– Вот видите. Плюс к этому ваш огромный опыт подпольной и чекистской работы. В прошлом. Но вам, Ференц Владиславович, уже пятьдесят. Как ваше здоровье? Вопрос не праздный: ведь придется прыгать с парашютом, стрелять и уходить от врага, иногда бегом, в случае необходимости.
– Ничего, выдюжу…
– Взвесьте все внимательно, Ференц Владиславович, и с вами встретятся еще раз.
…Прошло еще несколько дней. Снова один из кабинетов в здании на площади Дзержинского. На этот раз в главном. Человек в пенсне с брезгливо оттопыренной губой молча рассматривает введенного двумя сотрудниками пожилого человека. Потом он жестом предлагает Ференцу Патаки сесть напротив себя. Опять пауза…
– Вот вы какой, Ференц Владиславович Патаки. Примерно так я вас и представлял. Ну, здравствуйте:
– Приветствую вас, Лаврентий Павлович.
– Как доехали?
– Благодарю. Нормально.
– О семье не спрашиваю. Знаю, что все разбросаны.
– Такое время.
– Да, время тяжелое.
Явился по вашему вызову.
– Заявления ваши рассмотрены. Намерения не изменились?
– Нет. Прошу ускорить направление в тыл врага.
– Время действительно горячее и попусту тратить его нельзя. Но все в свое время.
– Я понимаю, нужна подготовка.
– Конечно. В ближайшие дни вас познакомят с членами диверсионной группы. Мы присвоили ей псевдоним "Закарпатье". Вы согласны?
– Лучше не придумаешь.
– Не смущайтесь, что они были в тех же учреждениях, что и вы. Мы им доверяем. И вам доверяем. Вы не обижаетесь на партию?
– Нет, товарищ Берия. За нее готов умереть. Всякое бывает. Как говорит русская пословица, "лес рубят, щепки летят".
– Правильно мыслите, товарищ Патаки. Вам предоставляется возможность еще раз доказать свою верность нашему Верховному Главнокомандующему… Кстати, как вас будем называть?
– Фери Бачи. То есть дядя Бачи…
– Дядя Бачи? Что ж, пусть будет дядя.
…После разговора в кабинете прошло несколько недель. Ференц Владиславович начал срочно готовить свою группу, получившую название "Закарпатье", к заброске в глубокий гитлеровский тыл. В нее вошло несколько человек, имевших опыт нелегальной работы, сидевших в лагерях ГУЛАГа и владевших украинским, венгерским и другими языками.
…18 августа 1943 года самолет вышел в заданный квадрат Закарпатья. Летчик подал сигнал к выброске. Первым прыгнул Ференц Владиславович, за ним все остальные члены группы. Самолет сделал еще один круг и выбросил мешки с грузом. Группа приземлилась не совсем удачно. Один из ее участников сломал обе ноги. Грузовые парашюты (а в мешках находились две рации, запасные части к ним, гражданская одежда, продовольствие и другое снаряжение) сильным ветром были отнесены к поселку Лисковец, где находился венгерский жандармский пост. Груз обнаружили. Поэтому рано утром жандармы окружили место вероятного приземления.
Ференц Владиславович – Фери Бачи (буду и я называть его так) – предвидел такой поворот событий. По горным тропинкам он отвел свою группу на восточный склон горы Менчул. Тяжелораненого несли на руках. Густые карпатские чащобы укрыли членов группы, раненого пристроили у надежных людей, и Фери Бачи сразу же взялся за выполнение заданий Центра. Уже 26 августа в Москву было передано первое разведдонесение.
К концу 1943 года разведывательная группа Фери Бачи насчитывала 107 человек, имела 3 автомата, 25 винтовок, 26 пистолетов, 1 легкий пулемет, 106 ручных гранат, 10 тысяч патронов, две рации. А в первые месяцы 1944 года она выросла уже до 190 человек. Была создана большая разветвленная организация, охватывавшая много сел, несколько районов и городов. Проводилась агитационная работа по сколачиванию сил для активной борьбы с фашистами. Но главной целью была разведывательная деятельность. Появилось немало добровольных помощников в Хустском, Севлюшском и в Мукачевском районах, в городе Кошице. Здесь, в частности, при штабе 8-й Гонведской дивизии служил ефрейтором (вольноопределяющийся) Николай Сокач. Он регулярно сообщал сведения военного характера и доставал копии секретных штабных документов. Проживавший в Мукачево учитель Василий Жупан снабжал группу информацией о составе и передвижении немецких и венгерских войск. Сотрудница почтового отделения в городе Хусте Анна Сирко сообщала сведения о находящихся в Карпатах воинских частях, о численности сил и о сооружениях на укрепленной линии "Арпад".
Сам же Фери Бачи начал, как это и было предусмотрено полученным в Москве заданием, готовиться к переезду в Будапешт. Перед самым отъездом он сбрил бороду и преобразился в типичного будапештского жителя. Вместе с руководителем пошли еще два члена группы, через которых предполагалось наладить руководство работой оставшихся в Закарпатье.
Перебравшись в Будапешт и устроившись на жительство, Фери Бачи стал разворачивать разведывательную деятельность и в венгерской столице. Отсюда руководил он созданной им организацией. Основными связными между ним и Закарпатьем были отважная разведчица, коммунистка с 1924 года Елена Гандера и старый подпольщик Уйфалуши, тоже коммунист, достававший разведчикам через своих доверенных людей необходимые документы для проживания в Будапеште.
Конец февраля 1944 года. Обе группы разворачивают активную работу. Но вот начинается полоса неудач… Одна из конспиративных квартир находилась в городе Хусте. Теперь уже точно установлено, что жандармы узнали о ее существовании от предателей. В ночь с 27 на 28 февраля группа полицейских окружила плотным кольцом этот дом. Завязалась ожесточенная перестрелка. До последнего патрона сопротивлялись подпольщики. Когда стрельба прекратилась и жандармы ворвались в дом, они обнаружили лишь шесть трупов. "Уголовники", как их обозвал Лаврентий Берия, не подвели…
Несколькими днями позже были арестованы многие подпольщики и патриоты, связанные с разведывательной группой "Закарпатье". Венгерская контрразведка начала расследование дела закарпатских партизан. Угрозы, шантаж, подкуп, избиения, изощренные пытки – все было пущено в ход подручными Хорти. Но информация, полученная ими, была более чем скромной. Удалось лишь установить, что руководителем разветвленной сети антифашистского Закарпатского подполья является высокий человек с бородой и усами, которого зовут по-разному: Фери Бачи, Дядя Федя, Федор Владимирович, Федор Круг и даже Попович… Только и всего. Но Фери Бачи сбрил бороду и усы, когда еще собирался в Будапешт… Адресов его конспиративных квартир не знал никто, а места встреч и явок были известны только ближайшим соратникам. Опытный подпольщик неукоснительно, несмотря ни на что, соблюдал первую и самую святую заповедь разведчика – строжайшее соблюдение конспирации.
Но кто знает, откуда придет беда? После очередного радиосеанса за городом радист группы возвращался в Будапешт с небольшим чемоданом, в котором была спрятана рация. В воскресный день из пригорода на центральный базар тянулось много разного люда: кто с чемоданами, кто с кошелками и тележками. Но радист неважно знал обычаи столицы. Еще до стародавних времен таможенники, обосновавшиеся на площади при въезде в город, взимали пошлину с любого груза, который превышал установленную по весу норму. Чемодан радиста потянул немного больше. Старый таможенник почуял что-то неладное.
– Открой чемодан…
– У меня нет ключа.
– А что там?
– Не знаю. Чемодан моего хозяина. Он просил отвезти его в город, своему родственнику.
– Хорошо, приезжай с ключом или с хозяином, тогда получишь чемодан.
Весь этот бесхитростный диалог радист пересказал на экстренной встрече с командиром. "Шляпа, – только и молвил Фери Бачи. – Никому ничего не предпринимать без моего ведома. Будем уходить к югославским партизанам. Ждать моих указаний".
Но радист решил по своей инициативе исправить оплошность. Переждав пару дней, он отправил за чемоданом одного из связных группы – молодого паренька… Чемодан уже был открыт, содержимое его говорило само за себя. Вместо таможенников связному сразу же пришлось "беседовать" с контрразведчиками. Видимо, он не выдержал пыток… Почти сразу же арестовали радиста, затем несколько человек, связанных с группой, и, наконец, на одной из явок – самого Фери Бачи.
Но практически ничего не удалось узнать от него хортистским контрразведчикам, несмотря на зверские избиения и пытки. То, что Фери Бачи, Дядя Федя, Федор Владимирович, Федор Круг и Попович – одно и то же лицо, стало очевидным. Но никаких новых имен, адресов, подробностей деятельности – вот этого выбить жандармам не удалось. Правда, по архивам контрразведки тюремщики установили еще одну деталь. То, что Фери Бачи есть прапорщик бывшей австро-венгерской королевской армии Ференц Патаки, попавший в плен к русским в 1915 году и впоследствии перешедший на сторону Октябрьской революции. Так и судили его за "нарушение присяги"…
30 августа 1944 года военный трибунал приговорил Ференца Патаки к смертной казни через повешение. Суд состоялся в ужгородской тюрьме, куда перевезли "особо опасного заключенного". Между тем продолжалось стремительное наступление Советской армии. Ференца Владиславовича вместе с группой патриотов и подпольщиков вывезли как заложников в небольшой венгерский городок Шопрон. Незадолго до освобождения Венгрии погиб Фери Бачи – Ференц Патаки, отважный чекист, оставшийся, несмотря ни на что, верным сыном своей второй родины.
…Я сижу вместе с Владиславом Ференцевичем Патаки, сыном Фери Бачи. На столе фотографии, газеты, журналы, письма. "Весь этот архив об отце, – говорит мне Владислав Ференцевич, – который я собираю много лет".
Два письма, две семейные реликвии показал сын Ференца Патаки. Одно было написано перед самым вылетом на задание со Внуковского аэродрома. Датировано оно 18 августом 1943 года.
"…В последние часы перед отправкой в далекий и опасный путь я всеми мыслями своими неразрывно связан с вами… Мне очень о многом надо было бы написать сейчас, ибо вся наша жизнь проходит перед моими глазами со всеми ее радостями и горестями… Но ведь мы разлучаемся не навсегда, потому что скоро, а может быть, и очень скоро увидимся вновь, чтобы никогда уже не разлучаться. Поэтому не буду много писать. Лучше в эти часы подумаю о вас так же, как буду думать всегда в далеких краях, куда судьба и дело защиты Родины, защиты вас, защиты моих идеалов, за которые всю жизнь борюсь, меня забрасывает.
Думаю о вас, и мне хорошо, легко на душе, как никогда. Знаю, что ваши лучшие мысли, пожелания будут всегда со мной, будут помогать в работе и борьбе…"
Второе письмо. То самое, которое за несколько минут до смерти Фери Бачи передал тюремному священнику. Пожелтевший от времени лист бумаги, потертый от долгого ношения в карманах на сгибах. Уверенный, красивый почерк…
"Сегодня меня судил военный трибунал. Приговорил к смертной казни. Я ожидал такого приговора. Может статься, что это последние строчки, которые я вам пишу. Не думайте обо мне с печалью, хотя бесконечно жаль, что не увижу вас более. В таком случае проживите свою жизнь и за меня. Делайте все так, как делал бы я, когда жизнь требовала полной отдачи всего сердца и чистой, смелой души…
Если скоро придется умереть, то спокойно встречу эту минуту. Будьте тверды и бодры, любите друг друга и вспоминайте обо мне…"
Таков был Ференц Владиславович Патаки – Фери Бачи, проживший не очень длинную, но полную тревог, опасностей и разочарований жизнь бойца, бойца-интернационалиста. Его имя ныне навеки высечено на одной из мраморных плит будапештского мемориала – Пантеона героев венгерского революционного движения.
Когда я отдыхал в венгерском Доме журналистов на берегу озера Балатон, то съездил в Будапешт и посетил Пантеон Героев, чтобы положить букет традиционных красных гвоздик на символическую могилу Ференца Владиславовича Патаки. А вернувшись в Москву, приложил немало сил, чтобы добиться присвоения герою венгерского революционного движения звания Героя Советского Союза. Правда, ничего у меня из этой затеи не получилось. А жаль. Венгр Ференц Патаки заслужил высокое звание так же, как заслужил и получил его немец Рихард Зорге. Конечно, легче всего писать о жизни человека, а тем более разведчика, по документальным материалам или воспоминаниям родных, ибо не боишься ошибиться – архивные материалы, они на то и архивные, что на них всегда можно сослаться. Труднее, когда перед тобой сидит живой человек, разведчик чужой страны, который перешел на нашу сторону. Для нас он, в общем-то, герой. А вот для той страны, из которой ушел?
Глава 17
Иоганнес становится Иваном
Мой добрый приятель из Второго главка, то бишь из нашей контрразведки, занимавший там должность начальника одного из отделов, и ныне, к сожалению, покойный, продолжал дружить со мной и после того, как я ушел из "органов". Как я уже писал, уважаемые читатели, произошло это в результате дружеской договоренности между председателем КГБ Юрием Владимировичем Андроповым и главным редактором "Известий" Львом Николаевичем Толкуновым. Поскольку мой "перевод" из внешней разведки в правительственную газету осуществлялся "по-доброму", без всяких осложнений, то и отношения со знакомыми и незнакомыми сохранились дружественными. Во всяком случае, как журналиста они использовали меня довольно часто, тем более что занимаемая мною должность заместителя главного редактора "Недели" и долголетняя работа в "Известиях" могли очень серьезно помочь в осуществлении "контрпропагандистских", как их тогда называли, мероприятий.
Так случилось и на сей раз. Мой друг – полковник из Второго главка – позвонил по телефону и предложил встретиться на бульварчике за кинотеатром "Россия". Мы все еще продолжали играть в конспирацию. Тогда на бульварчике находился пивной ларек с выносными столиками, где мы и уселись вдвоем, вооружившись двумя кружками холодного "Жигулевского" пива и какой-то соленой снедью.
– Леня, к нам перешел натовский полковник, который работал в военном атташате посольства Бельгии в Москве.
– Как перешел?
– Ты чего, не понимаешь, что ли, едрена мать! Завербовали мы его. Кстати, уже более года назад получили от него шифры, секретную информацию… А потом он задымился. Раскололи его контрразведчики из атташата, и ему пришлось мотать. То есть он в Москве, но живет на конспиративной квартире под нашей охраной. И тут явилась идея написать о нем серию очерков и заодно долбануть НАТО.
– А как завербовали?
– На классическом треугольнике: тщеславие, любовь, деньги…
– Не очень понятно, мой друг…
– А чего непонятного-то, Леня? Ты же профессионал. Обошли нашего полковника по службе, несправедливо обошли, и он затаил глубокую обиду на свое начальство. Затем мы ему подставили красивую бабу, и он влюбился в нее. И вот здесь произошла осечка. Она тоже его полюбила и родила дите. Они уже поженились, несмотря на все наши усилия. И деньги. Ведь не может же новая советская семья жить без средств. Платим ему как полковнику.
– Очень интересно. Я согласен сделать серию очерков о нем.
– Прекрасно, мой друг. Только учти, что мотивов его "мужественного поступка" должно быть три: симпатия к советскому народу, борющемуся за мир; горячее желание предотвратить ядерный апокалипсис; любовь к русской женщине. Это для романтики…
– Все понятно. Хотя треугольник стандартный. Могу поменять местами три составляющие?
– Ладно, меняй. Но основной причиной работы на советскую разведку должна быть ненависть к империалистическим поджигателям войны.
– Хорошо. Я смогу увидеть этого человека?
– Ты встретишься с ним на его квартире. Запасись временем, терпением и магнитофоном. Кстати, он тоже кое-что написал и передаст копию своего повествования. Мы его видели. В принципе, бред сивой кобылы. Но может пригодиться. Потом вернешь мне этот материал. Кстати, он задумал даже написать книгу о своей жизни и мужественном поступке. Ты его поддержи в этом начинании. Итак, до встречи. Я тебе позвоню, когда все будет готово. Да, забыл сказать, что он неплохо говорит по-русски…
Я тоже начал готовиться к встрече. Шли восьмидесятые годы… И чтобы принять столь трудное для иностранного разведчика решение, нужны были очень веские основания. А может быть, действительно, здорово поработали советские контрразведчики?
Где и в чем вся правда? Древнейший китайский философ Конфуций дал жизнь весьма хитрому афоризму: "Не правда делает человека великим, а человек делает великой правду". Натовский полковник прекрасно понимал, что совершает предательство по отношению к своей стране. И в то же время он нашел для себя достаточно убедительные причины, которые оправдывали совершенный им поступок и вроде бы не терзали совесть тяжкими угрызениями. Как постичь правду? Французская пословица с присущим этому народу юмором гласит: "Истинную правду можно узнать лишь от трех категорий людей: от детей, сумасшедших и пьяных".
Мой собеседник, к которому мы приехали в гости на его московскую квартиру, не относился ни к одной из категорий людей французской пословицы. И я предлагаю читателям самим разобраться в правдах и неправдах судьбы этого человека, ибо привожу его жизнеописание без всяких цензурных изъятий – как говорится, из первых уст… Во всяком случае, оно очень отличается от серии очерков, которые были опубликованы в "Неделе" под заголовком "Прощайте, господин полковник".
– Здравствуйте, раздевайтесь, проходите… Давайте знакомиться: Иван Иванович Ван Энгеланд. Немного странно звучит, не правда ли? Но зато абсолютно точно. Так переводятся с французского на русский мои имя и отчество – Ван Иоганнес…
Ну что ж, пусть будет Иван Иванович. Ибо мало что в его облике выдает иностранца. Волнистые русые волосы, серые со смешинкой глаза, немного курносый нос и мягкий, напоминающий прибалтийский, акцент, когда он говорит… Утверждают, что, придя в дом к незнакомому человеку, можно сразу же составить о нем довольно точное представление: стоит лишь пройти по квартире. Может быть, да, а может быть, и нет… Во всяком случае, если бы я не знал о военном прошлом Ивана Ивановича, то, наверное, подумал, что здесь живет человек, посвятивший себя одной из муз. Весь коридор и половина стен заставлены шкафами и стеллажами с книгами по искусству. На остальных стенах – множество картин… Впрочем, есть одна зацепка – строгая дисциплина обстановки. От этого квартира кажется очень простой, хотя мебели в ней немало.
– Виски, коньяк?
– Лучше чай. С утра вроде бы несподручно.
Иван Иванович смеется:
– Все зависит от привычек и отношений с Бахусом. Один из моих непосредственных шефов в бельгийской разведке, бывший штурман бомбардировочной авиации майор Лионард считал, например, что рабочий день должен начинаться обязательно с аперитива.
– А как же работа?
– Работу делали мы, а он руководил. Правда, не очень долго… Впрочем, мы отвлеклись. Насколько я понимаю, вы ждете от меня рассказа о моей жизни и прочем?
– С гораздо большим нетерпением, чем чая.
– Что ж, тогда начнем, пожалуй…