спросил Шольте Брянцев.
- О, нет … Это семейная рождественская вечеринка.
- Ну, тогда прошу к столу, господа! - возгласил попавший помимо своей воли в хозяева вечера Брянцев.
Загремели разнокалиберные стулья и кресла. Места, по счастью, всем хватило.
- Как старшего в чине, прошу начать, - налил рюмку генерала Брянцев.
Генерал традиционно посмотрел ее на свет, развел в стороны длинные брусиловские усы и лихо выкрикнул надтреснутым командирским баском:
- С наступающим праздником Рождества Христова, господа! Вот это по-генеральски! - восхищенно воскликнул Шершуков и единым духом хлопнул свою стопку. Пить водку рюмкой он не умел.
Залязгали ножи, загремели тарелки, но разговор оживился только после третьей очереди.
- А все-таки мы сделали большой промах: попа не позвали, - размахивала вилкой раскрасневшаяся Женя.
- Позвольте, ведь вы же мусульманка? - возражал ей педантичный Котов.
- Ну, так что же? Праздник - русский, и я русская!
- Магомет вас в свой рай за это не пустит!
- И не надо! Я в русский пойду. Это все мелочи…
Мелочи были тем аргументом, который всегда применяла Женя в затруднительных случаях.
- Очень резонно, - вмешался Пошел-Вон, - в магометанском раю вы всё равно не выдержите конкуренции гурий. Но вопрос в том: где этот русский рай? И вообще существует ли он?
- Насчет теперешнего времени говорить, конечно, не приходится, - старым вороном прокаркал со своего места печатник, - а что касаемо прошлого, так был рай этот! В самой России был!
- А сейчас тебе чем не рай? - обнял его за плечи достигший уже полного благодушия метранпаж. Рай! - обвел он широким жестом заставленный бутылками стол. - Давай вон той зелененькой нальем.
- Бутыль оченно интересная…
К столу торжественно проследовал потомок Карапета Великолепного, держа на вытянутых руках протвинь с замысловато разукрашенным ореховым тортом. За ним шел Миша с хорошо всем известным Дусиным ведром, из которого торчали золотые горлышки бутылок.
- Как его, этот сект, откупоривать, Всеволод Сергеевич? - задержался он возле Брянцева. - Пробки жестянкой покрыты, штопор их не берет… И проволока еще…
- Отвертите проволоку с пломбой, а потом подталкивайте пробку пальцами. Она сама выскочит, - тихо ответил ему тот.
Миша, не отходя от стола, сосредоточенно заработал над бутылкой, быстро открутил проволоку и начал осторожно подталкивать грибок пробки, уперев бутылку себе в живот.
- Вина кометы брызнул ток… - картинно откинулась на спинку кресла Елена Николаевна.
- Хлоп!..
Струя белой пены ракетою взвилась над столом и окропила поэтессу густыми хлопьями пены.
- Живая иллюстрация к строкам Пушкина! - едва сдерживая смех, сказал Брянцев.
- Надеюсь, что подававшие Онегину лакеи были ловчее! - прошипела сквозь прижатый к лицу платок Елена Николаевна.
- Скажи, пожалста, какая ошибка вышла! - обмахивал ее своею салфеткой потомок Карапета. - Маладой человэк, парадка не знаит…
Бывший бухгалтер господина Собакина поспешил на помощь растерявшемуся Мишке, и дальше дело пошло без инцидентов. Разномастные стопки и фужеры быстро наполнились искристым вином.
- За что ж выпьем? К шампанскому обязательно нужен тост, - поднял свой стакан Брянцев.
- А вот за этот за самый российский рай, какой был. Чтоб его, сызнова на все сто отремонтировать… - закаркал в ответ печатник, встал, покачнулся, стукнул себя в грудь, снова плюхнул на стул и повторил: - На все сто процентов…
- Урра! - заорал во все горло метранпаж. Уррра! - густой октавой вторил ему Шершуков. Урра! - надрывался, блестя глазами, Миша.
- Туш! - крикнул сквозь гомон Брянцев Ольгунке. Ольга торопливо встала и почти подбежала к пианино.
Гром победы раздавайся,
Веселися храбрый росс…
- загремели отрывистые аккорды Преображенского марша.
Не томись и не печалься,
Что ты голоден и бос…
- Теперь танцы! - крикнула она. - Нечего там за столом рассиживаться! Вальс! Кавалеры, приглашайте дам!
Пошел-Вон встал и церемонно расшаркался перед Еленой Николаевной.
- Permettes-moi vous engager…
Первая пара плавно закружилась под звуки многим еще памятного вальса "Волны Дуная". Всех удивило, что Пошел-Вон в танце совсем не вихлялся, а грациозно вел по кругу свою даму.
Генерал, согнув руку калачиком, петушком подскочил к Мирочке, щелкнул каблуками и закружился с ней по-старинному в три такта. Кавалера для Жени не нашлось. Брянцев хотел, было, из вежливости пригласить ее, привстал даже, но снова опустился на стул и налил себе и Шольте. Чокнулись.
- Выпьете за предложенное восстановление русского рая, дорогой Эрнест Теодорович? - поднял свой стакан Брянцев, несколько иронически улыбаясь.
- О, конечно! - распятил посветлевшие от вина глаза немец. - Ведь мы хотим всем добра. Только добра… И уверены, что дадим его вам, русским.
"Вот замечательный гибрид прекраснодушного Вертера и неразлучного со шпицрутеном капрала Фридриха Великого, - даже восхитился в душе Брянцев. - В рай, но палкой… Это особенное свойство нации. Мы к этому не способны".
Но танцы не удавались. И дам, а еще более кавалеров было слишком мало. Елена Николаевна сменила Ольгу у пианино и заиграла румбу. Мира оглядела всех сидевших за столом мужчин, выжидательно остановила взгляд на докторе Шольте, но тот оживленно доказывал что-то Брянцеву. Подходящих не оказалось. Котов и Вольский упорно отсиживались. Мирочка приуныла.
- Вы танцуете заптанцы? - безнадежно спросила она у подсевшего к ней Миши.
- Нет, Мирочка, в институте не успел еще выучиться, а в колхозе какие заптанцы!
- Жаль… Обязательно научитесь.
- Честное комсомольское, выучусь! Для вас - все! - с жаром проговорил Мишка.
Выпитые Мишкой два стакана благородного вина разом зазвенели во всем его теле: весь мир стал радужным и прекрасным.
- Мирочка, - прошептал он, склонившись к сидевшей рядом девушке, - тогда у Ольги Алексеевны вы не ответили на мой вопрос, может быть, теперь скажете?
- Умейте ждать, - кокетливо ударила его платочком по руке Мира. - Пока скажу лишь: "Чем крепче нервы, тем ближе цель". Кто умеет ждать, тот дождется.
- Примерно, значит, как в очереди… - с грустью ответил Миша. - Ну, что ж, подождем. А под каким номером, примерно, я стою?
- Завтра, в семь, нет, в восемь часов я буду читать Есенина. Приходите, я вам прочту то, что будет ответом, - взглянула на Мишку из-под завесы накрашенных ресниц Мира. "Пусть придет, думала она, Котика завтра не будет, а Миша стал каким-то совсем другим… Не таким он мне раньше казался…"
- Есть, капитан! - даже подпрыгнул на стуле студент. - Ни на полминуточки не опоздаю! А раньше придти нельзя?
- Нет, раньше нельзя. У папы прием и он не любит, чтобы в это время чужие ко мне приходили.
Видя, что румбу совсем никто не танцует, Елена Николаевна оборвала мотив, взяла несколько несвязанных между собой аккордов и запела глуховатым, но мягким, приятным контральто:
В голубой далекой спаленке
Ваш ребенок опочил…
Разговоры примолкли, и воем разом стало как-то неуютно
Тихо вышел карлик маленький
И часы остановил.
- Намек это, что ли, что расходиться пора? - подумал вслух Шершуков и на всякий случай хлопнул полную стопку, налитую из первой подвернувшейся ему под руку бутылки.
Мише удалось поймать под столом руку Мирочки и робко пожать ее. В ответ - совсем почти неуловимое пожатие. Неясное, как тень на вечерней заре.
Всё как прежде.
Только странная
Воцарилась тишина.
И в окне большом туманная
Только улица видна…
- С души воротит от такой нудологии! - рывком расстегнул ворот Шершуков. - Миша, друг, вдарь ту самую, какую в наборной ребятам пел… Помнишь?
- Могу! - весело крикнул со своего места студент. Он поднялся из-за стола, взглянул на Мирочку и без тени смущения вышел на середину комнаты. За своей спиной Миша чувствовал выросшие крылья. Они звали его к полету, к широкому размаху ими.
Елена Николаевна замолкла, положила пальцы на клавиши и спросила с принужденной улыбкой:
- Какой аккомпанемент прикажете, маэстро?
Не отвечая ей, Миша разом взял во весь голос:
Из-за кочек, из-за пней
Лезет враг оравой,
Гей, казаки, на коней
И айда за славой!
Пошел-Вон бесцеремонно стянул Елену Николаевну со стула, сел на него сам и, косясь на Мишку, начал по слуху подбирать аккомпанемент.
Мать, не хмурь седую бровь,
Провожая сына,
Ты не плачь, моя любовь,
Зоренька дивчина!
Разливая во всю ширь своего молодого баритона последнюю строчку, Миша смотрел на Мирочку. Он видел только ее.
Пошел-Вон вполне овладел мотивом и уверенно вел аккомпанемент.
Ой, зудит моя рука,
Будет с врагом рубка!
Помолись за казака,
Девонька голубка…
Напрягшись всем телом, словно готовясь к прыжку, пел Миша боевую песню своих дедов. И рука, и плечо, и все тело его действительно зудели. Даже присвистнуть хотелось, но он удержался: "Не станица ведь, не колхоз, а самое интеллигентное общество".
Тает, тает сизый дым,
Ты прощай, станица,
Мы тебя не посрамим,
Будем лихо биться!
- закончил он старинную песню и, не обращая ни на кого внимания, пошел к своему месту возле Мирочки. Но падавшее настроение разом поднялось.
- Браво, браво, Миша! - кричали все, хлопая в ладоши. Особенно старался собакинский бухгалтер. Он кричал браво, ура, колоссаль, топал ногами и самым добросовестным образом отколачивал свои ладони. Над всем гомоном спиралью вился голос Ольгунки.
- Браво, браво, Мишенька! - перехватила она под локоть проходившего мимо студента. - Я знала, что у вас хороший голос, слышала, как вы пели у себя в хатенке. Но так хорошо, как теперь, вы не пели…
- У вас большие способности к музыке, - снисходительно одобрила его и Мирочка. - Завтра вы тоже споете что-нибудь мне и папочке… Он очень любит русские песни.
- Вам… такую песню подберу, какая от самого сердца льется! В песне больше скажешь, чем в простых словах прозой.
Среди шума никто не заметил, как открылась дверь и вошел немецкий солдат. Он быстро отыскал глазами доктора Шольте, стараясь не греметь сапогами, подошел к нему, вытянулся по форме и подал пакет. Шольте принял его и отпустил солдата жестом руки.
Раскрасневшаяся, взвинченная песней Миши Ольгунка вскочила со своего места и затрясла плечо Пошел-Вона.
- Русскую! Русскую, Пошел-Вон! Барыню, трепака, камаринскую - всё равно что, только позабористей!
Пошел-Вон послушно встал, вихляясь подошел к пианино, пробежал сплошной трелью по всем клавишам и начал частым перебором на дискантах:
Ты ль меня, я ли тебя из кувшина…
Ты ль меня, я ли тебя из ведра…
Ольгунка поймала знакомый ей мотив, засмеялась, взмахнула платочком, с места ударила в три ноги и, обнесясь по кругу, зачастила на месте перед доктором Шольте.
- Не могу! Не могу! - объяснял тот и словами и руками, оторвавшись от полученного им письма.
- Разве немец на такой пляс сдюжает? - выкрикнул со своего места печатник. - У него на это кишка тонка!
А перебор Пошел-Вона нес Ольгунку дальше по кругу. Теперь уже не соловьи-дисканты, а тяжелые басы левых октав отбивали такт коваными каблуками. Пошел-Вон не придерживался какого-нибудь одного плясового напева, но импровизировал, свивал по нескольку, то в русую девичью косу, то в тугую ременную плеть.
- Ух ты, ух ты, ух ты, ух ты! - утробно ухнул Шершуков, выскочил на круг и ударил оземь лихой выпляской, а потом, повинуясь напевному зову Пошел-Вона, сизым селезнем поплыл за Ольгунькой - лебедью между золотыми купавами, по серебряной глади тихого озера.