* * *
Как и всегда, он точно рассчитал свой маршрут и, когда до начала занятий оставалось двадцать минут, уже был в двух шагах от университета. "Пора звонить Патрику", – решил Гордон и вошел в телефонную будку. Набрав номер, долго ждал ответа. Наконец услышал хрипловатый баритон Патрика – голос его он знал хорошо, хотя самого Патрика никогда в глаза не видел.
– Слушаю вас, – как показалось Гордону, несколько раздраженно произнес Патрик.
"Спал, наверное", – подумал Лонсдейл.
– Будьте добры мисс Маргарет Джеймс, – попросил он.
– Ее нет дома, – неожиданно тепло и обрадованно ответил голос. – Что передать?
– Ничего.
– Она будет в пять…
– Спасибо.
Гордон повесил трубку.
Все в порядке. В пять вечера Патрик вынет очередную почту из тайника. На этот раз там будут имена двух немецких ученых, которые ведут сейчас в Англии разработку бактериологического оружия, и еще кое-какие документы, на опубликовании которых военное ведомство Англии едва ли станет настаивать… Донесение заканчивалось так: "Приступил к выполнению задания. Все складывается нормально".
"Ну, что ж, студент Лонсдейл, аванс ты выдал, пора двигать на занятия…", – сказал он себе, выходя из будки и направляясь в университет. Он представлял собой огромную, серую, напоминавшую египетский обелиск, потемневшую от копоти мрачноватую глыбу. Возможно, на архитектора этого не очень старинного сооружения повлияла богатая египетская коллекция расположенного рядом знаменитого Британского музея. Корпуса факультетов, или, как их называют в Англии, колледжей и школ, разместились рядом с глыбой. В одном из них, построенном в современном безликом стиле, разместилась школа африканистики и востоковедения, где и предстояло заниматься нашему герою.
В первую среду октября 1955 года – день, когда начинаются занятия в Лондонском университете, стояла обычная для осеннего Лондона погода – хмурое, застиранное постоянным дождем небо, налитый сыростью воздух, из-за которого температура в десять градусов кажется достаточно низкой. Гордон Лонсдейл, по паспорту тридцатилетний уроженец канадского города Ванкувер, как и большинство остальных студентов, демонстрируя традиционную британскую сдержанность, не пытался познакомиться со своими будущими однокашниками, а убивал время, читая объявления в вестибюле. Потом их пригласили в зал на собрание. Это было довольно темное и запущенное полуподвальное помещение с беспорядочно расставленными банкетками, которые безбожно скрипели. В зале было пыльно и душно. Может быть, поэтому всем – и студентам, и преподавателям – явно хотелось побыстрее покончить с этой формальностью и выбраться отсюда.
Но у Лонсдейла настроение было прекрасное. Успешно завершался первый, пожалуй, самый трудный, этап его задания. Он выходил на английскую сцену, утверждая себя в новой роли студента той самой знаменитой школы африканистики и востоковедения, которая, по традиции, питает кадрами секретные службы Ее Величества.
Через несколько минут после "организационного" собрания первокурсников он уже был в аудитории, отведенной их группе. Постепенно там собрались его будущие однокашники. Они входили по одному, сдержанно кивнув в дверях, и, без особого любопытства окинув взглядом небольшую светлую комнату с тремя рядами столов, садились на деревянные, отполированные штанами не одного поколения их предшественников стулья.
Гордон сразу отметил про себя, что их группа отличается от других. Тут не оказалось ни одного азиата или африканца, хотя в зале на общем собрании их было много. Средний возраст студентов был, по крайней мере, лет на десять выше. Наконец, почти все они были одеты в традиционную "форму" английских служащих: черный пиджак, черные брюки в серую полоску, белую сорочку с темным галстуком, черный котелок. Бегло оглядев своих подчеркнуто аккуратно одетых однокашников, Лонсдейл понял, что поступил правильно, оставив дома в шкафу пиджак из грубошерстного твида и серые брюки – большинство английских студентов одевались именно так, и было соблазнительно одеться на подобный манер, чтобы сразу же раствориться в общей массе. Именно такой костюм носил и он во время поездок по городу. Но, поразмыслив немного, Лонсдейл решил отказаться от твида – будущие соученики, узнав, что он канадец, могли бы счесть его одеяние дешевой попыткой сойти за англичанина или даже некой формой подхалимажа, чего сыны Альбиона не уважают.
Одежда разведчика – далеко не всегда он сам, его вкусы, привычки. Как ни странно, но эта профессия, как никакая иная, подчиняет личность человека своим зачастую даже необъяснимым, а порой и совершенно противоречивым требованиям. Человек, носивший имя Гордона Лонсдейла, не любил яркой или броской одежды. Профессиональные навыки заставляли одеваться так, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Но сие вовсе не означало, что, когда это диктовалось обстоятельствами, он не следовал самой последней моде.
Итак, в тот сырой октябрьский день Лонсдейл был в костюме английского производства, который он предусмотрительно купил в Канаде незадолго до выезда в Европу. Это был строгий темно-серый костюм. Такие костюмы из "гладкого", без полосок, материала были весьма модны среди американских и канадских бизнесменов, и он рассудил, что это именно та одежда, которая нужна ему на первый период жизни в Англии. Впоследствии он, конечно, перешел на английскую манеру одеваться, перешел тогда и так, чтобы его знакомые смогли отнести эту перемену за счет благотворного влияния "старой доброй Англии".
Главные, да и, пожалуй, единственные источники, формирующие наше представление о профессии разведчика – кино и литература, – давно уже выработали определенный штамп: сложенный, как древнегреческий бог, молодой человек с чеканными сверхволевыми чертами лица, обладающий поразительной находчивостью и острым, как лезвие бритвы, всезнающим умом. Естественно, никакие козни противника не могут поставить его в тупик. Чем коварнее враг, тем изобретательнее такой разведчик. О, конечно же, у него самые высокие вкусы в искусстве. Он знаток музыки и литературы. На все случаи жизни у него есть свое мнение и готовое безошибочное решение. Словом, этот "голубой герой" современного детектива хорош всем, кроме одного – он выдуман от начала до конца.
Что касается Лонсдейла, то у него типичная внешность разведчика. Типичная в том смысле, что она маловыразительна и неприметна. И это надо понимать буквально: он человек без особых примет. Все у него как бы среднее: рост, телосложение, полнота, нос, глаза… И даже красота – она тоже как бы "средняя". И особо красивым его не назовешь, и некрасивым считать нельзя. Если вечером вы познакомились с ним, а наутро вас попросят описать его, почти наверняка вы не сможете этого сделать. В памяти останется только ощущение чего-то округлого и еще – приятного. Впрочем, обаяние – это уже его сугубо личная черта.
Внешность его лишена каких-либо ярких национальных черт. Он легко может сойти и за англичанина, и за скандинава, равно как и за немца, славянина или даже француза. Правда, уже после его ареста известная английская журналистка Ребекка Уэст нашла, что Лонсдейл "похож на славянина и ни на кого более…". На что другой английский журналист Патрик О’Донован едко ответил ей, что, может быть, Лонсдейл действительно похож на славянина, однако об этом почему-то догадались только после его появления в зале суда…
Естественно, поэтому Лонсдейл не был особенно удивлен, когда один далеко неглупый человек, познакомившийся с ним уже после его освобождения из тюрьмы и возвращения на Родину, разочарованно протянул:
– Подумать только, ведь вы совсем не похожи на разведчика…
– Как вы думаете, сколько бы я проработал, будь я похож? – резонно ответил ему Гордон.
Но до дня, когда имя Лонсдейла впервые появится на страницах газет, пройдет еще целых семь лет. Сейчас же – октябрь 1955 года, первый день занятий в Лондонском университете. Отнюдь не интерес к китайскому языку был причиной его поступления сюда. Школа африканистики и востоковедения субсидируется министерством обороны Великобритании. В ней учатся редким языкам сотрудники специальных служб. Для выполнения поставленной перед ним задачи – выявить разведчиков и контрразведчиков противника и затем заняться ими – ему лучше всего попасть в одну группу с ними.
Но как определить, в какую именно? Вполне резонно предположить, что по возрасту эта группа будет старше остальных. За неделю до начала занятий Гордон зашел на кафедру. Вопрос о его приеме уже решен, остается узнать, где он будет заниматься. Оказывается, профессор Саймонс, заведующий кафедрой китайского языка, собирается зачислить его в группу молодых студентов. Профессор исходит из того, что Лонсдейл уже немного знает язык (так оно и есть на самом деле) и что, следовательно, ему полезнее будет заниматься вместе с молодежью, программа которой более интенсивна.
– Джин, – говорит Лонсдейл с наигранной мольбой в голосе хорошенькой секретарше профессора, сообщившей ему эту новость, – и вы хотите, чтобы такой старый ворон, как я, сидел на одном дереве с этими птенцами… Сжальтесь!
В глазах его – почти ужас.
Джин ценит шутку. Милостиво улыбнувшись, она находит мотив убедительным. Имя Лонсдейла вносится в список "переростков". Впрочем, возможно, ее сговорчивости способствует и то, что этот милый студент запомнил ее имя и, кроме того, преподнес ей флакончик французских духов, купленных в Париже…
Но все это уже позади, а сейчас – первая лекция…
…Подняв воротник макинтоша и на этот раз с удовольствием вдыхая сыроватый воздух, Гордон зашагал домой. Как и большинство студентов, он жил не в общежитии – попасть туда было чрезвычайно трудно, да и не входило в его планы, – а снимал однокомнатную квартирку в огромном гостиничного типа здании, известном всему Лондону под именем "Белого дома". В войну там жили американские летчики, приезжавшие по делам или на отдых в столицу Великобритании.
Втиснувшись в свою крохотную кухню, он высыпал содержимое одного из пакетиков, купленных по пути домой в магазине, в кипящую воду, добавил туда пару свежих помидоров и несколько стручков фасоли и, помешав ложкой, даже не пробуя – фирма справедливо гарантировала высокий вкус, – снял кастрюльку с огня. На второе он приготовил отбивную, гарнир – горошек и морковь – взял из консервов. Третьего не было, к сладкому он был равнодушен.
Потом Гордон накрыл на стол и включил приемник – недурно помогавший ему в работе английский "Буш", так называемая "колониальная модель" с одним средневолновым и девятью "растянутыми" коротковолновыми диапазонами, рассчитанными на прием с дальнего расстояния. Поймав первый попавшийся джаз, сел обедать. Опуская ложку в суп, он вдруг вспомнил официально замкнутые лица своих новых однокашников и поймал себя на том, что все время где-то там, внутри, не отдавая себе отчета, думает о них, интуитивно сортируя на тех, кто "мог бы быть оттуда" и на тех, кто "явно не тот".
И так как на данном этапе это было делом довольно бессмысленным, он вскоре стал думать о чем-то другом, отметив все же про себя двух-трех однокурсников, которые явно были "оттуда": пухленького, лет сорока шатена с серыми глазами, высокого брюнета, с большим, тонким, похожим на ручку от бритвы носом – ему тоже было явно за сорок и держался он с подчеркнуто армейской выправкой.
Потом он вскипятил себе чашку черного, почти без сахара кофе и, удобно устроившись в кресле, придвинутом к окну, полистал свежие газеты, отметив про себя пару интересных для его работы событий и имен, затем раскрыл толстый массивный том китайско-английского словаря и погрузился в хитрую, непостижимо запутанную для европейца вязь иероглифов. Так он работал, не зажигая света, пока не стемнело.
В шесть вечера, одев темный плащ, он направился в кинотеатр "Одеон". По дороге "проверился". Сзади никого не было. Гордон шагнул в переулок и открыл дверцу стоявшей здесь будки телефона-автомата. Как и во всех будках Лондона, на специальной полочке стояли четыре тома телефонного справочника. Вытерев платком мокрое от дождя лицо, он снял с полки третий том, быстро перелистал, задержавшись на 117-й странице. Самая нижняя фамилия на этой странице была слегка подчеркнута ногтем, что означало: Патрик или другой неизвестный ему коллега благополучно изъял из тайника донесение.
Фильм оказался довольно нудным. Не высидев до конца, Гордон вернулся домой и лег спать… Так и потянулись дни его вторичной "студенческой" жизни. Солнечные и пасмурные, забитые до отказа лекциями, сидением в университетской библиотеке или неожиданно свободные от всяких дел, но по большей части скучновато однообразные, лишенные каких-либо ярких событий. Для Лонсдейла задача конкретно формулировалась так: выяснить, кто из студентов школы африканистики и востоковедения – сотрудники специальной школы, по возможности установить, какой именно службы, получить их анкетные данные, изучить личные качества.
На быстрый успех он не рассчитывал, так как знал, что англичане редко идут на сближение с людьми чужого круга, особенно с иностранцами. Оставалось только набраться терпения и уповать на "его величество случай", который, как известно, чаще всего приходит к тем, кто его заранее подготовил и умеет ждать…
* * *
Он встал в семь утра – достаточно поздно по английским понятиям, несколько минут делал "статическую зарядку" – этого вполне хватало, чтобы держать себя в форме, принимал холодную ванну и, проглотив, стоя, поскольку в его кухне нельзя было поместить даже табуретку, пару бутербродов или тарелку овсянки (тогда он еще не знал, что четыре года подряд будет питаться только овсянкой, составляющей основу рациона в тюрьмах Ее Величества), садился за карточки, на которых были выписаны китайские иероглифы. Час-полтора он занимался грамматикой, просматривал конспекты и без пятнадцати десять шел в университет. Лекции занимали время до обеда. Потом он обедал в университетской столовой. Цены в ней, как и качество блюд, были удивительно низкими. Он попытался было перейти на вегетарианский стол, который готовили специально для студентов-индусов, но быстро понял, что такая пища не для него… В конце концов он решил проводить время обеденного перерыва в так называемой "младшей общей комнате", где был небольшой буфет с чаем и печеньем, читая газеты или играя в китайские шахматы.
Лекции после обеда бывали нечасто. Обычно в три часа он уже выходил из университета и мог заниматься своими прямыми обязанностями. На первых порах это было изучение города и обстановки в нем.
Что касается непосредственного задания, то тут он шел к цели шагами, которые нельзя было назвать семимильными. Лишь на пятый день занятий Гордон впервые получил возможность познакомиться со своими однокурсниками. Познакомиться – и не более того!
В перерыве между лекциями, когда все вышли в коридор – длинную, освещенную люминесцентными лампами щель между двумя грубо оштукатуренными, выкрашенными светлой краской стенами – Гордон оказался рядом с высоким парнем, одетым в твидовый пиджак и светло-серые брюки. Его одежда говорила о том, что парень мог быть либо американцем, либо канадцем.
– Вы не американец случайно? – как бы невзначай бросил Лонсдейл.
– Слава Богу, пока нет, – ответил тот, довольно агрессивно окидывая его взглядом. По тому, как парень проглотил букву "р", слегка при этом "окая", Лонсдейл легко определил, что это либо канадец, либо житель Новой Англии – северо-восточного уголка США, граничащего с Канадой.
– Вот и отлично. Я тоже канадец, – сказал, примирительно улыбнувшись, Лонсдейл. – Из Ванкувера. Вы, видимо, с востока?
– Совершенно верно. Из Оттавы. Том Поуп. – Он протянул руку.
Знакомство, как говорят в Англии, "сломало лед", и вскоре Лонсдейл пожал руку еще нескольким стоящим рядом с ними англичанам. Разговор незаметно перешел на тему о том, почему они решили изучать китайский язык. Говорили, разумеется, всякое… Что касается Лонсдейла, то он объяснил, что изучает язык в надежде получить выгодную работу в одной из канадских фирм, торгующих с Китаем.
– Видимо, это будет хороший бизнес, раз вы решили на три года погрузиться в "китайскую тушь?"– с доброжелательной улыбкой спросил Том Поуп.
– Да, да, – поспешил согласиться Лонсдейл. – В данном случае цель вполне оправдывает средства…
О том, каким будет бизнес, на какие средства он собирается жить в Англии, никто его не спрашивал. Подобные вопросы считались недопустимо неприличными. Во всяком случае, за восемь лет его "английской жизни" никто этим так и не поинтересовался.
Вечером, листая сделанные на первых лекциях записи, Гордон мысленно прошелся по аудитории, перебрав, стол за столом, всех пятнадцать своих однокурсников. Для начала он разбил их на три группы: иностранцы – канадский дипломат Томас Поуп, американец Клейтон Бредт, дипломат из Израиля Цвий Кедар и он сам – бизнесмен из Канады Гордон Лонсдейл. Во вторую группу вошли "черные пиджаки" – лица в чиновничьей форме. Скорее всего, это были сотрудники военной разведки и контрразведки. Было известно, что именно такое партикулярное платье носят английские офицеры. Третья группа – это были те, кто выдавал себя за сотрудников Форейн офис, что также было довольно известной традицией Сикрет интеллидженс сервис, как официально именуется английская политическая разведка.
Ему уже было ясно, что ни Поуп, ни американец не имеют никакого отношения к секретной службе. Иное дело – израильтянин. Интуиция подсказала Гордону, что он не тот, за которого выдает себя. "Надо будет сойтись с ним поближе, – подумал он, поднимаясь, чтобы приготовить себе ужин. – Явно интересный парень".
Кедар оказался весьма общительным человеком и охотно согласился на приглашение Лонсдейла позаниматься вместе.
Жил он недалеко от Гордона и в этот же вечер нанес ему визит. Они выпили по рюмке вермута и, прежде чем погрузиться в таинства древних китайских иероглифов, как и полагалось по всем английским традициям, несколько минут беседовали о всякой всячине.
– У вас чудесный вид из окна.
– Возможно, – согласился Лонсдейл, наливая второй "мартини".
– Вы не любитель городских пейзажей?
– Во всяком случае, не настолько, чтобы не отходить от окна, – протянул руку гостю Лонсдейл.
– Когда живешь в таком городе, чувствуешь себя крохотной молекулой, – заметил Кедар.
– Вы родились в Израиле или эмигрировали туда?
– Израильтянин чистых кровей. Родился и вырос в Палестине.
– Почему-то думал, что вы араб…
– Не один вы, – усмехнулся Кедар. – Арабы тоже иногда принимают меня за своего. Их язык я знаю с детства.
Он слегка нажал на слово "иногда", как бы намекая, что с ним связаны какие-то интересные события из его жизни.
– Видимо, это третий по счету, которым вы владеете?
– Нет, четвертый. Кроме древнееврейского, английского и арабского, я изучал немецкий… Но, по-моему, все вместе они не сравнятся по трудности с этим чертовым китайским. Поэтому я благодарен вам, Гордон, за помощь. Знаете, когда в сорок лет садишься за эти "цзянь" и "тянь" – это не вдохновляет…
– Зачем же насиловать себя?
– Вы бизнесмен, и понять вам это трудно. Я же – на службе. Дипломат. Мне предлагают выгодную работу в Пекине, и я, естественно, не отказываюсь.