Намечавшаяся дружба требовала ответного визита. И они договорились, что Лонсдейл зайдет к Кедару в субботу вечером. Как и Гордон, тот снимал небольшую меблированную квартиру, но чуть дальше от университета. Встретил он его очень радушно и, даже не дождавшись, пока Гордон повесит мокрый от очередного дождя плащ, предложил ему выпить.
– Считайте, что вам сегодня повезло, – воскликнул он, приглашая рукой Лонсдейла пройти в комнату. – Я угощу вас не виски и не джином, а удивительным, неизвестным вам напитком. Сегодня вы сделаете для себя важное открытие…
Тут он открыл холодильник и достал бутылку… "Столичной".
– Что это такое? – спросил Лонсдейл, с явным интересом глядя на знакомую этикетку.
– Лучший напиток в мире. Русская водка, – ответил Кедар, открывая бутылку. – При этом не какая-нибудь подделка, а "Штолышна", из России.
Он налил небольшой фужер водки, поставил на стол блюдечко с хрустящим картофелем и посадил Лонсдейла в кресло. Пили, как это принято в Англии, крохотными глотками, и Гордон недовольно поморщился.
– Это вы с непривычки, – заметил Кедар, увидев его гримасу. – Привыкнете, увидите, что за прелесть.
Оставалось только согласиться.
Как ни странно, но для многих из нас самый лучший собеседник не тот, который умеет говорить, а тот, который умеет слушать, не перебивая, лишь изредка вставляя вопрос – так, чтобы показать, что он весь внимание.
В этом смысле Гордон был отличным собеседником. Кедар же оказался на редкость словоохотливым, и через несколько таких дружеских встреч Лонсдейл уже знал, что имел в виду его гость, когда говорил об арабах, иногда принимавших его за своего… Во время войны 1948 года его не раз забрасывали в Египет и Сирию, где он успешно вел разведывательную работу.
Вполне понятно, что это очень заинтересовало Лонсдейла, и он попытался выяснить как можно больше деталей, искренне удивляясь про себя, что Кедар охотно посвящает в них в общем-то малознакомого человека.
Все, что так неожиданно откровенно рассказывал израильтянин, было важно, полезно, но это был тот самый крем, которым можно украсить, а можно и не украшать пирог. А вот самого пирога не было.
Недели складывались в месяцы, давно уже на дворе стояла хмурая "осенняя" лондонская зима, и газеты в отделе занимательных наблюдений резонно сообщали, что дело уже идет к весне, а Гордону так и не удавалось завязать дружеских отношений ни с кем из англичан. Правда, как-то им предложили заниматься не менее часа в день в лингафонном кабинете – небольшой светлой комнате, где на столах стояли специальные аппараты для прослушивания грампластинок с записью урока на китайском языке. Это вынудило всех задерживаться после занятий и посещать трапезную. Получая пластинки в одной библиотеке, работая в одном кабинете и потом обедая в одной столовой, они были вынуждены больше общаться между собой. И Гордону удалось установить сносные отношения со студентами, выдававшими себя за сотрудников Форейн оффис. Сносные, но не более того. Видимо, этому способствовало отсутствие "чиновничьей формы" и кастовой замкнутости, присущей английским офицерам. Словом, дальше "здравствуй" и "прощай", "хорошая погода сегодня" дело не шло.
Вечера "чиновники" проводили в "своих", как говорят в Англии, клубах.
У Лонсдейла были все основания считать главным противником не английскую контрразведку, а не менее известную традиционную британскую сдержанность и еще английские клубы. Впрочем, была одна категория клубов, которая хотя и не носила этого имени, но выполняла примерно те же функции. И Лонсдейл, как и любой другой человек, оказавшийся на английской земле, имел туда доступ – полный и беспрепятственный.
Клубами этими были пивные.
Они-то и стали тем заведением, в котором Лонсдейл мог найти общий язык и с "чиновниками", и с джентльменами из Форейн оффис.
А было это так.
Среди преподавателей школы одной из самых ярких, заметных фигур был Саймонс-младший. Китайский язык он знал хорошо и преподавал его умело. К студентам группы Лонсдейла (они были одного возраста с ним) относился как к равным.
И вот как-то на уроке грамматики китайского языка Саймонс-младший вполне резонно заметил, что большинство присутствующих явно потеряли нить его рассуждений.
– Джентльмены, я чувствую, нам надо немного отвлечься, – произнес он тоном искушенного преподавателя. – Все мы – люди взрослые и отлично понимаем, что знание одного китайского языка не делают из человека синолога. Не так ли?
Обрадованные переменой темы, студенты дружным хором согласились с ним, хотя еще и не поняли, куда он ведет дело.
– Так вот, господа, – продолжал Саймонс, – всем вам необходимо факультативно изучать текущие события в Китае и в Юго-Восточной Азии, знакомиться с китайским искусством, обычаями, традициями и тому подобным. Короче, я предлагаю раз в неделю проводить семинары, каждый раз приглашая "именитого гостя", который будет проводить вводную беседу. После беседы организуем обсуждение. Как вы на это смотрите?
Идея Саймонса-младшего понравилась, и вскоре вся группа собралась после занятий в "старшей трапезной", а проще говоря, столовой для преподавателей – небольшом полуподвальном помещении, где в два ряда стояли длинные, человек на двадцать, столы. Один из них был заранее накрыт для чая, для чего с каждого из студентов было собрано по два с половиной шиллинга. Рядом стоял такой же, но не накрытый стол, за который все уселись. Саймонс и приглашенный лектор профессор Хони – специалист по Вьетнаму – заняли место во главе стола.
Среди докладчиков в "трапезной" бывали сотрудники Форейн оффис, госдепартамента США, известные специалисты по странам Юго-Восточной Азии… Однажды перед ними выступил английский разведчик Форд, в свое время арестованный в Тибете за шпионаж. Правда, на семинаре его представили как бывшего сержанта войск связи, который после окончания войны поступил на работу к далай-ламе. Форд вернулся в Англию незадолго до встречи со студентами школы, и в то время газеты еще продолжали много писать о нем, полностью отрицая его принадлежность к английской разведке. В конце беседы, когда все задавали вопросы докладчику, Лонсдейл тоже спросил:
– А где вы работаете сейчас?
Форд, не задумываясь, ответил:
– Как где? Конечно в Форейн оффис!
Гордон не мог не заметить, как при этом на лицах многих студентов невольно пробежала ироническая улыбка – с каких это пор стали работать в Форейн оффис бывшие сержанты войск связи?
После дискуссии (все на семинаре шло по строгому регламенту) студенты переходили за накрытый стол и продолжали беседовать за чаем. Однако самое притягательное для всех начиналось после семинара, когда большая часть его участников дружно отправлялась в одну из расположенных поблизости пивных. Возглавлял это шествие Саймонс-младший. Первый раз они пошли туда сырым и неожиданно теплым зимним вечером. Туман не спеша наползал на Лондон, придавая городу вид фантастический и даже праздничный. Знакомые дома обрели новые, более мягкие и трогательные очертания, фонари светили ласково и маслянисто, а желтые фары автомашин сияли, как маленькие солнца. Они шагали по мокрым плитам мостовой, перекидываясь шутливыми замечаниями и предвкушая впереди приятный вечер. "Радуюсь, – отметил про себя Гордон, – как мальчик, летящий на первое свидание…".
Жарко горел камин, приглашая протянуть к огню озябшие руки, поблескивала никелем стойка. Массивные кружки, сияя чистотой, выстроились наготове.
– Я заказываю, – безапелляционно заявил маленький джентльмен, служивший, как полагал Лонсдейл, в военной контрразведке. – Что будете пить, джентльмены?
– Мне светлого.
– То же самое.
– А я буду бледный эль.
– Темного.
Гордон попросил полкружки темного – он не питал особой приязни к пиву, после него побаливала печень.
Бармен в белой рубашке с темным галстуком-"бабочкой" и в белой курточке, сияя улыбкой и напомаженным пробором, ловко налил им полтора десятка кружек – традиционный английский "круг".
"Пивопитие" началось.
После двенадцатой кружки один из "чиновников", носивший фамилию Ватсон, неожиданно утратил обычную для английских офицеров манеру растягивать слова и заговорил на простонародном лондонском "кокни". Стоявший рядом с Лонсдейлом Венабле – тридцатилетний парень с аристократическим лицом, каковым в Англии считается вытянутая, похожая на лошадиную физиономия, украшенная крупными зубами, любивший кстати и некстати упоминать, что его отец – член королевского яхтклуба (позднее Гордон установил, что Венабле был капитаном контрразведки), – повернулся к нему и с презрительной усмешкой шепнул: "И эта серость недавно получила "майора"!". А так как в английских вооруженных силах в различных родах войск установлены различные наименования воинских званий, то этих слов было достаточно, чтобы понять, что Ватсон служит в армейской разведке или контрразведке…
Еженедельные посещения пивной помогли завязать неплохие отношения с однокурсниками и кое-что узнать.
Словом, пивная сблизила студентов. Еще больше этому способствовал канадец Том Поуп.
– Слушай, Гордон, – как-то обратился он к нему перед лекциями, – что ты скажешь, если сегодня я приглашу тебя на "пати"?
– Скажу "отлично", если, конечно, ты пригласишь меня, а не меня вместе с бутылкой виски…
– Ну, этого ты можешь не опасаться, – несколько загадочно усмехнулся Поуп. – С виски все будет в порядке. Я думаю собрать всех ребят…
– Во сколько?
– В восемь вечера.
– Идет.
– Захватим с собой фотоаппарат. Сделаешь нам снимок на память…
Гордон видел, как в перерыве между лекциями Поуп старательно обошел вех сотрудников и некоторых преподавателей, приглашая каждого на "пати" – своеобразный "мальчишник".
Канадский дипломат жил на широкую ногу и снимал шикарную квартиру в посольском районе к северу от Кенсингтонского дворца на улице Порчестер террас. Квартира занимала часть первого этажа небольшого особняка с садом.
Будучи дипломатом, Том мог покупать виски и другие напитки с большой скидкой. И все же когда Гордон прибыл к нему, он был поражен обилием спиртного. Бутылки стояли не только в баре, но и на полу, загромождая один из углов зала. Рядом возвышался открытый термос в виде бочонка, набитый льдом. На специальных подставках выстроились небольшие бочата с пивом и крепким сидром. Закуска, если не считать хрустящего картофеля, жареных орешков и соленой "соломки", практически отсутствовала.
Лонсдейл знал об обычае пить, не закусывая, и плотно поужинал, прежде чем идти к Тому.
За стол не садились – да и незачем: все равно есть было нечего. Гости вначале стояли небольшими группками, разговаривали, потягивая виски или джин, разбавленные содовой водой или апельсиновым соком. Постепенно, по мере поглощения спиртного, общество стало более шумным, а темы разговора более разнообразными: политика, женщины, погода, предстоящие скачки и закончившийся футбольный матч с участием Стенли Метьюза. Но больше всего делились воспоминаниями, ибо все участники "пати" уже успели объехать полсвета. Чего тут только не вспоминали…
– Это был отличный парень, он работал со мной в Гонконге, – рассказывал какую-то историю, связанную с похождениями его агента, один из "чиновников".
– Это лысый, в очках? Когда быстро говорит, начинает слегка шепелявить? – уточнял портрет другой гость.
– Верно. Ты с ним знаком?
– Он был у меня на связи до пятьдесят второго…
Гордон не имел ни малейшего желания влезать в разговор. Он молчал, подливая себе в бокал содовой, и слушал. Это стоило запомнить…
– Ты помнишь историю с этим старым индусом, который никак не хотел умирать, – слышал Гордон, когда переходил к другой группе. – Наши парни сыпали ему яд в рис, стреляли из автомата по окнам. Устроили маленькую аварию, когда он полз на своем "додже", а он все был жив… И знаете, как его убрали? Чистый смех…
Что ж, это тоже стоило запомнить.
Лонсдейл чувствовал себя превосходно, все складывалось как нельзя лучше.
– Гордон, – тронул Лонсдейла за рукав хозяин, – тебе не скучно?
– Нисколько.
– Фотоаппарат взял?
– По-моему, да.
– Неси скорее…
Однокурсники уже знали, что фотографирование – страстное хобби Лонсдейла, и никто не удивился, увидев у него фотоаппарат и электронную вспышку. За этот весьма веселый и далеко не последний вечер он сделал несколько десятков снимков, пообещал всем прислать фотографии. А так как было это в последний день семестра, то и записал адреса присутствовавших.
Словом, это был тот невероятный случай, когда рыба сама прыгала на сковородку рыбака. Оставалось только подливать масла.
Со временем однокурсники Лонсдейла все меньше и меньше придерживались своих легенд и постепенно удалось узнать их звания, специальные службы, к которым они принадлежали, и даже их предыдущую карьеру, чему во многом способствовал, сам того не подозревая, Том Поуп, – он по-прежнему регулярно устраивал вечеринки. Иногда это были "мальчишники", иногда встречи, на которые приходили с женами. Таким образом, в альбоме Гордона (и, разумеется, в Центре) появились и фотографии некоторых из "разведдам".
В конце учебного года Том опять пригласил всех к себе. Один из "чиновников" сказал, что он уже позвал к себе знакомого с женой и поэтому не сможет прийти. Гостеприимный Том тут же предложил ему прийти со своим знакомым, что тот и сделал. Познакомившись с этим человеком на вечеринке, Лонсдейл пришел к выводу, что, судя по его поведению и связям, он, скорее всего, сотрудник какой-либо специальной службы, а посему на всякий случай сфотографировал его и записал фамилию. Потом он совсем забыл и об этом случае, и о существовании господина Элтона. Каково же было его изумление, когда, уже находясь в тюрьме, он неожиданно узнал его – именно Элтону контрразведка поручила вести дело Лонсдейла, которого он, кстати, как выяснилось, даже не запомнил.
После выпускных экзаменов студенты в соответствии с традицией устроили прощальный вечер, для чего был выбран большой китайский ресторан, принадлежавший известному в свое время боксеру Фредди Миллсу. Вечер закончился изъявлениями взаимных дружеских чувств, все отъезжающие на свои посты за границу обменялись адресами с остающимися. Большинство не удержалось от того, чтобы не похвастаться новыми назначениями, поскольку почти все получили повышения.
Несколько человек отправлялись в Пекин. Многие ехали в Гонконг. Американец Клейтон Бредт возвращался в США.
– А ты, Гордон? – спросил он Лонсдейла.
– Пока поживу здесь, потом двинусь в Китай.
– Что ж, может быть, еще увидимся.
– Вполне…
Бредт знал, что как американца в группе его недолюбливали, и поэтому общался главным образом с Лонсдейлом и Поупом – канадцы были как бы двоюродными братьями и англичанам, и американцам.
– Слушай, Гордон, хочу поделиться с тобой открытием, – начал он, чуть покачиваясь и стараясь глядеть ему прямо в глаза. – Только об этом – ни-ни…
– Хорошо…
– Так вот, кроме нас с тобой, все тут, в этой группе… Догадываешься?
– Студенты…
– Разведчики! Вот кто.
– Ты уверен в этом?
– Как в том, что сейчас со мной беседуешь ты, а не Мерилин Монро…
И он стал приводить различные доводы в подтверждение своего открытия. Гордон же упрямо продолжал настаивать, что это не так.
– Повторяю, Гордон, что, кроме нас с тобой, здесь все из разведки.
Бредт, разумеется, был не совсем точен, однако Лонсдейл не мог сказать ему, в чем заключалась его ошибка. Американец наверняка сам узнал об этом много лет спустя из газет. Тем не менее, Гордон не мог не быть довольным тем, что этот, как оказалось, весьма наблюдательный человек ни в чем не подозревал его. И уж если Бредт, который часто сталкивался с канадцами, без колебаний принимал его за канадского коммерсанта, прожившего много лет в США, то англичан можно было не опасаться.
Акклиматизация была закончена. Он стал настоящим лондонцем. Через несколько дней Лонсдейл вместе с поздравлением по случаю успешного окончания университета получил из Центра новое задание.
* * *
Вот и все, что успел поведать мне Гордон Лонсдейл – Конон Молодый. Это, повторяю, не роман, не повесть, а живые рассказы моего покойного институтского товарища, а ныне одного из признанных, наконец, талантливейших советских разведчиков, чей лик был недавно увековечен в серии почтовых марок вместе со своим "крестным отцом" Рудольфом Абелем, о котором – следующий рассказ.
Глава 12
Не храните письма любимых
Из немалого числа разведчиков, с которыми довелось встречаться, разговаривать и даже брать у них интервью, Рудольф Иванович Абель менее всего походил на представителя "первой древнейшей" профессии. Даже мне, профессионалу, не верилось, что этот человек, какой-то домашний, мягкий и неразговорчивый, столько лет просидел нелегалом, да еще в Соединенных Штатах, где, как известно, контрразведывательная служба работает совсем неплохо. "Завалил" полковника Абеля один из его агентов, которому советский разведчик передоверился. Я не знаю, много или не очень много свершил подвигов Рудольф Иванович на своем поприще, ибо во время интервью он больше рассказывал о своей родословной и американском адвокате Джеймсе Доноване, который защищал в суде провалившегося советского разведчика. Одни говорят, что Абель был всего-навсего "почтовым ящиком" для сбора и переправки в Центр разведывательной информации, полученной от разной агентуры, другие утверждают, что он возглавлял всю "американскую нелегальную резидентуру". Кто прав? Кто знает! Во всяком случае, все или почти все тайны оперативной деятельности Рудольф Иванович унес с собой в могилу. Американцы оценили "вред", нанесенный им безопасности США, на среднем уровне. Да и до генерала не дослужился Абель за столько лет работы. Так и остался полковником. Впрочем, стать нелегалом и акклиматизироваться в стране со столь сложными условиями – это почти что подвиг. Только один раз обмишурился нелегал – хранил письма в виде микрофильмов от своих жены и дочери в номере своей гостиницы, где проживал, да так хранил, что агенты ФБР без труда нашли их. Это уже непростительная оплошность для разведчика.
С чего же начать? Давайте сначала ознакомимся с той характеристикой, которую дал Рудольфу Абелю его адвокат Джеймс Донован: "Абель – культурный человек, великолепно подготовленный как для той работы, которой он занимался, так и для любой другой. Он свободно говорил по-английски и прекрасно ориентировался в американских идиоматических выражениях, знал еще пять языков, имел специальность инженера-электрика, был знаком с химией и ядерной физикой, был музыкант и художник, математик и криптограф… Рудольф – человек, обладающий чувством юмора. Как личность его просто нельзя не любить…"
Заметим, столь высокую оценку дал Рудольфу Ивановичу не кто-нибудь, а человек, по тем временам из враждебного нам лагеря, волею случая оказавшийся почти на пять лет связанным с судьбой советского полковника-нелегала. И постольку, поскольку мне придется еще не раз цитировать Донована – автора книги "Незнакомцы на мосту. Дело полковника Абеля", – позволю себе в нескольких словах набросать и его биографический портрет.