- На кой она им черт? Ну, обыкновенной, разной, в учреждениях, на производствах. Понятно?
- По специальности или как?
- По специальности понятие растяжимое. Это кто как сумеет словчиться. При всех режимах одинаково.
- А ты что? К захватчикам-фашистам на службу собрался? - уперла руки в широкие бедра Смолина, поднявшись от чадившей масляным перегаром сковороды.
- А ты что, жрать в дальнейшем собираешься или нет? - отпарировал ей также вопросом пожилой, лет за тридцать, студент Косин, самый старший из всех, оставивший в колхозе жену и двух ребят.
- Враги народа, двурушники, выполняющие задания агрессора, - забубнила Смолина.
- Перемени пластинку, - повернулся к ней лежавший на койке студент с тонкими, мягко очерченными линиями рта и носа. - А еще лучше, если вообще прикроешь свой патефон.
- Что?! - взвизгнула Смолина. - Что?!
- А вот то! Вот что! - вскочил лежавший. - Плевательницу свою заткни. Вот что!
- То есть это как? - шагнула к нему Смолина и растерянно оглядела всех бывших в комнате.
- А так! Кончилось твое время, Смолина! Истекло по регламенту. Всей твоей власти крышка! Хватит, поцарствовала, комсомольская держиморда!
Гриша Броницын, так звали этого студента, злобно усмехнулся.
- Конец фильма. Завтра, нет, даже сегодня, - новая программа!
- Товарищи! - снова оглянулась на все стороны Смолина. - Вы слышали? Все слышали? И это говорит советский студент, всем обязанный партии и правительству? Что мы должны вынести по этому поводу?
- Сказал тебе, - заткнись или лучше убирайся ко всем чертям, - наступал теперь на нее Броницын. Казалось, вот-вот ударит. Напрягся, натянулся весь, как струна. - Обязан? Вот этим колченогим топчаном, клоповником этим, гробом мы им обязаны! Вот чем! Говорю, кричу тебе Смолина. Всем вам, комсомольцам, кричу: кончено! Кончено, мать вашу… - грубо выругавшись, он снова плюхнул на свой топчан.
- Товарищ Плотников? Что же ты молчишь? - упавшим голосом обратилась Смолина к продолжавшему неподвижно сидеть студенту. - Ты - член бюро. Стукнуть по столу надо на подобное выступление!
- Отстучались, - подал со своего места голос Косин. - Достаточно постучали. Ты сама, одна, скольких застукала?
- При таких условиях… - совсем растерялась Смолина. - Плотников? Товарищ Плотников?
- По данному пункту вопросов не имею, - изрек тот и сосредоточенно воззрился на наваленные горкой на ящике дымящиеся пышки.
- Правильно, Плотников, - похвалил его Мишка, - поддерживаю твою резолюцию. В данном случае на повестке дня вопрос всеобщей жратвы. Разбирай, ребята, продукцию смолинского производства! - выхватил он самую большую пышку, откусил ее, ожег губы горячим тестом и, не разжевывая, проглотил кусок.
За ним похватали себе пышки и все остальные. Минуты три в комнате были слышны только звуки жующих ртов: Смолиной - с причавкиванием, Кожина - с каким-то нутряным бульканьем его выпиравшего из ворота рубахи крепкого мужицкого кадыка, Броницын неторопливо обламывал куски непрожаренного теста, дул на них и медленно пережевывал.
- Посолить забыла, - вытолкнула сквозь набитый рот Смолина.
- Это на данном этапе неважно, - добродушно усмехнулся Броницын. - А в целом при сложившейся ситуации многое тебе, Галка, предстоит еще позабыть.
- То есть что, например?
- А хотя бы свою принадлежность к орденоносному ленинскому союзу коммунистической молодежи! - взмахнул головой Броницын, откидывая упавшую на лоб прядь мягких волнистых волос. - Ты забудешь, и другие тоже забудут, - пренебрежительно процедил он, продолжая улыбаться.
- И вообще позабыть, кто ты была, - упористо проговорил, не находя какого-то более точного слова, Косин, - была, понимаешь? А понять тебе надо, кто ты теперь есть.
- Какая была, такая и есть, - огрызнулась Смолина, дожевав лепешку. - Коммунистка. Ну?
- Ты на меня не нукай. Я тебе не мерин, - злобно ощерился Косин. - Понукала. Хватит.
- Всегда знала, что ты подкулачник, прихвостень фашистский, враг народа.
- А знала, так чего ж в подвал меня не упрятала? Теперь поздно.
- Агрессия захватчиков есть явление временного порядка. Мы, советская молодежь, представляем собой… - бубнила заученные слова Смолина.
- За себя за одну говори. А про молодежь лучше помолчи. Эта самая советская молодежь помнит, как куски у нее изо рта рвали, - стукнул по ящику волосатым кулаком Косин. - Крепко помнит! Я, вот я сам помню полностью, как ваша комса из материной укладки муку выгребала. Животом, брюхом своим это помню. И не забуду! До самой смерти не забуду!
- Социалистическую собственность вы, подкулачники, расхищали. Саботировали. Потому и отбирали у вас.
- А вот ты сама сейчас, Смолина, чью собственность пережевываешь? - иронически усмехнулся Броницын. - Конкретный факт: жрешь ты сейчас именно эту социалистическую собственность, государственный хлебный фонд, расхищенный советской молодежью.
- Не расхитили, а свое взяли, свое добро, - глухо, как молотом стенку, долбил Косин, - у нас отнятое. Это ты врешь, Броницын, что расхитили. Нет, своего только малость вернули.
ГЛАВА 14
Миша ночевал в общежитии на одной из пустовавших коек. Таких было достаточно - почти половина населения комнаты куда-то исчезла.
- Вот дурни, - рассуждал вслух Миша, укладываясь рядом с Косиным и стягивая одеяло с соседнего пустующего тапчана, - неужели они всю эту пропаганду про зверства всерьез приняли? Или бомбежки испугались?
- Сам ты дурной, - отозвался Косин между двумя зевками. - Ни от кого они не бежали, а по своим надобностям разошлись. Молодцы ребята. Уяснили себе ситуацию и использовали.
- В чем же они ее использовали? Скорее наоборот.
- А ты смотри, кого нет, Клименки, Желтобрюхова, Дунькина, - тыкал Косин в направлении пустовавших коек своим узловатым мужицким пальцем, - Семакова, Репкина. Все ближние: с Ольховатки, из Михайловки, с Пелагиады… Мазурина тоже нет. Ну, он, положим, из-под Москвы откуда-то. Так у него отец с матерью в городе.
- Ну, а в совхозы зачем сейчас переть? - продолжал недоумевать Миша. - Здесь интереснее. С чего же в дыры-то забиваться?
- Голова у тебя умная, а дураку досталась. Вот зачем, - приподнял Косин свисающее с его тапчана одеяло. - Видишь, два мешка и оба доверху. Я завтра с одним к себе попру. Оба зараз не донести.
Мишка присвистнул.
- Ловко! Действительно использовал ситуацию.
- Сахара мне не пришлось. Не захватил, - с сожалением покачал головой Косин, - в момент его бабы разобрали. Через них не пробьешься. Почитай, одна мука у меня. Зато двухдюймовых гвоздей кил десять, а то и больше… На них в колхозе чего хочешь наменяю. Будут мои пацаны сыты.
- А я всё-таки не стал бы грабить, - поежился под одеялом Мишка. - Совестно как-то. Хотя, конечно, учитывая наше жизненное положение.
- Грабить? - озлился Косин. - Это пусть Смолина про грабеж своим поганым языком шлепает. Мы свое брали! - выкрикнул он, приподнявшись на локте. - Свое, кровное. За наш труд, за наш пот недодаденное… Отнятое, с кровью у нас вырванное! Вот что! А ты - грабеж, - не мог он затолкнуть внутрь себя клокотавшую и бурлившую в нем злобу, - а ты - грабеж. Не мы грабили - нас начисто ограбили! Вот что!
- Рассудить, оно, конечно, так и выходит, - согласился Миша, - только… все-таки… стыдно…
- Никакого тут стыда нет. Но, однако, давай спать. Я завтра с зорькой дерну. Выход из города, говоришь, беспрепятственный?
- Пропуска никто не спрашивал, - натянул на голову одеяло Мишка. - Только ты всё-таки лучше коммунальными огородами выходи, - посоветовал он сонным голосом.
Утром его разбудило крепкое покряхтывание того же Косина, прилаживавшего на плечах два туго набитых, латанных обрывками солдатской шинели, серых мешка.
- И забрать охота и не донесешь, боюсь, - рассуждал вслух пожилой студент, - как-никак тридцать пять километров. Дело не шутейное. Ну, пока, - бросил он Мише. - Завтра, наверное, взвертаюсь.
Косин ушел, когда все еще спали, а солнце уже протирало густым снопом золотистых лучей пыльные стекла окон общежития. Мишка всё еще лежал на топчане. Он обдумывал сложный план предстоящих действий, учитывал каждую деталь, каждое возможное препятствие.
"Доктор встает всегда ровно в семь и садится к окну чай пить. Ультра-фиолетовые лучи поглощает. Для этого поглощения будит всю семью, но встают они, конечно, только к восьми. Сейчас, надо полагать, шесть с небольшим. Значит, так: встаю, бегу и буду там как бы по своему делу проходить. Доктор, конечно, в такую погоду окно откроет. Тогда подойду с каким-нибудь вопросом. А там дальше сама обстановка покажет. "Подъем!" - вскочил он разом с койки. - Ботинки почистить бы… У Плотникова всегда гуталин имеется. Только вот где? Ну, черт с ними, - обтер он рукавом залепленные грязью, бывшие когда-то желтыми полуботинки. - Побриться тоже следовало бы, - ощупал он подбородок, - но дело не выйдет. Ладно… Может, она и к окну не подойдет?"
Улица, когда студент на нее вышел, уже жила полной жизнью. Немецкие солдаты умывались в брезентовых тазах и брились возле стоявших сплошным рядом вдоль тротуара автомашин. Они перекликались, выкрикивая что-то веселое, то друг другу, то выбегавшим на крылечки женщинам. Те в ответ махали руками - ничего, мол, не понимаем, - но тоже смеялись и одергивали складки слежавшихся в сундуках платьев.
"Принарядились для агрессоров, - отметил в уме Мишка, - хотя так и правильно. С чего лахудрами себя выставлять? Эх, мне бы боты почистить!"
Краснолицый рыжеватый солдат, с которым поравнялся студент, как раз только что закончил операцию, о которой платонически мечтал Мишка, и, положив щетку на подножку грузовика, удовлетворенно оглядывал блестящий лоск коротких и широких голенищ как-то неладно на русский взгляд сшитых сапог.
"Была не была, - неожиданно для самого себя решил студент, - чем я, собственно говоря, рискую?"
Он стал перед немцем, ткнул пальцем в банку с сапожным кремом, потом им же указал себе на ноги. Немец сначала недоуменно взглянул в лицо Миши, похлопал рыжими ресницами, потом перевел глаза в направлении его пальца и понял.
- Битте! - кивнул он головой, протянул Мише щетку, хлопнул его по плечу и залопотал что-то, из чего студент понял только одно слово "гут". Относилось ли это к сапожной мази или к чему другому, он себе уяснить не пытался, но все-таки для придания себе веса ткнул в грудь и сказал:
- Студент.
- Штудент? - переспросил немец. - Ausgezeichnet Ich bin auch Student, - и дальше целый поток слов. Но Миша уже не слушал, а с ожесточением тер щеткой по густо намазанным кремом ботинкам. Теперь на все сто! Спасибо тебе, немец! Бите. Нет, данке надо сказать. Данке, камрад. А то, знаешь, семья эта старорежимная. На каждую мелочь внимание обращает. Ну, спасибо, - помахал он рукой так же, как видел делали это немцы. - Теперь переключаюсь на предельную скорость!
Обстоятельства слагались благоприятно. Мишке сегодня явно везло. Окно аккуратного, просторного домика на прилегающей к бульвару тихой, в зеленых садиках, улице открылось как раз в тот момент, когда к нему подходил Миша. Из окна выглянула лысеющая седая голова, блеснули на солнце старомодные золотые очки. Доктор Семен Иванович Дашкевич точно, как всегда, до секунды, начал поглощать очередную порцию ультрафиолетовых лучей.
Студента он заметил еще издали и, приложив ко рту поставленную ребром ладонь, прохрипел вглубь комнаты громким театральным топотом:
- Мирок! Мирок! Твой Ромео шествует. Спеши к окну, Джульетта, а то он еще серенаду затянет. А, как ты знаешь, я музыки по утрам не приемлю.
Потом, хитро подмигнув не скупившемуся на ультрафиолетовые лучи солнышку, старый доктор взял из стоящей на окне корзинки румяную булочку, прикусил ее и запил чаем. Старомодные очки благодушно съехали к синим прожилкам на кончике стариковского носа, одна из седых бровей резко подпрыгнула вверх, потом постепенно опустилась на прищуренный глаз.
- Разумный студиоз совершает утреннюю прогулку, - приветствовал доктор Мишу, - как врач, одобряю. Ультрафиолетовые лучи как нельзя более благоприятствуют деятельности нервов.
Ультрафиолетовые лучи были пунктиком любимого всем городом доктора. За глаза его так и величали ультрафиолетовым.
Миша молча поклонился и пожал протянутую из окна, покрытую сетью синих прожилок, руку.
- Ну, как? - хлебнувши чая, спросил доктор. - В городе спокойно? Пожары потухли? - и, не дожидаясь ответа, продолжал сам. - В общем, критический момент перехода из рук в руки обошелся нам очень дешево. Пожаров не так много, артиллерийского обстрела в городе не было, убитых с воздуха, по вчерашнему подсчету, 87, раненых - 163. Для города с населением в сто пятьдесят тысяч это пустяк.
- Профессора Колосова убило, - сообщил, чтобы что-нибудь сказать для завязки нужного ему разговора, Миша.
- Не убило его, а он сам умер, - строго поправил доктор, - разрыв сердца, как и следовало ожидать при его болезненном состоянии. Берегите свое сердце, студент, никогда не перегружайте его. Перегрузка любовью, конечно, в счет не идет. Она даже полезна в вашем возрасте. Мирок! Мирок! - закричал он, обернувшись. - Довольно тебе спать, вылетай из гнездышка, птичка! На солнышко! Под лучи! Они бьют сейчас как раз в нашем направлении.
- В северокавказском направлении упорные бои с переменным успехом, - неожиданно прохрипело радио и снова замолкло. Доктор поднял вверх указательный палец.
- Каково? Электростанция возобновила работу. Вчера тока не было. Пробуют, должно быть.
Из-за плеча старика выглянула повязанная крымской чадрой головка, а из-под чадры неприбранные еще влажные после умывания каштановые локоны.
- Здравствуйте, Миша. Что в институте? Вы были там после бомбежки?
- В самом институте не был, а в общежитии номер один даже ночевал. В общем, ничего особенного, - переминаясь с ноги на ногу, ответил Миша.
- У вас всегда так: ничего особенного, - капризно опустились уголки наскоро подкрашенных пухлых губок Мирочки Дашкевич, - никогда ничего рассказать толком не можете. Даже и говорить не умеете. Зачем только на литфак поступили? Вам, Миша, надо было на математический идти. Писали бы цифры - вас на это хватит. Ну, я иду одеваться. Пока! - Головка исчезла, оставив студента в полной растерянности.
- Суровый, суровый вынесен вам приговор, студиоз, - утешал его доктор, - но вы не печальтесь. И Пушкина тоже сурово Булгарин критиковал. Однако, мне пора на новую службу, - заторопился старик, - или вернее на старую службу. Меня ведь, студиоз, новое начальство назначило руководить здравоохранением. И я принял это назначение. Что? Удивлены? Осуждаете? Врач, дорогой мой, обязан лечить всех и всегда. Медицина вне политики. Я это утверждал в прошлом, утверждаю и теперь. Ну, я иду…
- И я с вами в комендатуру, Семен Иванович, мне тоже туда надо, - засуетился Миша, подумав про себя: "Теперь она больше не выйдет. Ну, ничего, по крайней мере, лично удостоверился, что она, не уехала. А могла… Комсомолка ведь. В порядке партдисциплины".
За всю дорогу в комендатуру Миша не сказал двух слов, зато доктор ораторствовал, как великобританский парламентарий. Начал он, конечно, с влияния ультрафиолетовых лучей на организм гомо сапиенс, но потом перешел к декламации:
"Блеснет наутро луч денницы…", и дойдя до "Что день грядущий мне готовит", - перескочил на злободневную тему - смену власти и режима, а с нее, увидев немца, расставлявшего дорожные указатели с названиями немецких штабов и управлений, - на точность германской организационной системы. Но докончить этой темы он не успел. Пришли в комендатуру, разместившуюся в полностью уцелевшем здании обкома.
Вся улица перед ним была забита толпой. По привычке теснились, давили, жали друг друга, стараясь пробиться ближе к открытым дверям, в которых стоял немецкий солдат с палкой, к концу которой была привязана взятая, вероятно, из клуба обкома перчатка для бокса. Время от времени он спускался со ступеней крыльца и расчищал дорогу к дверям, звучно хлопая этой перчаткой по головам теснившихся, и громко выкрикивал что-то. Но как только он воз-вращался на крыльцо, толпа снова смыкалась и затопляла расчищенную им дорожку.
Доктор, не пытаясь протиснуться, издали помахал над головой зеленой карточкой "аусвайса":
- Эй, мейн герр! Как тебя там величать? Дейтшер золдат! Их доктор! Сделай милость, проведи цу герр оберет… - махнул он карточкой вправо и влево. - Раздвинь!
Немец заметил, кивнул головой, и перчатка часто захлопала по головам столпившихся.
- Могу и вас, студиоз, с собой провести. Иначе не попадете.
- И меня, Семен Иванович, - послышалось из ближних рядов.
- И ты здесь! - радостно удивился Мишка, увидев пробивавшегося к ним из толкучки Броницына. - Тоже решил поступать?
- Я это решил, когда они еще к Ростову подходили, - тяжело дыша, отвечал покрасневший от натуги Броницын. - Обе пуговицы начисто отлетели, - помял он борт ловко сидевшего на нем, по мнению студентов, пиджака. - Здравствуйте, доктор. Проведете?
- Целая свита. Ну, что ж, скажу - санитары. Занитарен, - указал он на студентов, пробившись к немцу. - Мейне ассистенте.
- И здесь опять блат, - прозвучал мрачный голос из оттиснутой немцем толпы. Но грузный парень в спецовке, сказавший это, был тотчас же одернут прижатым к нему соседом.
- Не видишь, что ли? Это доктор Дашкевич.
В первой комнате, где прежде беспрерывно трещали шесть обкомовских машинисток, теперь сидела только одна, а глаголем к ней, за сдвинутыми столиками поблескивал круглыми, тяжелыми очками экономист плодоовоща Мерцалов и, тоже в очках - другой, с резко очерченным, выдающимся вперед воловьим подбородком, инженер Красницкий. Перед ними стоял плотный широкоплечий мужчина в чистой белой толстовке. Еще несколько человек ожидали конца их разговора, сгрудившись у дверей.
- Ну, я прямо к коменданту насчет помещения для лазарета, вам - туда, к бургомистру, - указал студентам на Красницкого доктор.
- Господину доктору, Семену Ивановичу, привет и уважение, - упирая на слово господин, повернулся стоявший у стола.
- А-а-а! Шершуков! - заулыбался ему доктор. - Ну, как? Печень теперь не ноет? Ишь, какое пузо себе нагулял, - ткнул он в живот тоже смеющегося бывшего своего пациента. - Водки, водки, брат, поменьше пей!
- В меру, Семен Иванович, в меру.
- Мера, знаешь ли, разная бывает. Это понятие растяжимое. Вы с ним теперь не шутите, - тоже засмеялся из-за стола Мерцалов, - он теперь директор типографии. И даже по заслугам. Успел уже! Во время бомбежки всех рабочих на производстве удержал и тотчас же объявления командования отпечатал. Вот как!
- Прямо на том же рулоне, на котором "Кубанскую правду" крутили! Без перерыва, - широко размахнул руками Шершунов.
- Так… Значит, - смахнув с лица улыбку, по-деловому, договорил, обращаясь к нему Мерцалов начатую перед приходом доктора фразу, - значит, газету ты полностью обеспечиваешь. Нам - с плеч долой. Ты соберешь сотрудников и редактора разыщешь. Намечаем, значит, Брянцева? Так?